Воплощённое пламя. Главы 3-4

В тот ясный, солнечный день я впервые покинул безопасность логова. Солнечные лучи ласкали чешую подобно мёду, их прикосновение напомнило, как сильно я тосковал по дневному свету. Теперь я мог подтвердить свои догадки: во-первых, мы обитали на острове, а во-вторых, наше логово располагалось в жерле самого настоящего вулкана.

Сестра подошла к краю уступа, выступающего на десятки футов от входа в логово. Внизу зиял крутой обрыв, упиравшийся в очередной каменный выступ. Ещё ниже простирался небольшой лес, тянувшийся на несколько лиг, пока не переходил в зелёные холмы. По словам матери, такие дни здесь редкость — обычно остров тонет в вулканическом пепле. Сегодня, видимо, ветер оказался достаточно силён, чтобы унести пепельные облака в море, да и сам вулкан проявил милость, изрыгая меньше пепла, чем обычно.

Мать склонилась и широко разинула пасть, приглашая запрыгнуть внутрь — словно крокодилица, перевозящая детёнышей. Взмахнув крыльями, она взмыла в небо, направляясь к месту моего лётного дебюта. Сестра называла его Великими Утёсами — высокие скалистые обрывы, обрывающиеся прямо в море. Она совершила свой первый полёт месяц назад, теперь настал мой черёд. Жаль, мать не оставила её дома — если я провалюсь, она будет дразнить меня этим целую вечность.

Полёт длился довольно долго. Хотелось, чтобы мать приоткрыла пасть — хоть одним глазком взглянуть на путь, но на такой скорости нас бы просто вышвырнуло наружу. Я откинулся назад, обдумывая стратегию. Мышцы достаточно окрепли для полёта, осталось освоить технику и поймать ритм. Может, встать у края обрыва и позволить порыву ветра подхватить меня? Или просто прыгнуть и довериться инстинктам?

Пока эти мысли роились в голове, я почувствовал, как мать начала кружить — похоже, мы прибыли к Великим Утёсам. Сестра возбуждённо защебетала, я же притих, готовясь к неминуемому разочарованию.

Приземление отозвалось глухим ударом.

Когда мать открыла пасть, нас встретили свежий воздух, ветер и бескрайний океан — вероятно, тот же самый, что окружал наш родной остров. Мы не могли улететь далеко, путешествие заняло всего несколько часов. Насколько я помнил, двигались мы на север. Значит, живём где-то неподалёку от материка, как бы ни называлась эта земля.

Осторожно приблизившись к краю обрыва, я посмотрел вниз. Пропасть уходила на сотни футов, хотя я мог и ошибаться. Сестра подкралась сбоку и хмыкнула: «Страшно, братец? Ничего, это нормально. Я тоже боялась перед первым полётом. Страх — это хорошо, он будоражит кровь».

— Знаешь, не думаю, что это так работает.

Она рассмеялась, сверкнув острыми как бритва зубами, хлестнула меня хвостом и прыгнула с уступа. Ветер подхватил её крылья, унося прочь, а у меня всё перевернулось внутри.

— Лети, когда будешь готов.

Я обернулся к матери, подавив желание возразить. Так быстро? Без подготовки?

Развернувшись обратно к морю, я наблюдал за сестрой, радостно парящей в вышине. Нервно сглотнув пересохшим горлом и подавив тошноту, я приблизился к краю. Расправил неокрепшие крылья, подставляя золотистые перепонки восходящему потоку ветра. Удар воздуха оказался слабее ожидаемого; когда порыв подхватил меня, я слегка подпрыгнул, помогая процессу. Меня подняло на несколько футов, я попытался расчётливо взмахнуть крыльями, но лишь приземлился обратно на лапы.

Сердце грохотало, дыхание сбилось, но я чувствовал — близок к цели. Нужно лишь чуть-чуть поднажать. Да, было страшно, но дракон не может бояться.

Вернувшись к краю, я ждал, когда ветер снова подхватит меня. Расправил крылья, и порыв поднял выше прежнего. Промахнись я с управлением падением — наверняка сломал бы лапу, а то и несколько. Тогда конец — матери незачем заботиться о калеке.

К счастью, этого не случилось. Крылья повиновались командам, и я грациозно опустился на землю. Первый этап — освоить зависание в воздухе — выполнен! Сестра пронеслась над головой с криком, призывая присоединиться, и как же мне этого хотелось! Я снова подошёл к обрыву, но вместо того, чтобы ждать ветра, решил встретить его лицом к лицу — и прыгнул.

Падая вдоль отвесной скалы к морю, разбивающемуся о каменистый берег, я балансировал на грани потери сознания. Сердце подкатило к горлу, завтрак грозил вырваться наружу. Нет. Я должен быть храбрым, я не могу проиграть! Я не проиграю!

Береговые утёсы и верная смерть стремительно приближались, но я держал курс — ещё не время. Ближе… ближе… ближе… ближе… пора!

Я вскинул голову, расправленные крылья подхватили поток, и ветер понёс меня вверх. Получилось, я лечу!

Истерический смех вырвался из груди, пока я набирал высоту. Единение с ветром невозможно описать словами — этого не понять тем, кто лишён крыльев. Поднявшись над скалами и устремившись ещё выше, я встретился с сестрой. Она издала торжествующий рык, побудивший меня ответить тем же, и наши голоса слились воедино. Чёрное и белое парили в небесах, а могучий рык матери присоединился к нашей песне. Я рассмеялся — воистину, самый гордый момент в жизни.

Мать взмыла к нам, и мы танцевали втроём несколько часов.

Но всему приходит конец, и вскоре усталость взяла своё. Я подал сигнал матери о посадке — мы улетели на мили от побережья, пронеслись над каменистыми холмами и лесами, пока не нашли подходящее место для отдыха. Приземлившись, я едва не рухнул от изнеможения. Мышцы горели сладкой болью, но я наслаждался ею — это была боль свершения.

Получасовой отдых сменился поисками воды и, возможно, добычи. К этому моменту я слишком устал, чтобы лететь — боялся рухнуть с небес, поэтому смиренно заполз в материнскую пасть.

Мы отыскали реку и наткнулись на диких кабанов. После этого решили возвращаться домой. Я попрощался с этими землями — самыми далёкими из всех, где довелось побывать. Обратный путь прошёл так же спокойно, как и дорога к утёсам. Единственное желание — поскорее научиться летать рядом с матерью, но пока и так сойдёт.

Вернувшись в логово, я ощутил радость. Пусть здесь не слишком уютно, но возникло приятное чувство — то самое, когда заворачиваешь за угол и видишь родной дом. В детстве я обожал это ощущение, и пережить его снова оказалось восхитительно.

Мы разбрелись по излюбленным местам: мать — в дальний угол, сестра — в свой закуток, я — на небольшое возвышение. Как обычно, уснул позже всех, размышляя. Главной темой стали эти загадочные драконьи всадники.

Хотелось вздохнуть и закатить глаза. Неважно, в каком мире или реальности — человеческое высокомерие не знает границ. Мало им быть на вершине пищевой цепочки и довольствоваться уже прирученными животными? Что заставляет людей стремиться подчинить себе всё живое?

В моём прежнем мире пытались приручить львов, тигров и обезьян — и всегда платили соразмерную за это цену. Конечно, со временем можно убедить льва или тигра следовать дрессировке, но дай им шанс обратиться против хозяев — они им воспользуются. Сколько раз шимпанзе уродовали лица тем, кто пытался принудить их к неволе, сколько раз львы и тигры нападали, стоило человеку повернуться спиной — а люди так ничему и не научились.

Сколько драконов перебили друг друга из человеческой прихоти?

Всадники драконов… смешно. Пусть только попробуют оседлать меня.

«Стоп. Они?»

Я рассмеялся — видимо, драконья сущность берёт своё.

Сон уже почти сморил меня, веки наливались тяжестью, когда в темноте мелькнуло что-то цветное.

Розовый камень?

Я подошёл исследовать находку. Разгребая остатки гнезда, обнаружил не камень — осколок яичной скорлупы. Размером не больше монеты, розоватый, с золотистыми прожилками. Не заметь я его своим острым ночным зрением, так и пролежал бы незамеченным, как пролежал много месяцев. Подцепив когтем, я принюхался — никакого особого запаха, старый осколок, определённо появившийся задолго до меня. Но как он здесь оказался?

Найден рядом с гнездом — значит, либо принесён откуда-то, либо всегда был здесь. Но никто в этом логове не имеет розовой или золотой окраски, кроме меня. Я обернулся на спящих мать и сестру.

Странно, почему из всей кладки вылупились только мы двое? Рептилии не откладывают по одному яйцу — где же остальные?

Я снова взглянул на осколок.

Не покидало чувство, что здесь произошло что-то зловещее. Той ночью мне приснился розовый дракончик, полный жизни и радости. Проснувшись утром, я обнаружил на щеках засохшие слёзы.

Конец 5 — начало 4 года до З.Э.

Столкнувшись с драконом, у вас есть два варианта: первый — бежать. Второй — стоять и сражаться.

Бедная горная коза, на которую сестра нацелила свои дьявольски-зелёные глаза, выбрала первое.

Прошло несколько месяцев с моего первого полёта, и с тех пор едва ли был день, когда я не танцевал в небесах. Поначалу довольствовался одиночными полётами под бдительным оком парящей надо мной матери. Однако в последнее время она отказывается летать со мной — видимо, считает достаточно взрослым для самостоятельных полётов. Хотя строго-настрого наказала держаться восточной стороны вулкана и ни в коем случае не соваться в чужие логова, даже заброшенные. Впрочем, можно было и не напоминать — я не спешил встретить раннюю смерть.

Размышляя о смерти, я невольно думал и о других взрослых драконах, обитающих на острове. Балерион и Вхагар. Правда, Балерион, крупнейший из взрослых, отсутствует уже около месяца. Остаётся лишь Вхагар, недолюбливающая чужаков, особенно молодняк. Полагаю, между тремя взрослыми существует некое равновесие — по словам матери, они не проявляют открытой агрессии, если их не трогать, но территорию нужно уважать.

Три взрослых дракона — пугающе. Не только из-за размеров, но и потому, что их всего трое. За бог знает сколько времени ни один дракон не дожил до зрелости. Когда-то их было больше; мать была совсем юной, когда умер предпоследний из Великих Старейшин — драконов, впервые прибывших на остров. Остался лишь Балерион, последний из Старейшин. Быть драконом — удел избранных.

— Неплохой размер, да? — сестра гордилась добычей, схватив козу за горло и несколько раз встряхнув.

— Она уже мертва, знаешь ли.

— Мертва? — она с любопытством взглянула на меня. — Что это значит?

Я вздохнул:

— Неважно, забудь.

Она любила играть с едой, и сколько бы я ни просил прекратить, она словно назло продолжала, потом насмехаясь надо мной.

Драконьи будни состояли из минимума действий, как можно догадаться. Немногочисленные занятия превратились в рутину, впечатанную в мозг: поиск пресной воды, охота, отдых. Большую часть дня мы просто бездельничали.

В детстве, ещё будучи человеком, я мечтал о такой жизни. Интересно, сколько детей фантазировало о том, чтобы стать собакой и не ходить в школу? Я усмехнулся этим воспоминаниям — воспоминаниям того, кто давно умер.

Когда дни слились в монотонную череду, я начал размышлять о будущем, своём будущем. Где моё место среди трёх взрослых драконов в их хрупком порядке? Способны ли драконы научиться делиться? Как бы ни хотелось объяснить концепцию совместного владения исполину, способному поджарить меня до хрустящей корочки, я предпочитаю жить и даже не попытаюсь. Но придёт день, когда мать перестанет быть матерью в смысле опеки — отложит новую кладку, и жизненный цикл продолжится. И тогда придётся найти своё место, собственное логово, свою территорию.

Или нет?

Возможно, мне не придётся быть одному. Я подумал о сестре. Та ещё штучка — свирепая, дикая, необузданная. Может, однажды она станет точной копией матери, хотя бы по размерам, и, надеюсь, характером пойдёт в неё. Впрочем, возможно, все молодые драконы такие — откуда мне знать?

Как бы то ни было, двум драконам живётся лучше, чем одному. Она лучший охотник и следопыт, хотя я считаю себя тоже неплохим следопытом, пусть она и не согласна с моей самооценкой. В долгосрочной перспективе чаще всего думалось о продолжении рода — конечной цели любого животного, стремлении передать гены следующему поколению.

Сейчас эта цель кажется недостижимой по многим причинам. Во-первых, количество драконов. Включая нас с сестрой, всего пять живых особей, причём, судя по расспросам о Балерионе и Вхагар, единственный самец помимо меня — Балерион. Так что перспективы продолжения рода весьма ограничены.

Именно эти мысли заставляют меня колебаться, стоит ли надолго оставаться с сестрой. Сейчас мы ещё юны, но что будет, когда оба достигнем зрелости? Не хочу даже думать об этом.

— Уже близко, — уверила сестра. — Я видела самых мясистых хрюшек и жирнейших рогачей.

Я не сдержал смешка от её красочного словаря. Конечно, драконы не знают человеческих названий животных — «хрюшками» и «рогачами» она называет свиней и коз. Сколько бы я ни пытался научить её правильным словам, она использует их недолго и сразу возвращается к своим. В чём-то это мило, хоть и несколько раздражает.

Мы летели уже порядочно времени, миновав лес у подножия вулкана и теперь паря над травянистыми холмами. Летели под покровом ночи не просто так — впервые собирались поохотиться на владения мягкокожих.

Три дня назад сестра рассказала об обнаруженном человеческом поселении. Там держали десятки коз, почти полсотни овец и около дюжины коров. Для неё возможность поживиться за счёт ничего не подозревающих людей казалась слишком заманчивой. Но она не знала их так, как я, особенно когда дело касается потери имущества вроде скота. Если крадёшь у человека — готовься к худшему, особенно если ты зверь. Целые популяции хищников — волков, койотов, тигров и львов — были истреблены лишь за то, что осмелились утолить голод.