Городской цветок Ирмина Елизавета Леттер
«Все, что было плохого в моей жизни, было при Путине»
Ирмина Елизавета Леттер была одной из немногих в экспериментальном российском театре, кто публично, со сцены осмыслял трансгендерность в качестве личного опыта. «Была», — потому что после суда за протест против трансфобных законов, ей, драматургу, актрисе и режиссеру собственных моноспектаклей, пришлось уехать из России в Германию.
На вопрос «откуда», можно ответить прихотливым списком населенных пунктов Красноярского края: Красноярск, Ачинск, Балахтон, а еще поселки Малиновка и Козулька. Ее родители часто переезжали с места на место: сначала потому, что отец был военным, затем потому, что надо было найти какое-то пропитание.
«Я родилась на юге Красноярского края. Выросла в западной группе района Красноярского края. Это имеет значение, потому что мои родители так странно жили, что они нигде дольше трех-четырех лет все мое детство не жили. По стечению обстоятельств родители уехали в маленькую деревню после дефолта 1998 года, как иронизировали в те годы, где уже пять лет не платили деньгами зарплату. До дефолта папа был контрактником, он служил в воинской части, в танковой воинской части. Потом у него случился драматический разлад с военкомом, и мы уехали в Балахтон. Там он работал водителем. Но так как он очень тяжело заболел на нервной почве после переезда, он не так часто и работал. А у мамы экономическое образование, но экономистом она в силу своего грустного брака тоже никогда не работала. И до того, как мы уехали туда, она работала в детском саду завхозом. А в Балахтоне, кем когда придется, но самым лучшим, наверное, в ее карьерной жизни она была заведующей столовой пару месяцев.
С называнием моей собеседницы тоже непросто: она, транс-персона, имя, данное при рождении не называет, на что имеет полное право. Но даже если обойтись без дэднейминга, то имен тоже набирается больше одного: Елизавета, Ирма, Ирмина. Теперь же: Ирмина Елизавета Леттер.
Свое детство она четко делит на время с бабушкой, матерью отца, и временем после нее: первые шесть лет и остальные годы. Они вместе ездили на море, бабушка с легкостью отзывалась на желания ребенка, какими бы необычными те ни казались:
«В начале 1990-х, когда молоко-то было по купонам, у меня была Барби. Бабушка позволяла мне играть в те игры, которые я считала нужным. Она позволяла мне носить вещи, которые мне хотелось. У меня была старшая сестра, и есть, двоюродная, на четыре года меня старше, и до моего рождения они уехали на Кубань. И от нее осталось много платьев. Как сейчас помню, бабушка нашла синее платье с безумными кружевами, безумно безвкусное. У меня были светлые волосы, она заплетала мне косы.Она меня любила. Бескомпромиссно. И она во мне увидела девочку, внучку, которой у нее не было. То есть у нее была внучка, моя сестра, но ее очень рано от нее увезли».
Бабушка исчезла из ее жизни внезапно. Причина официальная: смерть от панкреатита. Подлинная причина смерти — домашнее насилие. Дед Ирмины, ныне тоже покойный, был алкоголиком, а во хмелю — человеком опасным.
«В детстве у нас было три развлечения. Искать его пьяным по поселку, прятаться от него, когда он перепивал, и сходил с ума под моей кроватью, либо еще где-то, и ездить на море, отдыхать от него. Подальше от деда.Бабушку отправили на пенсию. Ей исполнилось 55 лет, и она бабушка приняла решение, что будет со мной заниматься (я часто болела).Она работала зав. откормочного цеха на большом свиноводческом предприятии в пригороде Ачинска, поселок Малиновка. И так как ей в местной столовой организовали большие проводы (она была начальницей, третьим человеком на комплексе), она меня отправила к родителям. Меня забрали родители в понедельник, в пятницу были проводы, а в ночь с пятницы на субботу, когда бабушка вернулась с банкета, пьяный дед поднял на нее руку. Что там было, никто не знает. Соседи слышали крики. Утром, в субботу, нашли ее тело, избитое, в синяках. Врачи диагностировали разрыв поджелудочной железы».
На то, чтобы принять смерть бабушки как факт, у Ирмины ушло несколько лет, — долгое время была уверена, что та уехала к своей дочери на Кубань, а внучку ей взять с собой не позволили. Бабушку не винила, — всю ответственность за разлуку возлагала на мать с отцом, не очень щедрых в любви.
«Я — старшая из трех детей, у меня был брат и есть сестра. Брат был идеальным сыном моего отца. Он увлекался спортом, он занимался лыжами. Он служил в армии. Сестра была идеальной дочерью моего отца. Она — и умница, и красавица, такая, вот, краса российского происхождения. Я же и внешне всегда была похожа на мамину родню, и внутренне была всегда ближе к западному складу».
Вернувшись к родителям, в поселок Балахтон, Ирмина довольно быстро осознала себя «неправильным мальчиком», — по мнению матери, слишком заметным, по мнению отца, — нуждающимся в перевоспитании. Она смеется: зато теперь может разобрать автомат «Калашникова» и знает, какова отдача от снаряда, когда стреляешь им из танка.
«Отец ежегодно отправлял меня в воинскую часть, чтобы сделать из меня потенциального защитника Отечества. В семье военных, если у тебя нет талантов, ты становишься военным. Я с ужасом помню те годы, когда он служил по контракту, и меня отдавали на праздники к солдатам-срочникам. Они меня возили на полигон кататься на танках. И когда я уже подросла, где-то пятый-шестой класс, меня возили каждый год в ту же часть, на стрельбище».
Дни в казармах не пробудили в ней любви к армейской муштре. Требование не выделяться не стало препятствием для собственного, оригинального самовыражения. Ирмина с удовольствием вспоминает, как приходила на школьные праздники в женских образах:
«На Новый год детям давали возможность одеться так, как они хотят. Я в один год в какие-то мамины юбки безразмерные оделась, в виде гадалки, а в другой год в облегающей юбке пришла: «Я — русалочка».
Ирмину не останавливал риск быть избитой одноклассниками, — физическое насилие, по ее словам, было рядовым фоном школьной жизни. Дети травили непохожих, взрослые делали вид, что не замечают. Она сообщает, что несколько раз с травмами попадала в краевую больницу. «Не надо напрашиваться», — примерно таким был ответ учителей, который родителей вполне устраивал.
«Им говорили: ваш ребенок не умеет себя вести, ваш ребенок вычурно одевается, ваш ребенок пришел в блузке в школу, ваш ребенок - то, ваш ребенок - это».
Сейчас Ирмина осознает, что маскарад был для нее не столько попыткой поиграть в кого-то другого, сколько выражением собственных, в ту пору еще смутных желаний. Она считала себя «неправильным мальчиком», — и почему бы не попробовать стать «правильной девочкой»?
Путь желаемый в самых общих чертах увидела лет в 12, — в тот год она узнала о существовании Даны Интернешнл, израильской транс-певицы, несколькими годами ранее победившей на конкурсе «Евровидение».
«Понятно, что в 1998 году, когда она победила, это было вне моего инфополя. Но статью о Дане Интернешнл я вычитала в газете «СПИД-Инфо» вот как раз-таки в этом 12-летнем возрасте. И как раз у меня тогда сложилась картинка в голове.
Я хорошо помню тот странный год, когда для меня эта истина открылась. У моей мамы была подруга, они вместе в техникуме учились, и она была ветеринаром. И мы шли к ее подруге, шел снег. Я ей сказала, что я хочу быть девушкой. Мама фактически никак не прокомментировала, за исключением того, что сказала: «Женщины тоже имеют сложности в жизни». После этого родители поговорили кулуарно, и папа провел со мной очень«качественную» беседу. Сказал, как насилуют таких, как я, в армии, как избивают таких, как я, и как уничтожают их жизнь, если они не берут себя в руки и недостаточно мужественны, чтобы себя защитить».
Известный парадокс детства: нет такого мира, который казался бы безусловно черным, — в пору взросления плохое запросто и бесконфликтно уживается с безусловно хорошим. Ты можешь быть избит на перемене, но жизнь твоя, по счастью, не исчерпывается школьными коридорами.
На предложение вспомнить самое счастливое переживание детства, она называет имя своей учительницы краеведения, давшей селу Балахтон собственный музей истории.
«Груца Надежда Марковна. Одна из немногих людей, педагог, которая внушала мне надежду. Я всегда знала, что она из Беларуси, приехала в Сибирь из-за голода и репрессий, которые коснулись ее семьи. Она много лет работала над сбором материалов для музея. Где-то около 30 лет. И вот в 2001 или 2002 году ей удалось открыть музей. А я любила читать и любила историю. И музей для меня был самым светлым местом в поселке. И, в принципе, я считала, что, когда я закончу школу, я буду работать в музее. Я буду экскурсоводом, научным сотрудником, буду писать грустные статьи, как людям в царское время жилось лучше, чем нам сейчас.
Я в те годы очень-очень не верила ни в себя, ни в свои силы, ни в то, что когда-то мне удастся построить какую-то успешную жизнь. И она мне дала очень хороший билет в жизнь именно тем, что научила меня гордости. Если у тебя сейчас нет денег, это ни о чем не говорит. Если тебе кажется, что тебя не любят родители, это ни о чем не говорит. У тебя есть ты, у тебя есть гордость. Единственное богатство, которое у тебя сегодня есть, — это гордость. Рано или поздно, защищая свою гордость, ты сможешь освоить свой талант».
Школу Ирмина заканчивала только с одним желанием, — куда угодно, лишь бы уехать из Балахтона. Вначале она, — будущий драматург, режиссер, танцовщица и актриса — поступила в пищевой техникум города Ачинск, в Красноярском крае.
«Мой двоюродный брат, который учился в этом техникуме, мечтал открыть макаронную фабрику. И на третьем курсе он попал в автокатастрофу, разбился, не получил диплом, а об этом техникуме вся семья была наслышана, и о его истории о макаронном будущем. И, недолго думая, меня туда, ради макаронного будущего запихали. Я прям последние полгода в школе зубрила алгебру, потому что мне математика вообще не давалась. Я зубрила ее с той мотивацией, что, если не поступлю хоть в какой-нибудь техникум и не уеду из Балахтона, товыйду на проезжую часть дороги. Я устала от этого всего».
Ачинск — город не очень-то большой, на сто тысяч жителей, но, по сравнению с селом Балахтон, открывал принципиально иные перспективы. Выполняя требование родителей, пошла учиться на технолога хлеба и макаронных изделий. Следуя собственному зову, оказалась в местном драматическом театре. Что было главней, понять легко: об учебе Ирмина говорит мало и без особой охоты, иное дело — сцена.
Ее первая роль — плакальщица.
«Водевиль «Любить не прикажешь». Валерий Крестовский. Это музыкальная комедия, как одного мужчину пытались женить на дочери купца. И вот он периодически пытался симулировать смерть. И плакальщицы там ревели, плакали. Это было на самом деле какое-то головокружение. Моя мама была уверена, что меня каким-то алкоголем опоили. Потому что для меня сцена профессионального театра, первые аплодисменты и все-все-все первое — это было что-то фантастическое».
Андрогинная внешность, пластичность помогли Ирмине, в ту пору бедной студентке, найти подработку, — то в женских образах, то в виде, скажем так, гендерно неопределенном, она танцевала в немногочисленных ачинских клубах.
«У нас было два клуба тогда, и в принципе не так много танцующих людей. Плюс мне очень нравилось то, что я все это делаю в женском образе. Я жила в театре, фактически, и жила своими выступлениями. На какой-то из очередных «Дней города», на главной площади Ачинска я выступила в женском образе, под украинскую певицу Руслану. Она победила на Евровидении в 2004 году. Наверное, в 2006-м или в 2007-м я решила воспроизвести этот номер. На мне было прекрасное фиолетовое платье, черный парик. «Прекрасный танец с бубнами», — так говорила моя подруга, которая следила за моим творчеством».
Публичная квир-жизнь в Ачинске, каким его помнит Ирмина, равнялась нулю. Не исключает даже, что за всю историю города там было только два известных квир-человека, — она сама и один драматический актер.
Уже в свой первый студенческий год в Ачинске Ирмина поняла, чем рискует человек, непохожий на других.
«Меня дважды избили в общежитии. Первый раз — дедовщина. Только-только начинался учебный год, старшекурсники просто утверждались за счет первокурсников. А потом, второй раз, я уже работала в театре, и до них дошло, что я нетрадиционной ориентации. А я жила на мужском этаже. И мне ночью выбили дверь, надавали хорошо. Очень доходчиво объяснили, что если вмешается полиция, то так легко я не отделаюсь. Мне очень нравилось, что и в техникуме, и в театре меня любили за пластичность, артистичность. Но у этого всегда была вторая сторона. Это страх».
Пищевой техникум в Ачинске она закончила в два приема, — сначала бросила и уехала в Красноярск за свободным творчеством, затем вернулась и доучилась, чтобы доказать себе, что ей это по плечу. Это, похоже, сильная сторона Ирмины — умение доводить дело до конца.
Как и когда она окончательно приняла себя как транс-персону?
«Я пришла на пробы в Красноярске в частный театр. Ну, у меня уже за плечами было три года работы в муниципальном городском. Я имела какие-то причины претендовать на должность в частном театре. И по уникальному стечению обстоятельств художественным руководителем этого театра был транс-мужчина, который разглядел во мне транс-персону, заставил меня совершить каминг-аут перед ним, вытер мои слезы и отвел к эндокринологу. И у нас было много закрытых бесед. Он пытался понять, что же я за зверенок такой, почему я на весь мир обижена, и почему я себя так раненно чувствую. Я себя не считала красивой, я считала себя уродливой и так далее. Он меня познакомил с первой транс-женщиной, — она была его подругой, — которая жила в Красноярском крае, была в успешном браке с невероятным красавцем. Просто невероятно красивая пара. И он меня познакомил с эндокринологом, которая вела транс-персон в Красноярске».
Врач-эндокринолог посоветовала 19-летней пациентке подождать пару лет, а уж потом думать о трансгендерном переходе. В Красноярске она тогда не задержалась, уехала в Ачинск, — и для того, чтобы доучиться в пищевом техникуме, и для того, чтобы получить другое, более полезное для себя образование.
«В 19-20 лет я не была ментально готова для совсем уже взрослой жизни. Мне нужно было всегда найти какой-то ресурс, чтобы я себя могла защитить, потому что физически я не могла. И я поступила в юридическийколледж. Но поступила я в Ачинске, потому что это было дешевле. На заочное отделение, так как я уже тогда умела рубли считать. По академической справке перешла на третий курс. А когда закончила, то поступила в университет, тоже на юридический».
Годы заочной учебы были и годами разнообразных работ: сначала помощник юриста, затем самостоятельная юридическая практика. Ирмина особо поминает опыт участия в губернаторских выборах 2014 года, — она занималась юридическим сопровождением кандидата, альтернативного кремлевскому выдвиженцу, представителю партии «Единая Россия». Имени своего кандидата она не называет, ограничиваясь лишь итогом: выбрали того, кого хотели в Москве.
«Я занималась оформлением документов с агитаторами, с администрациями, где проходили выборы. И потом писала жалобы. Я помню, как после выборов губернаторских меня как человека, который вез документы в Центральную избирательную комиссию Красноярского края, пригласили на пресс-конференцию на третий день. И я говорила, как в Ачинске, в поселках Назарово, в Бирилюсах, еще где-то «рисовали» голоса. Нас отключили. От разных кандидатов были разные представители, и, вероятно, предполагалось, что все скажут, что все хорошо, все замечательно. Как только я начала свою витиеватую мысль, журналисты отключили видеокамеры».
Злоупотребления на губернаторских выборах помогли ей понять, как, на каких основаниях распределяется власть в России, — однако «антипутинисткой» ее сделали не события 2014 года. О том, что стране нужен другой президент, Ирмине говорил весь ее предыдущий жизненный опыт.
Я всегда была антипутинисткой, потому что при Путине разорился наш совхоз. При Путине разорился пищекомбинат, на котором бабушка работала. При Путине закрыли техникум, в которым я училась. При Путине фактически разоряли как могли театр, который я любила. Все, что было плохого в моей жизни, все было при Путине».
2014-й был последним годом конформного существования Ирмины, — наступило время метаморфоз. С деньгами стало чуть получше, можно было подумать о желанном трансгендерном переходе. Один из важнейших дней в ее жизни — 17 марта 2017 года. В этот день она впервые вышла на улицу в женском костюме.
«Женский брючный костюм. А еще 17 марта я проколола уши и запретила ко мне обращаться в мужском роде. 17 марта я оставила свою старую жизнь, а через несколько дней обратилась в ЗАГС, чтобы мне сменили свидетельство о рождении. Будучи юристом, я помогла развеять их офигение, — нашла в Семейном Кодексе нужные статьи, и мне сменили свидетельство о рождении. Я была неплохим юристом. Ориентировалась в гражданском законодательстве, в семейном, жилищном, налоговом. Ну, а уж Семейный кодекс я до запятой знала».
На тот момент отношения с семьей она почти не поддерживала. С родителями делилась новостями из своей жизни в уведомительном порядке. Так было тогда, так же продолжается и сейчас.
«Я ставила их перед фактом, когда были какие-то важные этапы в моей жизни: комиссия в психологическом диспансере, чтобы мне диагноз поставили, еду в ЗАГС свидетельство о рождении менять, лежала сорок дней в психбольнице, чтобы получить справку о транссексуальности».
В том же 2017-м она уехала в Москву, — «начинать новую страницу жизни».
«Городской цветок» — спектакль, который Ирмина поставила тогда по своей же пьесе, написанной по мотивам собственной жизни. Затем и текст, и сценическое действие не раз менялись, — как менялась и сама главная героиня.
«У Михаила Боярского когда-то была песня «Городские цветы», и у меня была ассоциация с ней: транс-персоны — наиболее уязвленная группа, которая выживает чудом, как цветок сквозь асфальт».
На платформе YouTube можно найти любительскую съемку, сделанную в феврале 2018 года на премьере в Москве: небольшая сцена «Театра Doc», минимум декораций, и, что немаловажно, доброжелательная публика.
Ирмина вспоминает:
«Когда включили свет, зрители плакали, меня обнимали, было много цветов, было много офигевания от того, как такая сложная тема, рассказанная таким простым языком, и фактически только чувствами и эмоциями».
Насколько важен этот кейс для ЛГБТК-истории, показывает уже тот факт, что пьеса «Городской цветок» была переведена на английский и вошла в сборник современной квир-драматургии из России. Антологию в 2021 году выпустило британское издательство Bloomsbury.
Летом 2020 года российские парламентарии обсуждали законопроект о запрете браков трансгендерных людей — в знак протеста в Москве и Санкт-Петербурге транс-персоны начали выходить с одиночными пикетами. По имеющимся данным было задержано больше трех десятков человек: большинство из них не успели даже развернуть свои плакаты.
Рассказывает Ирмина Елизавета Леттер:
«Я имела неосторожность иметь в руках плакат, в котором была фраза «Нормальных и ненормальных делили фашисты». И с этим плакатом я подошла ко входу в Государственную Думу на Охотном Ряду. Это было летом 2020 года. Днем. В час дня, да. Полицейские скрутили меня до подхода. Там были средства массовой информации. Это было, наверное, анонсировано как-то. Всю ту неделю активисты приходили с плакатами. То есть, я была ни первая, ни последняя. Потом около 10 часов сидения в полиции. Допрос: кто мне платил, кто меня позвал, кто меня направил?».
Ирмина сообщает, что в начале сентября 2020 года московский суд признал ее виновной в административном правонарушении. Наказание — штраф около полумиллиона рублей, — точную сумма моя собеседница вспомнить не может. Обвинение, как говорит, звучало грозно:
«Посягательство на конституционный строй России и нарушение ковидных мер. Мне просили три года. На моем суде на чистых листах бумаги образовались доказательства, за которые меня осудили. Я до последнего верила в то, что я права.Я не совершила никакого преступления, и меня не осудят. Это была моя конституция внутренняя».
В интернете в избытке свидетельств, как затягивалась удавка российской государственной трансфобии. Летом 2023 года в России вступил в силу закон, запрещающий менять в паспорте гендерный маркер и проводить операции, связанные с трансгендерным переходом. Фактически «коллективный путин» поставил вне закона все транс-сообщество страны — его официально признали несуществующим.
Против этой «нормы» Ирмина вместе с другими протестовала уже в Берлине, возле российского посольства на Унтер-ден-Линден.
«Я очень хочу, чтобы наступила справедливость, чтобы наступила возможность жить, интегрироваться и не бояться за свою жизнь», — говорила она тогда.
Ирмина в Германии с весны 2023 года. Получила гуманитарную визу на правах россиянки, ставшей на родине жертвой политического преследования. Мысли об эмиграции витали давно, став вполне отчетливыми после февраля 2022-го, когда российские войска открыто вторглись на территорию Украины, когда окончательно стало ясно, что поле инакомыслия будет в России стремительно сужаться.
«Впала в очередную депрессию, а в ноябре 2022-го немножечко вылезла из своих подушек, и друг, который жил в Гамбурге, говорит – руки в ноги, и в посольство. И в январе я привожу документы в Москву, а в феврале 2023-го мне приходит одобрение».
Ирмину распределили в Гамбург. Пару месяцев она прожила в общежитии для беженцев. Как вспоминает, ей, трансженщине, было там некомфортно, — что подстегивало желание, выйти в люди, чем-то заниматься.
«Я очень быстро влилась в немецкую жизнь. Мне друг посоветовал грантовую одну программу, — адаптационную, интеграционную. Потом вторую. Я выиграла 30 тысяч и получила резиденцию в творческом центре. Я получила квартиру тоже через своего друга. Съехала. Потом была премьера моего спектакля«Stadtblüme» в Гамбурге и Берлине. Моя маленькая гордость. Мне удалось сыграть спектакль о своем транс-переходе, о моем восприятии войны».
Судя мерками мигрантскими, интеграция в немецкую жизнь была стремительной: не прошло и полугода, как она уже выступала со сцены, ездила с гастролями. Сейчас Ирмина и сама готова считать это везением неофита, — объяснять первые успехи драйвом человека, который вырвался, наконец, на свободу.
«Теперь стало тяжело. Я в новой экономической, политической среде, я в очень тяжелых финансовых обстоятельствах. Если, допустим, лет -дцать назад я могла найти какого-нибудь клиента и помочь ему с документами, открыть фирму или разобраться с долгами, на эти деньги поставить спектакль, то теперь это невозможно. Теперь для этого мне нужно иметь документы легализующие, — деньги, гранты. Я бесконечно хожу по немецким чиновникам. Да, каким-то чудом мне удается с ними разговаривать на немецком языке. Но это все очень тяжело дается. Я за этот год не написала ни одной пьесы».
Отношений с родственниками, оставшимися в России, она почти не поддерживает: для мамы Ирмина не только «предательница родины», но и человек потенциально опасный.
«С украинцами мы стояли в молчаливых акциях с фотографиями либо убитых детей, либо разрушенных зданий, либо экологических катастроф в Украине. Собирали деньги на ВСУ. Я — девушка публичная. Я все это выкладывала в Instagram. В сентябре 2023 года мне звонит мама в истерике: «В 7 утра приходили полицейские, тебя искали». Выяснилось, что начальник отдела молодежной политики, спорта и туризма Ачинска сделала скрин моей страницы в Instagram, где я стою с фотографией из Ирпеня. И подала в полицию заявление о дискредитации армии Российской Федерации. Полгода ходили к маме, по месту моей прописки».
Ирмина не исключает, что в России по примеру других правозащитников и квир-активистов попала в списки экстремистов. Проверять, так ли это, она не хочет, — в Германии у нее исчез доступ к старой электронной почте, недоступна стала и вся корреспонденция с российскими госслужбами.
«Когда мы с мамой ругаемся, я всегда говорю, что я никогда не вернусь в Россию. Трагедия только в той части, что я не могу в очередной раз приехать на могилу бабушки. Все.
Цель жизни – жить с целью. Нужно всегда во что-то верить, нужно всегда к чему-то идти. Всегда. Даже когда плохо, даже когда страшно, когда началась полномасштабная война, когда бомбили Киев, Одессу, Днепр, когда стало известно про трагедию в Буче, Ирпене, нужно верить в то, что худшие дни закончатся. Я в первый месяц полномасштабного вторжения написала пьесу, свой автофикшен — свои переживания войны. Полгода после войны я писала роман. Настолько меня это не отпускало, у меня настолько было много, что сказать по этому поводу. И я верила, что… и я верю, что вся помощь, которую мы оказываем ВСУ, вся помощь, которую мы оказываем украинцам в изгнании, это все имеет значение и все это приведет к тому, что Украина будет свободной, независимой, и зло будет победимо».
Константин Кропоткин
Городской цветок Ирмина Елизавета Леттер
0:00
37:08
«Квир-беседы». Четвертый цикл интервью с русскоговорящими ЛГБТК-мигрантами выходит при поддержке «Радио Сахаров».
квир-беседы
трансгендерность
