Архипелаг Африка, или Русь, которую мы просрали-5: все новое - это...

Он трус, он чувствует с запинкой,
Но будет, — час расплаты ждет.
Кто начал царствовать — Ходынкой,
Тот кончит — встав на эшафот.

— пророческие стихи К.Д. Бальмонта, 1907 г.

Начиная с 90-х у нас принято романтизировать романовский век, противопоставляя его сталинской диктатуре, дескать, все были счастливы, питались исключительно перепелами, а потом пришел злой Ленин, отобрал всех перепелов, сам съел да Надюшу накормил, оставив людям лишь дурнопахнущую отрыжку социализма. О том, насколько такая картина мира соответствует действительности, вы могли прочитать в прошлых частях нашего архипелага. На деле же хрустобулочная Россия Романовых являла собой государство крайне деспотичное, и в этом плане Сталин в него не привнес ровным счетом ничего нового. При Сталине отправляли на трудоработы в ГУЛАГ всех этих Шаламовых с Солженицыными? А во времена правления Романовых Пушкины, Лермонтовы, Тургеневы и прочие Достоевские, видимо, сугубо из туристических соображений по ссылкам и каторгам рассекали? Кстати, напомню, что Достоевского гуманный романовский суд изначально приговорил к смертной казни, которую лишь в последний момент заменили на каторгу. Также не лишним будет упомянуть и о страшном преступлении Достоевского, за которое его чуть не повесили: «Достоевский был признан виновным в чтении и распространении письма Белинского Гоголю, высказываниях против цензуры и недонесении на других членов кружка». Совершенно конченый человек, как погляжу. Странно, что отдельным пунктом статьи его не судили за недостаточно обильное слюнотечение при взоре на портрет императора.

«Советская цензура возникла не на пустом месте. Она — наследница дореволюционной русской цензуры, цензуры многовековой самодержавной России с ее самовластием и деспотизмом» — так характеризовал преемственность цензуры из поколения в поколение литературовед Павел Рейфман. Все мы смеялись, слушая рассказы советских режиссеров о том, как цензурные ведомства вырезали из фильмов километры ценной пленки по принципу «как это дед и бабка били-били — не разбили, а мышка хвостиком махнула и разбила? Нет такого дела, с которым общими усилиями не справилась бы советская ячейка общества! Запретить!». Вот только в царской России было все то же самое в точности до деталей — там через сито цензуры умудрялись пропесочивать даже детские сказки. Например, в 1855 году был запрещен «Конек-Горбунок», потому что советск... простите, царские цензоры увидели в нем недостаточно почтительное отношение к власти, нам Господом даденой. К слову, бытует мнение, что автор этой сказки никакой не Ершов, а самый что ни на есть Пушкин, и виной тому как раз ее величество цензура (Ершов был крайне посредственным, если не сказать бездарным писателем, и написать такую качественную сказку в 18 лет якобы не мог. Общеизвестно, что сказку редактировал Пушкин, да и написана она чисто его слогом, что порождает определенные сомнения в истинности авторства Ершова). Поскольку у Пушкина было почти такое же большое имя, как у Моргенштерна с Даней Милохиным, он не мог себе позволить публикацию произведения, в котором царь «бах в котел — и там сварился». Особенно он не мог себе этого позволить после едких эпиграмм на власть, которые Александр Первый назвал «возмутительными». С тех пор каждая строчка, убегающая в народ из-под его пера, нещадно перехватывалась на полпути вооруженными ластиками цензорами, и Конек-Горбунок таким образом не имел ни единой возможности проскочить мимо верных стражников царской печати. Совсем другое дело — никому не известный Ершов, к книгам которого вряд ли кто-то проявит должную скрупулезность. Отсюда и мнение (причем крайне убедительное), что именно Пушкин написал эту сказку, но, чтобы избежать как ее цензурирования, так и проблем для себя, передал ее своему знакомому Ершову. Что интересно — план сработал: сказку, хоть и запретили, но уже лишь после того, как она широко разошлась в массах.

Чтобы оценить как масштабы, так и абсурдность царской цензуры, следует отметить, что даже выдающийся этнограф, известный своими словарями во всем мире, практически основной столп русского языка и русской культуры В. И. Даль однажды чуть не отъехал под шконарь за издание книги «Русские сказки». Что интересно, в РИ была такая свобода слова и печати, что Даль ее публиковал не за своим авторством, а под вымышленным именем луганского казака. Царскую власть до боли возмутил тот факт, что... она была написана простым слогом, доступным для бедноты, и в ней рассказывалось о... проблемах бедноты. Абсурд, кружился в вальсе Глинка, хрустя багетом в до-мажор...

— из письма адмирала А.Н. Мордвинова шефу жандармов А.X. Бенкендорфу.

Уже на следующий день опасный преступник Даль был арестован, а весь тираж его книги уничтожен. От торжества правосудия спасло Даля то же, что в свое время оказывало верную службу и Пушкину — очень громкое имя и, как следствие, знакомства в высших кругах. Даль водил дружбы с другим видным литературоведом Василием Жуковым, который за свои заслуги на языковом поприще удостоился чести быть личным учителем русского языка и литературы у цесаревича Александра Николаевича, он же был автором гимна Российской Империи «Боже, царя храни!». Благодаря его заступничеству Даля освободили из-под ареста, но обязали немедленно покинуть город.

Причем даже наиболее абсурдные из проявлений сегодняшней цензуры, вроде «не взрыв, а хлопок», отнюдь не новы и уходят корнями в ту же эпоху. Например, в царской печати цензурой запрещалось употреблять слово «голод» — его заменяли абстрактным «недород». Стоит ли удивляться тому, что культ личности также отнюдь не коммунистическое изобретение — он полностью заимствован у Романовых? Просто к сегодняшнему дню эта деталь подзабылась, поскольку после революции большевики посносили бесчисленные памятники и бюсты Романовым, заменив памятниками и бюстами Ленину. Что интересно, как и сегодня или в советское время, культ личности во многом формировался стараниями разного рода приспособленцев, которые и тогда, и сейчас любят проводить социальные олимпиады на самый глубокий анилингус властных задниц. В царскую эпоху стремление угодить вождю порой доходило до откровенного маразма. Так, однажды Николай Второй проездом тормознул упрягу в такой забытой всем пантеоном богов мухосрани, как Калуга. Дальше цитата о колоссальном вкладе царя в этот город: «В Калуге Николай II отстоял службу в Троицком соборе, прошел по аллеям парка, полюбовался Окой и правым берегом города». В честь такого знаменательного события местечковые власти на том месте сразу же захуярили в честь него мощнейший памятник. Прямо при жизни. Это в то время, когда каждый второй крестьянский ребенок не доживал до года от голода, антисанитарии и болезней. Представьте себе, если б сегодня Путину ставили памятники в каждом захолустье, в котором он справил свою электоральную нужду.

Ни о какой свободе собраний и митингов в те годы не могло быть и речи — студенческие шествия разгонялись казаками с нагайками, рабочих же и вовсе без шума и пыли расстреливали целыми стачками. О чем тут вообще говорить, если в такой обители свобод и права, как Российская Империя, одно из самых популярных произведений начиналось со слов «Сижу за решеткой в темнице сырой»? Да и Лермонтов отчего-то писал, отнюдь не «Привет, прекрасная Россия, — страна социальной справедливости и всеобщего благоденствия».

На это любители имперских ролевых игр как правило возражают цифрами статистики — дескать, при Сталине в тюрьмах сгноили миллионы, а при Романовых расстреливали всего-то по паре тыс. человек в год. Да, но недоработку по расстрелам при Романовых выполняла средняя продолжительность жизни в 30 с гаком лет и шокирующие масштабы детской смертности. И отчего-то мне кажется, что родителям не принципиально важно, от чего умер их ребенок: от сталинского расстрела по статье о трех колосках или от фирменного романовского тифа.

В общем, невзирая на то, что последнего императора России современники характеризуют как человека приятного и сентиментального, политику, проводимую как им, так и его предшественниками, едва ли можно отнести к подобным определениям. Как сопоставляются его личные «положительные» качества с откровенно людоедской политикой? Скорее всего, царь и вправду не желал никому ни зла, ни насилия, дело было в другом — ему просто на все было насрать с самого высокого из куполов Спаса-на-крови. Эдакий Царь-Похуй из страны Насрании. Только этой чертой характера можно хоть как-то объяснить ряд принятых им откровенно самоубийственных мер при революционной ситуации, о которых мы поговорим позже. Все, что его интересовало по жизни — записывать в дневники каждую убитую ворону во время прогулок да, шерудя пятерней под подолом юбки Кшесинской, давать почву для книг Радзинского и фильмов Учителя. К слову, в знаменитой истории с воронами удивляет не сам факт любви пострелять по ним, а страсть вносить в дневники каждую убитую ворону. Подобная мелочность не может не поражать, и к автору подобных дневников куда более применимо одно из наиболее емких и известных выражений Ларисы Гузеевой, нежели звание царя.

И, конечно же, крепостное право человеколюбивые Романовы отменили отнюдь не из гуманистических представлений о правах человека — в основе реформ лежали соображения исключительно практичного характера. Просто передовая Российская Империя оказалась последней страной Европы, в которую пришло осознание крайней неэффективности использования рабского труда. Причем осознание это пришло исключительно благодаря поражению в Крымской войне середины 50-х, которое в полной мере раскрыло картину технической и хозяйственной отсталости крепостнического государства, управляемого продажной администрацией и неспособного мобилизовать свои богатейшие ресурсы. Вот так вот, с запозданием в каких-то пару веков в устремленной к промышленному будущему России внезапно обнаружилось, что крепостное право — мертвящая преграда экономическому и культурному развитию страны, что феодальная эксплуатация крестьян сковывает предприимчивость земледельцев и помещиков, задерживает развитие сельского хозяйства и является основным источником бедности, а местами и полного обнищания крепостной деревни. Крепостничество препятствовало образованию капиталов, не давало трудящемуся возможности свободно распоряжаться своей рабочей силой, а главное — тормозило рост техники в промышленном производстве и на транспорте.

С еще большим изумлением Романовы сделали совсем уж невероятное открытие — оказывается, на боеспособности армии крепостничество также отражается не самым благостным образом: ведь крепостной солдат все еще оставался безграмотным селюком, в то время как методы ведения войны уже требовали определенных знаний. А главное, солдат, у которого из имущества имеется лишь барский хуй в заднице, воюет гораздо хуже (если вообще не дезертирует), чем солдат, обладающий собственным земельным наделом. Например, на селе в те времена была широко распространена одна преинтересная народная забава: молодой крестьянин, узнав, что сельский сход поверстал его в «рекруты», частенько уходил тут же в сарай, брал топор-колун да и отрубал себе указательный палец, а то и безымянный для верности. Вон как крестьяне стремились служить царю и Отечеству, себя не жалея. О большой популярности данной забавы нам поведает хотя бы тот факт, что правительству пришлось даже вводить закон об ответственности за преднамеренное членовредительство, что наказывалось каторгой. Сама же система организации армии была архаичной, а обучение войск рассчитано не на то, что необходимо на войне, а на подготовку к смотрам и плац-парадам. Ведь Российская Империя, как и любая азиатско-африканская диктатура, существовала по старому доброму принципу всех папуасов — «не быть, а казаться», все свои резервы бросая на создание красивой картинки, т.н. показуху. Не стоит забывать о том, что «Потемкинские деревни» — отнюдь не советское изобретение.

Но главная беда крепостничества заключалась в уничтожении интеллектуального потенциала государства: десятки миллионов людей, некоторые из которых при нормальном образовании и нормальном качестве жизни могли бы дать успешное потомство в виде деятелей культуры и науки, двигающих прогресс, рождались и умирали совершенно бессмысленно, не привнося в общество никакого сколь-нибудь ценного вклада. Таким образом, Россия, хоть численно и превосходила любую их стран Европы, но вот в вопросах эффективной численности, очевидно, уступала почти всем.

Как закономерный итог, к началу Крымской войны доблестная имперская армия оказалась вооруженной устаревшим оружием, совершенно не соответствовавшим уровню европейской техники, а флот даже не имел паровых судов, по старой красивой традиции продолжая плавать под парусами. В хваленой обители имперской индустриализации практически отсутствовали железные дороги, что не позволяло в кратчайшие сроки перекидывать резервы из одной части страны в другую. Для сравнения, англичане построили железную дорогу аж в Балаклаве (в чужой стране!), в то время как прожекты русских купцов не смогли элементарно перекинуть в Крым чугун для нужд армии. По итогам войны страна оказалась, как это говорят у БДСМщиков, в положении нижнего: с России сбили фуражку мирового жандарма и шарм нагибателя наполеонов, а до кучи унизили (в том числе и перед больной Турцией), заставив пресмыкаться на Парижском конгрессе. Именно это и приводит к тому, что правительство Российской империи начинает понимать необходимость радикальных перемен вкупе с невозможностью существовать по-старому. Понимает это последним в Европе. И, на беду всех нас, понимает это в каком-то особо извращенном ключе.

Наступило время «великой реформы», которая в действительности, если и была «великой», то лишь для земельной олигархии — крупных помещиков, получивших в свое распоряжение новые изощренные рычаги установления своей власти над крестьянами. Что касается крепостных крестьян, то реформа 19 февраля не только их не освободила от принудительного прикрепления к земле и от произвола помещиков, но навязала им куда худшую кабалу, чем та, в какой они находились до этого. Именно с этого момента в России началось резкое обнищание и обезземеливание крестьян. С этого же момента начинается и совершенно бешеный темп роста численности населения. Рост, который имперцы ставят в заслугу царю, дескать, «а во времена Романовых жилось так хорошо, что за полвека численность населения чуть ли не удвоилась» (то же самое обычно говорят и сталинисты в отношении периода правления Сталина). Конечно же, как первые, так и вторые не понимают элементарнейших основ демографии, согласно которым высокая фертильность является прямым следствием нищеты, и чем беднее страна, тем выше фертильность. А фертильность в РИ (как и смертность) находилась на чисто африканском уровне, что красочнее любых официальных документов нам поведает о реальном качестве жизни в те времена.

Да, помещики теперь должны были предоставлять в коллективное пользование сельским обществам полевой надел, размер которого определялся индивидуально для каждого региона. Но, чтобы пользоваться надельной землей, крестьяне должны были отбывать барщину (принудительно работать на собственника земли) и платить оброк (своеобразную дань помещику продуктами или деньгами). Выкупить же свой надел у помещика крестьянин должен был по цене, намного превышающей рыночную. Откуда крестьяне должны были брать деньги — загадка, не подразумевающая ответа, так что долги эти висели на них до самой смерти, а потом передавались по наследству — у некоторых вплоть до революции!

Еще одной «лазейкой» реформы, которой поспешили воспользоваться помещики, стало то, что раздел земли проходил на удобных для них условиях. В итоге крестьяне часто оказывались отрезанными помещичьей землей от водопоя, леса, большой дороги, от своих пашен и лугов. Проще говоря, необразованных крестьян, способных только на сельское хозяйство, не просто освободили без земли, но еще и обязали пожизненно платить и отрабатывать за это. Что интересно, практически одновременно с этим в США отменили рабство для негров. Только вот негров просто освободили, а русских обложили неподъемным оброком на несколько поколений вперед. Т.е. русский крестьянин находился в

куда более тяжком положении, чем американский негр, и условия жизни у него были существенно хуже. Такие дела.

Так как все это обмануло надежды крестьян, они стали роптать: как это — свобода и без земли, без домов и угодий, да еще годами платить барину? Знаменитый историк XIX века П.А. Зайончковский в своих книгах приводил типичный для сложившейся ситуации случай, который произошел с одним сельским священником — ему пришлось остановить чтение царского документа, так как крестьяне подняли страшный шум (цитаты): «Да какая же это воля?»; «В два-го года-то все животы наши вымотают»; «Ну, не того мы ждали, не за что и благодарить, нас надули» и т.п. Все эти факторы привели к тому, что крестьяне сперва стали разоряться, затем чернеть, как и подобает африканцам (в прямом смысле слова — чумазые лица на фото тому примером), затем уже и окончательно одичали.

— из речи И.Н. Мышкина на процессе «193-х». Расстрелян гуманной властью в 1885 г. за... политическое просвещение крестьянства. Немного ниже мы к этой истории еще вернемся.

В дальнейшем обезземеливание и, как следствие, пролетаризация крестьянства продолжится, и это станет одной из главных причин революций 1905 и 1917 годов.

Именно в том же 1861 году на сердце русского мужика впервые и легла хорошо известная нам неутолимая тоска по рабству. Ведь при крепостном праве помещик хотя бы отвечал за крестьянина и кормил его, сейчас же крестьянин был выброшен на верную голодную смерть. Так и нашли свое воплощение в нелегкую жизнь печально известные мемы «стабильность» и «Царь хороший — бояре плохие». Первое звучало в контексте все того же крепостничества («Да, было рабство, но все было стабильно! А сейчас не знаешь, как дожить до следующего дня!»), второе обусловлено невозможностью поверить в то, что царь в трезвом здравии мог намудрить такую дичь — наверняка он хотел как лучше, а коварные бояре провели все не так, как задумывалось. Неудивительно, что сразу после отмены крепостного права страну охватили многочисленные крестьянские восстания, где лозунги одних требовали возвращения крепостного права, лозунги других — нормальной реформы. Наиболее масштабными стали Бездненские волнения и Кандиевское восстание, произошедшие в апреле 1861 года. И на них следует остановиться немного подробнее.

В селе Бездна (включая два соседних села) Спасского уезда проживало чуть больше 1000 крепостных, радость которых молниеносно сменилась отчаянием, поскольку выживать на озвученных условиях было попросту невозможно. По сути, власть особо извращенческим путем лишила собравшихся девственности, с той лишь разницей, что им сначала было приятно (когда объявили об отмене крепостного права), и только потом больно (когда озвучили условия освобождения), а не наоборот. Естественно они заподозрили, что местные власти их решили немножечко поднаебать, благо распространению этих дум в обществе способствовал и сам император — избегая ответственности за непопулярную реформу, он постарался все это выставить так, будто бы все злоупотребления — плод деятельности местечкового чиновничества. Впоследствии он к данной технике будет прибегать еще неоднократно. И не только он, эту же стратегию сегодня активно эксплуатирует Путин, перекладывая всю ответственность за непопулярные решения (типа той же обязательной вакцинации) на плечи губернаторов. Крестьяне заявили, что новому распорядку правил следовать не будут, и вообще, все это ложь, пиздеж и провокация. А потому собрали сход (на который стянулись и жители окрестных сел, достигнув отметки в 10 000 человек) на котором порешили никакой барщины никому не платить, да и вообще избрать свою сельскую справедливую власть. Вскоре подъехала военная конница, которая

прекратила восстание единственным известным гуманной царской власти методом — открыла шквальной огонь на поражение по безоружной толпе, в ходе которого был убит 51 человек и 77 — ранено (по официальным данным, по неофициальным количество убитых достигало 350 человек). После этого выживших крестьян по красивой царской традиции наказали розгами.

Что интересно, дворянство бурно выражало свой восторг действиями руководящего карательной операцией генерал-майора Апраксина, «мужественно» и «решительно» расправившегося с волновавшимися крестьянами. «…Радости их, — писал в письме адъютант казанского губернатора Половцов, — при получении известия о стрельбе не было конца, — те, которые поумнее, старались скрыть ее, а глупые и того не делали; многие публично пили шампанское и поздравляли друг друга с успехом; мало того, слабые женщины и те выказывали свою радость и жалели только о том, что убитых было слишком мало. Апраксина — дурака, человека без сердца, ни к чему не способного — провозглашают усмирителем и спасителем края». Это к вопросу о том, почему в 17 году вышедшие из крестьян матросы и рабочие так озлобленно рвали в клочья все и каждого, кто имел хоть какое-то отношение к царизму.

Одновременно с этим в Пензенской губернии произошло Кандиевское восстание с аналогичным итогом. Примечательно оно в первую очередь тем, что в пылу событий именно там впервые символом борьбы за свободу стало красное знамя, которое на многия лета вперед станет официальным цветом коммунизма. Мало кто знает, что легендарное красное знамя происходит от обыкновенной женской косынки. Вот как об этом рассказывали очевидцы развернувшейся драмы:

Однако вскоре затрещали орудия, выполнявшие роль финишной ленточки для данного шествия, а шествие вперед сменилось бегствием назад. На этом революция и закончилась... пока закончилась.

Ни для кого не секрет, что, невзирая на тяжелую долю крестьянства, основой революции были отнюдь не крестьяне с рабочими, а столичная образованная интеллигенция. Вот только интересно, как так получилось? Какое вообще может быть дело столичным образованным людям до каких-то там папуасов? Нет, все мы, конечно же, наслышаны о пирамиде Маслоу и понимаем, что сытым и образованным по натуре присуща озабоченность думами о непростой доле простого народа и прочих голодающих неграх. Но дело здесь не только в этом. Формированию этого симбиоза городских мозгов и деревенской мускулатуры, опять-таки, самолично поспособствовала власть. В том же 1861 году она, такая единственная и богом дарованная, умудрилась смачно поднасрать не только дремучим крестьянам, но и продвинутым студентам столичных ВУЗов. Во-первых, ввиду того, что студентота была наиболее прогрессивной и социально активной частью общества, ей запретили любые сходки и собрания, дабы они во время студенческого чаепития ненароком не начали обсуждать грабительскую суть крестьянской реформы или возмущаться недопустимостью подавления крестьян методом массовых расстрелов. Это выглядит весьма странным, но собрания студентов были объявлены вне закона. Во-вторых, ощутимо поднялась стоимость обучения. В-третьих, были отменены практически все квоты на бесплатное обучение — если в 1859 году от оплаты было освобождено аж 65% студентов, то в 1961 это число сократилось до... одного процента. И в-четвертых (и это

наиболее болезненно ударило по дыряво-карманному студенчеству), власть запретила студенческие кассы взаимопомощи.

Кассы взаимопомощи с их беспроцентными кредитами друг другу всегда были «костью в горле» для срощенных с властью ростовщиков, ибо те же студенты ежемесячно добровольно отчисляли в студенческий общак небольшие суммы, чтобы помогать друг другу при покупке учебных материалов, оплате учебы, жилья и т.д. Таким образом студенты обходили банковскую систему, оплачивая свои нужды без драконовских процентов за кредит, коллекторов и еще более драконовских штрафов за каждый день просрочки полученной ссуды. У и без того нищих студентов вполне ожидаемо бомбануло от таких раскладов, да так, что на всю осень в Москве и Питере была парализована вся работа образовательной системы, а университеты пришлось закрыть аж до зимы. В ответ на вспыхнувшее недовольство власть провела широкомасштабные репрессии и аресты. Это, в свою очередь, привело к дикой зарубе с мусорами 12 октября 1861 года, которая вошла в историю, как «Дрезденское сражение» (по названию располагавшейся неподалеку от поля битвы гостиницы).

Впрочем, зарубы как таковой и не было — было одностороннее избиение. Собравшиеся у гостиницы на мирный митинг студенты внезапно были окружены полицией и жандармами, которые ничего не говоря, просто напали на них и начали дико месить. Те же, кто пытался спастись бегством, оказывались легкой добычей для конной полиции: их ловили, душили, избивали рукоятками палашей и ножнами, топтали копытами лошадей, после чего за волосы волокли за лошадьми в полицейские управы. Также для разъеба митинга власть прибегла к услугам «титушек», которые под видом недовольного народа вышли показать кузькину мать наймитам окаянного запада (эта тактика активно использовалась и в СССР, благополучно дожив до наших дней). Титушки (дети пролетариев) мотивировали нападение на студентов тем, что собравшиеся якобы требовали... вернуть крепостное право.

Вот как происходящее описывал работавший в тот период в одном из ВУЗов основатель таблицы Менделеева, собстна, Менделеев:

Аналогичная карательная акция в тот же день произошла и в Москве на Тверской. В обоих случаях прибегать к разгону митингов излюбленной царской залповой очередью не стали, и на том спасибо. Впрочем, не стали не по доброте душевной, а лишь потому, что массовые расстрелы в центре Питера и Москвы слишком уж заметны. Да и некрасиво перед гуляющими вокруг иностранцами. После разыгравшейся драмы произошли массовые отчисления из ВУЗов, и значительная часть активной молодежи оказалась выброшенной из жизни — исключенные студенты не могли ни устроиться на нормальную работу по причине «неблагонадежности» (что интересно — в СССР подобная практика также цвела буйным цветом), ни продолжать учебу. Оказавшаяся в жесточайшей опале, столичная студентота, вестимо, затаила неудержимую обиду на царскую власть и, складывая на нее все возможные из хуев всего мира, удумала неладное — власть надо менять! Так под фундамент престола была заложена очередная мина замедленного действия. И в который раз лично волосатой рукой власти.

Проблема интеллигентных студентов была в том, что в основной массе они были представлены хрупкого сложения ботанами. За счет прокаченных мозговых скилов можно мутить революцию, но твоя революция лишь пшик без боевой пехоты. А боевая пехота — это всегда неграмотная чернь. Тут-то студенты и вспомнили про изнывающих от царского гнета крестьян и, решив, что неплохо бы воспользоваться их мускулами (насколько понятие мускулатуры, конечно, применимо к костлявым крестьянам), сформировали новое явление в истории России — «Хождение в народ» («Но куда же вам деться, юноши, от которых заперли науку?.. Сказать вам куда?.. В народ! К народу! — вот ваше место, изгнанники науки» — Герцен, 1861). Поскольку терять им было нечего, заняться после отчисления нечем, а все перспективы в жизни были накрыты медным тазом Романовской недальновидности, то этому хождению они и посвятили весь свой быт. Так скелет революции начал обрастать мышечной тканью. По сути «Хождение в народ» было ровно тем же самым, чем при помощи ЖЖ и Ютьюба занимался Навальный — просвещением масс на предмет того, что власть охуела! Но поскольку в те времена ютьюба не было, а читать крестьяне обучены не были, приходилось своими ножками делать обходы крестьянских сел, что уравнивает хождение в народ с типичной избирательной кампанией. Среди прочего во время хождений в народ активно велась и пропаганда атеизма. Власть на это отвечала мощнейшими репрессиями, что привело в т.ч. и к «Процессу 193», который мы поминали выше, в ходе которого был расстрелян Мышкин, посмевший говорить крестьянам о том, что царь, дескать, у нас мудак. И хождение, и репрессии носили столь масштабный характер, что не могли не найти отражения и в искусстве:

картина Репина «Арест пропагандиста»

После жесткого и бескомпромиссного подавления студенческого и крестьянского недовольства всем стало окончательно ясно: диалог с властью невозможен даже в зачатках, с ней можно общаться исключительно с позиций силы. Уже в следующем 1862 году на свет божий появилась первая на Руси антиправительственная прокламация, откровенно культивирующая методы терроризма. Причем терроризма крайне жесткого. Написана она была вчерашним студентом-медалистом с физмата Петром Заичневским (выходец из дворян, между прочим), который к тому времени находился в ссылке на каторжных работах, куда его отправили за подпольное распространение книг Герцена. Прочувствовав на своей тушке все прелести свободы царского режима, оказавшись «в темнице сырой», Заичневский вооружится пером и породит на свет текст, который на десятилетия вперед станет настольной библией любого революционера; текст, который был больше, чем простая прокламация — как покажет дальнейшая история, он написал не прокламацию, а подписал смертный приговор всей существующей системе:

Что интересно, Заичневский был одним из студентов, которых замесили менты и титушки во время Дрезденского сражения в 1861 году.

А еще через несколько лет было совершено и первое в истории покушение на императора Александра II. Дмитрий Каракозов (тоже выходец из дворян, владевших аж целым именным селом Каракозовка) выстрелил (и промахнулся) в императора, направлявшегося после прогулки в Летнем саду к своей карете. Изумленный Александр спросил обезоруженного террориста, одетого, как крестьянин, почему тот хотел убить его, на что Каракозов ответил: «Ты обманул народ: обещал ему землю, да не дал». Что также интересно — Каракозов вновь был одним из отчисленных и отпижженых в 1861 году студентов.

А еще через несколько лет появится и первая террористическая организация «Народная расправа», а вместе с ней будет составлен и настоящий список лиц, подлежащих немедленной ликвидации. Историей этой группировки в те годы даже воодушевила Достоевского на написание романа «Бесы».

Как мы видим, все ниточки зачаточного состояния революции вели к разгрому студенческого митинга с проведением грабительской студенческой реформы, а основные мотивы деятельности бузотеров сводились к неприятию разграбления крестьян. Казалось бы, от власти требовалась сущая мелочь — воспрепятствовать помещичьему произволу, вернув крестьянам полагающиеся земли, и не жестить на студенческих митингах, и кто знает, вполне вероятно вся дальнейшая история бы пошла совершенно иным путем. Хотя... может быть и не пошла бы, ведь в Российской империи был еще один бич — незыблемый атрибут любой уважающей себя Африки — тотальная, всеобъемлющая и всепоглощающая на своем пути коррупция. Коррупция поистине необъятных масштабов, коррупция такая, что ни СССР, ни России 90-х, не Путинской подъемосколеночной даже не снилось. А с коррупцией были и ее незаменимые спутники — произвол, беспредел, всевластие и неподсудность богатых, бесправность и беззащитность тех, кто победнее, показная роскошь, мертвые души и потемкинские деревни. И все это являлось не меньшим раздражителем общества, чем все описанное выше. И именно это уже послужит точкой отсчета для нового витка террора, но об этом уже в следующей части...

«Архипелаг "Африка"» или Русь, которую мы просрали-9.1: От самодержавия к фашизму. Начало.