Архипелаг Африка, или Русь, которую мы просрали-6: большому кораблю - большая коррупция.

- предположительно Пушкин.

Поворотный, если не сказать ключевой в истории человечества XIX век ознаменовался новым «кембрийским взрывом», приведшим на сей раз к увеличению не биологического, а социального разнообразия. Части планеты, в которые силой взрывной волны забросило дымящиеся осколки науки, культуры и искусства, по весне дали обильный урожай промышленной урбанизации. И плоды ее были столь калорийны, что самые широкие слои населения впервые за свою историю стали выходить из состояния перманентного голода. Однако некоторые плоды социально-промышленной революции оказались и ядовиты, что миру громогласно аукнется уже в ХХ веке. Антагонистом библейско-промышленного рая стало сильнейшее социально-расовое расслоение общества. Жить аграрной общиной уже не хотелось, а пользоваться благами светлого промышленного будущего еще не моглось. Человечество мыслящее аграрно-пещерными стереотипами попросту оказалось не готово к свалившейся на него манне небесной, все еще демонстрируя средневековую фертильность, чем до предела обострило как внутривидовую борьбу за ресурсы, так и всеразличные злоупотребления со стороны тех, кому посчастливилось взобраться на самую верхушку пищевой цепи. На выходе мы получили не только братьев Райт, но и пещерного человека, дорвавшегося до кнута высоких технологий.

В свете вышеописанного неудивительно, что в те годы, и даже много позже, старушка-Европа изнемогала от расизма (или же, выражаясь языком бородатых анекдотов, наслаждалась им?): в США чуть ли не до середины ХХ века активно практиковались суды Линча, а позже — расовая сегрегация; в просвещенной Европе до середины 30-х годов можно было лицезреть негров, сидевших в клетках зоопарков (ликвидация последних таких зоопарков произошла в 1936 году в Турине и Базеле), про трепетные же взаимоотношения немцев с евреями лучше даже не вспоминать. Естественно, русские европеизированные верхи с превеликой радостью подхватили эту красивую забаву своего более продвинутого западного собрата. Вот только с туземцами в России было туговато. Те, что были, либо находились далеко, и для них российская власть придумала более грамотный способ эксплуатации, обложив ясаком (так в те времена называлась дань или в переводе на современный язык — «крыша»: за право жить в прекрасном мире промышленно-демократической Державы якуты, тунгусы, чукчи и т.д. платили дань вплоть до революции 1917 года), либо за века кровавых войн так и не покорились, как кавказцы, ввиду чего ни дани, ни бесплатного труда с них добиться не удалось.

В общем, своих туземцев в средней полосе не было, чего нельзя сказать о стальных цепях самодержавия. А раз есть цепи, на них непременно кто-то должен сидеть, как в поговорке про ружье на стене, которое выстрелит. К тому же на тот момент держава всего полвека как вынырнула из самого настоящего рабства, толерантно заменяемого эвфемизмом «крепостное право», так что не стоит удивляться тому, что господствующей идеологией верхушки общества стал расизм, но с местным колоритом — социальный.

Причем образцом стал даже не англосаксонский — если бы! — а французский сословный идеал. Верхушка роялистской Франции кое-как признавала третье сословие — буржуазию, у которой регулярно брала деньги в долг, на прочий же народ французские дворяне смотрели как на говорящий инвентарь, за что и поплатились в 1789 году. Именно этот взгляд на низы общества переняло и офранцузившееся русское дворянство — российская элита не воспринимала крестьянина как существо подобное себе — не воспринимала даже на уровне подсознания. Так что мало удивительного в том, что после проведения «Великих реформ» положение крестьянства не только не улучшилось в вопросах собственности, оно не улучшилось и в вопросах банального соблюдения даже не гражданских, а общечеловеческих прав.

По сути в РИ закона как такового и не существовало — его роль играли сословия, под нужды и прихоти которых подстраивались правила игры. Была каста сверхчеловеков (дворяне), общечеловеков (студенты и интеллигенция) и недочеловеков (рабочие, крестьяне). Ну, и царские казаки были, которые вообще самоопределяли себя как отдельный этнос, настолько западло им было осознавать свою родственность с грязной русней. В этом свете совершенно неудивительно то, что белое сопротивление впоследствии очень гармонично интегрировалось в третий рейх под знаменами РОА — там страсть белых делить общество на сверхчеловеков и недочеловеков пришлась аккурат ко двору. Причем привычка голубокровых булкохрустов к обесчеловечиванию крестьян выражалась не только в культурно-бытовых и экономических аспектах, но даже в анатомических определениях. Например, крестьянское лицо никогда не называли лицом — какое ж это лицо? Это не меньше чем харя (что означает свиное рыло)! На худой конец — рожа! А слово рожа употребительно к обозначению лица происходит от одноименной болезни. Рожа — это воспаление кожи. А поскольку от изнурительной работы под солнцем у селюков традиционно выгорала нижняя часть лица (верхнюю спасали козырьки), то их лица и именовали названием этой болезни.

Так выглядит болезнь рожа:

А так выглядело типичное крестьянское лицо, по аналогии с болезнью переименованное в рожу:

А чтобы еще сильнее подчеркнуть расовую неполноценность крестьянина, в угоду тотальному расчеловечиванию его лицо обозначалось и вовсе не более чем отверстием для приема пищи. Хлебало, шоб щи хлебать. Т.е. это даже не животное, а отверстие для заправки щами. По мере исхода крестьянства к отхожим промыслам и последующей его пролетаризации слово хлебало стало терять свою актуальность (рабочие щи уже не потребляли, перебиваясь сухпайком), но и от слова отказываться голубокровым булкохрустам ой как не хотелось — в нем же, помимо прочего, содержался бранный корень, ложившийся сладкой мастикой на сердце дворянина. Так, путем усечения первых двух согласных в слове хлебало, появилось еще более обидное слово ебало, которое уже означало не отверстие для приема пищи, но отверстие для приема... не пищи.

Неудивительно, что сделать с существом обозначаемым отверстием для приема то пищи, то не пищи, барин мог решительно все, что позволял полет его фантазии. Говоря цитатой тогдашнего министра МВД (мы к ней еще вернемся) «так было всегда, и так будет впредь!». Что во времена крепостного права барин мог беспрепятственно пройти немудреный путь от «выебать и высечь» до «расчленить и закопать» (ведь знаменитая Салтычиха — лишь капля в океане крепостного хардкора. Таких Салтычих был вагон и маленькая тележка, и все об этом знали, да и о злодеяниях самой Салтычихи было широко известно задолго до разразившегося скандала, но всем было похуй, пока она, вероятно, не перешла дорогу другому влиятельному клану булкохрустов), что после! «У кого деньги, тот и прав», — так гласило негласное имя закона Российской Империи. А вот стоило «черни» даже просто косо посмотреть на уважаемого человека, тут уж закон включался на полную катушку. Ярчайший тому пример — расправа над студентом, не снявшим шапку перед чиновником Треповым. А ведь закон на тот момент запрещал подобное, но... когда на Руси закон был писан для богатых?

В той или иной мере все это можно было наблюдать в любой точке планеты, но у России традиционно был свой особенный путь. О том, как проблему исходящего в город крестьянства (с последующей вспышкой хулиганизации общества) решили в той же Великобритании, мы уже писали в криминальном СССР (вроде бы в частях, посвященных дореволюционной хулиганизации Петербурга). О том, что основной гнет в Европе был направлен на инорасовый элемент, мы писали выше. О том, что в России, находящейся на перекрестке цивилизаций западных и азиатских, все это смешалось в наиболее ядовитую смесь, мы пишем сейчас. Именно в России эксплуатация слабых приобрела наиболее радикальные и изощренные формы (недаром же революция произошла у нас, а не где-то там), в нормативах которых к русскому простолюдину относились даже хуже, чем к американскому негру (напомню, негры после освобождения от рабства хотя бы не платили пожизненную дань, в отличие от русских).

А чем бедственнее было положение крестьян и рабочих в РИ, тем яростнее терзали своими шпилями небесный покров дворцы Романовых и их друзей, раскинувшись бесконечной россыпью от Петербурга до самого Крыма. Пока крестьяне устанавливали мировые рекорды по детской смертности, Романовы и их приближенные устанавливали рекорды высоты позолоченных шпилей своих особняков, строили, дарили и передаривали друг-другу по поводу и без роскошные даже по сегодняшним временам имения, и масштабы сего были таковы, что застроены ими оказались целые села — Петергоф, Пушкин, Стрельна и т.д. и т.п, не говоря уже о частично застроенных городах, вроде Павловска или побережья Крыма. Никаким мажорам с Рублевки (при том, что сегодня Россия стократ богаче) такой размах даже не снился. «Подержи-ка мою дохлую ворону, сынок», — как сказал бы Николай Второй Путину при взоре на его дворец в Геленджике. Что интересно, практически все особняки и дворцы Романовской эпохи возводились силами западных специалистов — откуда своим-то кадрам взяться, если в «промышленной сверхдержаве» 80% населения было землепашцами?

Между прочим, это типично африканско-азиатская картина обустройства, на которой очередной чернокожий диктатор посреди эпидемии тифа выстраивает себе и всем своим друзьям потрясающие роскошью и слепящие глаз позолотой дворцы. И золото в дизайнерском интерьере России XIX века — отдельная грустная песнь эпохи: ведь главная цель почти любого строительства в России что тогда, что сейчас — демонстрация богатства и своего положения в иерархии. Храмы Русской Православной Церкви были призваны демонстрировать не власть бога, но власть элит, потому как церковь являлась главным ростовщиком дома Романовых. Отсюда и культ золотых куполов. Отсюда и расхождения в обычаях с теми же католиками даже в мелочах (например, если у католиков в церкви принято сидеть на скамейках, то у православных — только стоять, ибо не заслужила сидеть в уважаемых заведениях челядь всякая).

В отдельных же залах Зимнего неподготовленный посетитель мог и вовсе получить ожог роговицы глаза, так слепили они своим дорого-бохатым убранством.

Картина срисованная с одного из залов Зимнего дворца 1863 года:

От такого, думается, прифигел бы даже злой раджа из мультфильма про золотую антилопу. Сторонники того же Николая Второго в его защиту приводят аргумент, дескать, непосредственно ему почти ничего и не принадлежало (много ли дворцов построили лично для него? Нет!). Что интересно, аналогичные аргументы приводят и сторонники Сталина в подтверждение «аскетичности» уже своего кумира. На самом же деле эти аргументы не выдерживают никакой критики: что Сталин, что Николай Второй находились в том положении абсолютных и неоспоримых повелителей земель русских, что никакие дворцы им и не нужны были — зачем, если они по определению владеют решительно всем, включая жителей контролируемых территорий? Чтобы открылась реальная картина их благосостояния, надо смотреть не на них, а на их ближайшее окружение и родственников. Например, пока большинство населения выживало в землянках и бараках, Ленинград и Москва масштабно застраивались легендарными сталинками, вот только предназначались они не для любимых сталинских стахановцев, а для его близкого окружения. Под чутким руководством старичка Джугашвили был воздвигнут самый крутой и дорогой жилой дом планеты (по меркам тех времен), известный как «Дом на набережной». Естественно, жильцами этого дома оказались сплошь лучшие друзья и коллеги Сталина, а также его родственники (сын Сталина одним из первых получил квартиру в «лучшем доме планеты»). Точно такая же ситуация была и с «не строящим личных дворцов» Николаем Вторым.  Во многом все эти блага были прямым следствием обкрадывания и эксплуатации населения, и в особенности — коррупции. Коррупции, которая в те годы, как и подобает африканскому государству, являлась основной государство-образующей скрепой. А основным материалом для растопки коррупционной печи самодержавия, являлось кумовство в самом его неприглядном виде.

Карикатура 1906 г. "Жидо-рептилоид толкает Николая Второго на очередное преступление". Шутка, не рептилоид, но почти тоже самое - его жена. Карикатура не взирая на грубость исполнения весьма утонченная. В немецкой мифологии жен было принято ассоциировать с драконами, а жена Николая Второго имела немецкое происхождение и, как считается, полностью им руководила. Сторонний человек не поймет суть картинки, главное что те кому она адресовалась сразу поняли. Да так поняли, что издание, на страницах которого появилась карикатура, мгновенно было закрыто, а его редакторы в лучших сталинских традициях отправлены "валить лес" на три месяца.

До революционных событий 1917 года властная «вертикаль» в России формировалась по принципам, характерным для стран Востока, ввиду чего бюрократия имперского аппарата была насквозь пронизана родственными связями. Врач С.Я. Елиатьевский так описывал это явление: «Чувствовалась особая интимность и подразумевалась связанность, близкое знакомство, когда петербургских чиновников часто называли по имени-отчеству. И была полная осведомленность. Знали, кто на ком женат, кто за кого держится. У каждого чиновника, связанного с Петербургом, были там дядюшки и тетушки, кузины и кузены, товарищи по корпусу, по полку, по департаменту, покровители и покровительницы, и письма из Петербурга были поводом к экстренным визитам и интимным вечерам... И жизнь этого круга была сколком с Петербурга».

Свояческая ситуация, характерная для того времени, была прекрасно описана и в русской литературной классике. Как говорил тот же Фамусов у Грибоедова в «Горе от ума», «При мне служащие чужие очень редки. Все больше сестрины, свояченицы детки...». Коррупцией, основанной на кумовском фаворитизме, была поражена даже самая верхушка государственной власти. Наиболее красочным примером этой ситуации может послужить тот же Распутин, который, пользуясь неограниченным доверием царской семьи, сколотил неплохой капитал на народных подношениях. Сама история как жизни, так и смерти Распутина мутна, как Нева, в которой Гришка даже успел напоследок искупаться. Но это лишь на страницах поп-истории как российского, так и западного розлива (загадки-интриги-расследования, поданные в романтическом ключе, интереснее читать, чем скучную правду жизни). На деле же никаких загадок в жизни Распутина нет и не было. Как нам всем известно, похотливый старец обладал каким-то особенно мистическим притяжением, в особенности для женщин. Это так, но ни мистика, ни якобы гигантских размеров хуй не имели к этому никакого отношения. Отношение к этому имела исключительно близость «таинственного» старца к престолу. И в РИ всем было хорошо известно: если кто-то близок к власти, стало быть, жизнь у него — как ощущения школьницы при верховой езде. А поскольку вся властная вертикаль насквозь была пронизана кумовством, то Распутина все воспринимали как бородатый лифт по карьерной лестнице. Каждый, кто чеканил в ногу марш с властью, вскоре наводнял чиновничий аппарат ордой своих родственников и знакомых, ровно то же самое делал и Распутин. По этой причине он пользовался огромной популярностью у женщин — положение любовницы такого человека сулило огромные преференции. И это относилось не только к Распутину, но и практически к любому государственному человеку тех лет. Да и сегодня в этом плане мало чего изменилось: скажи всем, что ты друг даже не Путина, а любого человека из его отдаленно-приближенных, уверяю, на тебя дамы станут смотреть с не меньшим придыханием, чем смотрели на Распутина.

В оргиях Распутина (включая, предположительно, педерастические) также нет ничего шокирующе-невероятного — к тому времени власть и люди, приближенные к ней, постигли наивысший дзен не только профессионального, но и морального разложения, так что дичайшие оргии знати являлись вполне обыденным явлением. Я в прошлых частях писал о популярности городской проституции среди крестьянских мальчиков — явно не от глубоких моральных принципов дворян этот вид подработки у юношей пользовался большим спросом. Про то, что существенная часть доходных домов являлась обыкновенными борделями, и говорить не стоит. И в конце концов, даже задолго до этого помещики устраивали себе целые гаремы из крепостных крестьянок (иногда в гаремах находились даже мужчины и дети) — это отчего-то никого не удивляет, а то, что то же самое, что все, тогда делал Распутин — шок, сенсация и мистицизм. Про размер члена Распутина также достоверно ничего не известно (по большей части этот предположительно миф порожден описанной выше любовью к нему женщин), а тот член, что сегодня выставлен в заспиртованном виде в одном из частных питерских музеев — замануха для туристов, и совершенно однозначно к Распутину не имеет ни малейшего отношения.

Вырождение правящих элит помимо оргий привело и к повсеместному умственному разложению, что обусловило в этих кругах огромный спрос на всякие оккультные практики и создания обществ соответствующего толка (в те времена гремели общества «Юдифи», «Голубые маски», «Голубая звезда», «Кружок Бадмаева», «Тайное общество Гурджиева» и многие другие), отсюда и большой спрос на деревенского колдуна Распутина с последующим сведением любых его качеств к мистицизму (включая якобы тотальную неубиваемость сабжа, ну-ну). Ну, и в конце концов есть известный и неоспоримый закон социологии: любое общество, находящееся в упадке, очень склонно к мистицизму, что и выталкивает наружу целую армию шарлатанов-мистиков, т.к. все даже на подсознательном уровне понимают, что «спасти нас может только чудо». На исходе РИ это Распутин, Бадмаев а также бесчисленные секты скопцов, хлыстов, назареев, молокан, субботников, духоборов и т.д. (пик активности оккультно-религиозных воззрений как среди черни, так и среди знати достиг своего апогея аккурат в период властвования Николая II), на исходе СССР — Кашпировский, Чумак и еще черт знает кто. Это правило равно для всех государств — в той же Германии в период упадка были многочисленны всякие общества Туле, Аненербе и т.д.

И, конечно же, в смерти Распутина нет никаких загадок и, тем более, мистицизма. В любом крайне коррумпированном государстве, богатом теневыми капиталами; в государстве, где блага (должности) распределяют не в соответствии с профессиональными навыками, а в соответствии с родственным отношением, между элитами ведутся ожесточенные бои за доступ к кормушке с вытекающими отсюда убийствами. Элиты в те годы нередко использовали революционеров для устранения политических конкурентов (где революционеры по сути отыгрывали роль обыкновенных наемных киллеров). Ярчайшим тому примером может послужить убийство Столыпина, которого устранили предположительно по заказу его же верных коллег и товарищей. Вот и не в меру жадный Распутин пал жертвой той войны, как сегодня бы сказали, «в связи с переделом сфер влияния».

Здесь же можно вспомнить и фаворитку балерину Кшесинскую (которая также особой целомудренностью не отличалась, своей кабриолью перескакав чуть ли не по всем кроватям Дома Романовых) и великого князя Алексея Михайловича, которые на пару за огромные взятки помогали фабрикантам получать военные заказы во время Первой мировой войны. Эти трагические примеры в немалой степени способствовали потере авторитета власти монарха и в итоге падению российской короны.

По официальным данным доля коррупции в капиталооборотах была в те годы совсем невелика, правда едва ли в данном случае официальные данные можно перенести на реальную картину мира. Скорее дело в том, что коррупция была столь обыденна, что и не фиксировалась вовсе, а того и за коррупцию не считалась. Чтобы познать истинную суть вещей, нам нет никакой нужды скрупулезно рыться в официальных документах — куда лучше любой бумажки «за подписью князя Хованского» настроения эпохи отражаются в творчестве ее же детей — «... прозаиков, поэтов, драматургов». Какой должна быть коррупция, чтобы толстой нитью скреплять между собой практически все более-менее значимые строки периода? «Мертвые души» и «Ревизор» Гоголя тому не тлеющий пример. Только вдумайтесь: У ВСЕХ более-менее значимых чиновников уездного городка в «Ревизоре» морды не просто в пушку — они в настоящей гусиной перине. Но главная ирония описываемой ситуации в том, что ревизор, пред которым все герои повести так трепещут, и сам прибыл в город с той же целью, с которой чиновники пробивались на свои жирные места. Уездный безымянный городок в мире Гоголя становится обобщением всей России, а персонажи являются обобщенными образами всей чиновничьей России XIX века, где взяточничество, казнокрадство, доносы (!!!) считались нормой жизни. «Брать по чину» — именно такова первая заповедь чиновного сословия по Гоголю. Иван Хлестаков в Саратове собрал взятки буквально со всех начальников бюджетных учреждений и бюрократов, блестяще исполнив роль, в переводе на современный язык, представителя Следственного комитета. Эта ситуация призвана показать истинные масштабы коррупции в РИ; коррупции, которая приобрела столь чудовищные формы, что это уже не столько страшно, сколько смешно ввиду полной абсурдности происходящего.

Павел же Чичиков, прежде чем заняться скупкой мертвых душ (что уже само по себе феерично), чем зарабатывал? Правильно, взятками на таможне! А когда его аферы раскрылись, благодаря чему он избежал суда? Правильно, благодаря взятке судьям. Между прочим, обе истории не являются аллюзиями на царившее в стране положение вещей — они списаны с реально произошедших событий. Во всяком случае литературоведы утверждают, что Пушкин лично был свидетелем историй, описанных как в «Ревизоре», так и в «Мертвых душах», которые он и пересказал Гоголю. В литературе тех лет также отмечается и хитрая система хранения коррупционных денег. Например, в «Пошехонских рассказах» Салтыкова-Щедрина городничий в городе Добромыслове взятки не копил, а сразу, как получит, тратил на произведения искусства — извечный актив любого уважающего себя вора. Островский пошел дальше и в «Доходном месте» изобразил мир, где взяточничество является совершенно нормальным. Ряд произведений русских классиков, обличавших взячточничество и мздоимство, продолжает и «Горе от ума» Грибоедова. Строки из этого произведения увековечились в памяти многих поколений.

«При мне служащие чужие очень редки,

Все больше сестрины, свояченицы детки…

Как станешь представлять к крестишку ли, к местечку,

Ну как не порадеть родному человечку!»

Ну и, конечно же, какой движ без "нашего всего"? Лермонтов возмущался в прозе тем, что «...у барыни же все суды подкуплены нашим же оброком», а Пушкинский Троекуров именно с помощью взяток отсудил у отца Дубровского имение. Причем Троекуров в его строках носил скорее собирательный образ, нежели индивидуальный, чем автор показывал, что беда не в самом помещике, а в социальном устройстве русского мира. О чем тут говорить, если даже детская литература была насквозь пропитана остросоциальной повесточкой, будь то «Конек-Горбунок», под завязку набитый отсылками (из-за чего Пушкин, предположительно, зассал его публиковать отдав Ершову), или же какие-нибудь басни Крылова, породившие на свет легендарный фразеологизм «рыльце в пушку». И выражение это стало культовым не на ровном месте — всяк, читающий его лисицу и сурка, переносил описываемую ситуацию на политическую обстановку в стране, поэтому население столь жадно и растащило Крылова на цитаты. Так что эзопов язык сформировался задолго до советской цензуры, а крылатая фраза Пушкина «Сказка ложь, да в ней намек...» была адресована отнюдь не детям. Ну и главное — отчего-то мне кажется, что на планете Земля нет ни одного человека, который не смог бы закончить фразу Карамзина: «Если я усну и проснусь через сто лет и меня спросят, что сейчас происходит в России, я отвечу...». И в конце-концов, отнюдь не от верховенствующего положения закона, великий и могучий обогатился характерными пословицами наподобие «не подмажешь — не поедешь», «дело в шляпе» (в шляпу чиновнику совали взятку, после чего дело благополучно решалось), «закон — что дышло: куда повернешь, туда и вышло», «судьям то и полезно, что в карман полезло», «всяк подьячий любит калач горячий», «в суд ногой — в карман рукой», «земля любит навоз, лошадь овес, а воевода принос», «перед судом все равны: все без окупа (выкупа) виноваты», «быть было беде, да случились деньги при бедре», «эта вина стоит полведра вина», «пчелка и та взятку берет», и т.д. и т.п.

Русский человек, на протяжении своей жизни неоднократно сталкиваясь с беззаконием и мздоимством, непременно сатирически описывал эти явления, увековечив в истории эвфемизмы «барашек в бумажке», «рекомендательное письмо за подписью князя Хованского» и др. В самом же начале XX века появились такие обороты как «дать на лапу», «подмазать», или «сунуть». 

...

...

— Маркиз де Кюстин.

Что интересно, на Западе одно время даже существовала журналистская забава — в духе Навального писать разоблачительные статьи о немыслимых богатствах Романовых. Ниже пример такой статьи, опубликованной в The Washington Herald  17 октября 1915 года. В ней высказывается предположение о том, что Николай Второй — самый богатый человек планеты, и его состояние в 4 раза превышает состояние Рокфеллера.

Несколько цитат из статьи (перевод Егор Сенников):

...

Ну а излюбленным поводом для западных насмешек традиционно являлась присущая любой голожопой папуасии показуха, увековечившая Русь Святую на многия века вперед, кратким эвфемизмом «Потемкинские деревни». Сама история про Потемкинские деревни — не более чем городская легенда, порожденная одним немецким писателем после посещения России. Однако, как и писалось выше, «Сказка ложь, да в ней...», и в Потемкинских деревнях намека было куда больше, чем сказки.

Бутафория — одна из основных отличительных черт любого коррумпированного государства. Ведь когда страна отстала и грязна, то дело амбиций — показать блеск и величие. Заставить ветхие бараки красивыми картонными фасадами во время проезда важной делегации, для нее же специально сделать дорогу, которая развалится на следующий же день после ее отбытия — особенность России, успешно дожившая и до наших дней. Очевидно, что эту особенность хорошо примечали все проезжающие Россию туристы, которые по возвращении домой начинали травить друг другу байки, зачастую преувеличенные, из крупиц которых в Европе и сформировалась легенда о целых бутафорских деревнях. Уже спустя полвека после зарождения легенды французский писатель и путешественник Маркиз де Кюстин назовет РИ «империей фасадов» и даже сделает один неутешительный (и при том пророческий) вывод: «…Не пройдёт и 50 лет как в этой стране произойдёт революция намного страшнее, чем во Франции». Вот, как Кюстин характеризовал непосредственно бутафорскую показуху:

Карикатура тех лет:

При столь бедственных масштабах коррупции, ясное дело, ни о каком промышленном взрыве говорить даже не приходилось. В доказательство существования этого взрыва традиционно приводятся темпы роста некоторых (не всех) отраслей промышленности. В самом этом подходе заложено определенное лукавство: ведь темпы роста в первую очередь зависят от исходных показателей. Если они изначально малы, то темпы могут быть высокими, а конечные результаты — очень скромными. Этим же впоследствии любил грешить и СССР. Например, комсорги торжественно рапортовали, что за время советской власти количество обладателей высшего образования в Чечено-Ингушской АССР выросло в 100 раз. Звучит эффектно, если не брать в расчет начальные показатели. Сколько в тех краях могло быть обладателей высшего образования на момент становления советской власти? Человек 10? Это получается за 70 лет их количество увеличилось всего до 1000? Ну тогда это уже не столько впечатляет, сколько обескураживает.

Важнейшим показателем промышленного развития в начале ХХ века, связанного с передовыми технологиями, является добыча нефти. В 1901 году Россия занимала по этому показателю первое место в мире (681 миллион пудов или 50,6 % всего мирового производства). Соединенные Штаты в 1901 году добывали 555 миллионов пудов или 41,2 %. В 1911 году добыча Соединенных Штатов увеличилась втрое — до 1794 миллионов пудов (63,1 % мировой добычи), а России снизилась до 559 миллионов пудов (19,6 %). Как видим, добыча «процветающей» Российской империи за десять лет упала не только в относительном, но даже и в абсолютном исчислении. По-видимому, стремительно богатеющая деревня с керосиновых ламп перешла на электролампочки — иначе как объяснить столь сильный спад?

Или другой малозаметный, но значимый показатель: телефон. По данным 1909 года, на каждые 100 жителей приходилось абонентов в Соединенных Штатах 7,6, в Дании — 3,3, в Швеции — 3,1, в Норвегии — 2,3, в Швейцарии — 2, в Германии — 1,5, в Англии — 1,3, а в России — 0,14. И эта информация взята не из каких-то там антирусски настроенных источников, а из изданной к 300-летию дома Романовых книги "Три Века".

Еще хуже обстояло дело в сельском хозяйстве Российской империи. По данным переписи 1897 года, в деревне жило 87 % населения России («промышленно развитой» страны, ага!). Основу аграрного сектора составляли почти 20 млн мельчайших крестьянских хозяйств, о которых сторонники «потерянной России» говорят с умиленным придыханием как о селянской идиллии. Вот только три четверти этих хозяйств по статистике являлись бедняцкими — большинство их не способны были прокормить даже себя, не то что кормить страну. Их агрокультура была на уровне Киевской Руси: соха, лошадь, трехполье. Даже плуг, и тот был колоссальной редкостью. В целом могу рекомендовать к ознакомлению фундаментальное исследование главного эксперта аграрного развития России академика Л.В. Милова под названием «Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса». Там приведено много статистики по с/х Российской империи. Например, если в усредненной Европе средний урожай пшеницы составлял 1 к 15 (посажено и получено), то в России хорошим урожаем считалось соотношение 1 к 3. И из этого «урожая» русский крестьянин еще и ипотеку выплачивал за ужасную землю, которую он выкупал после отмены крепостного права. В книге наглядно представлено и то, что крестьяне Европы и фермеры США никогда не жили в таких ужасных условиях, как крестьяне российские, и более того, крестьянство России и крестьянство Европы — это абсолютно разные понятия. В Европе тоже случались голодные годы, но в России голод был всегда. А к началу ХХ века положение крестьянства стало откровенно катастрофическим, и аналогии с Африкой, которые мы тут уже который раз проводим, — отнюдь не преувеличение.

«Ряд официальных исследований с несомненностью установил ужасающий факт крестьянского разорения за 40 лет, истекших со времени освобождения. Размер надела за это время уменьшился в среднем до 54 % прежнего (который тоже нельзя было считать достаточным). Урожайность уменьшилась до 94 %, а в неблагоприятной полосе даже до 88–62 %. Количество скота упало (с 1870 года) в среднем до 90,7 %, а в худших областях до 83–51 % прежнего. Недоимки поднялись с 1871 года в среднем в пять раз, а в неблагоприятной полосе и в восемь, и в двадцать раз. Ровно во столько же раз увеличилось и бегство крестьян с насиженных мест в поисках большего простора или за дополнительными заработками. Но и цена на рабочие руки в среднем почти не поднялась, а в неблагоприятных местностях даже упала до 64 %»
- Валянский С., Русские горки.

Но наиболее интересными являются воспоминания известного русского публициста ХХ века, эмигранта и монархиста Ивана Солоневича — интересными, т.к. впоследствии он был боевиком белого сопротивления, выступавшим против советской власти. Т.е. ярый монархист Солоневич - лицо, заведомо не заинтересованное в «очернении» царской эпохи.

В конечном счете заебало это решительно всех, а рейтинг власти так стремительно устремился вниз, что с лихвой мог бы пробить пол самого глубокого винного погреба Зимнего. Особенно очевидно это стало 5 февраля 1878 года, когда некая Вера Засулич записалась на прием к чиновнику Трепову, после чего в непринуждённой кабинетной атмосфере нашпиговала его жирное пузо полным отчаянья пролетарским свинцом. Как и большинство ключевых лиц революции Засулич имела благородное происхождение, будучи выходцем из польских обедневших дворян. После смерти отца (когда ей было три года) ее мать с пятью детьми обосновалась в одной из российских деревень, где семья будущей оппозиционной иконы в полной мере смогла ощутить все прелести жизни матери-одиночки с пятью детьми на шее в Священной Романовской Руси. 

Феномен Засулич заключался в том, что невзирая на 100% доказательства ее вины, она была оправдана судом присяжных. Оправдана вопреки всякой логике. При этом среди присяжных почти не было «черни», наоборот председателем суда, например, был крайне авторитетный и уважаемый юрист Анатолий Федорович Кони. Причем во время следствия на Кони оказывалось беспрецедентное давление со стороны властей - лично Александр Второй требовал от Кони гарантий того, что Засулич больше не сможет улыбнуться утреннему солнцу. По злой иронии, вскоре уже не смог ему улыбнуться сам Александр. Случилось невероятное — царская власть вызывала столь яростное отвращения даже в кругах столичной знати, что суд присяжных и лично Кони признали Засулич чистейшей воды неуионвной. Засулич спасли от каторги два блестящих юриста: председатель окружного суда А. Ф. Кони и адвокат П. А. Акимов. Им удалось подать дело так, что присяжные, по сути, рассматривали уже не уголовное преступление, а нравственное противостояние жестокого градоначальника, олицетворявшего все замшелое и косное, что было в правительственной системе, и молодой женщины, движимой исключительно альтруизмом. Грязная, немытая и совершенно дикая Засулич (например, во время суда она грызла ногти) олицетворяла собой большую часть населения дикой страны Россия, в то время как по другую сторону весов располагался охуевший от вседозволенности, попутавший все существующие берега оголтелый взяточник Трепов. Тут будет еще не лишним добавить что после того как Трепов высек розгами студента Боголюбова (за то что тот перед ним не снял шапку), не взирая на общественный резонанс, его даже не отстранили от должности - в этом и была вся загадочная Россия.

Как итог, от ублюдочной имперской власти всех настолько воротило, что Кони наплевав на просьбы Александра Второго поступился карьерными перспективами и пошел на принцип сделав все возможное для вынесения "Неправильного" приговора. Как ему, так и всем присутствующим в зале стало элементарно жалко оборванную чухонку Засулич, чего нельзя сказать об охуевшем мудаке Трепове. В зале было ликование. В одночасье Засулич стала народной героиней вне зависимости от социального статуса ликующего. Общественное ликование вознесло ее до статуса русской Жанны Дарк, а ее популярность даже затмила известность самого царя. Конечно же Кони сразу попал в опалу, а в судебном делопроизводстве мгновенно закрутили гайки во избежание повторения подобных эксцессов. Но ящик пандоры был открыт — потенциальные террористы увидели колоссальную общественную поддержку подобных действий среди всех слоев населения, от рабочих до интеллигенции, чем получили карт-бланш на начало террора. На этот раз настоящего. Даже Лев Толстой после вынесения вердикта предвосхищал его начало в своих дневниках: «Засуличевское дело не шутка. Это бессмыслица, дурь, нашедшая на людей недаром. Это первые члены из ряда, еще нам непонятного; но это дело важное. Славянская дурь была предвестница войны, это похоже на предвозвестие революции.»

Результаты не заставили себя долго ждать. Дело Засулич разделило историю на до и после. И после - следовала не самая сладостная история для провластных элит, ведь это уже был мир, в котором не один государственный чиновник не мог чувствовать себя в безопасности. Город (и страну) молниеносно захлестнула волна политических убийств — почти сразу после оправдания Засулич был убит жандармскй офицер Г. Э. Гейкинг , агент сыскной полиции А. Г. Никонов, средь бела дня на Михайловской площади в Петербурге был заколот кинжалом шеф жандармов генерал-адъютант Н. В. Мезенцов, убиты генерал-губернатор князь Д. Н. Кропоткин, и агент полиции Н. В. Рейнштейн, но наиболее излюбленной народной забавой стали бесчисленные покушения на царя Александра Второго, которые спустя всего несколько лет увенчались успехом. 

Позже на престол водрузился Николай Второй, который сгущающиеся над головой тучи объяснял не иначе, как действиями агентов западного влияния. Он тоже так ничего и не понял...

«Архипелаг "Африка"» или Русь, которую мы просрали-9.1: От самодержавия к фашизму. Начало.