Система Гвардейца. Главы 23-24

— Да что ж оно никак не сдохнет! — Люций Вечный, чемпион Слаанеш, разразился громогласным хохотом.

Огненный великан взмахнул пылающим мечом, одним сокрушительным ударом истребив легион из тысячи культистов и сотни космодесантников Хаоса. Клинок оставлял за собой шлейф пламени, теней и пепла. Балрог* взревел раскатами грома, сотрясая землю и извергая в неистовстве куски магмы. Могучие цепи, испещренные рунами, обвили его пылающую пасть, но инфернальное пламя на теле чудовища лишь разгорелось ярче, мгновенно расплавив даже те оковы, что способны удержать Великого Демона. Становилось всё очевиднее, что это существо — не демон. Его аура не походила на типичную демоническую ауру, и, несмотря на сходство с Жаждущим Крови, оно обладало явными отличиями.

Но самым странным было то, что оно росло в силе.

Что же это за диковинная тварь?

Ещё несколько минут назад, только появившись здесь, великан с трудом одолел одинокого космодесантника Хаоса. Слуги Темных Богов обращались с ним как с игрушкой, швыряя и безжалостно терзая, хотя Балрог был вдвое выше обычного человека и раза в три сильнее, с зачаточным умением повелевать огнем и тенью. Тогда космодесантники Хаоса полностью доминировали над существом. Но сейчас его пылающий меч с легкостью рассекал танки и испепелял тысячи тел одним взмахом. Теперь оно возвышалось вчетверо против прежнего и обладало силой, возросшей в сотню раз. Мастерство владения огнем и тьмой тоже заметно окрепло.

— Оно питается энергией варпа из портала, милорд! — крикнул один из воинов Хаоса.

Люций ухмыльнулся. Возможно, тварь скоро станет достаточно могучей, чтобы привлечь его внимание. Пока что она мало чем отличалась от безкрылого Кровожада. Скучно.

— Да неужели? Я вижу.

Пылающий исполин взревел, извергая облако огня, пепла, праха и теней. Попавшие в него вопили от боли, корчась на земле — их кожа и мышцы почернели; умирать в таких муках было сущей пыткой. Космодесантники Хаоса уцелели, но даже они, должно быть, ощущали жар, от которого плавилась земля прямо у них под ногами. Один особенно безрассудный боец кинулся вперед, пытаясь силой подчинить эту… тварь. Люций усмехнулся — до чего неразумно. Балрог дотянулся до космодесантника и с хрустом смял его торс в горящие обломки, а потом швырнул их в толпу культистов, сокрушив всех одним ударом. Услышав их вопли, Люций даже хохотнул от удовольствия.

Откинувшись назад, чемпион Слаанеш поднес к губам бокал вина, сделанного самими Демонетками — такое обычно подают только во Дворце Наслаждений. С каждым глотком вкус менялся, становясь всё лучше и лучше.

— Хм, а я ведь до сих пор не знаю, что это за существо.

— Милорд, если мы не убьем его сейчас, оно станет слишком могущественным!

— Молчать, жалкий червь, — невозмутимо бросил Люций, разглядывая пылающего великана. Тот неистово крушил всё на своем пути. Сейчас он вполне мог бы одолеть слабого Кровожада в поединке. Более сильным пришлось бы повозиться, но… у этого существа была любопытная способность наращивать мощь, поглощая энергию варпа. Завораживающее зрелище. Люций охотно признавал, что не уверен, как именно справиться с подобным противником, но в этом-то и крылась вся суть. Вот где таился настоящий азарт — в мысли, что враг, возможно, превосходит тебя. Пока что Люций был достаточно уверен в своей способности прикончить эту штуку. Именно поэтому он и выжидал, пока эта уверенность не исчезнет.

— Пожалуй, это самое интересное, что может предложить данный мир. Ты не посмеешь лишить меня развлечения.

— Милорд, засечены подкрепления имперцев: Кархародоны Астра. Ориентировочное время прибытия — четыре часа, возможно меньше.

Люций вопросительно вскинул бровь:

— Космические Акулы? Никогда не сражался с ними. Должно быть забавно. Тоже вызывайте подмогу, нам могут понадобиться дополнительные силы.

Нет, это был не демон.

Его аура превосходило таковую у демонов.

Из развалин здания вырвался призрачный исполинский скелет с костяными крыльями — неудержимый Жнец. В его костлявой длани покоилась огромная коса, на лезвии которой застыли искаженные страданием лица — души, заключенные в вечных муках, мольбы которых о помощи отпечатались на самом оружии. Исполин излучал ауру, источавшую саму смерть, леденящего душу предвестника гибели. Все, кто ощущал его, трепетали, их души выли от страха перед явившимся к ним Жнецом душ. Одним взмахом косы он повергал сотни, разрывая на части людей, бронетехнику, крошащиеся здания — все они падали, словно спелые колосья. Алая дымка застилала воздух, но Жнец стоял непоколебимо, даже когда в него впивались бесчисленные лучи лазганов, болты и сгустки плазмы. Не избежали расправы и павшие космодесантники Хаоса: Жнец будто растворился в фиолетовой вспышке, а в следующий миг возник за спинами падших ангелов Трупа на Троне и беззвучным ударом скосил всех одним махом.

Когорта, прежде приданная роте космодесантников для подземного наступления на вражескую территорию, распалась. Те, кто некогда присягнул на верность темным богам, обратились в бегство, побросав оружие. Обезумевшие люди вопили, сшибая и топча друг друга. А Жнец не мешкал: он двигался со стремительной, смертоносной грацией, рассекая косой землю и прорезая глубокие борозды. Невидимое лезвие будто проходило сквозь бегущих, разрубая их на куски, словно они были просто иллюзиями. Жнец не издал за всё время ни звука. Ибо смерть безмолвна. Он шёл и косил, и каждый удар достигал гораздо дальше видимого радиуса, круша постройки в полусотне метров. Немногие храбрецы рискнули вступить в схватку с воплощением смерти, но их отвага оказалась тщетной — Жнец быстро сразил и этих безумцев, как и всех прочих. Ничто не могло противостоять его натиску. В считаные мгновения многотысячное войско сократилось до жалкой горстки, а потом и эту горстку стерли в порошок, не успел никто и глазом моргнуть.

Тавис Столл содрогался всем телом, укрывшись за грудой искореженного металла и камня, вдали от резни, за которой он наблюдал через бинокль, сжатый в трясущихся руках.

Что это было?

Беглецы не получили ни намека, ни хоть какого-то предупреждения об ужасе, который обрушит на них их же предательство. Тависа соблазнили посулами свободы, славы и немыслимых богатств в обмен на присоединение к мятежу. Ему сулили победу и удовольствия, превосходящие самые смелые мечты — как и всем, кто примет тьму, отринув Бога-Императора (павшие космодесантники называли его Трупом на Троне, ложным божеством). Командиры заверяли Тависа и остальных, что захват планеты пройдет без сучка без задоринки. Поначалу он верил.

Тавис своими глазами видел, как сломили имперскую гвардию, как она стремительно отступала, как миллиардами гибли люди. Но никто не их не предупреждал, что сама смерть явится по их души в облике Тихого Жнеца. Жестокая реальность застала всех врасплох. Да что там, если начистоту, даже космодесантники Хаоса выглядели ошеломленными, когда враг поверг их с какой-то божественной легкостью. Неужели… это оно? Неужели правосудие Бога-Императора? Божественное возмездие за то, что Тавис отвернулся от человечества?

Глаза предателя распахнулись, из них хлынули слезы. Он перестал дрожать, а сердце сжалось от боли.

Тавис глубоко вздохнул, опустился на колени и прижался лбом к земле, собираясь с духом. Его жизнь омрачал длинный список чудовищных поступков — дел, терзавших его, эпизодов, которые он мечтал стереть из памяти. Грехов у него было не счесть. Но среди них Тавис осознавал самый тяжкий проступок: он отвернулся от Императора и человечества. Предав их, он предал всех и вся, включая собственную честь, собственную душу. Когда-то в юности он мечтал стать космодесантником, посвятить себя служению Империуму, защите его границ и народа от врагов. И как низко он пал! Когда успел так измельчать?

Стиснув зубы, Тавис взял нож и начал срезать клеймо Принца Удовольствий с собственного лба. Боль превосходила любую другую в его жизни, а испытать он успел не мало. Казалось, будто сама кожа восстала против него, отчаянно цепляясь за плоть, не желая, чтобы ее срезали. И всё же Тавис пересилил себя и терпел, ведомый непреклонной решимостью. Клеймо необходимо удалить. Время смазалось, он потерялся в его потоке: минуты тянулись часами, часы пролетали как мгновения. Последним мучительным движением лезвия Тавис освободил лоскут кожи, шипящий и пылающий в руке, извивающийся, словно наделенный собственной волей. С отвращением он отшвырнул его прочь.

Поднявшись, Тавис отметил, что Жнец исчез — его труд был завершен. Всё живое, оказавшееся в тени смерти, само стало мертвым. Даже бронированные машины не уцелели — их разрубили пополам или просто разорвали на куски вместе с экипажами.

Тавис глубоко вдохнул. Теперь он предатель. Этого не изменить, назад пути нет. Он не сможет вернуться в объятия Императора. Слишком поздно. Но кое-что Тавис все-таки мог сделать, чтобы искупить… что ж, вообщё все. За свои грехи он обязан расплатиться жизнью — это справедливо. Однако просто покончить с собой было бы бессмысленно. Нет, нужно большее. Тавис заберет с собой столько предателей, сколько сумеет, пусть даже придется нашпиговать собственную грудь взрывчаткой. Он искупит содеянное — так или иначе.

Оно не принадлежало варпу, но и целиком материальным не являлось.

Любопытно.

За неимением лучшего термина его можно было назвать метафизическим объектом — одновременно вещественным и нематериальным, идеей, обрётшей форму, выкованной в облике артефакта, осязаемой мыслью. Поистине озадачивающий артефакт, не имевший аналогов по свойствам и возможностям. Он никогда даже не задумывался о подобных вещах.

Как бы то ни было, перстень каким-то образом возник на его пальце, мгновенно явив своё удивительное воздействие, избавив владельца от… бо́льшей части бремени.

В тот же миг Терру окутала защитная завеса. Она укрыла всех и вся от злонамеренных сил, нацеленных на Императора и человечество. Это был не физический барьер, который нельзя пересечь или преодолеть, но метафизическая граница, скрывающая Терру от желающих ей зла. Могущество кольца, как он понял, имело на удивление ясную суть — очарование, делающее носителя невидимым для взора тьмы.

Так, нескончаемые орды демонов, штурмовавшие брешь под дворцом, внезапно обнаружили непреодолимое препятствие. Не потому, что они не могли добраться туда физически или брешь исчезла, а потому, что более не могли её воспринимать, осязать. Они попросту не могли пройти сквозь пелену, охватившую пролом. Даже разумные паразиты из моря душ, притворяющиеся богами, ослепли к Императору. Прежде они и их демонические слуги кружили над ним, как стервятники над падалью. Теперь же твари беспомощно метались вокруг, ибо желанная добыча стала незрима, хоть и присутствовала.

Будь у Императора губы, он бы усмехнулся.

Лишь Архитектор Перемен слабо представлял, где он находится, но и это было всё равно что соколу в густом тумане выслеживать дичь. Император ощущал разочарование и гнев Хитреца, когда его замыслы в замыслах рассыпались будто хрупкое стекло.

Властелин человечества с облегчением осознал, что усилия, требуемые прежде дабы не пустить демонов на Терру, попросту более не нужны, а если и нужны — то в столь малой степени, что почти незаметны.

Мельком он сосредоточился на кольце. Похоже, оно также действовало в качестве стазиса или консервации для нематериального, стягивая раздробленные сознание и душу Императора ближе друг к другу. С его помощью несколько расколотых осколков разума срастались воедино, позволяя мыслям течь плавнее и быстрее. Принцип действия и сама суть оставалась загадкой, но Он твердо вознамерился в скором времени раскрыть эти секреты. Овладение кольцом даст полную власть над его уникальными способностями, которые, пусть и казались простыми, но были воистину удивительны. С помощью перстня Он дерзнул предположить, что сможет полностью запечатать пролом под дворцом.

И всё же вопрос оставался открытым: как кольцо попало к нему и, главное, кто его отправил?

На второе было проще ответить — артефакт будто оставил за собой след, духовный путь, отмечающий его предполагаемый маршрут через космос. Заинтригованный и благодарный, Император проследил этот путь до захолустной планеты на краю Империума — Пракстора, осажденного силами Хаоса. Впрочем, Пракстор был в этом не одинок. По крайней мере, Кархародоны Астра уже выдвинулись ему на помощь в полном составе. Эти ребята слегка безумны, но дело свое знают.

Приглядевшись, Император обнаружил там… гвардейца?

Что?

Кольцо прислал тот гвардеец?

Как такое возможно?

Он вгляделся глубже, в саму душу гвардейца, и нашел… энергию, очень схожую с аурой кольца. Глубоко могущественную, концептуальную силу, непохожую на мощь варпа, но и не подобную энергиям К’тан. Странные и чуждые потоки бурлили в этом солдате. Перри Анатинус, несомненно, был человеком, поскольку носил человеческую душу, однако, по-видимому, он родился с врожденной связью с неким уникальным источником силы. Погодите-ка…

Нечто смутно знакомое — то, с чем он когда-то… ну конечно…

Вавилон.

Кольцо, его мощь, его сущность и само его бытие возникли в результате невероятно изобретательного применения Энунции — песни творения, языка мироздания. Этот гвардеец, к вящему изумлению Императора, похоже, обладал врожденной связью с Энунцией — концепция, которую властелин человечества прежде никогда не рассматривал. Неохотно приходилось признать, что кольцо, должно быть, появилось как побочный продукт непоколебимой веры солдата. Видимо, Анатинус молился о защите и сохранении своего господина с таким неистовым пылом и твердой преданностью, что сумел направить мольбу в метафизический артефакт — перстень, который настолько облегчил бремя Императора, что у того появился резерв сил, дабы начать исцелять себя. Идея, от которой он давно отказался.

За это гвардеец заслужил его вечную признательность.

Предстояло многое сделать.

Но в первую очередь следовало защитить этого гвардейца.

Разум Балрога прояснился, очистившись от темного соблазна — коварного нашептывающего разложения, что было приманкой Моргота, Властелина Ангбанда. Первые его мысли обратились к весне. В те древние времена, когда Арда только появилась, он воплощал дух весны и тепла. Но затем явилась тьма, сплетая шепот и песни, искушая и увлекая волю в тени. Балрог отвернулся от Эру, ввергнувшись в бездну ненависти, которую сулили посулы Мелькора. Его грезы обратились не чем иным, как видениями войны, смерти и крови, объятыми нескончаемым покровом мрака и пламени. Весна и тепло, некогда столь близкие, стали далекими понятиями, мечтами, которым, как он боялся, уже не суждено вернуться. Сила, которой Балрог прежде повелевал, иссякла, дух навеки умалился от отравы злобы.

Сознание Балрога прояснилось вследствие того, что его суть крепла, вбирая чистую эссенцию энергии из близлежащего царства душ. Чувства постепенно вернулись к нему, хотя окутывающие тьма и пламя никуда не исчезли — оба стихии настолько глубоко переплелись с его естеством, что изменить это стало решительно невозможно. Он был и вечно пребудет сущностью злобы. Балрог уже никогда не сможет именоваться аспектом весны, жатвы и тепла. Однако, без коварного влияния Моргота, его воля теперь принадлежала лишь ему одному. Его оружие и сила служили только собственным целям — у него более не было хозяина.

Балрог взревел, обрушив всю свою дьявольскую мощь на букашек, что посмели атаковать его совершенный облик. Дым, мрак и огонь исторгались из его тела могучими волнами, плавя и сжигая железных людей в железных коробках, испепеляя их жуткие сооружения и истуканов. Те, кого настигала стихия, даже не успевали вскрикнуть от боли, когда она в прах опаляла их плоть и души. Мир содрогался вокруг Балрога. Горы раскалывались и рушились. На самой тверди земной появлялись огромные глубокие борозды, из которых били фонтаны расплавленной магмы.

Это не Арда, как вскоре осознал Балрог. Совсем иной мир, вне света Эру, вне досягаемости Валар и прочих Майар. Здесь только он один мог петь песнь созидания, здесь он не знал себе равных.

И едва эта мысль промелькнула в его потустороннем разуме, Балрог ощутил всплеск силы — одновременно знакомой и чуждой. Он распознал в ней осколок, крупицу Негасимого Пламени. Балрог вскинул голову на юг, вглядываясь вдаль, за грань бесконечного поля боя, непохожего ни на что виденное им прежде, и зашагал вперед. Сам мир будто прогибался и искажался в его присутствии. Балрог стряхивал с себя металлические крохи и жалкое оружие, которым осыпали его смертные — малые и большие, в диковинных доспехах, порой возвышающиеся на громадных стальных коробах. Все они были насекомыми, недостойными находиться рядом с ним, столь ничтожными, что попросту перестали иметь значение. Уничтожать их — ниже его божественного достоинства.

Потому он просто спел, стерев их из бытия — настолько полно и абсолютно, словно их никогда и не существовало вовсе.

Утраченную на это мощь Балрог попросту восполнил, испив из колодца душ.