Konstantin Kropotkin

Почему «Каникулы» — квир-фильм, и почему он эмблематичен для кинематографа позднего путинизма.

В Сочи на фестиваль детских театров едут школьники из Калуги. Спектакль «Земляничное вино» по пьесе некоего американца они показывают под присмотром Татьяны Викторовны, руководительницы театрального кружка, и завуча Марии Генриховны. На сцене — любовные терзания тинейджеров, в жизни — эмоциональные качели двух женщин; одна отчаянно-веселая и молодая, другая — зрелая, сдержанная в выражении чувств. 

Российские критики из благожелательных прописывают «Каникулы» по разряду «школьное кино». В рассуждении об идеалах и о том, как они применимы в жизни, фильм Анны Кузнецовой и впрямь выводит себя из советской кинематографической традиции. «Доживем до понедельника», «Розыгрыш», «Ключ без права передачи» и проч. - многозначительные паузы, недосказанности, намеки, извод кино «интеллигентного», придавленного бетонной плитой советизма и принужденного к корчам косноязычия.

Мы в студии «Радио Сахаров» в Берлине. Я пришел из дома, а Микита Франко приехал из литературной резиденции под Берлином, где остановился пожить и поработать на несколько недель. У меня после нашей встречи дела обычные, бытовые, —  у него же встреча с читателями. Так получается, что я — лицо, скорее, частное, а он —  в некотором роде инстанция. 

Популярный беллетрист. По самоопределению нынешнему —  «казахстанский русскоязычный писатель». Каково это, в 27 лет быть известным автором? Микита и сам, кажется, в это едва способен поверить. 

Первое, о чем стоит подумать, это танго. И потому, что он с удовольствием этот танец танцует, и потому, что кажется, что все коленца его судьбы, все решения, —  глядя со стороны, возможно, неожиданные, —  имеют все же свою внутреннюю логику. 

Конечно, заслуги его перед обществом безусловны, о чем свидетельствует уже ряд немецких наград. В 2024 году, в апреле он был удостоен премии Paritätische Ehrenadel in Silber, а в сентябре ему вручили Rainbow Award, берлинскую премию за «вклад в защиту и продвижение ЛГБТК-прав и гендерного равенства». Но думая о сквозной метафоре его жизни, стоит помнить о танго. Причем, необычном танго, —  там гендер партнеров не играет роли, главное, чтобы меж ними была искомая танцевальная гармония.

Элизабет с говорящей фамилией Спаркл уже не пузырится юностью. Бывшая звезда, —  соответствующий знак на голливудском бульваре давно потрескался, —  зарабатывает телевизионной аэробикой, являя и в свои зрелые годы достаточно ухоженной красоты. Но продюсеру с говорящим именем Харви этого уже недостаточно, —  чавкающий красномордый мужчина срочно ищет замену. Его похотливому мужскому глазу подавай юный женский сексапил. В отчаянии Элизабет решается на сомнительный эксперимент, —  принимает некое вещество, которое создает ее молодую сущность. И вот, пока старая оболочка валяется на кафельном полу в ванной, новая, свежая малышка Сью, скачет на телеэкране. Все, казалось бы, довольны, —  до поры, до времени.  

В свой первый и едва ли последний голливудский фильм Корали Фаржа принесла все то, чем ранее впечатлила в полнометражном французском дебюте: как и в Revenge (2017) —  в центре внимания женщина, как и в том «феминистском боевике», мужчина —  существо отвратительное, но влиятельное достаточно, чтобы присутствовать, даже якобы отсутствуя. Режиссерка переиначивает расхожий сюжет о Пигмалионе, Франкенштейне, Дориане Грее, добавить нужное, но мужским делает сам визуальный код, скрупулезно воспроизводя пресловутый «male gaze». Это кино, в котором женщины, оставшись одни, не разгуливают в старых, растянутых майках и бесформенных носках, —  они и в одиночестве, как на витрине. 

Я в Берлине, она —  в городе Хемниц (он же бывший Карл-Маркс-Штадт). Мы поговорили по видеосвязи, — наша встреча была виртуальной, после полудня. Для меня —  самый разгар служебных дел, для нее — уже заслуженный отдых, а точнее работа «для себя».

«Он скрипит, представляете?! Скрипит! А ноги, как в печке, представляете?» – так мой мальчик вспоминает свою единственную поездку в сибирскую зиму, - Оготтоготтоготт!»

Такое вот пылкое «боже ж мой».

Я жил тогда в Москве, он приехал ко мне, а потом мы отправились дальше — к моей матери в Сибирь.