шуры муры

Яркие лучики солнца настырно пытаются пробираться сквозь занавеску, что колышется от тёплого ветерка из приоткрытой форточки в маленькой комнате на втором этаже. Точнее, это не второй этаж, а самый настоящий чердак оборудован под комнату. Юнги сам её сделал, когда ему пятнадцать лет было. Сначала просто убрал грязь и поставил старую скрипучую кровать, но спустя три года сделал небольшой ремонт. Утеплил стены, даже обои поклеил, но, так как у них в деревне мало выбора было, пришлось клеить светлые с ублюдскими розовыми цветочками, на каждом из которых сидели пчёлки. Стрёмно, конечно, для такого ровного пацана, зато чисто. На деревянный пол постелил тёплый ковёр, чтобы спокойно босиком ходить можно было, правда, Юнги это игнорирует и всегда по дому в кроссовках ходит. Они у него белые, между прочим, значит, чистые. Значит, можно. Весь этот порядок и уют Юнги вообще побоку. Ему и так нормально, всё равно почти всё время на улице проводит. С утра в огороде пашет, а вечером цыпочек тискает у клуба да пиво глушит. В общем, живёт себе припеваючи. Под утро приходит, под вечер сваливает, но сегодня всё иначе. Матушка уже три раза поднималась, чтобы разбудить. Соседская бабулька просила из погреба заготовки достать да дров нарубить, к ней, видите ли, внук едет, и ему баньку истопить нужно. У Минов-то своей нет, и они два раза в неделю к соседке ходят. Та пускает, не жадничает, взамен просит об услугах, и Юнги права не имеет отказываться, иначе снова в речке «причиндалы» подмывать придётся, а там, знаете ли, не самая чистая вода. Для некоторых местная речка и вовсе мусорка, ну, или туалет. Юнги сам знает, плавал уже. Потом неделю с сыпью ходил.

— Юнги, да сколько можно! — Чаён скидывает с сына тонкое одеяло и тормошит за плечо.

— Да не сплю я, не сплю, — дышит перегаром и мать в лице кривится.

— Снова ужрался, скотина, быстро пошёл и помог бабушке Пак, иначе вообще никуда не выйдешь больше.

— Да всё все, мамуль, иду, не кипишуй, ну, чё ты, — Юнги зевает звонко и потягивается.

Во рту словно кошки нагадили, а в висках боль пульсирует, видимо пятая банка пива точно лишней была. С трудом, но он поднимается и, сунув босые ступни в любимые кроссовки, решает сначала в летний душ сгонять и смыть с себя всё безобразие разгульной ночки.

Душ помог. Стало чуточку лучше и даже настроение появилось. Переодевшись в спортивный костюм «abbibas», настоящий, между прочим, он перелазит через забор, игнорируя все калитки, и попадает в огород к соседям.

Бабушка Пак уже во всю смородину собирает, и чё вот не спится в рань такую? Юнги вообще этого не понимает, хоть и живёт в деревне всю свою жизнь.

— Здрасти, бабуль, я пришёл.

— Ой, — пугается старушка и оставляет своё дело. Ведёрко, что за шею привязано, поправляет и спешит навстречу с широкой, добродушной улыбкой, — Юнги-я, здравствуй, сынок, ты помочь пришёл?

— Ага, чё делать-то надо? — не больно ему и хочется, конечно, но старость уважать надо, помогать надо.

— Воды-то я натаскала уже, ты мне дров притащи, да заготовки достань, — тараторит Хана.

Юнги лишь плечами пожимает и направляется в сарай. Знает уже, как здесь всё устроено. Берёт топор, пальцем указательным проверяет, острый ли и, убедившись в пригодности, выходит на улицу. Там за курятником, в котором десять куриц полудохлых, стоит пенёк, а сбоку у стены аккуратная стопка дров.

Двадцать пять минут,и всё готово. С Юнги пот ручьём стекает, и он его подолом футболки стирает. К бочке с водой подходит и, наклонившись опускает туда голову, чтобы хоть как-то освежиться. Солнце не щадит сегодня.

Затопив баньку и достав все заготовки, Юнги развалился на сене в чужом огороде и отдыхает, пока старушка Пак на стол накрывает да в окно всё поглядывает в ожидании внука своего любимого и единственного. Юнги помнит его. Пацана Чимином зовут. Они всё детство в один горшок ходили. Он с матерью тут сначала жил, а когда тому шестнадцать стукнуло, его в город увезли, с тех пор они не виделись больше. Даже не общались. Интересно, как мелкий выглядит сейчас. Раньше-то совсем замухрышкой маленькой был, с щёчками пухлыми и голоском писклявеньким. Юнги как сейчас помнит его визги, когда за ним оса огромная летала, а он, как ошалелый, по огороду скакал от неё и просил убить «тварь летучую». С Чимином они всегда ладили, несмотря на разные характеры. Юнги-то что, он простой деревенский парень, звёзды с неба не хватал, то ли дело – Чимин. Этот всегда умником был, но придурошный, в хорошем смысле, конечно. За любой кипиш. Куда Юнги, туда и он, и не боялся никогда ничего. Шустрый паренёк был, Юнги нравилось с ним время проводить. Они и в баню вместе ходили, и малину пиздили у соседей, а потом прятались на сеновале и ели её. Юнги на наличие «жителей» проверял сначала, и только потом Чимин ел. Юнги усмехается. Всегда он таким был. Словно милым щеночком, везде таскался и всегда горой был за Юнги, даже когда те самые соседи приходили разбираться с родителями, что дети малину воруют, Чимин стойко наказание принимал, никогда не подводил и вину на друга не сваливал. Юнги помнит, как они напились впервые. И, если самому Юнги одной банки пива мало, то вот Чимину – лишку. Они тогда у речки сидели на старом одеяле, на воду смотрели и давились горечью этой, а наутро Чимин в слезах прибежал, потому что его мама спалила и ремнём наказала. Так они и просидели у Юнги на чердаке весь день, на кровати валялись да фильмы неинтересные смотрели.

Юнги хмурится, когда лучи солнца по глазам игриво бегают, и натягивает панамку ещё ниже, но она не спасает. Душно сегодня невыносимо так, и хочется в теньке валяться и не делать ничего, но у него капуста не полита, да жука колорадского с картошки собрать надо…

Раздаётся громкий сигнал, и Юнги почти подпрыгивает. Во дворе стоит автомобиль, а из дома выбегает счастливая Хана. Видимо, Чимин приехал. Юнги встаёт и, поправив на себе одежду, подходит к забору, прикрывая глаза рукой, чтобы получше увидеть своего мелкого.

Челюсть на землю валится, когда он видит его. Чимин обходит машину и стоит у ворот. На нём белые шорты с каким-то странными рисунками и такая же футболка. На глазах очки чёрные в пол-лица, а на плече сумка дорожная, тоже белая. Юнги усмехается. Вот ведь цаца, в колхоз и при параде. Они с бабушкой обнимаются. Та сумку его забирает и в дом уходит. Чимин же что-то тихо и невнятно бубнит, обувь о траву трёт и матерится. Юнги не выдерживает. Смеяться начинает и, открыв калитку подходит ближе.

— Здесь нет красной дорожки.

— Что? — Чимин поднимает голову и снимает очки. — Юнги? — на лице улыбка расплывается, и он, усмехнувшись, подходит к нему.

— Ну, привет, мелкий, — Юнги лыбу давит и руки раскрывает в приветственных обнимашках. Не особо всю эту херь тактильную любит, на самом деле. Да никогда не любил, но Чимин ещё пару лет назад разрушил все его личные границы.

— Привееет, — Чимин обнимает его крепко, тихо смеясь на ухо, что у того невольно мурашки по спине пробегают.

— Офигеть, ты вырос, — усмехается Юнги, — почти с меня ростом стал.

— Мне до тебя далеко, хён, — и он снова улыбается так ярко, что у Юнги глаза слезятся ещё сильнее, чем от солнца на небе, — а ты возмужал так, — руки к плечам прикладывает и массирует, — какие сильные.

— Я тружусь, в отличие от некоторых, — хмыкает гордо, разглядывая чужое тело. Чимин худенький, но видно, что в хорошей форме.

Чимин хмурится, продолжая мять его плечи, переходит на предплечье правое и, приподняв голову смотрит в глаза.

— Хён, руки хорошо накачаны, особенно правая, — и, видя замешательство на чужом лице, начинает хохотать. Он уворачивается, когда ему хотят дать подзатыльник, и убегает к двери дома.

— Слышь, мелкий, берега попутал, — Юнги бросается к нему и хватает за руку, притягивая к себе.

— Да я же шучу, хён, — смеётся Чимин и снова руки свои на его плечо кладёт, — отлично выглядишь, только пахнешь не очень. Мог бы и приодеться по такому случаю.

— По какому ещё случаю?

— Я приехал вообще-то, — капризно возмущается, и Юнги глаза закатывает.

Узнает мальчика своего. Эм, соседского в смысле.

— Слышь, я тут ради тебя в поте лица трудился, дров наколотил и баню заднице твоей неблагодарной приготовил!

— Вот это уже правильный подход, — широко улыбается и пальчиком поддевает кончик носа, — умничка, хён. Спасибо, — быстро клюёт в щёку и убегает в дом, — встретимся вечером!

Юнги на секунду теряется и прикладывает ладонь к щеке, глупо моргая, глядя в сторону, куда убежал Чимин. Вот же заразина мелкая, всегда таким был и ни капельки не изменился.

Вообще, в деревне всегда полно дел и бездельничать мало когда получается, но Юнги всё равно находит тысячу и одну причину отлынивать от работы. После того, как он вернулся домой, быстро перекусил, снова душ уличный принял. Его он, кстати, тоже сам сделал. Постелил коврик автомобильный, душ провёл и гвоздь прибил, чтобы «оборудовние» помывочное висеть могло. Четыре металлических палки в землю, занавеску непромокаемую и – вуаля – собственный душ. Без мыла конечно, но вода и так грязь неплохо смывает.

Мама его в баню к соседям звала, но Юнги постеснялся, если быть честным. Там же Чимин. Ладно, в детстве они вместе мылись и пипирками мерялись, но сейчас-то взрослые стали. Смущает как-то. К тому же, он уверен, что мелкий этот по-любому проник бы к нему, не постеснявшись бабушки. Об этом свидетельствовали его сообщения, где он просит с ним сходить, а то «вдруг там мыши бегают или куры вернуться на свободу и заклюют до смерти». Чимин же белоручка, но послан был на три великих. Не пойдёт Юнги никуда, совсем он что ли? Но во двор правда вышел, чтобы проследить. Дошёл Чимин без происшествий, аж на душе отлегло.

Ближе к восьми вечера Юнги уже закончил с делами, которыми его всё-таки загрузили. Жуки собраны, капуста полита, а значит – можно собираться и пиздовать в клуб. Там его и пиво холодненькое ждёт, и девчонки с братвой. Сегодня суббота, а значит, будет весело. Напялив парадно-выходной костюм в три полоски, он решает свалить по-быстренькому через огород, чтобы снова не припахали, и благополучно добраться до любимого места. Но не тут-то было.

— Юнги-я, — шёпот раздаётся достаточно громко.

Он промаргивается и поворачивается. Перед ним стоит Чимин. Снова как с иголочки. В голубых джинсах широких с дырками на коленях и футболке белой. Сумочка какая-то через плечо висит, и очки соответственно на голове, прижимают копну черных волос.

— Ты чё тут забыл?

— К тебе шёл, — улыбается и ближе подходит, руки свои снова тянет, помогает через забор перелезть.

— Зачем?

— Гулять хочу, сегодня ж дискотека, а я тут никого не знаю, кроме тебя, — губы дует и схватив собачку на молнии начинает водить ей вверх вниз.

Юнги руки его отталкивает негрубо и до конца молнию застёгивает.

— Можно с тобой? — улыбается так мило и ресничками трепещет. Умаслить что ли пытается? Так Юнги и не против. Пусть идёт.

Юнги никогда против его компании не был. Тем более не виделись давно. С радостью возьмёт с собой, как никак дружили раньше.

— Идём, но предупреждаю, чтобы рядом сидел и ни к кому не лез, чтобы я потом перед бабушкой твоей не отчитывался, понял меня?

— Да, хён! — радостно подпрыгивает на месте и снова в щеку целует.

Юнги его за руку хватает.

— Так, Чимин, слюни свои при себе держи, понял меня?

— Да не смущайся ты так, хён, — издевательски тянет, и ладонью место, куда чмокнул, вытирает, — ч — чисто, — и ржёт, как ненормальный.

Юнги усмехается и, взяв того за руку, уводит за собой, надеясь и молясь всем богам, чтобы чудо это городское дел не натворило сегодня. Иначе беды не миновать.

Центральная улица, как всегда, самое оживлённое место в деревне. Здесь пара киосков с нужными продуктами для местных и, конечно же, «разливайка» для тех, кто не любит спать по ночам. Обычно там продают пиво и соджу, там же, в магазинчике, есть небольшая зона, где можно и рамён заварить, и соджу грейпфрутовым соком запить. На улице возле входа тоже столики стоят с деревянными лавочками – это на случай, если внутри места нет или шумная компания мешать продавцу не хочет. На деле же их просто выгоняют оттуда. Юнги не любит там зависать, он ведь не алкаш какой-нибудь. Они всей компашкой любители почилить на машинах, что непригодные у клуба стоят. Его любимое — на бампере, там и вмятина в аккурат с его задницу уже имеется.

Музыка грохочет так, что душа в пятки уходит, стоит подойти ближе. Молодёжь вся на улице тусуется. Внутри тухло, туда заходят, только если погода подводит.

Юнги с Чимином пробираются сквозь пьяную толпу деревенщин и идут прямиком в излюбленное местечко гопника. Чимин крепче предплечье Юнги сжимает и оглядывается опасливо. В городе такого нет. Чимин редко по клубам ходил, но то в здании был, да и не переживал ни о чём, ведь у входа всегда охрана была. Здесь же из охраны дворовый пёс по кличке Дед, а всё потому, что старый уже. Местные его подкармливают, не обижают, даже будку соорудили.

Чимин ближе к Юнги жмётся, пока по следам его ступает и впивается ногтями короткими в руку. Тот шипит и убирает от себя «липучку», вперёд подталкивает.

— Как лист банный привязался, Чимин-а.

— Да стрёмно тут как-то, хён. Раньше лучше было.

— Раньше тут собес был и библиотека, и тогда реально страшнее было, — посмеивается, — не сси, всё в поряде.

Наконец-то они доходят до их места. Чимин останавливается возле Юнги, когда тот с весёлой улыбкой к друзьям своим подходит и каждому руку пожимает. Чимин же осматривает их придирчиво. Четыре парня, на вид, кстати, ничего такие, пока молчат – кажутся адекватными, только вот их одинаковые чёрные костюмы в заблуждение вводят. На одном рынке, что ли, закупались и договориться не смогли? Смеётся про себя. У каждого в руке по банке дешёвого пойла, сто процентов – разведённого с чем-то вроде самогона местного, уж больно противный запах; и в кепках все, да так, что лиц почти не видать. Как будто скрываются от кого-то. Ну что за мода…

— Здарова, братан!

И братья все друг другу, как же. Чимин хмыкает. Деревенщины, блин.

— А это чо за клоун? — слышится низкий, с хрипотцой голос. Чимин, услышав, что говорят о нём, складывает руки на груди.

— Э, слышь, не бузи, Хромой, это Чимин, внук бабули Пак, — останавливает парня Юнги, упираясь ладонями в грудь и не давая подойти к Чимину.

— Да ну нахуй, — слышится ещё один голос другого гопаря, что, спрыгнув с бампера машины, подходит к ним, — Пак приехал? — хватает юношу за щёки, — похорошел как, — и треплет их. Чимин недовольно мычит и уворачивается, отпихивая от себя наглого придурка, и ближе к Юнги становится, — не узнал, что ли?

«Ага. Не узнаешь тебя», — фыркает про себя Чимин. Узнал он его. Ким Тэхён это. Через улицу живёт. Парень из неблагополучной семьи, тоже тут всю жизнь обретается. Потрепала его судьба, бабушка уже успела все новости рассказать.

Мать у того от пьянки умерла, а отца вообще не было никогда. Живёт с дедушкой. Парень добрый на самом деле, но беспредельник явный. Всю деревню через день на уши ставит своими выходками. Чимин понимает, что это значит. Внимание привлекает.

— Да узнал, узнал. Привет.

— Это – Чонгук, — знакомит Юнги, подходя ещё к одному парню, что у стены стоит и обнимает за шею, — мелкий наш.

— По виду не скажешь, — шутит Чимин и машет рукой, — привет.

— Салют, — улыбается Чонгук, да так широко, всеми зубками светит.

— Ну а я Хромой, пардоньте за наезд, я часто быкую, — ржет в голосину и пожимает руку для приветствия.

— А имя у тебя есть, Хромой? — закатывает глаза Чимин.

— Чон Хосок я, — хмуро отвечает и, развернувшись на пятках, садится на лавочку.

— Хён, у тебя тоже кличка есть? — Чимин подходит к Юнги и так же руку ему на шею закидывает. Тот напрягается, но виду не подаёт. Только наклоняется к уху и шипит угрожающе:

— Если щёку мне снова оближешь, я тебя потом так оближу, мало не покажется.

Чимин смеётся громко. Не верит в угрозу, к тому же в такую нелепую и двусмысленную. Но отходит на всякий случай. Ему пиво вручают, и он с удовольствием принимает сие угощение и, плюхнувшись рядом с Хромым на лавочку, жадно отпивает.

Вечер проходит вполне весело. Чимина уже после второй размазывает, и, если до этого он сидел тихо, мирно слушая деревенские байки, как и кто кого, и в каких позах, то сейчас сам становится участником «целомудренной» дискуссии. Юнги же, сидя «на кортах» возле лавки, под ногами которого море шелухи от семечек, следит за чудом соседским и усмехается. Ну, вот ни капельки не изменился. Всё такой же, когда пьяный, настырный, наглый и шумный. В компанию влился. Это Юнги радовало, это – минус одна огромная проблема. Не придётся разрываться между ними.

— Хённим, — Чимин пьяно хихикает и повисает на шее Юнги, когда тот поднимается, чтобы удержать «тушку» неадекватную.

— Чимин-а, что ж тебя так развезло-то, блять? — ворчит он.

— Это… ик... пиво ваше всё... иик. — Улыбается и смеётся на ухо, а после глаза Юнги расширяются, когда он чувствует слабый укус на хрящике и спешит оттолкнуть, но силу не рассчитывает и тот прямиком на асфальт летит.

— Да твою ж за ногу! — все вокруг начинают ржать, и Юнги, усмехаясь поднимает возмущённое чудо пьяное, — не убился?

— Ты, — Чимин тычет пальцем ему в грудь, — уронил меня, что ли… ик? — и смотрит взглядом своим невменяемым.

— Угомонись давай. Чё нажрался-то так? — Юнги крепко держит его за руки и головой качает. Ну вот оно надо ему, а? Он свою первую баночку даже еще не выпил. Ему бы сейчас нажраться да с цыпой покувыркаться на сидении заднем тачки какой-нибудь, а ему тушку эту несуразную таскать приходится.

— Писить хочется, — шепчет на ухо и снова облизывает. Юнги только цокает недовольно, не отталкивает. Смириться нужно. Раз щёку лизать не разрешили, Чимин на ухо переключился. Хуй с ним.

— Мы щас, — бросает друзьям, а те внимания не обращают. Чонгук с Тэхёном армрестлинг прямо на лавочке устроили, а Хосок «коктейли» мешает из светлого и темного пива. Не до выкрутасов городских им.

— Давай быстрее, Чимин! — подгоняет Юнги.

Они стоят за клубом в кустах, и пока Юнги к стене прислонился и пиво попивает, Чимин с молнией на джинсах борется, качаясь из стороны в сторону.

— Хён! — взбешённо выкрикивает, — помоги мне, а!?

Юнги цокает языком и, допив наконец-то пиво, выкидывает банку и подходит к горе-алкашонку.

— Ну, чего ты тут? — разворачивает к себе, а Чимин с улыбкой расслабленной спиной в стену клуба врезается и руки разводит в сторону а-ля Иисус.

— Никак не поддаётся.

Юнги подходит к нему, одним резким движением расстегивает молнию и пуговку.

— Давай в темпе, — просит и отходит, но его за руку хватают и, не рассчитав силу толчка, от стены прямиком в объятия неприветливые падают.

— Ой.

— Ёбаный насос, Чимин, ты щас домой пойдёшь, если не угомонишься! — но руками-то придерживает, чтобы окончательно «тушка» не свалилась на грязный обхарканный асфальт.

— А ты проводишь меня? — и улыбается так нагло. Ручонки свои прилипучие на шею закидывает и прижимается всем собой.

— Да отцепись ты, клещ, — бурчит недовольно и аккуратно к стене его прижимает. Тело напрягается, как и все внутри. Блять, Юнги с тёлочками тут обжиматься любит, но никак не с пьяными обоссанцами. Хотя, признаться честно, с Чимином ему нравилось обниматься. Тёплый он, что ли какой-то... Родной. Скучал он по нему.

— Хён, ты красивый стал, — шепчет, глядя в глаза и смеётся, — нет, раньше тоже был конечно. Ой, а помнишь, как мы с тобой в поход ходили, и видели там огромную змею?!

— Чимин, это был уж. И он был дохлый, — усмехается Юнги, вспоминая тот день…

Они собрались на три дня в лес, но уже к вечеру вернулись обратно, потому что Чимин ягод каких-то сожрал и чесаться начал, пришлось вести обратно. Они тогда почти неделю никуда не выбирались, потому что Чимин траванулся и дома сидел. Зато Юнги ему каждый вечер бульончик варил, ну, как он… матушка варила, но он бегал относил. Классное было время …

— Да? — забавно глаза округляет и снова смеяться громко начинает.

А Юнги залипает. Красивый он, зараза. Всегда был, а сейчас ещё краше стал. Его бы только в «спортик» нарядить, и вообще бомбезный будет. Юнги всегда Чимин нравился, он это и скрывать-то не умел, но вслух не произносил. Он не петух вообще-то!

— Чимин, айда домой.

— Не айда, а пошли, — по-деловому поправляет, и глядя в глаза улыбается. Ладони к щекам чужим прижимает и хихикает.

Юнги головой мотает, вырываясь из цепкой хватки и взяв его руку в свою замирает, когда Чимин неожиданно палец его указательный в рот берёт.

Глаза расширяются, а в теле тепло разливается, когда палец глубже погружается. Юнги пошевелиться не может, даже не моргает, наблюдая что за пиздец Чимин творит. Губами своими пухлыми и блестящими от слюны обхватывает и кусает даже, но не больно, а… приятно, что ли? Юнги дышать начинает, но как-то шумно и тяжело. А ещё тяжело в штанах сейчас становится. Интима у гопника уже недели две не было, и с ним такие вещи вообще творить запрещено, блять! Особенно Чимину!

— Чимин, — голос хриплый и низкий.

А Чимин глаза открывает и смотрит так ясно и пристально, словно и не пил. Словно и вовсе пьяным не был. Губы размыкает, рукой запястье чужое берет и палец вынимает изо рта. Юнги сглатывает то ли боязливо, то ли возбуждённо, когда видит ниточку слюны, что между языком и его пальцем висит. Картина маслом, ебануться. И тут ему по голове словно кувалдой прилетает. Он в себя приходит, когда эта кувалда между ног перемещается.

— Давай домой, — и отходит резко.

Чимин губы облизывает и сначала дело делает, за коим пришёл сюда, пока Юнги «паничку гейскую» ловит. И не в том дело, что не пидор он... Да просто как-то чё-то неожиданно всё это... Не, с парнями у него не было никогда.

Но с Чимином… он был бы не против. А чё? Он, между прочим, продвинутый пацан, да и бугорок в трусах тому подтверждение.

Приплыли блять....

Кажется, веселье у Мин Юнги, гопника всея деревни, охуенное начинается.