Любовь со смертельным исходом

В поезде из Вашингтона с Гаем, красавцем-теннисистом на карьерном взлёте, заговаривает незнакомец. Представившись Бруно этот не без эксцентричности одетый обходительный мужчина сообщает, что знает из газет о планах спортсмена (намерение развестись ради новой женитьбы), о себе же говорит, что ненавидит отца. Его предложение — убийства «крест-накрест»: Бруно расправляется с женой Гая, а Гай…

Альфред Хичкок, взявшись экранизировать детектив романистки-дебютантки Патриции Хайсмит, увидел в книге то, что лишь (вольно или невольно) подразумевала начинающая писательница из числа квир-людей. В экранном переложении бестселлера тяготение Бруно, богача-маньяка к Гаю отчётливо гомоэротично. Уже их знакомство напоминает флирт, — а точнее, говоря грубым современным русским, «подкат»: любезный Бруно ищет близости, приглашая красавца-атлета отобедать в поезде тет-а-тет, тот же, не сразу соглашаясь, не то не понимает, не то не хочет понять природу интереса.

Тяга физическая подчеркнута визуально: сидя рядом, Бруно чуть ли не втискивается в своего визави, они — щека к щеке.

То, что могло бы показаться случаем, было осознанным намерением кропотливого в деталях автора: Хичкок, гений неоднозначного, чуть ранее снявший гей-триллер «Веревка» (1948), предлагал, как минимум, два прочтения, — помутившийся ум и (или) томление плоти. Все последующее — убийство жены спортсмена и требование сделать то же самое с его отцом — можно понимать как спираль любовной обсессии одного психопата, который ищет внимания любой ценой.

Имея это ввиду, видишь своеобразную логику в дальнейших шагах Бруно, он снова и снова ищет встреч с Гаем. Последнему режиссер дал облик Фарли Грейнджера, который мало того, что не особо таил свою би- (по другим данным, гомо-) сексуальность, но и выглядел как влажная греза гея: олений взгляд больших темных глаз и крупный чувственный рот, словно созданный для поцелуев. Эту особую эротичность Хичкок использовал ранее в «Веревке», где Грейнджер сыграл одного из убийц-гомосексуалов, но в триллере «Незнакомцы в поезде» (1951) усложнил сигнал, дав исполнителю с отчетливой гей-аурой роль спортсмена (в книге он —  архитектор), человека, который по роду занятий должен быть сильным и уверенным.

Эта двойственность оттеняется особенностями одержимого им преследователя, — Бруно, воплощенный Робертом Уокером (актером, только что выписавшимся из психиатрической клиники), маркирован как «другой» за счет говорящих деталей. Женщин он явно презирает (единственное исключение - родная полоумная мать); одевается как денди, способен говорить на жеманном французском, а из сцены с мимолетным появлением отца мы узнаем, что тот хотел бы запереть своего отпрыска в заведении для душевнобольных. 

И снова двойной сигнал, который понятен человеку, наделенному квир-оптикой: дело происходит в ту пору, когда в чести была конверсионная терапия; более того, место действия —  Вашингтон, где в 1940-50 годы политики-консерваторы громко ставили знак равенства между коммунистами и геями, а «лавандовая истерия» дошла до того, что предполагаемых мужеложцев увольняли с госслужбы (чуть подробней об этой позорной главе американской истории — в сериале «Попутчики»).

Хичкок делает допущение, —  (предполагаемый) гей равно убийца, однако то, что в середине прошлого столетия могло считываться как гомофобия, в наше время выражает, скорей, мысль, что сам общественный прессинг был таков, что человек лабильный мог найти в себе наклонности психопата. О страданиях, которые способна принести молчаливая, неразделенная, по умолчанию порицаемая квир-любовь, можно было догадаться еще по «Ребекке» (1940), другому шедевру Хичкока, где служанка была одержима своей властолюбивой госпожой. 

Вшитую в саму плоть фильма симпатию к Бруно видели и современные режиссеру зрители, отмечая магнетическое обаяние Роберта Уокера (для него это была лучшая и самая последняя роль, он погиб в 32 года из-за врачебной ошибки, когда «Незнакомцы» были на стадии монтажа).  Его герой намеренно и систематически бросает вызов условностям: вызывающе одет, говорит то, что думает, не скрывает своего интереса к красавцу-спортсмену. Более того, он буквально заманивает запуганного Гая в постель, —  тот появляется в доме Бруно ночью, чтобы якобы убить отца своего преследователя, а на деле, чтобы рассказать правду о его сыне, но и там видит одержимого им психопата.

Важно отметить, что Гай - не просто жертва, но человек, которого тянет к преследователю, словно бабочку к огню, что видно в сцене после убийства. Бруно, стоя за уличной решеткой, подзывает Гая, и тот, словно одурманенный, оказывается возле него, чтобы затем, услышав вой полицейской сирены, встать плечо к плечу: и теперь их сходство подчеркнуто визуально, - можно при небольшом усилии счесть даже, что Гай борется со своей гомосексуальностью, и желая, и боясь признаться себе в этом опасном в ту пору влечении. 

Напряжение между мужчинами тем примечательней, если учитывать, что с невестой, дочерью сенатора, Гай обращается с джентльменской прохладцей, да и вообще заботой Рут Роман, сыгравшей Энн, было только участливо вздыхать и сочувствовать экранному жениху; любовной химии меж ними нет и в помине. Она же единственная, кто обошелся без двойника в картине, где все норовит размножиться (вплоть до двух убийств, отразившихся в стеклах упавших в траву очков).

Не то бег хищника за жертвой, не то ритуальный любовный танец, - так или иначе, ключевой дуализм выглядит дуэтом, где мужчины не просто отражаются друг в друге, но готовы друг с другом слиться. В отличие от классического и в пору Хичкока сюжета о докторе Джекиле и мистере Хайде, один слишком слаб для выразителя всего хорошего, а другой представляется в итоге не столько жутким безумцем, сколько страдальцем, который ведет себя подобно мценской «леди Макбет»: «так не доставайся же ты никому».

Режиссер говорил позднее, что фильм вышел на сцену длиннее, нежели ему бы хотелось. Идеальной точкой в этой истории, по его словам, была бы фраза Гая, что, мол, Бруно был очень умным парнем, однако по настоянию продюсеров, не желавших проблем с цензурой (то были времена «кодекса Хейса»), финалом стал разговор теннисиста с невестой по телефону, что подразумевало и единение сердец, и скорую свадьбу. 

Фильм окупился в прокате, чему не помешала прохладная критика сразу после премьеры. В следующем десятилетии "Незнакомцев в поезде", расхваленных Трюффо и Годаром, именовали шедевром, а теперь триллер считается одним из лучших в творчестве Альфреда Хичкока. 

Патриция Хайсмит в разное время и ругала режиссера за искажение сюжета ее первого бестселлера, и его хвалила —  за детальную разработку образа Бруно. В ходу версия, что своего знаменитого Рипли, харизматичного негодяя, она придумала не без оглядки на экранизацию романа: Хичкок был первым, кто увидел в ее креатурах не только зло, но и обаяние.

Придавленный взбесившейся каруселью, в нескольких вздохах от смерти, Бруно смотрит на Гая так, как едва ли можно ожидать от безумца-психопата. Там и сожаление, и что-то вроде нежности. А может и любовь, —  большая, беспредельная, со смертельным исходом.