Верования и мифология финно-угорских народов. Общие поминки.

Кроме поминок в честь одного умершего отмечаются и общие, посвященные всем покойным членам семьи. Черемисы называют их «свечными», потому что на них (как и на всяких поминках) зажигают восковые свечи. Поволжские финны устраивают поминовения весной на Пасху и осенью по завершении полевых работ. Общие поминки семья справляет либо в своем кругу, либо несколько родственных семей собираются у главы самой большой из них. Если деревня состоит только из родственников, то они возносят моления в память умерших сообща. В настоящее время поминки проводятся в семье, но традиция общих поминовений сохраняется.

Общие и частные поминки очень схожи. Умершим ставят по восковой свече и приносят в жертву мясо и напитки, забытым родственникам ставят одну свечу на всех. Вотяки крошат хлеб и наливают кумышку в корыто для мертвецов со словами:

В ряде мест прощальную трапезу до сих пор проводят утром следующего дня. Если поминки затягиваются на сутки, семья следит, чтобы «покойники» не скучали и не «ушли» голодными. Для развлечения умерших родственников вотяки, помимо прочего, «выводят» их на прогулку. Рядом с каждым участником пиршества «находится» покойник его возраста, бывший при жизни ему очень дорогим, поэтому его нужно развлекать и угощать. У вотяков чем веселее живой, тем радостнее его умерший друг, чем лучше живой накормлен, тем сытнее усопший. Поэтому на поминках люди много едят и пьют. Также во время поминок нельзя работать – покойник обидится, что его заставляют трудиться. В это время нельзя спать, ибо умерший проспит момент возвращения к себе, в то время как других усопших отвезут на кладбище [Holmberg 1914–1915, s. 32–33].

Наиболее значительные поминки народы Поволжья проводят в Страстную неделю. Ночь перед Великим четвергом вотяки называют «ночью блуждания мертвых»: якобы накануне, после захода солнца, умершие встают из могил и идут к людям. Ночью их даже можно увидеть, если вывернуть одежду наизнанку и с конским хомутом на шее подняться на крышу дома. В это время вотяки не работают, не топят печь, ничего не приносят в дом и ничего не выносят из него, часто даже не кормят скот или делают это не руками, а подталкивают корм к животным ногами. Кое-где молодых людей предупреждают, чтобы они не брали в руки палки или прялки, иначе их летом укусит змея. Ночью нельзя шуметь, на столах раскладывают еду и даже приносят ее в баню, куда мертвые якобы ходят мыться. У двери на скамью кладут блины, пироги, хлеб, сыр, яйца и прочее, а также два пустых сосуда, по краям которых для всех умерших родственников, о которых помнят, закрепляют по тонкой восковой свечке. На эту же скамью кладут ложки для дýхов. При этом черемисы говорят: «Мертвые! Ешьте, пейте, дайте нам здоровье, мир, успех и богатство; умножьте наш скот, сделайте так, чтобы наш хлеб уродился, дайте нам хорошего ветра для его очистки и защитите нас от уничтожения огнем, водой и злыми духами!» В других местностях дверь отворяют и еду выбрасывают за порог со словами:

На поминках перечисляют имена всех родственников, о которых помнят, и чествуют «хозяина кладбища».

Тем покойникам, у которых не осталось родни, зажигают общую свечу и бросают кусочки пищи, а потом отдают ее собакам [Гаврилов 1891, c. 94–97; Holmberg 1914–1915, s. 46–47; Holmberg 1914, s. 26–27]. Первухин рассказывает, что вотяки собирают всевозможное оружие и уходят в ближайший лес, стреляют и кричат, чтобы отогнать волков и других хищников.

Вернувшись, они берут косу, помело или лопату, немного золы из очага и прочерчивают вокруг дома и двора черту для защиты от злых духов, которых в это время бывает тьма-тьмущая. Ложась спать, они жгут в избе можжевельник и закрывают окна, дымоходы и отверстия в голбце, чтобы духи не проникли в жилище. В некоторых местах юноши всю ночь сидят на крышах изб или амбаров с заряженными ружьями, карауля нечистую силу, принимающую облик кошки, собаки или волка. На следующее утро во дворе жгут солому, и семья прыгает через огонь, чтобы очиститься [Первухин 2, c. 113–117].

Представления, будто духи умерших бродят ранней весной, распространены у славян и других восточноевропейских народов. В христианскую эпоху вышеупомянутые поминки совпали с пасхальными праздниками, но в некоторых местах черемисы совершают их по старинке, т. е. в первое новолуние марта [Нурминский, c. 269]. От русских эти обычаи заимствовали православные эстонцы, которые обычно поминают умерших пасхальным утром. Хозяйка расстилает во дворе у ворот чистую скатерть и, положив на нее молоко, сыр, масло, мясо, пироги и прочее, созывает умерших родственников: «Приходите (называет имена), приходите сами и приводите ваших детей, приходите и отведайте наших еды и напитков! Приглашаю вас с распростертыми руками, с чистым сердцем. Сначала все для вас, и только потом для себя». Подождав, когда «покойники» насытятся, она просит их:

Пищу, приготовленную для покойника, относят обратно в избу и ставят на стол, за который садится семья [Kallas, s. 91–92].

Балтийские финны считают, что мертвые бродят осенью. Октябрь эстонцы называют «духов время» (хингедеаег) или «духов месяц» (хингекуу), иногда этот период длится до ноября, который нередко именуют «месяц мертвых» (коольякуу). Католические торжества в честь Дня всех святых и Дня всех усопших верных посвящались главным образом умершим. В эти дни не разрешалось кричать, шуметь, в избах наводили чистоту, а по ночам носили пищу покойникам. Праздник, совпадающий с католическим Днем всех святых, финны называют Кекри, он, по словам Агриколы, «умножает скот». Впервые его описал в 1754 г.

Э. Кастрен. По его словам, в округе Каяани его отмечают частью по-язычески, частью по-католически. По языческому обычаю полугодовалую овцу закалывают либо вечером накануне праздника, либо ранним утром, и варят, не повреждая костей, но едят только совместно. Съесть мясо нужно полностью. Под Кекри подразумевались и другие духи, которым вечером накануне праздника готовят всевозможные кушанья и напитки. Одни из них обитают в хлеву и берегут скот, другие – лошадей на конюшне, третьи живут под большими деревьями и огромными камнями в полях и лесах, а остальные повсюду. Согласно католическому обычаю, хозяин принимает святых вне двора поздним вечером накануне праздника и отводит их в баню, которую заранее приводят в порядок, топят, снабжают холодной и горячей водой и вениками, а на стол ставят еду. В положенное время хозяин обслуживает этих «гостей», а вечером Дня всех усопших верных с непокрытой головой выводит их со двора, поливая землю пивом и самогоном. Если после мытья «святых» в воде появлялись соломинки, это обещало хороший урожай, а если щепки или угольки, то жди голода [Castrén 1754, s. 76].

На Кекри облачались в диковинные костюмы, на лица надевали маски из бересты, бумаги и т. д. Эти кекритяр («ряженые») ходили по домам, обещая разломать печи в избах, если их досыта не накормят или встретят прохладно. В этот день кормили нищих, как и в Новый год, пытались узнать у духов будущее, для чего выливали расплавленное олово в воду и гадали, что означает образовавшаяся фигура. В ночь на Кекри ходили под окнами, чтобы подслушать разговоры и узнать, что принесет предстоящий год. Вечером подсчитывали поленья в печи: если их количество к утру не менялось, то в следующем году в семье все будут живы, а если несколько поленьев не хватало, то будет столько же покойников. Выпекая хлеб, брали из соломы столько колосьев ржи, сколько членов было в семье, и вдавливали их в тесто. Тот, чей колосок сгорит в процессе выпечки, умрет до следующего Кекри. Когда хлеб вынимали из печи, глава семьи отрезал от него кусок и бросал на стол. Если хлеб падал корочкой вниз, будущий год будет хорошим, в противном случае жди беды. В некоторых местностях вечером накануне Дня всех святых клали на подоконник по крупинке соли за каждого члена семьи: тот, чья крупинка за ночь растворится, умрет. Также было принято сжигать Кекри – скорее всего, с целью изгнания духов, для чего на холме разводили костер из смеси пакли и соломы [Varonen, . 140–167].

Подобный праздник известен у эстонцев и, по-видимому, существовал у балтийских финнов, хотя на дату хождения покойников впоследствии повлияла католическая религия, которая с 835 г. отмечала 1 ноября как День всех святых, а в 998 г. объявила 2 ноября Днем всех усопших верных. Название Кекри, или Кейри, кажется, впоследствии переняли русские лопари (кевре, ковре – «жертвоприношение») [Fellman 1906, s. 43–113]. На западе Финляндии распространено поверье, что духи разгуливают на Рождество. Даже в наши дни молодежь, нарядившись и надев маски, ходит в это время по дворам, где их называют «рождественскими матерями».

Этот обычай имеет скандинавское происхождение: как и скандинавы, лопари верили, что на Рождество мертвые отправляются из преисподней в леса и на холмы. В это время дети должны сидеть тихо, чтобы к ним не пришли призраки. Когда шаманы в рождественскую ночь сидели у своего жилища, духи по их ногам карабкались в вежу. Духам нужно было дать еды и немного воды. Чтобы защитить свои колодцы от их чар, лопари «в самый опасный вечер» бросали в них кусочки металла. Если с духами обращаться плохо, они могут жестоко отомстить – например, высосать у человека мозг. Духов, гулявших на Рождество, лопари называли «рождественскими людьми» [Turi, s. 134–135; Helland, s. 294; Jessen, s. 81].

О праздновании шведскими лопарями в языческие времена Рождества рассказал миссионер Граан. Согласно ему, люди в эти дни брали по кусочку от каждого из праздничных блюд и клали их в берестяную посудку, похожую на маленький парусник с мачтами и веслами. Затем они выбирали вблизи вежи самую высокую сосну и на ближайшее к ней дерево ставили эту лодочку, причем максимально высоко, а на сосновом стволе с четырех сторон вырезали круглые выемки, в каждую из которых все жители селения должны были бросить левой рукой по три ложки жира. В канун Рождества лопари устанавливали дерево высотой в четыре ярда с ветками посередине и мазали его кровью убитого оленя, а на ветви клали кусочки легких, сердца, языка и губ животного [Graan, s. 67–68; Rheen, s. 27–28].

По словам Малмера, на Рождество лопари делали из сосны лодочки в ¾ ярда длиной и с мачтами, посвящая их «хозяину Рождества», обмазывали их оленьей кровью и рисовали на них кресты[Handlingar, s. 404]. Хёгстрём добавляет, что эти парусники помещали на высоких деревьях, но не вешали, а клали на ветви. Вдобавок на сосне вырезали крест и от самых корней мазали ее кровью оленя. По его словам, на высоких деревьях с вырезанными по всем их сторонам узорами и крестами вешали корыто из бересты, куда клали рождественские блюда – рыбу, сыр и молоко. К краям этого ящичка прикрепляли по две лопатообразные палочки длиной в фут, которые, видимо, символизировали весла. Это было жертвоприношением духу по имени Руотта, «чтобы он не проник в чрево женщин» [Hallström 3, s. 188–189 (ср.: Leem, s. 482)].

Принесение лопарями в жертву парусных лодочек вызывает удивление, поскольку такого вида транспорта у них не было. Поэтому Фрицнер не без основания соотносит лопарских «рождественских людей», которых к тому же почитали в дни чужеземного праздника, с разгуливающими на Рождество исландскими йоласвейнарами [Fritzner, s. 157]1. Пережитки этих верований до сих пор встречаются в Скандинавии. В Лапландии вышеупомянутый обычай жертвоприношения имеется только у скандинавских лопарей.

На востоке Карелии все еще справляют общие поминки, которые проводят у кого-нибудь, заранее согласовав их время. Для этого забивают множество животных, а родственники и друзья покойного приносят с собой изобилие еды. Для покойника в отдельной комнате на особом столе расстилают скатерть, на которой все девять недель лежат ложка и тарелка. В стены комнаты вбивают множество гвоздей, чтобы покойники могли повесить свою одежду. За день до поминок еду выкладывают на стол, а вокруг него расставляют пустые стулья. Распахнув окна, семья отправляется на кладбище звать умершего на поминки. Каждый приглашал своих родственников, женщины громко причитали: «Идите и приведите с собой вашу родню до девятого колена! Сродственники, возьмите с собой всех своих знакомых!» [Krohn 1914, s. 52]

Мордва раньше иногда устраивала большие поминки для всей родни даже через пятьдесят или около того лет после смерти человека [Paasonen 5, p. 843]. У черемисов было принято поминать не имевших родственников чужих покойников (утумо). В наши дни, когда на полях появляется множество вредных насекомых и личинок, это практикуют летом всей общиной только восточные черемисы. Гости облачаются в праздничную одежду, церемонию, напоминающую свадьбу, возглавляет хозяин («глава свадьбы»), приходят «свадебные женщины» в красивых, расшитых шелком платках, и «свадебные танцоры», которыми руководит человек, держащий в руке хлыст с колокольчиком. В празднике участвуют бубенщик и волынщик. Как и в свадебном шествии, только без жениха и невесты, крестьяне, неся с собою блины, хлеб, пиво и водку, с распорядителями и волынщиками во главе идут в поле и трижды обходят его вслед движению солнца. Периодически они останавливаются, зажигают свечу и вкушают поминальную еду, часть которой отдают мертвым. Все это время играет музыка и поются свадебные песни.

Между тем старики отправляются на кладбище, чтобы принести в жертву утумо черного быка. Забой животного, приготовление мяса и поедание его происходят за оградой. Обойдя все поля данной деревни, процессия прибывает на кладбище. Каждый ставит для утумо на забор свечку. Молитва, записанная автором настоящей книги в Бирском уезде, гласит:

После трапезы бычью шкуру разрезают на узенькую полоску такой длины, что ею можно окружить все кладбище.

Кости быка и часть его плоти зарывают в землю. Однако жертвоприношение редко совершают сразу: обычно лишь обещают его провести. На кладбище сельские старики обертывают лубяной веревкой ствол дерева, посвященного утумо.

Если веревка обернута вокруг ствола один, три, пять или семь раз, значит жертву принесут через столько лет, но при этом число всегда должно быть нечетным. Старую веревку не сжигают до совершения жертвоприношения. Из-за сходства со свадебной обрядностью эти поминки называются «свадьба утумо».

Иногда жертву утумо приносит отдельная семья. Если в амбаре заводятся

мыши, это, по словам черемисов, означает, что утумо требует поминок. Обычно их устраивают не сразу, а отец семейства отправляется в лес за лыком, из которого скручивает веревку и девять раз обертывает им вышеупомянутое дерево, после чего девять лет жертву можно не приносить. В этом случае в свадебных церемониях участвуют только члены семьи, но они не идут в поле, а трижды обходят двор, заходя в амбар, кладовую и хлев. Жертву, которая и на этот раз состоит из черного

быка, готовят и съедают на месте захоронения человека [Holmberg 1914, s. 29–30].

Лишь немногие из несметного числа мертвых могут избежать судьбы утумо, облик которого со временем забывается. У самоедов, согласно Кастрену, «бессмертными» являются только шаманы. В людской памяти могут также сохраняться и почитаться в качестве домашних богов и героев знаменитые предки, князья, богатыри и т. д. Вотяки полагают, что если они перестанут вести образ жизни и соблюдать обычаи своих предков, то будут наказаны болезнями и неурожаем.

О тесной связи культа предков с зарождающимся национальным самосознанием свидетельствует рассказ норвежского миссионера И. Ольсена (1730 г.) о вере лопарей в подземных духов, жилища, одежда и язык которых такие же, как у землян. Люди преисподней призывают живых «иметь такие же жилища, обряды и обычаи, одежду, язык и прочее, какие были у умерших, обучать этому должны шаманы. Покойники говорят с ними только на языке лопарей, равного которому нет на земле, ведь его создали первые шаманы, духи и прочие древние существа. Это

нужно делать, чтобы жить долго и счастливо» [Qvigstad 1910, s. 27].

Текст: Уно Харв. Верования и мифология финно-угорских народов.