Верования и мифология финно-угорских народов. Культ животных.

Как и почти все архаические народы, финно-угры относятся к охотничьим и рыболовным трофеям как к чему-то сакральному, поэтому все действия, связанные с добычей, у них строго регламентированы. Ее обозначают эвфемизмами, особенно это касается медведя: лопари называют его «лесным владыкой», «старцем гор», «мудрецом», «священным зверем», «псом Божьим», остяки – «меховым человеком», «обитателем диких земель», финны – «медовой лапой», «большим лесом» и т. д. Считается, что услышав свое настоящее имя, зверь может осерчать. На охоте и на медвежьих праздниках даже названия его отдельных частей и охотничьего снаряжения заменяются другими словами. Подобным образом ливы, выходя в море, предпочитают именовать свои рыболовные снасти тайными словами.

До сих пор у финно-угорских народов охоту и рыбалку можно вести только чистыми руками и орудиями, для чего снаряжение обычно окуривают дымом, а охотники прыгают через костер, умываются или обливаются водой. Все финно-угры и, в частности, зыряне, полагают, что охота – занятие «чистое», и звери даются только «чистым» людям [Nalimov, s. 5, 11]. Остяки считают, что заниматься грязной работой (например, мыть полы или стирать одежду, причем даже людям, оставшимся дома) в день обнаружения охотниками медвежьей берлоги нельзя [Karjalainen 1914, s. 83]. Самоеды не охотятся, не ловят рыбу и даже не преодолевают реку, если в деревне кто-то умер, а во время охоты и рыбалки избегают связей с женщинами.

Отправляясь на охоту или рыбную ловлю, лопари покидали свою вежу через особое отверстие в ее тыльной части, которое считалось сакральным и было запретным для женщин. 

У русских лопарей оно называлось вэ̄рр-липс (кровавый вход), так как именно через него в жилище приносились окровавленные звериные туши [Genetz, s. 156]. Известно, что лопари просовывали в отверстие «дары леса – птиц и животных, и моря – рыб» [Rheen, s. 15; Graan, s. 40]. До сих пор остяки, вернувшись из леса, заносят медвежью голову через этот вход, а после праздничной ночи выносят ее в амбар [Karjalainen 1914, s. 85–86].

Подобный обычай существует и у финнов, чьи охотники, отправляясь за медведем, снимают с нижних петель дверь и проходят между ней и косяком со стороны, где находятся петли [Krohn 1884, s. 147]. Уходили на охоту и рыбалку незаметно от всех, особенно от женщин. Последним было запрещено охотиться, чтобы избежать контакта с трофеем, особенно если это был крупный зверь, поэтому они лишь торжественно встречали возвращавшихся с добычей охотников. 

Когда лопарь проносил тушу дикого оленя через сакральный задний вход, жена кропила мужа соком ольховой коры, а он умывал им свое лицо, чтобы охоте сопутствовала удача [Tudero, s. 12]. Лопарка не имела права употреблять мясо птиц, белок, зайцев, диких оленей и медведей кроме добытых в священных местах или вблизи них [Nicolai, s. 18]. Забоем скота и приготовлением мяса у них всегда занимаются мужчины. Лопари и самоеды забивают животных для домашних жертвоприношений за жилищами, и женщинам туда заходить запрещено [Turi, s. 138; Kolmodin, s. 3].

Медведь у финно-угров – самый почитаемый дикий зверь. Лопари, финны, остяки и вогулы устраивают в честь него пиршества. Финны Поволжья их уже не проводят, но многие верования, связанные с ним, у них сохраняются. Вотяки считают медведя умнее и сильнее человека, ведь он понимает слова людей, хотя и не говорит. Когда люди встречают в лесу этого «старика», то обнажают перед ним головы, иногда они кланяются ему, встают на колени и т. д., полагая, что тем самым избегнут его гнева, ибо сей зверь злопамятен и мстит обидчику даже после своей смерти, поэтому возле туши убитого медведя нельзя смеяться. Самоеды, остяки и вогулы приносили над ним клятвы, преступник кусал шкуру, нос, когти или зубы мертвого зверя со словами: «Если я говорю неправду… чтоб медведь так меня изъел, как я теперь буду кусать его» [Харузин 1898, c. 30 и сл.].

Пер Фьелльстрём и один анонимный автор подробно описали медвежий пир шведских лопарей [Wiklund 1912, s. 27–46]. Осенью начинают искать берлоги. 

Обнаружив одну, ждут обильного снегопада, чтобы медведю было трудно передвигаться. Обычно его не будят до марта-апреля, и только тогда лопарь с родней и друзьями отправляется на охоту. Предварительно они спрашивают у ритуального бубна, будет ли она успешной, и в случае положительного ответа направляются к берлоге. Впереди с шестом, на конце которого прикреплено медное кольцо, идет тот, кто обнаружил зверя, затем следует толкователь послания ритуального бубна, потом будущие убийцы медведя и все остальные. Один из них будет разделывать тушу, другой – носить воду, третий – разводить огонь и т. д.

Убив зверя и вытащив его из берлоги, они, распевая веселые песни, просят простить их за его нарушенный сон, благодарят, что все прошло быстро и без жертв. Затем хлещут тушу убитого зверя тонкими прутиками, прикладывают к ней лыжи в знак победы, подвязывают его нижнюю челюсть кольцом из еловых прутьев, к которому первый выследивший главный охотник прикрепляет свой пояс и под веселое пение остальных оттаскивает медведя в сторону. Грозно потрясая копьями над мертвым врагом, победители демонстрируют свою храбрость, а потом покрывают его ветками пихты и оставляют на день лежать.

Приближаясь к своему селению, охотники сообщают об этом веселыми песнями, женщины сразу облачаются в праздничные одежды и тоже запевают. По словам Фьелльстрёма, главный охотник обычно сплетает прутик из ветки ели (сайво-рисе), на конце которой делает маленькое колечко и трижды ударяет им по черному входу вежи со словами «сайво-олмай», если трофей медведь, или «сайвонейда», если медведица. 

Теми же словами затем называли охотника и его жену.

Согласно другому источнику, жена охотника (или кто-нибудь) дает ему березовый прутик, сплетенный именно для этого случая, и женщины прикрепляют к нему медные кольца [Wiklund 1912, s. 30]. По словам Рандульфа, победитель медведя сообщает домашним о своем прибытии, засовывая ольховую ветку под полог вежи. Его жена пытается ухватить ее, но он вытаскивает ветку обратно, повторяя это трижды, тем самым давая женщине понять, что «священный пес Бога» пал. Прежде чем войти в вежу, охотники распевают песни, ожидая встречающих женщин [Qvigstad 1903, s. 28].

Когда мужчины входят через сакральный черный ход, женщины, которым категорически запрещено приближаться к медведю, а также участвовать в охоте на него, закрывают лица тканью. Им разрешается взглянуть на вернувшихся сквозь медное кольцо, но при этом они должны плюнуть соком пережеванной ольховой коры в лица охотников, отчего те становятся ярко-красными. То же самое делают и с собаками, участвовавшими в охоте. Иногда мужчины и женщины красят свои тела соком ольховой коры, нанося его на руки, делая полосы на груди и ставя на лбу крест. 

Женщины могут окрашивать лица в красный цвет [Reuterskiöld, s. 37]. Затем жены надевают своим мужьям под одежду на шею, руки и ноги медные кольца и цепочки. Упомянутый прутик отдают супруге убийцы медведя, она заворачивает его в ткань и хранит до тех пор, пока медведя полностью не съедят. На обильном пиру мужчины и женщины едят по отдельности. Работать в этот день нельзя, а спать ложатся в праздничной одежде, причем мужчины отдельно от женщин.

На следующий день одни охотники привозят добычу из леса, а другие строят для туши временное пристанище из покрытых хвойными ветками обтесанных досок. Такие сооружения делают там, где, как, например, в Йокмокке2, тушу не складывают в сакральную заднюю часть вежи [Wiklund 1912, s. 46]. Мужчины, занимающиеся перевозкой зверя, увешаны медными кольцами и цепочками. Ими же украшают шеи оленей, соком ольховой коры рисуют на шеях этих животных окружность и наносят им на лоб крест или иные фигуры. По дороге мужчины поют и просят медведя обеспечить хорошую погоду, избавить от несчастий, следят, чтобы на пути не встретились женщины. Последним также не рекомендуется (по крайней мере, во время этой церемонии) идти по оставленному медведем при его транспортировке следу и в течение года использовать оленя, который его вез.

Неся тушу медведя, отважные охотники гордо распевают: 

«Вот идут мужи из Швеции, Германии, Англии и всех стран». На что женщины отвечают: «Добро пожаловать, благородные мужи из Швеции, Германии, Англии и всех стран, вы, убившие медведя» [Rheen, s. 44]. 

Доставленного из леса зверя помещают в избушку, как правило, украшенную гирляндами из сена и обычно стоящую на расстоянии броска камня от сакрального черного хода вежи. Тушу раскладывают на земле, поливают ее соком ольховой коры и ставят перед носом небольшой сосуд из ольхи с этой жидкостью. Ножи украшают медными кольцами, которые, как и ольховая кора, выполняют роль оберегов. То же самое делают со всеми используемыми при этом сосудами. На шею медведя надевают медные кольца и цепочки. Дети (им здесь можно присутствовать) бегут в дом и сообщают обо всем женщинам.

Во время разделки туши мужчины поют песни, стараясь угадать родные места медведя, благодарят его за шкуру и напоминают, какая ему оказана честь, а чтобы другие медведи не сопротивлялись охотникам, они просят его рассказать этим зверям, как хорошо люди их примут. В песнях мужчины также пытаются угадать, чем сейчас занимаются в веже женщины, и если это им удается (о чем позаботятся бегающие туда-сюда дети), то это считается хорошим знаком.

Тушу разделывают предельно осторожно, чтобы не повредить ее кости и плоть. Пищу готовят сразу, но часть ее, предназначенную для женщин, всегда отдельно. Кровь сначала варят, а потом смешивают с жиром – это блюдо считается деликатесом – и сразу же съедают. Кровью медведя, которая якобы обладает магическими свойствами, охотники иногда мажут свои тела, а в ряде местностей – тела своих жен и детей, двери и остов вежи. Голову зверя с горлом и свисающими оттуда внутренностями не трогают до тех пор, пока не приготовят остальное мясо, и только тогда с нее сдирают шкуру и срезают кожу вокруг рта (тот, кто это сделал, некоторое время носит этот кусок на своей голове). Медвежью башку варят со всем ее содержимым, которое слегка очищают, но не извлекают.

Пока мясо варится, охотники сидят по обе стороны костра в строгом соответствии с их ролью на охоте: впереди – тот, кто выследил медведя, затем толкователь слов ритуального бубна, потом убившие зверя и т. д. Котел для варки должен быть медным или хотя бы украшен медными кольцами, и ни одна капля бульона не должна попасть в костер – это считается дурным знаком. Если бульон начинает кипеть слишком сильно, то один из мужчин идет в вежу и проверяет, не вызвано ли это неподобающим поведением какой-нибудь женщины. Не найдя ничего предосудительного, главный охотник пытается обуздать кипение пением.

Когда мясо (его нельзя солить) сварится, главный охотник раздает его мужчинам, а женщинам порции относят в вежу. 

Передней частью медведя питаются только мужчины, самому старшему полагаются 3–4 нижних позвонка [Wiklund 1912, s. 45]. Женщинам запрещены наиболее ценные части туши, например, сердце, «священная плоть», которую мужчины почитают за величайшее лакомство. Почки считаются не только деликатесом, но и средством для половой потенции. Некоторые пьют медвежью желчь, которая якобы придает выносливость. Медвежьим жиром нельзя смазывать сапоги, иначе зверь опознает своего убийцу [Hallström 3, s. 208; Wiklund 1912, s. 39]. 

Тушу съедают без остатка, пользуясь исключительно деревянными приборами или руками и без ножей [Niurenius, s. 18].

Принесших медвежатину мужчин женщины встречают с вымазанными ольховым соком лицами и смотрят на гостей через медные кольца. Доля детей, прибегающих с места разделки туши, подвергается такой же обработке. Первую пробу медвежатины лопарки тоже снимают через медное кольцо или держат его перед ртом во время еды, а едят они деревянными палочками, не прикасаясь к мясу руками [Reuterskiöld, s. 36]. В завершение в вежу приносят приготовленный на сале медвежий хвост со снятой шкуркой и достают из тайника упомянутую выше ветку, к которой женщины и дети привязывают медные кольца [Wiklund 1912, s. 38]. Когда хвост будет полностью обглодан, его привязывают к ветке и возвращают мужчинам. Женщины закрывают лица платком, мужья целуют их и благодарят за то, что они не мешали их пиршеству.

В записках анонимного автора XVIII в. приводится множество исполняемых по этому случаю песен, из которых явствует, что лопари, подобно вогулам и остякам, изображали в эти дни приход медведя и пели за него: «вот я пришел из большого леса к людям» или «я хотел вернуться на свое старое место, но эти юноши помешали мне» [Wiklund 1912, s. 31–32].

Как уже говорилось, лопари сохраняют в целости медвежьи кости и складывают их в естественном порядке в вырытую в земле яму размером с тушу зверя, дно которой выстилают мягкими ветками. Если собака случайно съест или утащит какую-либо кость, ее заменяют собачьей [Hallström 3, s. 210]. 

Кожу с морды зверя, которую до этого носил человек, освежевавший медвежью голову, половые органы и хвост медведя кладут туда же. С животного снимают кольца и затем используют их, например, для украшения ритуального бубна, а иногда отдают охотнику, выследившему зверя. Что делали с упомянутым выше плетеным березовым прутом (его по причине особой святости хранили завернутым в ткань), на конце которого было кольцо с хвостом, не сообщается. Однако из записок лопаря Спори Нильса следует, что «приготовив медвежатину, они собирают позвоночник, нанизывают его на ветку в естественном порядке и прикрепляют к нему голову» [Wiklund 1912, s. 44]. Таким образом, хвост, прикрепленный к ветке, оказывается на своем месте. Перед носом медведя зачем-то ставят чашку с ольховым соком. Обычай остяков и вогулов класть пищу в сосуд, ставящийся перед носом убитого медведя, можно объяснить изложенным выше. Иногда в могилу зверя клали лыжи, терку, нож и т. д. [Hallström 3, s. 210]

Похоронив скотину, лопари мирно беседуют с ней, прося ее рассказать о своей счастливой судьбе другим медведям, чтобы те сразу покорялись охотникам. Затем могилу укрывают бревнами и еловыми ветками, чтобы ее не разорили собаки и хищные звери. В ряде мест принято втыкать в нее маленькое деревянное копье.

Некоторые лопари делают медвежьи могилы поменьше, но глубже, кости кладут вертикально в естественном порядке, причем задние лапы зверя помещают на дно, а у изголовья ставят берестяной сосуд, наполненный соком коры ольхи (смысл этого неведом). Согласно другим свидетельствам, лопари связывали кости медведя и вешали их на деревьях на месте убийства зверя [Graan, s. 67 (примеч.)]. В течение всего пиршества шкуру медведя, особенно с его головы, украшенную всевозможными медными побрякушками и кольцами и смоченную ольховым соком, прячут под еловыми ветвями. Потом ее вынимают и раскладывают на сугробе или вешают на дереве возле вежи. В финале медвежьего игрища женщин выводят из вежи с закрытыми лицами и дают им в руки лук и стрелы или ольховую ветку, которыми они, следуя указаниям мужчин, должны попасть в медвежью шкуру.

Считается, что муж той, кому это удастся, станет следующим убийцей медведя, а если она не замужем, то будет женой знаменитого медвежатника (ср.: [Wiklund 1912, s. 45]). Она вышивает металлической проволокой на кусочках ткани кресты, которые затем вешают на шею каждому участнику охоты на медведя. Одно из этих украшений надевают на оленя, волочившего тушу зверя. Затем с женщин снимают покрывала и разрешают им посмотреть на медвежью шкуру, но опять же через медное кольцо. Медные украшения со шкуры не убирают до тех пор, пока она не высохнет и не станет пригодной к использованию.

По завершению медвежьего праздника люди некоторое время остаются в постройке, где разделывали тушу: после убийства медведя обычный охотник не должен сближаться с женой в течение трех, а главный – пяти дней. Также требуется очиститься с помощью особых ритуалов, которые проводят после захода солнца на третий день после убийства зверя. Все охотники умываются водой с растворенной в ней березовой золой, затем трижды обегают вокруг разделочного домика, прыгают в жилую вежу через дверь и тотчас же выскакивают, входят и выходят через сакральный черный ход, на бегу имитируя рычание медведя. Жена главного охотника останавливает их и спрашивает, когда ждать следующего медвежьего пиршества, при этом ее руки должны быть в варежках. По словам Реена, для очищения себя мужчины с песнями несколько раз обегают вокруг костра, затем по очереди запрыгивают в вежу, а старуха бросает вслед каждому горячую золу. После этого они снимают с себя медные побрякушки и возвращаются к женам [Rheen, s. 46]. В память о каждой удачной охоте на медведя, считавшейся большим подвигом, лопари вбивали медный гвоздь в копье, ружье или в ритуальный бубен [Nicolai, s. 28].

Если весной льдина приносит к берегам Кольского полуострова белого медведя, лопари его немедленно убивают, ползают по его туше и рычат, превознося свою храбрость. Затем они разводят костер, долго сидят вокруг него и поют, периодически вставая и кланяясь туше, в итоге кладут ей в рот кусок соленой рыбы со словами:

«Не говори дома, что ты был у нас в гостях и ничего не получил, другие тоже могут прийти, их нам тоже придется накормить». Они верят, что зверь расскажет другим медведям о храбрости лопарей [Харузин 1890, c. 204].

Во время медвежьих пиршеств все финно-угры помещают медведя, его голову или шкуру в сакральную заднюю часть жилища, куда женщинам вход заказан. Подобно лопарям, финны накануне приноса шкуры зверя жуют ольховую кору, «чтобы не заразиться от леса» [Krohn 1914, s. 163]. 

Когда остяки возвращаются домой с медвежьей шкурой, мужчины и женщины селения выходят им навстречу, некоторые несут в руках сосуд с водой и «дым». Шкуру коптят и трижды поливают водой. В качестве оберегов финно-угры используют металлические предметы. Не совсем ясно происхождение остяцкой традиции изображать на дощечке медведя и отмечать зарубками количество участников охоты. Изготовив этот рисунок, один из охотников начинает гладить медведя по голове сухими ветками, «будя» его перед приходом в селение.

В целях защиты себя остяки и вогулы на поминках обычно закрывают нос и рот умершего. Поэтому и к глазницам медведя либо пришивают круглые кусочки бересты, либо кладут на них серебряные или медные монеты, а на нос – кусочек жести с нитями по бокам, которые завязывают за ушами. После этого медвежью шкуру расстилают на низком столе в сакральной части чума, голову кладут на передние лапы, а спину покрывают цветной тканью. В ряде мест на голову зверя-самца надевают шляпу, на шею вешают шарф, голову медведицы украшают небольшой косынкой, а шею – ожерельем из бисера. Женщины и дети насаживают на когти зверя медные кольца, чтобы он не пугал их летом при сборе ягод. На столе перед ним раскладывают всякую снедь и напитки, в том числе принесенные соседями (илл. 9). Шкуру оставляют в доме на несколько суток и каждый вечер устраивают праздник, едят угощения и веселятся. Участвовать в этом могут только «чистые» люди, поэтому на входе всех окропляют водой.

Торжества обычно начинаются во второй половине дня и сопровождаются песнями о рождении, гибели и жизни медведя после смерти, исполнением танцев (танцоры надевают на себя вывернутые наизнанку медвежьи шкуры), в которых передаются повадки зверя [Karjalainen 1914, s. 85–87 (ср.: Patkanov 1897, s. 125 и сл.)]. 

У вогулов эти пиршества составляют целый спектакль, участники которого носят раскрашенные углем и красноземом маски из бересты с огромными носами, иногда бороду из оленьей шкуры или пакли. Считается, что так медведь не сможет узнать артистов, иначе он опознает своих убийц и отомстит им. По той же причине актеры говорят, как правило, пронзительным фальцетом и стараются убедить медведя в том, что они родом издалека (илл. 10). На древние ритуалы, изображавшие жизнь и смерть зверя, позднее наложились отчасти заимствованные, например, из русских обрядов крещения [Гондатти 1888, c. 74–87; Kannisto 1906, s. 213–237]. На рассвете после последней праздничной ночи медвежью шкуру выносят через окно в амбар и ставят перед ней блюдо, которое ранее находилось на столе в веже. Через два-три дня охотники вновь собираются в доме, а затем идут в амбар, где каждый берет с блюда кусочек пищи и съедает его «на счастье» [Karjalainen 1914, s. 86–87]. 

Судя по молитвам и пожеланиям, с которыми остяки обращались к туше медведя, они, воздавая ему почести, хотят оказать честь всему медвежьему роду. Например, остячка, надевая кольцо на медвежью лапу, приговаривает: 

«Когда я пойду по ягоды, ты обойди одно дерево, обойди два дерева». Ставя еду перед медвежьей шкурой, остяки говорят: «Не трогай мою лошадь и корову – я дал тебе еды» [Karjalainen 1914, s. 86 (примеч. 2)].

Финны называли медвежий праздник «свадьбой». Накануне жилище прибирали и надевали лучшую одежду. Юношу наряжали женихом, а девушку – невестой, или ограничивались только женихом, если трофей был медведицей, и невестой, если медведем. Голова зверя возвышалась на столе, а остальное мясо раскладывали в естественном порядке. На почетном месте сидели жених и невеста. У финнов было принято петь в честь медведя руны, некоторые из них исполнялись, когда тушу медведя заносили в дом. В них охотники сообщали о своей непричастности к смерти зверя, уверяя, что либо он сам себя убил, либо они лишили его жизни случайно. Подойдя к входу в жилище, они через пение спрашивали, вымыт ли пол, прибрана ли комната, и пением же просили женщин уйти с пути и остерегаться священного зверя [Krohn 1884, s. 149 и сл.].

То, что целью этих церемоний было обеспечение удачной охоты, следует из старинного описания медвежьих пиршеств финнов. В 1640 г. епископ Ротовиус, открывая университет в Або, говорил, что когда финны «убивают медведя, то устраивают в темноте пир, пьют за здоровье зверя из его черепа, двигаются и рычат, как он, чтобы обеспечить себе успешную охоту на него в будущем».

Медвежий череп оставляли на ночь на столе, а на следующее утро торжественно, словно на свадьбе, относили его к определенному дереву. Впереди шли «жених» и «невеста», за ними мужчина с пивом, потом певец и тот, кто нес череп, а следом и остальные.

Самоеды, которые, как и финны, берегут медвежий череп, вешают его на дерево или на верхушку длинного шеста обычно около дороги3. С другими дикими зверями тоже обращались почтительно. В частности, диких оленей и других редких и ценных животных приносили домой, организуя соответствующие церемонии. Убив оленя или выдру, остяки, как и в случае с медведем, как правило, вырезают их изображение на стоящей неподалеку от деревни сосне [Karjalainen 1914, s. 88].

Почему лопари столь бережно относятся к костям всех зверей, а не только медведей? На этот счет имеется свидетельство 1724 г.: «Кости медведя, зайца и дикой кошки хоронят в сухих песчаных холмах или расщелинах скал, где ни собака, ни хищник до них не доберутся. Но это относится к земным животным. Кости же водоплавающих они прячут в водоемах» [Handlingar, s. 392]. Даже в наши дни в ряде мест лопари выбрасывают по возможности целиком кости пойманных рыб обратно в воду [Kolmodin, s. 5]. Иногда на деревьях вешали кости волков [Niurenius, s. 19]. 

Примерно то же самое делали самоеды: они не отдают собакам кости лесных зверей, а по возможности сохраняют их – например, юраки вешают лисьи кости и черепа других зверей на деревья4. При забое домашнего скота эта традиция тоже соблюдалась – в частности, лопари аккуратно зарывали в землю останки оленей [Kolmodin, s. 4].

Подобная практика бытует у многих примитивных народов. Так, американские индейцы складывали в прериях кости убитого ими бизона в естественном порядке, чтобы животное «ожило» к следующему охотничьему сезону. Эскимосы бросают кости тюленей в воду, чтобы позднее вновь выловить этих зверей. Считается, что пока цел скелет, животное может возродиться. На вопрос, почему он оставил голову, ноги и крылья глухаря на камне, один старый лопарь ответил, что «из них вырастут новые птицы, которых он снова подстрелит» [Hallström 3, s. 183].

Именно по этой причине сохраняют и медвежьи кости. Анонимный автор, чей рассказ уже цитировался, отмечал: «Они верят, что медведь воскреснет и позволит снова себя застрелить» [Wiklund 1912, s. 37].

Сохранение тех частей тела полезных животных, которые содержали душу, или жизненную силу, первоначально имело чисто утилитарное значение, и действия по сохранению останков животных не носили обрядового характера. В дальнейшем выбрасывание рыбаком рыбьих костей в воду превратилось в акт жертвоприношения ее божеству, а погребение останков животных в лесу стало задабриванием хозяина леса.