FionaGood1309

Самое лучшее лето в жизни Мин Юнги — царя всея гопстопа деревенского — неожиданно подходило к концу. Он не сильно расстраивался, зная, что любой его день с пусей будет замечательно-прекрасным, будь он в деревне или городе, но одна мысль о том, что придётся уехать, заставляла нервничать. Как же он матушку оставит? А как же братаны его, коих он с детских лет знает, особенно малой его Чонгук, того они вообще с пелёнок нянчат. Он вырастил их всех, а сколько стрелок они забивали и огребали вместе… не сосчитать. Однозначно скупую слезу пустит, слишком что-то сентиментальным стал с недавних пор.

За неделю до отъезда вещи потихоньку паковал, но ни на секунду не задумывался, правильно ли делает, что уезжает. Чимин прав, что он делает здесь? Тухнет только, прозябает жизнь и здоровье. Пора за ум браться, учиться пойти, а там, гляди, и работа нормальная будет. И с Пусей своим заживут душа в душу. У того комната в общаге есть, не пропадут. Он уже представлял, как вместе будут после учебы кинчики пялить и утехам любовным предаваться, не ныкаясь по углам огорода и не дожидаясь, пока матушка уснёт наконец-то, чтобы под одеялом пошалить. Юнги в голос хочется, услышать наконец-то мальчика своего.

Маме они, кстати, так и не признавались, что мутки у них не дружеские начались. Оба, если честно, не горели желанием, зачем им эти проблемы, если родители не примут? Пусть лучше думают, что друзья они лучшие. Всем так спокойнее будет.

— Да бля, не думал я, что Князь наш с мужиком дрюкаться начнёт и в город умотает, — хмыкает Хосок, сидя на кровати в комнате Юнги, — взрослеешь!

— Слышь, завали там.

— Да привыкнуть не могу! Мало того, что примкнул на сторону радужную, так ещё и дёру даешь отсюда, бросаешь братанов! — и подушку в предателя голубоватого кидает.

Юнги ловит её и обратно пуляет прямиком в рожу наглую другана.

Жизнь в деревне царила не только веселыми деньками, но и любовью. Особенно по вечерам, когда голубки зависали у клуба, а после тискались в тачках и целовались до первых лучей солнца и опухших губ. Юнги, как настоящий джентльмен, после провожал свою пусю до ворот и не отпускал ещё долгих пять минут. Зажимал у забора без возможности оторваться. Ему даже бабуля не страшна была и любопытные соседские морды. Юнги влюблён, и пусть весь мир подождёт. На самом деле он ощущал себя пиздец счастливым и за месяц полностью свыкся с мыслью, что влюблен в парня. Эта мысль не страшила, потому что его парнем был Чимин. Самый прекрасный и лучший. Юнги больше не смущался, даже при друзьях лапал любименького, в ответ получая немыслимое количество комплиментов и взаимности. В общем, зажил гопник охуительно прекрасно.

— Что это такое?! — раздаётся возмущённый крик. Чимин, чуть не плача, бежит к бабушке, держа в руках свои любимые джинсы.

— Что такое, Чимин-и? — Хана моет посуду и откладывает её на сушилку.
— Как ты посмела? Что ты сделала?! — трясёт перед лицом старушки вещью.

— Чтобы, как человек одевался!

Чимин сжимает челюсти, потому что подбородок начинает трясти, а глаза жечь от слёз. Он бросает уже ненужную тряпку – ну, по-другому это больше нельзя назвать – на пол, и убегает вон из дома предательского. Через час они с Юнги должны были пойти к клубу, чтобы оттянуться по полной, ну, и наконец-то встретиться с корешами. В статусе пары они уже почти две недели, а, если точнее – две недели, три дня и два часа. Но, кажется, сегодня снова никуда не пойдут. Чимину так хотелось покрасоваться перед парнем своим любимым в джинсах, тех самых, с порезами на самом аппетитном месте, только вот бабуля, которая ничего в моде не понимает, зашила их! Залатала какой-то тканью и разбила этим поступком сердце внуку своему…
Он в слезах бежит через огород и мечтает поскорее оказаться в объятиях утешающих. Юнги как раз здесь. Сидит под деревом, сигарету курит и шланг в руке держит: поливает, стало быть. Уработался, бедный.

— Юнги! — всхлипывает Чимин, и тот оборачивается. Хмуриться начинает, видя лицо заплаканное. Тут же встаёт, сигарету выбрасывает и ловит в объятия своего мальчика.

— Ты чё ревёшь? И почему ты в трусах, Чимин?

— Бабушка джинсы мои зашила, мне идти теперь не в чем! — кричит возмущённо и, двумя руками обняв хёна любимого за шею, плачет.

— Те самые, в которых жопу видно?

— Да!

— Бля, спасибо бабуле, — улыбается Юнги, за что получает в ответ взгляд укоризненный и губы недовольно поджатые.

Время шесть семнадцать утра. Юнги нервно расхаживает по небольшой веранде, выкуривая уже пятую сигарету подряд. В голове туман. Алкоголь выветрился почти сразу, как только он отвёл Чимина домой и поспешил к себе.

Ах, блять, Чимин.
Что это было вообще? Не, Юнги, конечно, в курсе, что было. Вопрос-то другой его гложет. Как он мог это сделать со своим другом? Не, не так… Со своим мелким. С соседским мальчишкой, о котором он заботился в детстве. Они же кореша. Братаны… Разве, блять, можно братану писюном о задницу тереться, да ещё и член его в руке держать. Да ладно б если держать, он дрочил ему! Прямо вот этой рукой своей, на которую сейчас Юнги смотрит с презрением. Как ты посмела сделать это, скотина правая!
Бычок летит к остальным в траву. Юнги уже подташнивает, только вот понять он не может, от чего именно: от курения или же от поступка своего. Сев на скамейку, он снимает кепку и, оперевшись локтями на колени, зарывается пальцами в волосы и сжимает их у корней.
Блять, блять, блять… Как теперь в глаза Чимину смотреть? Как вести себя? А может, малой не помнит ничего?
Юнги невольно вспоминает, как тот сам навстречу толкался и прижимался ближе… Как стонал тихонечко и «хён» это ласковое, просящее повторял… Такое чувство, что совсем и не против был. Будто сам хотел!
Стоп!
Так Чимин же первый толкнулся… Значит, это он виноват?! Он, конечно! Вьётся тут, как юла, возле Юнги, а у того, между прочим, три недели секса не было… Вот зараза мелкая, он знал! Знал и воспользовался…
Да нет, конечно. Юнги тоже виноват. Даже больше, чем кто-либо. Поддался на искушение, испортил мальчика своего… Чимин же ангел. Светлый прекрасный человечек… Юнги пиздецки виноват и ума не приложит, как теперь всё исправить и не потерять его.
Настроение до отметки ниже нуля спускается. Сейчас бы пивка местного, чтобы всё забыть и протопить до вечера самого, но нельзя. Нужно придумать, как всё исправить и больше не делать этого…
Хотя, честно признаться, Юнги никогда так не кончал. Никогда ничего подобного не чувствовал. Да, секс, ясен пень, удовольствие ему приносил, и он всегда до финала доходил, но, в большинстве случаев ему плевать на удовольствие партнёрши было… А с Чимином всё иначе. Даже горловой от Ризи с ума так не сводил.
Тело пылает до сих пор и каждое прикосновение помнит, заставляя сердце в груди трепетать. Юнги стыдно, конечно, пиздец просто, но он бы повторил. Вот прям без шуток. По серьёзке повторил бы. Ведь Чимин податливый такой в его руках был, отзывался, реагировал остро, и это безумно заводило.
Даже от воспоминаний одних в трениках тесно становится.
Твою ж… Когда Юнги заднеприводным стать успел? Не, он и гомофобом-то не был никогда… Видать, всю жизнь в нём маленький гомосек сидел и только сейчас способ выбраться наконец-то нашел.
Планы на день Юнги не строит. Успокоиться надо и поговорить серьёзно с Чимином… А для этого выспаться необходимо. Но сон не идёт никак… Стоит глаза закрыть, перед ними задница соседская мельтешит.
Пиздец, приплыли, как говорится… И бежать-то некуда. Но не, Юнги чёткий пацан, за слова и поступки отвечает. Не бросит он мальчика своего…
Эм, соседского, в смысле.

Чимин просыпается в отличном настроении. За окном хлещет ливень, и он радостно подпрыгивает на кровати. Он обожает дождь, ведь это значит, что в огороде делать ничего не надо. Быстро вскочив, убегает на крохотную кухоньку, делает свои бьюти процедуры и садится за стол в ожидании завтрака. Но бабушки дома нет: неужели ушла и голодным решила оставить внучка своего единственного? Чимин губы дует и решает позвонить Юнги. Пожаловаться.
Трубку берут с пятого гудка.

— Чего? — раздаётся сонно и ворчливо.
Как Чимин обожает эту капризульку с утра.

— Хён, ты спишь? — и смеётся, потому что знает, как этот вопрос раздражает.

— Чимин-а… — звучит угрожающе.

— У меня бабушка смылась куда-то, приходи?

— Я сплю.

— Ну, хён!

— Я сплю, ты слышишь?
Чимин фыркает обиженно в трубку и сбрасывает. Откидывает телефон.

Тот о стенку ударяется и на пол отлетает.
Его-то за что…

Так и не найдя бабулю, Чимин решает сам приготовить быстрый завтрак. В холодильнике находит только фасоль и немного ветчины. Хочется вкусный сырный омлет сделать, но для этого ему приходится накинуть на себя бабушкину куртку и пойти в преисподнюю куриную. Сейчас чувство страха не существует для него. Есть лишь чувство голода, и оно куда сильнее. Раз Юнги с бабулей его бросили на произвол судьбы, вся надежда на себя любимого. Выйдя на улицу, Чимин сначала немного стоит на крыльце, наслаждаясь запахом дождя и сырой земли, вдыхает полной грудью и улыбается. Но урчание в желудке возвращает в реальность, причём суровую, ужасающую… Как по-другому ещё сказать? Медленно пробираясь по тропинке вдоль забора, он, как тот самый хищник, прислушивается, но никакого злобного кудахтанья не слышно. Сдохли, может? Чимин надеется. Приоткрыв дверь, он сначала голову просовывает и замирает. Пахнет отвратительно! Как он вообще может эти яйца потом есть на завтрак… Но новый спазм в желудке придаёт смелости. Куры эти спят на полках, не двигаются, внимания даже не обращают. Быстро оценив ситуацию, Чимин делает шаг внутрь и видит за одной пернатой два больших коричневых яйца, а рядом ещё два, только беленьких. Чтобы не заходить дальше, Чимин, держась одной рукой за дверь, тянется к полке и хватает одно, быстро убирая в карман, но пальцы с двери соскальзывает, и он летит прямиком на сено, задевая кормушки. В курятнике мгновенно все оживают с громким кудахтаньем. Чимин вскакивает на ноги, в панике мечется из стороны в сторону, не зная куда бежать. Курицы наглые проход ему закрыли, ходят туда-сюда да орут беспрерывно. Крыльями своими машут, словно взлететь готовятся. Чимин в хаосе этом беспорядочном решает мародёрством заняться. Пичкает в карманы без разбора будущий завтрак, пока несушки мимо пролетают. Тоже паникуют. Их грабят средь белого дня!

Очередное утро начинается с орущего мобильника. Юнги уже не вздрагивает испуганно и не матерится. Достаёт из-под подушки поющее устройство и отвечает на вызов даже не открыв глаза, тут и к гадалке не ходи, и так знает, кто звонит.

 — Хён! — раздаётся бодрый и радостный голос Чимина.
— Ты спишь? — и вот это самый «любимый» вопрос.
Время восемь пятнадцать утра. Конечно, не спит, блять!
 — Мелкий, я тебя порешаю когда-нибудь, — сонно ворчит и слышит звонкий смех из динамика. Сам невольно улыбается. Он не злится уже, за неделю привык к этому «будильничку».
 — Я тебя люблю, Юнги-я. Просыпайся и дуй во двор.
Спрашивать зачем — смысла нет. Юнги лишь вздыхает тяжело и сбрасывает звонок.
 Вставать жутко лень на самом деле, несмотря на жару и палящее солнце, хочется закутаться в одеяло и протупить до обеда, но знает, что ему не позволят. Чимин без зазрения совести снова припрется будить его. И дабы избежать незваного гостя, Юнги, приложив все свои титанические усилия, встаёт и, взяв полотенце со стула, спускается во двор.
 — Хён! — Чимин спрыгивает с лавочки, стоило ему увидеть Юнги, и бежит к забору. — С добрым утречком!
 — Ага, — недовольно хмурится в ответ и, настраивая воду в самодельном душе, зевает. Глаза всё ещё не открываются.
 — Тебе потереть спинку, хён?! — он уже через забор перелез и с яркой, подобно солнышку, улыбкой прямиком по маминым грядкам шагает к Юнги.
 — Стоять на месте! — Юнги выставляет руку, не разрешая к себе подойти. — Сидеть, — на лавочку возле сарая показывает, — и ждать, — и, встав под струи воды, закрывает занавеску.
 Чимин смеяться громко начинает и, подняв руки в примирительном жесте, ступает назад и послушно садится.
На протяжении недели каждое их утро ничем не отличается от предыдущего: ранний звонок, завтрак на пеньках, а после дела-делишки, от которых у Чимина истерика начинается. Ну, не привык молодой парень городской грядки копать да дрова колоть. Бабушка каждый день заставляет помогать, и Чимин-то не против на самом деле, не умеет просто. На помощь любименький хён всегда спешит. Ну, как спешит. Его упрашивать приходится. Глазками позаигрывать, улыбнуться кокетливо и губки надуть. В городе перед такими хитростями мало кто устоять может, и Юнги в этот список жертв Пак Чимина тоже можно смело записать. Сначала у себя поработает, а потом, через забор перепрыгнув, в чужом огороде трудится, пока Чимин под ногами крутится-вертится да три-джи найти пытается, чтобы зачекиниться. С интернетом здесь всегда беда была, да он и не больно-то кому и нужен. Местная молодёжь не особо «хрень эту виртуальную» любит. Юнги так вообще предпочитает телефон только для звонков: у него и страничек-то нет в соц.сетях.
 — Хённим, тебе сколько ложек сахара в кофе? — кричит, но в ответ молчат. Чимин знает, что Юнги обожает сладкое ещё с детства, а сам вот он не особо позволяет себе. За фигурой следит. У него фобия ужасная на возвращение щёчек своих, — хён! — цокает языком недовольно и оставив поднос с горячим завтраком, который сам лично принёс — готовила-то бабушка — идёт к душу.
Занавеску слегка отодвигает и голову всовывает в небольшой просвет.
 — Хён, ты долго?
 Юнги даже не удивляется такой наглости. Шампунь с волос смывает и, откинув голову, волосы зачёсывает. Но не поворачивается. Не светить же ему стояком своим утренним. Честное слово, удавить хочется тушку эту неадекватную. Никаких личных границ не знает, ему волю дай — он на шею сядет и кататься будет. Вот раньше как хорошо было: утром встал, подрочил — и день прекрасный, а сейчас терпеть приходится, не будет же он грешить в открытую. Это ведь дело-то такое. Интимного характера, так сказать. Тут один на один с проблемкой оставаться нужно. С мыслями собраться, девчонок симпотных повспоминать. Только в ближайшие месяцы Юнги покоя точно не увидит, как и оргазма, кажется.
 — Ой, хён, у тебя на попе грязь осталась.
Юнги хватает полотенце, скручивает его и по рукам, что лезут к его неприкосновенной пятой точке, хлещет.
 — Ай, блин, хён!
 — Я чё тебе сказал делать? Быстро вернулся обратно! — и снова полотенцем замахивается, Чимин взвизгивает и пулей вылетает из душа, дабы не огрести люлей. Сам напрашивается ведь.
Юнги прикрывает глаза, медленно выдыхает через нос и быстро обтирается орудием от навязчивых соседей. Он прекрасно понимал, что пиздец ожидать будет, но и близко его масштабы даже не представлял. У Чимина с детства ни совести ни стыда, но Юнги сейчас взрослый мужик вообще-то! Задницу ему только не подтирали ещё!
 Накинув черные шорты и такого же цвета футболку, он кидает полотенце на пенек и идёт завтракать. Чимин снова притащил кучу всего, и как обычно сидит сейчас ища лучший ракурс для фотографии. Что за мода идиотская? Еду есть нужно, а не фотографировать.
Сев на стульчик, Юнги, не церемонясь, берёт тарелку с панчан — закуской из баклажанов и цукини, под громкий возмущённый «эй» и не обращая на недовольство никакого внимания, начинает завтракать.
 — Ешь уже, хватит хернёй страдать. Кому там интересно смотреть, что мы жрём, Чимин?
 — Моим подписчикам, — снова губы дует, но телефон убирает. Себе в тарелку кладёт немного курочки с кимчи и пару штучек кимпаба,
— ты просто не понимаешь ничего в этом!
 — И очень рад, веришь, нет, — усмехается и откидывается на спинку, жмурясь от яркого солнышка.
Погода сегодня ещё жарче, чем была вчера.
— Что делать будем сегодня? — с набитым ртом интересуется Чимин.
 — А чего хочешь? — Юнги на самом деле не особо заморачивается по этому поводу. Он и в кровати поваляться может, но Чимин же нет. Ему гулять надо, а если одного оставить, ныть начнёт, и Юнги тогда точно влетит, что друга бросил и не развлекает. Клоун он тут что ли ему или нянька?
Выкобенивается он, ясен хер. С Чимином нравится время проводить, несмотря на то, что выбешивает иногда поведением своим неадекватным. Хорошо хоть при друзьях дистанцию держит, хотя ему волю дай, он и там телодвижения свои с Юнги устроит, не постеснявшись.
 — Может на речку сходим?
 — Не, там плавать нельзя.
 — А тут что, одна речка, что ли? — возмущается ещё так, словно за пару лет забыл, что у них в деревне есть.
 — Прикинь, — усмехается Юнги, отпивая холодный сладкий чёрный кофе.
— Я не знаю, чем ты обычно занимаешься здесь? Мы всю неделю в огороде сидим, а вечером у клуба тусуемся, мне скучно, — и вздыхает тяжело. Тянется к чужому бокалу с напитком и внаглую отпивает.
 — Да с тобой и не выйти никуда, блять, — отбирает свой кофе обратно, — то слишком жарко, то ужей боишься, то, блять, волки тебя сожрать могут.
— Могут! Я слышал, как они выли ночью!
— Это собака соседская, Чимин! — устало повторяет, кажется, уже в сотый раз за эту неделю.
 — Ну хён, пошли в лес, я обещаю, что буду молчать, и мы не уйдём оттуда через пять минут! — снова эти губищи свои дует, Юнги снова залипает, блять, и отказать не может!
 — Хер с тобой, пошли. Но хоть один писк, Пак Чимин… — сужает глаза и палец угрожающе выставляет.
Чимин радостно улыбается.
 — Обещаю!
 Может, затеряется он там на пару дней… Юнги хоть подрочить спокойно сможет наконец-то!

Яркие лучики солнца настырно пытаются пробираться сквозь занавеску, что колышется от тёплого ветерка из приоткрытой форточки в маленькой комнате на втором этаже. Точнее, это не второй этаж, а самый настоящий чердак оборудован под комнату. Юнги сам её сделал, когда ему пятнадцать лет было. Сначала просто убрал грязь и поставил старую скрипучую кровать, но спустя три года сделал небольшой ремонт. Утеплил стены, даже обои поклеил, но, так как у них в деревне мало выбора было, пришлось клеить светлые с ублюдскими розовыми цветочками, на каждом из которых сидели пчёлки. Стрёмно, конечно, для такого ровного пацана, зато чисто. На деревянный пол постелил тёплый ковёр, чтобы спокойно босиком ходить можно было, правда, Юнги это игнорирует и всегда по дому в кроссовках ходит. Они у него белые, между прочим, значит, чистые. Значит, можно. Весь этот порядок и уют Юнги вообще побоку. Ему и так нормально, всё равно почти всё время на улице проводит. С утра в огороде пашет, а вечером цыпочек тискает у клуба да пиво глушит. В общем, живёт себе припеваючи. Под утро приходит, под вечер сваливает, но сегодня всё иначе. Матушка уже три раза поднималась, чтобы разбудить. Соседская бабулька просила из погреба заготовки достать да дров нарубить, к ней, видите ли, внук едет, и ему баньку истопить нужно. У Минов-то своей нет, и они два раза в неделю к соседке ходят. Та пускает, не жадничает, взамен просит об услугах, и Юнги права не имеет отказываться, иначе снова в речке «причиндалы» подмывать придётся, а там, знаете ли, не самая чистая вода. Для некоторых местная речка и вовсе мусорка, ну, или туалет. Юнги сам знает, плавал уже. Потом неделю с сыпью ходил.

— Юнги, да сколько можно! — Чаён скидывает с сына тонкое одеяло и тормошит за плечо.

— Да не сплю я, не сплю, — дышит перегаром и мать в лице кривится.

— Снова ужрался, скотина, быстро пошёл и помог бабушке Пак, иначе вообще никуда не выйдешь больше.

— Да всё все, мамуль, иду, не кипишуй, ну, чё ты, — Юнги зевает звонко и потягивается.

Во рту словно кошки нагадили, а в висках боль пульсирует, видимо пятая банка пива точно лишней была. С трудом, но он поднимается и, сунув босые ступни в любимые кроссовки, решает сначала в летний душ сгонять и смыть с себя всё безобразие разгульной ночки.