Почему в России никогда не будет развитой демократии-2.4.2: Разрозненность. Существует ли русская нация?

Итак, народ — совокупность людей с общим происхождением, едиными традициями, языком и культурой. При этом сущность понятия «народ» кроется в стихийных этнических процессах, которые не всегда зависят от сознания и воли людей. А вот нация — связанная политическими, экономическими интересами общность людей, которая уже входит в государство или же стремится к его созданию. Нация тесно связана с деятельностью группы индивидуумов, направленной к достижению неких целей (чаще всего политических), она в этом случае выступает как общественная (политическая) сила, с которой необходимо считаться. Народ в данном плане понятие более стихийное, неконтролируемое, менее упорядоченное. Т.е. нация — явление политическое, народ — социокультурное. Если совсем просто сравнивать, то народ — это то, что народилось. Нация — то, что вызрело. Ну и главное, нация — это в первую очередь единый экономический интерес. Был ли когда-нибудь у русских единый экономический интерес?

Народ неспособен к организованным, отлаженным и четко структурированным, идущим снизу формам сопротивления, не говоря уже о подпольной партизанской войне. Русское крестьянство находилось в состоянии катастрофического угнетения по меньшей мере с 1861 по 1917 годы. Сколько за это время подпольных революционных ячеек сопротивления вызрело? Ноль. Украинцы, кавказцы и эстонцы под русским ИГО находились гораздо меньше. По истечении десятка лет подпольный фронт как первых, так и остальных исчислялся десятками тысяч человек, ведших ожесточенную партизанскую войну против советской власти. Почему? Потому, что создание подобных устойчивых структур возможно лишь в том случае, если народ ощущает себя единым организмом, т.е. той самой нацией. Ведь широкомасштабное подполье способно существовать только в условиях всеобщей поддержки населения, ибо подпольщиков должен кто-то кормить, укрывать, передавать им информацию о передвижениях врага, но главное — не стучать на них за спиной. Только тогда подполье может не просто выжить, но и широко раскинуть свои сети. Сталин потому и депортировал целые народы, что понимал это. Сталин толкал тосты "за великий русскИЙ народ", потому что это был единственный народ продемонстрировавший власти абсолютную лояльность (и демонстрирует ему по сей день). Он пил за русский народ, как за сообщество людей ПРИНАДЛЕЖАЩИХ России. И вот вам с ходу народилось еще одно отличие народа от нации: народ принадлежит территории, в то время, как нации принадлежит территория. Народ - общность людей, которые народились на территории государства, нация - общность людей создающих государство.

В России же подобная схема сопротивления, за которую иных ссылали целыми народами, не работала в принципе: крестьяне не то чтобы не укрывали революционеров из числа «народников», они их массово сдавали полиции. Я бы сейчас, не взирая на то, что уже заебал сравнениями, выделил последнее отличие народа от нации: нация — это состояние, при котором общество являет собой симбиоз взаимовыгодного сотрудничества между интеллигенцией и «глубинным» народом. Этот симбиоз отчетливо прослеживался в кругах украинских повстанцев: вся эта бандеровщина с петлюровщиной вызревали именно в кругах местной интеллигенции, после чего впитывали в себя и чернь, образуя качественный симбиоз мозгов и мышц. Так, если мы вспомним статьи про Балканы, было и в Косово, где местная интеллигенция вроде Адема Демачи являлась прямым выразителем народных чаяний. Не удивительно, что при упоминании одного лишь имени Демачи крестьяне напруживали себе в штанах бассейн с рыбками. В России же между интеллигенцией и народом всегда располагалась катастрофическая пропасть, с краев которой одни ненавидели других и наоборот. Русская интеллигенция презирала и цинично оплевывала русский народ, раболепствуя перед Западом (я, как вы могли заметить, не исключение); русский же народ всегда считал делом чести разбить пенсне на «дохуя умном» ебале русского интеллигента. Интеллигенция и народ находились и находятся на разных полюсах, они существуют сами по себе, отдельно друг от друга, образуя тот самый народ. А нация невозможна ни без интеллигенции, ни без глубинного народа.

Как мы писали выше, народников глубинный народ гнал ссаными тряпками со всей их пропагандой точно так же, как гонит сегодня либералов. Что немаловажно — интеллигенции содержимое кольсон на народ класть хотелось, о нем она вспоминала лишь тогда, когда сама страдала и планировала за счет народной волны поправить положение. Взять что Ленина, что Троцкого — они высказывали поразительное равнодушие ко всем невзгодам и тяготам выпавшим на плечи русского народа, до момента, как власть не поломала их жизни. Ленин хотел сделать себе мощную юридическую карьеру и работать на ту самую машину угнетения, пока власть не лишила его этой перспективы. Народники ходили в народ не потому что их волновали народные проблемы, а потому что их поисключали из институтов, запретили до конца жизни занимать какие-либо профессиональные должности, и они круглосуточно находились под угрозой ареста. Т.е. у них выбора иного попросту не было, все что им оставалось - баламутить народ на свержение власти, чтобы в первую очередь вернуть себе свои личные привилегии.

В этом плане Ленин категорически отличается от того же Демачи, который сперва начал качать волну, и только после этого был репрессирован. Причины очевидны: в Косово ввиду маленькой локализации все в одной лодке качались, что интеллигенция, что крестьяне, и благо для всех было единым. В России же из-за ее территорий — что одному русскому благо, другому — смерть. Классический пример, который мы многократно приводили ранее: тульскому крестьянину коммунизм заебись, Тамбовскому — демократия. Донскому же казаку самодержавие, питерскому горожанину — западная демократия, украинскому казаку — анархизм, и т.д.

Участившиеся с 1905 года восстания и бунты были продиктованы не политическими, а бытовыми причинами, как правило испорченной пищей. То же самое касалось и бабьих бунтов: им даже на собственных мужей срать хотелось, бунты были обусловлены не тем, что мужей на фронт погнали, а тем, что взамен не дали никаких денег, оставив бабу без средств к существованию с 15 спиногрызами у иссохшей груди. Ну и, собственно, февральская революция ступила на питерскую землю отнюдь не по политическим причинам, а из-за нехватки хлеба и слухов о его полном исчезновении. Восставшие требовали лишь сиюминутного удовлетворения своих биологических потребностей - хлеба, а не "Равенства, свободы, братства". Это уже незначительная горстка большевиков грамотно возглавила бунт перенаправив в нужное себе русло. Потому Февральская революция и началась с погрома хлебных лавок, и лозунгов "Хлеба" а отнюдь не "Долой самодержавие" - с этими транспорантами позднее в толпу влились хитрые коммунисты.

С таким отношением, конечно же, невозможно создать сколь либо значимую подпольную сеть, поэтому неудивительно, что создавали партизанскую сеть в городе именно евреи — немногочисленный народ, под влиянием постоянного гнета сформировавшийся в мощнейшую нацию с крайне острым чувством локтя; локтя такой ширины, что опоясывал полмира. И, что немаловажно, существенная часть русских в большевистском подпольном движе была представлена выходцами из сугубо еврейского окружения, в котором росло с самых малых лет, в котором находило себе жен, а некоторые даже овладевали идишем. Т.е. это были уже полностью оевреенные славяне. Взять того же Дзержинского, который так-то поляк, но с малых лет хорошо владел идишем и имел аж трех еврейских жен. В этом свете неудивительно, что и у Кирова, и у Молотова жены были - из лютых ортодоксальных еврейских семей (при этом жена Молотова даже в Палестине успела пожить), да и оба они вышли из одной локации - с Вятки.

Особенность с невозможностью создания подполья ярко проявилась и в период Великой отечественной войны. Во-первых, у людей, которых друг с другом не связывало ничего, кроме внутренней вражды за ресурсы, элементарно не было стимула воевать — какая им разница? Выше мы приводили цитату из дневников Деникина, который в период Первой мировой с удивлением наблюдал за полным безразличием населения к положению на фронтах и нежеланием русских хоть как-то поучаствовать в жизни России. Население говорило: «Мы тамбовские, немец до нас не дойдет, так что пох ваще на эту вашу Россию». Данный паттерн проявил себя и в период ВОВ, когда население приходилось гнать на фронт заградотрядами. Оно так-то в целом и не противилось оккупации немцами, при первой же возможности пополняя ряды коллаборационистов, становясь за пулемет и прореживая ряды своих вчерашних соседей. Масштабы коллаборационизма в СССР не знали аналогов в мировой истории. Никогда ни до, ни после наша планета не видела такого количества перебежчиков. Под личиной ВОВ вершилось продолжение той самой гражданской войны, когда россияне, надеясь на то, что война все спишет, сводили личные счеты друг с другом. Если вы читали книгу про блокаду, которую я недавно рекомендовал через телеграм, то не можете не знать о том, что многие ленинградцы только и ждали, когда уже войдет немец; ждали с готовыми расстрельными списками, предвкушающими своего звездного часа в верхней полке комода.

Абсолютное большинство карательных акций на оккупированных территориях вершилось советским же населением, и большинство жертв советской «партизанщины» было представлено советскими же жителями. На самом деле трудно представить, кто больше вреда населению нанес в период оккупации немцами: советские диверсанты, сжигавшие целые деревни, чтобы они не достались немцам, или же немцы, сжигавшие целые деревни, чтобы русские диверсанты не могли кормиться за счет крестьян. Сжигавшие, конечно же, руками тех же советских граждан. Если вы начнете пролистывать список фамилий ключевых лиц карательных отрядов СС, то с удивлением обнаружите, что в них 90% имен славянские. Ну как тут не вспомнить москвичку Тоньку-пулеметчицу, согласно легенде расстрелявшую ок. 1500 русских? К слову, также неизвестно, кто ликвидировал больше советских «партизан» — немцы или советские крестьяне, которым эти партизаны своими набегами крови попили на десять поколений вперед. Недаром же самый известный диверсант советской истории Зоя Космодемьянская была и сдана немцам и растерзана непосредственно русскими же крестьянами.

Мы слово «партизан» не просто так в кавычки берем, ибо на самом деле в СССР партизан как таковых не существовало. Вернее, существовали сражавшиеся на стороне немцев против власти те же бандеровцы или «Черные орлы Кавказа» — это были партизаны. Но вот за СССР, вопреки героическим виршам об отважных советских партизанах, рвавших на груди тельняшку за родину с криком «ни пяди русской земли немцу», не было. В описанной выше ситуации сколь-либо значимого партизанского движения зародиться по определению не могло.

Не могу говорить за всю Россию, но вот в Ленинградской области население встречало немцев в основной массе с поразительным безразличием. По меньшей мере интеллигенция и средний класс, что там думали рабочие никто не знает — они толком писать не умели, а потому не оставили для нас своих дневниковых переживаний. Подпольную же партизанскую деятельность разводили лишь те, у кого в принципе не было иного выхода. Сотрудники НКВД, представители местных администраций, евреи — в общем, те, кто попадал под определение «коммунист». С коммунистами у немцев разговор был короткий — расстрел на месте без всяких ложных сантиментов. Что немаловажно, как правило, расстрел именно руками самих русских, благо своих страждущих и поквитаться и заработать Тонек-пулеметчиц хватало решительно в каждом регионе. Не даром же, каждое коммунистическое имя аккуратным почерком было выверено в записной книжке бдительного гражданина, и томилось в ожидании сурового взгляда гауляйтера. Поэтому, предвкушая наступление пиздеца, до входа немцев НКВД терроризировало население за пораженческие и зачастую коллаборационистские настроения, а если немцы вдруг входили, прятались по норам и начинали партизанскую деятельность. У них просто выбора иного не было. И, что немаловажно, руководилась эта партизанская деятельность, как правило, силами заброшенных диверсантов. Т.е. по согласованию с Кремлем. По такому принципу работали все сколь-либо значимые советские партизанские группы, включая знаменитых белорусских партизан.

Вот только все это к партизанщине не имеет никакого отношения. Партизаны — это простые люди с низов, кто, устав от произвола и беззакония, бросает все и, исходя из романтичных представлений о справедливости, берет в руки оружие и уходит в горы/леса/подвалы, чтобы отдать свою жизнь за некий идеал. В этом плане дореволюционные большевики, ирландцы, албанцы, бандеровцы, лесные братья, черные орлы были именно партизанами. И, что немаловажно, партизанщина — это стихийное явление. Любое же движение, управляемое и снабжаемое государством, партизанщиной быть автоматически перестает.

В ВОВ же в партизанщину вливалось не простое население, а работники органов, и не потому, что были движимы каким-то светлым идеалом, а потому, что элементарно спасали свои шкуры — для них это был единственный путь, иначе расстрел. Так они еще и руководились, как правило, заброшенными диверсантами, контролируемыми из Кремля. Советской власти, конечно, выгодно было показать, как народ, побросав все, массово уходит в партизаны из любви к Сталину, но по факту группы, проводившие сопротивления, являлись не партизанскими ячейками, а обученными диверсионными группами. Ни одного случая работы реальных партизан в Ленинградской области я не знаю.

Вероятно, в Беларуси и были какие-то единицы, но при беглом просмотре ключевых групп РБ я увидел такую же ситуацию: сплошь партийцы и переброшенные профессиональные диверсанты, именовавшиеся пропагандой партизанами. А вот украинцы как раз первым делом при появлении советских солдат сбивались именно в партизанские отряды. Данная особенность в полной мере проявляется и в сегодняшней войне, где украинцы явно выигрывают у русских в вопросе низовой, сугубо партизанской инициативы. Украинские мобильные независимые отряды то и дело взрывают представителей пророссийских администраций на оккупированных территориях, иногда даже в столицах России, периодически входят в Россию малыми группами, демонстративно гремят оружием и съебывают. В основной массе все это частная инициатива от простых людей. Да, зачастую, СБУ оказывает поддержку в технологическом плане, но инициатива идет именно снизу.

В Украине сегодня очень развито партизанское и диверсионные движения. В России же такого нет в принципе. Россия за всю войну не провела ни одной диверсии или партизанской вылазки в тылу. Не нашлось в России того, кто взрывал бы автомобили украинских политиков. Все знают про ДШРГ Русич, но в мире нет ни одного человека, который слышал бы хотя бы об одной проведенной ею акции. А вот со стороны Украины РДК проводит эти акции одна за другой.

Поэтому все понимают, что если Украина будет полностью захвачена Россией, то это на долгие годы вперед породит подпольное партизанское движение. Но я абсолютно убежден в том, что если Украина захватит Крым, то, невзирая на все пророссийские настроения, русского партизанского движения там не возникнет в принципе. Как не возникнет и в случае захвата Украиной Белгорода, Ростова и т.д. Уверен, что население равнодушно войдет хоть в состав Украины, хоть обратно в состав России, хоть в состав Эфиопии. Я просто напомню о том, что воюют русские сегодня не за идею, а за деньги. Убери деньги — солдат на фронте не останется от слова «не останется». При этом пример «народного восстания» ЛДНР не в кассу. Там орудовали российские войска и российские же диверсанты, а существенная часть митингующих свозилась автобусами за денежное вознаграждение. Там же, где поддержки российской армии не было (Харьков, Одесса), весь пророссийский протест сдулся после первых же разгонов. Причем сдулся даже в Одессе, весьма пророссийском городе, в котором грезились долго и упорно мстить за сожженный Дом профсоюзов. И что, много намстили? Как обычно, оказались грозны лишь у себя на кухнях и в бложиках. Никакой партизанской подпольной деятельности, невзирая на все клятвенные заверения о неотвратимости отмщения, там так и не организовалось. А все почему? А потому, что народ — это ничем не скрепленные, кроме общих языковых норм, друг с другом человеческие единицы.

Т.е. да, русские могут восстать с оружием в руках, но исключительно в том случае, если получат мощную крышу и поддержку сверху, и если сама акция будет организована теми же верхами - ЛДНР, или же поход на Ростов, где роль крышующих верхов отыгрывал уже Пригожин.

Впрочем, нет. Есть в истории России пример мощной партизанской войны — это антоновщина. Но она являет собой отдельный случай, как и казачество: нация, будучи явлением капиталистическим, способна сформироваться лишь на излишках капитала. При формировании у населения капитала требуется сила способная гарантировать его сохранность и приумножение - это конституция. Те самые "Свобода. Равенство. Братство". В основе любой деятельности человека в первую очередь лежит цель корыстная. На плодородных землях Европы скопилось избыточное количество капитала, но гарантии его сохранности не было. Тогда и прогремели французские революции породившие эти гарантии, т.е. создавшие гражданское общество и нацию. Схожая ситуация была и с Тамбовщиной - самой плодородной землей России. Где есть капитал, там есть и восстание за сохранность этого капитала, там зреет и низовая чисто французская революция. В этом свете неудивительно, что после провозглашения независимости Тамбовская Губерния стала единственным в истории России регионом, добавившим к себе в название слово "демократическая". Т.е. Тамбовщина и казачество - это части русского общества, которые действительно могли в низовую партизанщину, инициативу и сопротивление. Но и первых и вторых практически полностью вырезали в годы гражданской войны.

Оформить русский народ в нацию уже в наши дни пытался ряд русских националистов, самым влиятельным из которых был Тесак. Они даже ввели систему распознавания и противопоставления: Россиянин как обозначение принадлежности к народу и русский как обозначение принадлежности к нации. Как и много раз ранее, попытка объединения россиян в нацию провалилась с треском. Во-первых, Тесак не смог предложить никакой идеи. Если французская нация строилось на созидательной идеологии свободы и равенства, то Тесак смог предложить сугубо деструктивную, разрушительную, основанную исключительно на противостоянии и ненависти. В первую очередь на ненависти к либералам, педикам и черным. Однако все эти категории граждан в России ненавидели и сто лет назад — зачем для этого нужен Тесак? Во-вторых, на ненависти далеко не уедешь. Общество все же тянется к созидательному. Это ему давали и большевики, и нацисты Германии, и даже исламисты. Если просто обществу предложить разрушительный ваххабизм, оно его отвергнет, как и произошло на Кавказе, в Средней Азии, на Балканах, ввиду чего проект Саудовской Аравии по салафизации исламских регионов с треском провалился во всем мире, а Аль Каиду нахуй послали даже ИГИЛовцы. А вот ИГИЛ, наоборот, получил широчайшую поддержку как раз потому, что являлся явлением созидательным: пиздеж про ислам он дополнял созданием инфраструктуры, школ и больниц.

Все, что мог предложить Тесак, — это поливание мочой. Из-за этого его движение являлось крайне маргинальным и пользовалось интересом, за исключением немногочисленных профессиональных националистов, разве что в кругах школьников, которым срать хотелось на идеологию. Их привлекало лишь издевательство над омежками. Причем в качестве идеи Тесак предлагал уже покрытую нафталином свастику. Эта идея в принципе отжила свое, равно как и коммунизм, под ее знаменами сегодня много людей не объединишь.

Но главное — объединение русских под национальной идеей началось... с их разобщения, ведь первым делом 95% населения Тесак записал в «россияне» и «русачки». Т.е. вся его идея мало того, что являла собой какую-то нежизнеспособную хуйню-муйню, так она еще была русофобна по своей сути.

Могла ли сформироваться французская или германская нации, если бы Гитлер и т.д. автоматом 95% своего народа записали в унтерменши? То-то и оно, но в России почему-то всегда получается именно так. Да и вообще, как ты объединишь немногочисленных идейных националистов, если у каждого из них свое видение идеальной Руси: у одних это СССР (нацболы), у других — РИ, у третьих — дохристианская языческая Русь, у четвертых — западничество и атеизм. А идею, которая могла бы удовлетворить всех разом в России, еще не изобрели. И едва ли изобретут.

Русский народ русофобен по своей сути, что отчетливо проявлялось и в период второй мировой. Российский либерал-западник всегда был закостенелым русофобом, хотя кокетства ради это отрицал. Но это видно, это бросается в глаза. Даже когда читаешь Варламова, неосознанная неприязнь то и дело прорывается в строках. То он голосующих за ЕР голью назовет, то еще что. Но с либералами-то все ясно. Куда интереснее в этом плане русские националисты, которые, по сути, еще более русофобны, чем самые отпетые либералы. Русские нацисты, способные на автономную подпольную деятельность, состояли сплошь из отпетых русофобов. Как тут не вспомнить главного городского партизана Боровикова, который сочился откровенно нездоровой ненавистью ко всему русскому и считал, что 95% русских необходимо истребить под корень? Что символично, и он сам, и члены его банды преисполнялись уважением к чеченцам. В этом свете неудивительно, что все склонные к подпольной деятельности более поздние русские правые обнаружили себя куда ближе к украинцам, чем к русским, и съебались в Украину, создав там РДК. Тесак, хоть и не призывал к истреблению 95% русских, но он автоматом их записал в презренное быдло. При этом Тесаковцы куда более тяготели к украинскому народу, нежели к русскому. Русские силовики начали тотально громить его сторонников на рубеже 13 и 14 годов, тогда же и его посадили. Произошло это на фоне разгоревшегося майдана, и, как вы понимаете, это не случайность. В этом свете неудивительно, что большинство Тесаковцев, которых не успели посадить, съебались в Украину, и некоторые даже воевали за нее в ту пору.

На фоне Евромайдана основные силы русского национализма проявили явную проукраинскую позицию. Помимо обозначенного Тесака, это и Демушкин, и Просвирин, и Поздняков. Позднее, часть из них отказалась от проукраинской позиции, в пользу великоимперского русского шовинизма, но это было уже не искренне. Их настоящая душевная позиция проявилась в первые дни майдана. Отказ от этой позиции был вынужденным. Взять того же Просвирина: когда стало понятно, что с одной стороны за проукраинскую позицию сажают, а с другой - за пророссийскую поддерживают и платят, ему ничего не оставалось, кроме как поменять свое мнение.

Таким образом мы видим, что ранние правые симпатизировали чеченцам (что в какой-то период вылилось даже в их страсть косплеить чеченские бороды без усов), поздние - украинцам. Почему? Может быть потому что в них русские нацисты видели то, что не видели в русских - нацию? Но главное - и первые и вторые были крайне русофобны, в отношении самих же русских куда чаще употребляя слово "русачок" (Боровиков, Тесак, Поздняков, Одфишер и тд), нежели "брат".

На этих примерах мы видим, что в России каждый, кто организовывается в некоторую устойчивую группу, рано или поздно приходит к русофобии, выражая русскому народу крайнее презрение и стараясь от него максимально отмежеваться. Это и чиновники, которые отгораживаются от русских шторкой в храмах, это и либералы, но самое парадоксальное — это и русские же националисты. Уникальное в мировой практике явление. Видимо, это связано с тем, что каждый, кто, как Тесак, выбивается в люди, или каждый, кто, как Боровиков, готов пожертвовать ради идеи жизнью, глядя на остальных, преисполняется удивлением: как можно быть настолько жалкими терпилами? Ну, и о какой русской нации может быть вообще речь, а? В США и ЕС тоже существует внутрирасовое противоречие между правыми и остальными, но оно чаще направлено на оппонентов в идеологической плоскости - на леваков. Вспомнить, того же Брейвика. А вот того, чтобы западные ультрас поливали говном 95% своего народа так, как это делали российские - я не припомню. Отдельные случаи может и были, но явно это не имело такой системности, как в России.

Естественно, не имея представлений о государственности, русский крестьянин, подобно другим «первобытным» существам, до Петра не обладал и развитым понятием собственной личности. Личные симпатии и антипатии, личное честолюбие и самосознание обыкновенно растворялись в семье или в общине, по крайней мере, до той поры, как крестьянин получил возможность сколачивать большие капиталы, после чего приобретательские инстинкты лезли наружу в самой уродливой из гипертрофированных форм. Деревенская община сдерживала антисоциальные инстинкты мужика — коллектив был выше своих индивидуальных членов. Внешний мир воспринимался сквозь сильно запотевшее стекло как нечто далекое, чужое и в общем-то совсем маловажное. Он составлялся из двух частей: необъятного святого сообщества православных и царства иноземцев, делившихся на басурманов и немцев. Если верить словам живших в России иностранцев, даже в XIX веке (!) многие русские крестьяне не знали и не поверили бы, скажи им об этом, что в мире существуют другие народы и монархи, помимо их собственных.

Однако же самый невероятный парадокс русского общества заключался в том, что, будучи сугубо общинным, при том оно являлось... антиобщинным. Выглядит безумно, но лишь до тех пор, пока мы не начнем копаться в вопросе несколько глубже. Например, вспомним русские пословицы и поговорки той поры, что мы приводили в «Архипелаге». В них традиционно проступал грубый цинизм и, при всей общинности русского крестьянства, полное отсутствие общественного чувства. Этика пословиц была безжалостна и проста: заботься о себе и не тревожься о ближнем. «Чужие слезы — вода». Особенность скотского быта и отношения к ближнему в крестьянской среде не отмечал только ленивый. Среди прочего рекомендую почитать книгу видного этнографа той поры Ольги Семеновной-Тян-Шанской (дочери того самого географа) «Жизнь Ивана». Ахуй вам гарантирован. Когда революционные социалисты отправились в 1870-х «в народ», дабы пробудить в нем негодование против царящей вокруг несправедливости, они обнаружили к полному своему смятению, что крестьянин не видел ничего дурного в эксплуатации как таковой. Он просто-напросто хотел превратиться из объекта эксплуатации в эксплуататора. Знаменитый народник Энгельгардт, много лет живший среди крестьян, грустно констатировал, что в каждом русском крестьянине сидит кулак:

А вот что имеет сказать по этому поводу Максим Горький (https://pereplet.ru/text/peshkov25oct13.html):

Описанная традиция успешно здравствует и по сей день. Как только мужик выбивается в люди, он начинает жестко эксплуатировать своих сородичей. Это проявляется не только в чиновничестве, но и даже на общественных, самых патриотических началах. Вспомнить того же Тесака, который жестко наебывал своих соратников, тряс из них последнюю копейку, вовлекая в финансовые пирамиды, и даже выступая за ЗОЖ, рекламировал ночную доставку водки, т.е. делал ровно то, в чем русские националисты всегда винили евреев — спаивал не просто русский народ, но и своих же соратников. Т.е. по факту он свою паству использовал сугубо, как средство наживы.

Ответ на вопрос о том, как могут вместе уживаться сильнейшая общинность с такой же сильнейшей антиобщинностью, на самом деле лежит на поверхности: скудные ресурсы способствуют сплочению, так необходимому для выживания, однако большое количество людей, разбросанных по обширным территориям, способствовало уже разобщению при дележке этих скудных ресурсов. До кучи скудные ресурсы, помноженные на большую численность, создавали ситуацию, при которой подняться наверх можно было только при эксплуатации кого либо.

Чтобы разрешить противоречие между этими двумя обличьями, следует, видимо, предположить, что крестьянин совсем по-разному относился к людям, с которыми у него были личные отношения, и к тем, с кем он состоял в отношениях, так сказать, «функциональных». «Чужие», чьи слезы ничего не стоили, дураки, которым предназначались ложь и битье, находились вне его семьи, деревни и личных связей. Крестьянин был плохо подготовлен к вступлению в любые неличные отношения, а когда его понуждали к этому обстоятельства, он тут же и выказывал свои самые худшие, корыстные черты. В своей религиозной жизни крестьянин проявлял много внешней набожности. Он постоянно крестился, регулярно посещал длинные церковные службы и соблюдал посты. Все это он делал из убеждения, что скрупулезное соблюдение церковных обрядов (постов, таинств) и беспрерывное осенение себя крестом спасут его душу. Однако, он, кажется, плохо понимал — если понимал вообще — Духовный смысл веры и религию как образ жизни. Он не знал Библию и даже «Отче наш». К попу он относился с полным презрением. Связь его с христианством была в общем поверхностной и проистекала прежде всего из потребности в формулах и обрядах, с помощью которых можно было бы попасть на небеса. О том, насколько поверхностной была приверженность христианству в массах, свидетельствует та поразительная легкость, с которой коммунистическому режиму удалось выкорчевать православие в сердце России и заменить его своим собственным эрзац-культом. С католиками, иудеями, мусульманами и сектантами сделать это оказалось куда сложнее, а порой — невозможно.

Вообще для меня религиозный вопрос в России представляет собой необъяснимый феномен. Обычно как раз-таки бедные и бесправные люди крайне религиозны. Взять тот же исламский мир. Однако же русское общество той поры, невзирая на отдельных религиозных фанатиков, едва ли можно было отнести к религиозному. Наоборот, крайняя религиозность была свойственна именно высшим сословиям. Русская же нищета проявляла в отношении религии поразительный в своей простоте похуизм, будучи куда менее верующей, чем куда более обеспеченное население Европы. Я, впрочем, не анализировал, но сугубо на визуальном уровне создается впечатление, что русские были в этом плане куда менее религиозны, чем любые из других славян, включая украинцев, что проявлялось даже в классике, опять-таки, на противопоставлении русского Пушкина и украинского Гоголя. У Пушкина произведения буквально пронизаны народным отвращением к попу, у Гоголя же, наоборот, церковная романтика занимала значительное место. По тем же визуальным впечатлением даже сегодня большинство славян, например, поляков или сербов, куда более религиозны, чем русские, невзирая, с одной стороны, на то, что поляки куда обеспеченней, с другой, невзирая на то, что в России ведется оголтелая пропаганда православия. По-моему, в русские храмы ходят только ополоумевшие старухи. Хотя могу ошибаться, это поверхностное мнение.

Подлинной религией русского крестьянства был фатализм. Крестьянин редко относил какое-то событие, особенно несчастье, на счет своих собственных поступков. Он видел везде «Божью волю», даже в тех случаях, когда вина явно лежала на нем самом, — например, когда по его неосторожности случался пожар или гибла скотина. Русские пословицы пронизаны фаталистическими настроениями. Когда к концу XIX в. мужик начал знакомиться с Библией, он перво-наперво заучивал куски; в которых подчеркивалось смирение и покорное принятие судьбы.

Описанные выше качества для исследователя наиболее красочно проявились в 90-е в лице организованной русской преступности. Там был и крайний цинизм в отношении соотечественников, и крайняя общинность, которая позволяла сбиваться в группировки по принципу землячества (тамбовские, ореховские, солнцевские и т.д.), и крайняя разобщенность, вынуждавшая их всех отстреливать друг друга. Крестьянская общинность была крепка лишь в границе конкретных родственных связей, но была крайне враждебна относительно всех прочих крестьянских общин. Т.е. у русских не было сплочения по этно-признаку даже относительно жителей соседней деревни. Наоборот, из-за скудной кормовой базы все соседи воспринимались настороженно, как конкуренты на ресурс. Отсюда именно в русской традиции сформировалось уничижительное название соседних сел: Кобылятниково (отнюдь не из-за разведения лошадей), Жопино, Петушки и т.д. и т.п. (см. «Нецензурные топонимы на Руси»). И как только крестьянин поднимался вверх, он первым делом топил вчерашних односельчан, т.к. подняться мог лишь за счет их эксплуатации, хотя отдельную, наиболее близкую себе группу тянул наверх, т.к. она могла стать его опорой.

Я уже ранее обращал внимание на то, что вся организованная преступность России, которую можно назвать, действительно, серьезной, вышла именно из хлебопашных областей и крестьянских семей. Во всяком случае, из той, с которой знаком я на основе питерских банд. Полагаю, этот опыт можно экстраполировать и на Москву. Я по Москве кратко смотрел — из того, что видел, ситуация не отличалась. В то время как не из хлебопашных регионов, живущих индустриализацией, не вышло НИ ОДНОЙ сколь-либо значимой группировки. Кто-нибудь хоть раз в жизни слышал про Мурманскую ОПГ, Воркутинскую, Иркутскую? Наверняка таковые и были, но так и не поднялись выше банального гоп-стопа. Так же, как не вышло крупных авторитетов и из рабочей среды в целом. Почему? Я думаю, что у этого есть свои социальные корни.

Русский рабочий — это отбившийся от крестьянской общины земледелец, т.е. человек, находящийся вне любых социальных связей. Я думаю, что пролетарии или шахтеры в принципе неспособны к самоорганизации и самоуправлению, но способны к уличному гоп-стопу. Хлебопашцы же (речь именно о крестьянах с богатых земель) исторически жили общинами и помогали друг другу, отсюда и сложившиеся социальные связи, как у украинцев или кавказцев. Более того, хлебопашцам исторически было необходимо объединяться для защиты зерна от метрополии. Это способствовало и бунтарскому духу. Если мы будем смотреть карту восстаний, что антикрепостных, что антибольшевистских, то она мало поменяется — во главе всегда стояли одни и те же хлебопашные регионы. Их в России было всего два: Кубань и Тамбовщина. Исторически обусловленная внутренняя сплоченность позволяла им создавать очень прочные и устойчивые группировки, но та же историческая вражда регионов, цинизм и неприятие в отношение всех не своих не позволяла им, сбившись в ОПГ, уживаться вместе. Три самых значительных ОПГ Питера 90-х — это «тамбовские», «малышевские» («псковские») и «великолукские». Верхушка всех трех группировок — выходцы из крестьян-хлебопашцев. Причем не из малоземельных крестьян-оборванцев, а из вполне себе успешных. Вряд ли это можно назвать случайным совпадением. Среди же боевой пехоты у всех трех группировок были сплошь дети из рабочих семей и не из хлебопашных регионов — как раз всякие воркутинцы, магаданцы, мурманцы. Это тоже едва ли является случайностью.

Однако же в Советский период, размывший социальные связи, внутри хлебной земляческой общины крестьяне были сплочены уже не по земляческому принципу (это потеряло всякий смысл при передачи монополии на зерно Государству). Внутри общины они распадались на мелкие группки, сплоченные неким сторонним интересом, и если, пробиваясь в люди, одних своих земляков они давили и эксплуатировали, то других (но немногочисленных) из теснейшего своего окружения, наоборот, подтягивали, т.к. те могли послужить им важной опорой. Причем всеобщее недоверие в борьбе за скудные ресурсы побуждало подтягивать наверх именно тех крестьян, кого ты знаешь с самого детства, с кем проводил много времени и имел общие интересы. Т.е. тех, в ком ты можешь быть точно уверен. Уверен, например, в том, что он не полицейский информатор, который ради своей выгоды первым делом на тебя донесет. Верхушка всех трех описанных выше группировок сформировалась по точно такому же принципу: сперва добивался успеха конкретный землепашец (Кумарин, Малышев и т.д.), а затем подтягивал к себе на лидирующие позиции тех своих земляков, с которыми рос с малых лет и был скреплен общими интересами. Какое общее занятие могло быть в деревне советской поры? Только спортивные секции. Так что основой всех трех группировок стали ребята, занимавшиеся с малых лет вместе в спортивной секции, вместе ездившие на соревнования и т.д.

Интересным образом эта ситуация также экстраполируется и на политику: Путин — выходец отнюдь из не пролетарской семьи, он тоже вышел из хлебопашцев. И точно так же, как все наши герои, из локальных. Его род происходит из тверских крестьян. Но что еще интереснее, вся будущая путинская свита точно так же вышла из спортивной секции ребят, занимавшихся с ним с самых ранних лет на одном татами. Все это совпадения или закономерность? Как мы видим, все наиболее серьезные русские структуры были заточены под очень узкий круг ближнего окружения спортивной среды, обязательно с самого детства. Новые знакомые, которыми человек обрастает в течение жизни, не могли вклиниться в эти структуры. В стране круглосуточного полицейского надзора и оголтелого доносительства добиться огромного успеха могли, судя по всему, лишь те, кто очень тщательно фильтровал свое окружение и не мог впустить в свою жизнь новых людей. И первое, что сделал Путин, обосновавшись в Кремле, — выдавил оттуда всех москвичей, подтянув весь питерский бомонд своей спортивной секции. Видимо, тот, кто данному правилу не следовал, в конечном счете получал у себя под носом армию шпионов, врагов и профессионалов в священном деле втыкания ножей в спину. На примере 4-х обозначенных сообществ — тамбовского, малышевского, великолукского и путинского — мы видим, что это правило работает, как швейцарские часы.

Данную выборку мы можем экстраполировать и на население в целом: в России все решают кланы очень узких групп сплоченных с детства людей. И только при таком подходе в России можно добиться успеха. Беда этих кланов в том, что в их мире людей, не вхожих в кланы и не скрепленных этой порукой, не существует, они воспринимаются сугубо как враги и как конкуренты. Так было в сельской общине XIX века, так осталось и сегодня. Это тот самый помещичий менталитет, который от крестьян передался коммунистам, от коммунистов бандитам, от бандитов Путину: кругом враги, никому нельзя доверять, кроме тех, кого знаешь с детства, все, кто не мы, подлежат эксплуатации. И, судя по всему, это не паранойя, а реальное положение дел в России.