Меря, история и культура

Как и почти все архаические народы, финно-угры относятся к охотничьим и рыболовным трофеям как к чему-то сакральному, поэтому все действия, связанные с добычей, у них строго регламентированы. Ее обозначают эвфемизмами, особенно это касается медведя: лопари называют его «лесным владыкой», «старцем гор», «мудрецом», «священным зверем», «псом Божьим», остяки – «меховым человеком», «обитателем диких земель», финны – «медовой лапой», «большим лесом» и т. д. Считается, что услышав свое настоящее имя, зверь может осерчать. На охоте и на медвежьих праздниках даже названия его отдельных частей и охотничьего снаряжения заменяются другими словами. Подобным образом ливы, выходя в море, предпочитают именовать свои рыболовные снасти тайными словами.

В. В. Седов выдвинул гипотезу о славянской основе мери в результате миграции в VI–VII вв. нового населения из Средней Европы, обусловившей значительные изменения всей этнической карты будущей древнерусской территории (Седов, 1999 а, с. 97–100; 1999 б, с. 147–158). Однако при всей важности фактов, положенных в основу предложенной концепции, нужно помнить, что летопись отрицает славянство мери, относя её к «иним языцам».

О веси более ничего не известно, а меря в событиях начальной русской истории отмечена как участник походов Олега на Смоленск и Киев, затем на Константинополь и, наравне со словенами и кривичами, получила «устав» Олега (или Игоря) о данях (ПВЛ, 1996, с. 14, 16; НПЛ, с. 107). После 907 г. этноним со страниц летописи исчезает.

Чирковская культура представляет собой переходную генерацию от форм и традиций ряда культур ранней Бронзы к формам и традициям поздней Бронзы Волго-Вятского региона и Средней Волги. Основные составляющие культуры – поздне-волосовские, балановские и урало-сибирские (суб-сейминские) традиции. Названа по деревне Чирки в Марий Эл. Выявлено более 40 её памятников.

Основные памятники расположены в Марий Эл, а так же в нижегородском Поветлужье, на Вятке и в Чувашии: Галанкина гора, Кубашевское, Чирковское, Оленья Гора, Васильсурское, Сомовское, Юринское, Ройский Шихан, Макарьевское, Чутайские городища, Лобань, Заячий городок и Атрать. Керамика чирковского типа обнаружена так же в Сейминском могильнике, в Зуево-Ключевском комплексе и среди предметов Галичского клада.

Некоторые считают, что увлечение отечественных историков, лингвистов, художников XIX века мерянской темой – это некая «кабинетная» фантазия, дань моде на родную старину. Но мы помним, что гуманитарные науки волей – неволей отражают общественный «заказ», т.е. потребность общества в освещении той или иной темы. Не будь такой потребности – записи диалектных слов так и остались бы в науке любопытным казусом, не более. Однако, в действительности, интерес к истории и наследию народа Меря на протяжении XIX века только рос. И это не случайно.

Катастрофические события Смуты начала XVII века размыли прежний русско-мерянский по виду культурный пейзаж Верхневолжья. Многие устремились прочь из старых разорённых городов и сёл – за Волгу: на Унжу, Керженец, Ветлугу, Вятку… Суздальский диалект со множеством мерянских терминов ушёл «в подполье», став тайным языком офеней – торговцев-ходебщиков. Всё реже стали встречаться вторые / третьи имена-прозвища мерянского происхождения, ранее характерные для значительной массы населения Верхневолжья. Гонения на старообрядцев и все их культурные проявления в конце XVII века ещё более подкосили пост-мерянский пласт культуры на Верхневолжье. Впрочем, в глухих старообрядческих углах по Унже, Керженцу, Ветлуге, Сухоне, Двине, Вятке и Каме ряд консервативных в своих культурных пристрастиях групп продолжали нести в себе элементы мерянской традиции.

Понять загробную жизнь позволяет похоронная обрядность. Лопари снабжают мертвых провизией и различными орудиями, «чтобы они могли утолить голод, порыбачить или наколоть дров, как делали это, когда жили на земле» [Харузин 1890, c. 324]. У черемисов умершие возделывают и засевают на том свете поля, разводят скот, охотятся, ловят рыбу, держат пчел, женятся и ездят друг к другу в гости. Как и при жизни, покойники страдают от холода и голода [Holmberg 1914, s. 12]. Чтобы защитить мертвых от мороза, вогулы, согревшись у костра, оставляют им несколько поленьев [Karjalainen 1918, s. 124].

Но даже на том свете существует смерть: мордва и черемисы верили, что покойники, пробыв некоторое время в преисподней, могут умереть вторично [Paasonen 5, p. 843; Смирнов 1889, c. 117–121].

Кроме поминок в честь одного умершего отмечаются и общие, посвященные всем покойным членам семьи. Черемисы называют их «свечными», потому что на них (как и на всяких поминках) зажигают восковые свечи. Поволжские финны устраивают поминовения весной на Пасху и осенью по завершении полевых работ. Общие поминки семья справляет либо в своем кругу, либо несколько родственных семей собираются у главы самой большой из них. Если деревня состоит только из родственников, то они возносят моления в память умерших сообща. В настоящее время поминки проводятся в семье, но традиция общих поминовений сохраняется.

Общие и частные поминки очень схожи. Умершим ставят по восковой свече и приносят в жертву мясо и напитки, забытым родственникам ставят одну свечу на всех. Вотяки крошат хлеб и наливают кумышку в корыто для мертвецов со словами:

Исторический фонд географических названий рязанской территории бассейна Оки (среднее Поочье) включает в себя мощный пласт неславянской топонимии. Исторические, этнографические и лингвистические данные позволяют уверенно говорить о финно-угорском происхождении части этих топонимов, другая часть более или менее надежно связывается с балтийским языковым материалом [см.: финно-угры и балты..., 67, 97; Топоров, 1997в, 325].

После похорон о покойниках нужно заботиться, иначе они разгневаются, вернутся и станут беспокоить живых. Умерших, часто посещающих свои семьи, эстонцы называют кодукяйя («посетителями дома»), – обычно при жизни отличавшиеся порядочностью, рачительностью и строгостью. Их редко увидишь, но временами они издают шум и даже могут ударить своих детей, если те не устроили подобающих поминок [Holzmayer, s. 81–82; Varonen, s. 34–35].

Поминки бывают либо общими – памяти всех умерших родственников, либо частными – в честь одного сродника.

В археологии и ранней истории лесной полосы Восточной Европы выделяется особый период, ознаменованный яркой вспышкой металлообработки и развитием форм металлических орудий. Едва ли в истории народов Бронзового века северной Евразии возможно отыскать культурный феномен столь же яркий и самобытный, как Сеймино-Турбинский. С ним связаны судьбоносные инновации в металлургии и металлообработке на большей части континента. Производство изделий из бронзы в их обществе стало доступно многим. По сути, они стали зачинателями не одной какой-то культуры или этноса, а целой цивилизации на севере Евразии. Формы их оружия достигли совершенства и даже изящества. Упор на коневодство в сочетании с превосходством в вооружении позволили сеймино-турбинцам доминировать среди окрестных племён Алтая. А затем, в союзе с ними, распространить своё влияние из Сибири в Поволжье и даже до Финляндии и Прибалтики. Отдельные группы сейминцев вступали в союзы с индо-европейскими вождествами и участвовали в их походах на юг Европы. В одной из двух «царских» усыпальниц в Микенах вождей сопровождает сейминское оружие. На восток сеймино-турбинское влияние распространилось до Маньчжурии и центральных областей Китая.

В обычаях и верованиях, связанных со смертью, у финно-угорских народов имеется немало общего.

Главные обряды обусловлены стремлением облегчить последний путь умерших и отделить живых от мертвых, поскольку покойники стараются найти попутчиков для перехода в иной мир.