стопка водки Кевина Дэя

Жан до сих пор не до конца понимает, как они к этому пришли. 

Потому что — действительно — ничего не предвещало: это должна была быть обычная дождливая суббота, вечер которой они провели бы за привычным уже просмотром фильма в объятиях друг друга и с тарелкой нарезанных фруктов. Они должны были, как и обычно, накрыться пледом, Нил бы лег в объятия Жана так, чтобы спрятаться в них целиком, а тот время от времени незаметно касался бы его лба поцелуем. 

Но они сидят без фруктов и даже без пледа — а на компьютере перед ними открыта вкладка с порносайтом. 

Вообще-то, первым это предлагает Жан. 

Он просто говорит: 

— Я никогда не смотрел порно. 

Нил приподнимает брови, а потом пожимает плечами. 

— Я никогда об этом не задумывался, но… я, вообще-то, тоже. 

Так и получается, что теперь они в полутьме их гостиной — сидят в объятиях друг друга и собираются смотреть порно. В самом буквальном смысле. 

Февральское утро начинается рано. Кевин, чудом не опоздав, вбегает в раздевалку и скидывает с себя одежду, натягивая форму. Резинка шортов глухо шлепается о кожу, волосы — всё ещё растрепанные, состояние несколько заспанное, но в целом бодрое. 

Сегодняшняя тренировка — самая нудная и ненавистная для Кевина, к тому же, на неё даже ходит не вся команда, а лишь те, для кого тренер и командный физиотерапевт считают её необходимой. Потому что это гребаный пилатес, и Кевин никогда не думал, что на пике своей карьеры будет заниматься такой скучной вещью, как растяжка на ковриках в по-утреннему холодном темном зале, но вот — он стоит перед зеркалом в раздевалке, устало проводит ладонью по лицу, игнорируя круги под глазами, а после идёт к двери. 

Жан уже сидит там: он ушел сегодня пораньше, Кевин встал за десять минут до выхода и даже его не видел, — воспоминание о нём осталось в квартире шлейфом запаха его лосьона после бритья, теплом на его половине кровати и отдаленным воспоминанием, когда сквозь сон Кевин почувствовал его поцелуй на виске и брошенную на прощание фразу. 

Сейчас Жан сидит на скамеечке, дожидается остальных, и выглядит не слишком уж бодрым тоже: потирает глаза пальцами, упираясь локтями в колени, аккуратное колечко на безымянном пальце поблескивает в белом свете ламп. Кевин присаживается рядом. Мягко толкает его плечом — в плечо. 

Жан убирает ладони, поднимает на него взгляд, улыбается. 

— Доброе утро, любитель поспать, — усмехается он и тянется поцеловать Кевина в щеку. Потом встаёт, замирая возле Кевина, тот обнимает его за бедра, притягивая к себе, смотрит снизу вверх.

Когда Кевин вернулся домой, его тело было окутано приятной усталостью, — но он точно не ожидал, что Джереми встретит его возле двери, бедром прислонившись к дверному косяку и с довольной ухмылочкой на лице. Из одежды на нём не было ничего кроме боксеров и свободных тканевых шортов, так что Кевин окинул его любопытным взглядом и скинул кроссовки. 

— Привет, — мягко протянул Джереми, делая шаг вперед, чтобы поцеловать в качестве приветствия. Ладони Кевина легли ему на талию, заботливо сжимая: Джереми за все годы их отношений определённо научил его той нежности, которая до этого была для Кевина практически иностранным языком. — Устал? — он приподнялся на носочки, руками обхватывая Кевина за шею, и тот улыбнулся. 

— Не особенно. Что-то случилось? — он задал ответный вопрос, потому что вид у Джереми был чересчур подозрительным: эта лукавая улыбка, этот блеск в глазах, этот… несколько непривычный вид. Не то чтобы Джереми никогда до этого не выходил встречать Кевина полуголым, но Кевин знал, как обычно это заканчивалось. 

Впрочем, он был не слишком против, чтобы и сейчас всё закончилось именно так. 

— Нет, — мягко ответил Джереми, сжимая ладонь Кевина, а потом потянул его за собой к спальне. Чувство предвкушения зажглось у Кевина внизу живота теплым огнём. Ему никогда не удавалось понять, как Джереми по поводу и без удается выглядеть таким потрясающе красивым и вызывать у Кевина вечное желание поцеловать его. Или прижать к матрасу. Или раздеть. — Если тебе надо, можешь сходить в душ. Пока я… подготовлюсь, — Джереми вдруг вырвал его из мыслей, да ещё и такой неожиданной фразой, что Кевин аж остановился. Джереми обернулся на него и тут же распахнул глаза. — А, черт, извини, детка. Я даже тебя не спросил, может, ты хочешь по-другому провести вечер, я просто привык, что обычно это даже не нуждается в… В обсуждении…

долгий перелет и поездку на машине Оливия переносит неплохо: это ее первый полет на самолете, и, к большому облегчению Кевина и Жана, она не боится — ее лишь переполняет интерес. сначала она заваливает их вопросами о самолетах, о месте, в которое они летят, об облаках вокруг и о космосе, — а потом ее утомляет гул турбин, ходьба стюардесс и сухой воздух, и она засыпает, положив голову Жану на колени. 

— просто надеюсь, что она будет такой же умницей все две недели, — бормочет Кевин Жану, склоняясь к его уху. тот тихо смеется, кивая, а потом берет Кевина за руку, переплетая их пальцы. за последние два дня они выяснили, что отпуск с ребенком — в тысячу раз труднее, чем отпуск вдвоем, и что все истории путешествующих родителей — не выдумка. их аптечка — в сто раз больше обычного, половину чемодана занимают вещи Оливии, которая не могла выбрать между футболками, и Жан, увидев ее жалобные глаза, позволил ей взять обе. та же ситуация случилась и с платьями — и наверняка случилась бы с ботинками, если бы Кевин не вмешался, присаживаясь на корточки перед дочерью, чтобы взять ее за руки и мягко объяснить, что они улетают всего на две недели, она все равно не успеет надеть каждую из вещей, а с лишним весом в багаже их не пустят в самолет. 

Оливии было совсем не обязательно знать, что за перевес можно доплатить, — этим они бы точно развязали ей руки. 

и вот, последние два дня у них прошли в сборах, покупках всего необходимого для путешествий с детьми и излишней тревоге — излишней, потому что в итоге все совсем не так плохо, Лив тихо сопит у Жана на коленях, пока он, разговаривая с Кевином, перебирает ее распущенные волосы. иногда она может уснуть только благодаря этому движению — и только от Жана. Кевин пробовал обижаться — в шутку, конечно, — на то, что она выбрала себе любимчика, но на деле были и такие вещи, которые она любила получать исключительно от Кевина, так что его шуточные обиды все равно были необоснованными. 

***

Во время Зимнего банкета Кевин думал, что ничего не сможет заставить его испытывать более сильный страх, чем встреча с Тэцуджи и Рико, — но уже после Нового года ему приходится выяснить, что кое-что на это всё-таки способно. 

Нил возвращается из Эвермора, и Кевина окутывает леденящий ужас, с которым не сравнится, пожалуй, ничто: они все дружно вваливаются в квартиру Ваймака, чтобы навестить Нила, который пока что остается там, потому что о нём заботится Эбби, — и Кевин замирает на пороге комнаты позади всех, не в силах пошевелиться. 

Сколько бы времени ни прошло, эти воспоминания всё равно будут болезненно яркими, будут мерцать вспышками, от которых начинает тошнить.

Первым шокирующим осознанием для Кевина оказывается цвет волос Нила — теперь это Натаниэль, и Кевин, конечно, плохо помнит ту сцену в дальних помещениях стадиона, отдаленно лишь в носу стоит металлический запах крови, но вот рыжие волосы, напоминающие догорающий костёр, запомнились ему, наверное, на всю жизнь. А теперь эти волосы — снова перед ним, и взгляд Кевина первым делом падает на скулу под левым глазом Нила: пластырь. Кевин готов поспорить, что под этим пластырем — цифра, которую Нил ненавидит. 

Кевин более чем понимает эту ненависть. Впрочем, даже если на его скуле была бы набита цифра один, он все равно бы ее ненавидел, потому что он наверняка остался бы вторым, даже — номинально — будучи первым номером. 

/// 🤲🏼

Кевин не любил темноту. 

Темнота всегда была для него чем-то знакомым и понятным, потому что он жил в ней с самого детства, но вместе с тем он никогда не мог угадать, что в этой темноте может скрываться. А скрываться могло многое, и приятного там было мало. 

Темнота одновременно возвращала его в воспоминания из детства и подросткового возраста — и швыряла, словно камнем об стену, в жестокое настоящее, где во тьме коридоров он изо дня в день ходил по выученным маршрутам, где во тьме раздевалок наскоро вытирал влажные капли с тела, чтобы поскорее уйти и не слушать мольбы и крики, где во тьме медицинского кабинета жмурил глаза, пока медик зашивал ему рассеченную кожу на ребре. В детстве темнота ощущалась иначе. В детстве темнота была приютом, местом, где Кевин мог спрятаться: обычно он был на виду у всех, пока всюду ходил бок о бок с Рико, но ему хотелось тишины, хотелось избавиться от чужих взглядов — и это избавление он находил лишь в темноте собственной спальни, под одеялом.