Часть 16. #DC9D00 Нарциссово-желтый

Alias: Туз

Возраст: 26 лет

Срок работы в Организации — 2 года

Note: До 19 лет был в банде. Смог уйти оттуда, заплатив большие отступные

Лояльность: низкая  

***

— Скажи, наркота по типу экстази или черного наркотика… она полностью отшибает память?

Джэхе пожевал нижнюю губу, размышляя над своими картами.

— Ну не то, чтобы полностью. Нет. Сначала может всё путаться в голове, но потом часть воспоминаний точно вернется. Если хочешь, чтобы полностью — лучше используй рогипнол.

— Я не собираюсь никого накачивать, — фыркнул Гук.

— Да пофиг. Но лучше всё же клофелин или рогипнол — следов меньше. И мороки. Нет цвета, запаха, вкуса. Вырубает полностью, а после амнезия. Так что делай с телом, что хочешь. Только не кончай в него. А то ДНК и всякая хуета, — Джэхе презрительно фыркнул.

— Я не собираюсь никого накачивать, — уже жестче повторил Чонгук.

— Тоже правильно, — легко согласился, кивая, Джэхе. — Ты у меня красавчик. Перед тобой и так кто угодно ноги расставит и раком станет. Тебя по-прежнему не заводят девчонки?

Чонгук пожал плечами. Он трахал женщин редко, да и то, по большому счету это было еще в юности, причем, в групповухах — в той банде, в которой он состоял раньше. Подобное времяпровождение там было обычным делом.

Джэхе отпил пиво из жестяной банки, смял ее и бросил в давно не мытую кухонную раковину.

Он жил в отстойном месте, где гостиная, спальня и кухня представляли собой одну потасканную комнату, в которой ремонт не делали никогда. Ветхая полуподвальная квартира, больше смахивающая на нору, с промерзающими стенами и плесенью. Но менять жилье Джэхе не хотел, как и не хотел в нем убираться. Его вполне устраивало то болото, в котором он заканчивал свою жизнь.

Район Ахен хоть и находился в паре шагов от центра Сеула, был очень бедным. Много старых домов, которые наспех построили в послевоенное время. Узкие улочки и отсутствие тротуаров, резкие подъемы в гору и крутые лестницы. Очень, очень потрепанные временем здания, в некоторых местах выглядящие как настоящие бараки. Бедность сквозила из каждой трещины, и все, у кого были деньги или хоть какие-то перспективы, уезжали отсюда, как только появлялась такая возможность. Но Джэхе был слишком упрямым. А еще он ненавидел всех, кто жил по законам страны, а не улиц. Кто работал и получал зарплату. Кто находился там, за стенами его квартала, в своей благополучной и правильной жизни. Презрение к "нормальным" было высечено кривыми буквами у него на подкорке, бежало с отравленной химией кровью по кровеносным сосудам. И даже на пороге смерти никаких сожалений, рефлексии или прозрения у Джэхе не было. Он по-прежнему ненавидел всех.

Исхудавший, иссушенный, изнеможденный старый вор. Рак ел, жрал наставника Чонгука с громадным удовольствием.

— Ты еще тусишь с тем копом?

— Бывшим копом, — поправил наставника Гук.

— Один хрен.

— Нет. Сейчас нет.

— Ну и хорошо. Он мне никогда не нравился, — Джэхе показательно поморщился.

— Ему череп проломили. Он в коме. Кстати... если вдруг кто-то будет меня искать... — Чонгук помолчал, постукивая указательным пальцем по небольшому покосившемуся от времени столу. — Обязательно скажешь мне об этом.

— Во что-то серьезное вляпался?

Джэхе своими заплывшими, выцветшими глазами из-под опущенных век цепко наблюдал за мимикой и жестами Чонгука. Он знал этого мальчишку уже почти два десятка лет, сам же его учил играть в покер. И был в курсе, что тот использует обманки во время игры, меняя свое поведение и не давая таким образом себя просчитать. Вот и сейчас Джэхе с раздражением констатировал, что не может понять, какие карты у Чона на руках.

— Да так. Ты только сам ни во что не влезай.

Джэхе фыркнул, почесывая свою давно немытую голову и продолжая наблюдать за Гуком.

У них никогда не было близких отношений, вроде как между отцом и сыном. И даже как наставник Джэхе никогда не давал повода считать, что он хотя бы немного привязан к мальчишке, которого с семилетнего возраста обучал воровскому ремеслу.

Но Гук всё равно считал себя должным ухаживать за ним и следить, чтобы тот не нашел себе проблем на одно место.

Джэхе был крайне суровым учителем. За любое неправильное действие или неповиновение он наказывал его ремнем по ребрам, заставляя громко считать удары. Если тот не считал или плакал, или кричал — количество ударов увеличивалось вдвое или даже втрое. Шрамы на спине от пряжки и ремня — это то, что с Гуком навсегда.

Но метод оказался действенным. Чонгук допускал всё меньше ошибок. Пока не стал лучшим. А став лучшим, ушел из той банды, которая его когда-то, будто щенка на блошином рынке, купила и превратила в первоклассного вора.

Для этого ему пришлось заплатить нехилые отступные, но оно того, конечно, стоило.

— Фулл-хаус.

Джэхе, ухмыляясь, выложил на стол выигрышную комбинацию. За минуту до этого, под видом сильного кашля, он произвел подмену двух карт, но был уверен, что мальчишка ничего не заметил.

По лицу Чонгука скользнула насмешка. Его наставник не умел играть так, чтобы не сжульничать.

Он дал ему время, чтобы тот вдоволь порадовался, похихикал и уже занес руки над деньгами, делая попытку сгрести их со стола, и лишь после этого Чонгук крайне медленно начал выкладывать свои карты — от десятки до туза. Флеш-рояль.

— Ах ты ж гаденыш... — прошипел Джэхе, чертыхаясь и с трудом отцепляя свои костлявые пальцы от кучки с выигрышем Чонгука.

— Провести старого хитрого ли́са — это двойное удовольствие, — Гук позволил себе что-то вроде полуулыбки, забрал выигрыш, неспешно рассовав купюры по карманам, и поднялся на ноги.

— Ничего не забыл? — Джэхе хмуро наблюдал за всеми его действиями, раздраженно откинувшись на скрипящем стуле.

Чонгук, отлично понимая, о чем он, достал из кармана набитый банкнотами конверт, и Джэхэ сразу же вырвал его у него из рук. Заглянул внутрь, узловатыми пальцами перебирая купюры. Ему всегда было мало, и Гук знал, что и в этот раз тот не будет доволен. Хотя Чонгук отдал почти все деньги, которые вручил ему Хоуп за одну недавнюю халтурную работенку.

Так и было — наставник перевел на него рассерженный взгляд.

— У меня долги! — с нажимом сообщил он, брезгливо швыряя деньги на пол и получая из портмоне Чона еще купюры. — Не жмись, — прошипел, — я скоро ласты склею. И ты, наконец, избавишься от меня. Сделаю тебе напоследок такой подарок.

— Не говори так. Химия идет хорошо.

Чонгук безбожно врал, но... Наверное, умирающим лучше не говорить, что они умирают. Они об этом и так в курсе.

Джэхе было почти шестьдесят, и его жизнь скучной назвать было нельзя. В ее файлах значились и грабежи, и наркотики, и восемь лет отсидки в тюрьме, и три десятка лет в банде воров.

В банде не такой, как Спектр, нет. Это была группировка, которая спокойно истязала и убивала — как провинившихся своих, так и тех, кого грабила. Детей покупала и перепродавала — такое тоже бывало, да. Поэтому Чонгуку зашла идея примкнуть к очень невинному в этом смысле сообществу, каким был Спектр, с шумным, эксцентричным, но во многом безобидным помощником лидера Хоупом. Так было до тех пор, пока он не осознал, что Спектр играет в свою, непонятную никому игру, а некоторые из тех, кого они грабили, вскоре после этого покидали этот мир, причем, не от своей смерти. Так что к этому времени план Чонгука был прост: подождать еще немного, подзаработать, забрать уже увесистую сумму из банка, которую хранила пиранья, и покинуть Спектр, пока Спектр не кинул их всех.

— Хочу что-то оставить тебе в наследство, — проскрипел старый вор, издевательски ухмыляясь. — Чтобы помнил меня.

— Джэхе, я тебя и так никогда не забуду.

— Конечно, — что-то полоумное и даже звериное скользнуло по его лицу, — ты живешь благодаря мне. Это я сделал тебя Тузом! Я сделал тебя лучшим и непобедимым. А без меня... — Чонгук попытался сдержать шумный вздох, уже зная, что тот скажет дальше. — Без меня, если бы ты не сдох, то до сих пор обслуживал сейчас чьи-то сморщенные херы... — он закашлялся, выхаркивая кровь и размазывая ее по лицу. — Твои родители за дозу продали нам вас обоих в самый грязный бордель. Твоя смазливая мордашка пришлась бы там очень кстати. Но я лишь раз посмотрел на тебя, и уже по твоим глазам знал, что сделаю из тебя первоклассного вора. Ты не повторил судьбу твоей сестры только благодаря мне! Так что не думай, что это ты чего-то достиг. Я занимался с тобой каждый день. Я сделал тебя тем, кем ты есть! И ты, нахуй, по крышку гроба мне обязан! Я поручился за тебя, и тебя отпустили из банды. Но когда я сдохну... Они придут за тобой. Так что будь готов к этому... И вот тебе мой прощальный подарок... — он повернулся и указал на старое продавленное кресло, в котором обычно смотрел телек, спал и бухал. — Забирай его! Оно твое! Это лучшая часть моих хоро́м, — желчно проговорил и обвел рукой убогое прокуренное помещение. — Там отпечаток моего зада! — Джэхен заржал. — Это кресло — всё, на что ты заслуживаешь после моей смерти!

— Ну что, красавец, соскучился? — Чонгук наклонился и погладил вертящегося возле его ног пса. Тот тут же подпрыгнул и попытался лизнуть его нос, и когда ему это удалось, Гук не удержался от улыбки. И пес тоже улыбался.

Эта жизнерадостная собака была его таблеткой радости. Единственной живой душой, с кем Чонгук мог быть собой. Никто и никогда не радовался ему так, как эта ничейная бельгийская овчарка. Будто он, Чон Чонгук, — целый огромный мир и самый важный во всей Вселенной.

Пес жил в заброшке в нескольких кварталах от жилья его наставника. И каждый раз, навещая Джэхе, Чонгук потом в обязательном порядке наведывался к своему Псу. И тот его всегда верно ждал.

Он почесал собаку за ухом, после чего развернул бумажный сверток, доставая оттуда дорогой отрез сырого мяса. И улыбался, наблюдая, как тот уплетает свой ужин за обе щеки.

— Когда у меня будет свой дом, — привычно сказал Чонгук, — я заберу тебя с собой.

Ему всегда казалось, что Пес его понимает и, как и сам Гук, очень ждет этого дня.

***

Наверное, родители тысячу или даже миллион раз подумали бы, прежде чем покупать маленькому Сокджину его первый комп, если бы знали, что это приведет к тому, что спустя шесть лет ордер на арест четырнадцатилетнего парня будет выписан двенадцатью странами, включая ЮК.

Ну что сказать? Джин не мог так, чтобы по-мелкому. Ему хотелось навести всемирного шороха.

И да, ему это удалось.

Ответка его подпольной веселой хакерской жизни тоже оказалась отнюдь не маленькой — необходимость всю жизнь скрываться, и главное и очень обидное: невозможность видеться с теми, кого он любил. С родителями, младшим братом и старшей сестрой, и обожаемой им с детства бабулей.

Так получилось, что из всех внуков больше всего к ней был привязан именно Сокджин, и неспособность увидеться с ней очень сильно его расстраивала.

Пытаясь быть в курсе жизни своих близких, он с помощью Дока еще лет пять назад установил камеры наблюдения возле дома родителей в Аняне, что в 20 км от Сеула, а также в пригороде Сеула Инчхоне, где в маленьком домике уже почти полвека жила его бабушка по маминой линии.

Ежедневно он подключался к камерам, чтобы увидеть, как папа, работающий в небольшой строительной фирме, ровно в 7.35, захватив с собой чертежи, садится в угольно-черную Kia Sportage и уезжает из дома, мама, администратор в местной больнице, сначала отвозит его младшего брата в колледж, а затем спешит на работу, а бабуля в Инчхоне занимается в саду своими любимыми гортензиями, что-то при этом напевая. Что именно она поет, было не слышно, но Джин по движению ее губ почти догадывался, что это ее любимая Ли Ми-джа и "The Street With The First Snow" или же мастер баллад Син Сынхун с очень красивой "A long time after that". Эти же песни она когда-то пела ему вместо колыбельных.

Это давало Джину хоть иллюзорное, но всё же ощущение присутствия в жизни своих близких. Так как вот уже пятнадцать лет он с ними не виделся и даже не связывался, предпочтя полностью исчезнуть.

Выписанные многочисленные ордера на его арест, спрятанные где-то огромные суммы похищенных из банков денег, скопированные секретные материалы топ государств этого мира и выдающиеся хакерские умения не давали и шанса, что те, кто его ищут, когда-то о нем забудут.

Периодически родных Джина вызывали в полицию, приезжали агенты каких-то иностранных спецслужб и допытывались, не выходил ли Сокджин на связь. И Джин попросту не имел права ставить их в положение, при котором они вынуждены были бы врать, и тем самым подвергать опасности уже себя.

Нет, так поступить Джин не мог, в итоге, после сложных внутренних дебатов, решив полностью самоудалиться. И вести подпольную жизнь, во многом оставшись большим, так и не сумевшим повзрослеть ребенком, который в четырнадцать вынужден был выскочить из окна родительского дома, спасаясь от копов, постучавших в их дверь, прихватив только школьный рюкзак, в который успел запихнуть свой навороченный ноут и горсть шоколадных батончиков, которые ему покупала старшая сестра.

Этот день разделил жизнь Сокджина на "до" и "после", где в "до" он был ребенком и у него была семья, а в "после"... он по-прежнему был ребенком, но уже без семьи.

Так бы, наверное, всё продолжалось, и Джин был бы лишь сторонним наблюдателем жизни своих близких, если бы однажды ему всерьез не пришлось заволноваться — сколько бы он не подключался к дому бабули, ее там не было. Волнение перешло уже в конкретную панику, когда в один из дней в ее дом въехали какие-то люди и стали там жить.

Хакнув всё, что только можно было хакнуть, Джин выяснил, что бабуля продала свой дом некому Янг Инбо, сеульскому агенту по недвижимости. За... одну вону. А тот спустя пару недель продал ее дом другим людям уже за 400 (охренеть) млн вон.

Какого хера вообще происходило? И где бабуля?

Ее не было в доме его родителей, она не значилась в списках ушедших из этого мира, не нашел он ее и в близлежащих больницах. Она продала свой дом за одну вону и просто исчезла!

Джин уже практически начинал сходить с ума, пытаясь найти своего родного человека. Когда же этого сделать не удалось, он переключил свои усилия на странного риелтора, обнаружив в результате своих поисков связанную с ним кучу говна, включая шантаж и незаконные сделки. Но никаких прямых доказательств его криминальной деятельности не было, как и не было выдвинуто против него ни одного обвинения.

Очевидным было лишь один факт: в пропаже бабули был замешан Янг Инбо.

За месяц, прошедший с нападения на Дока, Намджун стал для Джина таким себе живым (к огромному его счастью), очень внимательным и молчаливым личным дневником. И в следующий свой приход в больницу хакер не удержался, чтобы не поделиться с ним случившимся.

Это услышал Тэхен, незаметной тенью стоявший в дверях. И рассказал обо всё тому, кому это следовало рассказать — лидеру Центра Хоупу.

— Как ты мог о таком нам не сказать? — возмущался Хоби, нервно вышагивая по бирюзовой комнате.

Джин молчал, сжимая в руках свой оранжевый баскетбольный мяч, боясь пошевелиться и не зная, как именно он должен оправдываться.

— Но ведь пропажа моей бабули... это только мои проблемы. Разве нет?

— Нет! — припечатал Хоуп, негодующе глядя на своего хакера. — Мы с тобой уже пять лет живем и работаем бок о бок. Нашу бабулю мы будем искать все вместе.

Следы бабули нашел Тэхен в своем родном соццентре. Кстати, в тот день, когда Чонгук крайне неудачно свозил его в мотель.

Оказалось, что 78-летняя госпожа Ким Мин На была определена в государственный дом престарелых, где находилась уже месяц. Туда она, кстати, пришла сама.

Джин, узнав об этом, не мог поверить, что его родители могли настолько бессовестно с ней поступить. Не забрали ее к себе, не нашли для нее хороший частный пансионат, а в прямом смысле бросили ее! Да, Джин отлично понимал, что не ему судить — он сам, хоть и вынужденно, но покинул свою семью много лет назад, но... Разве так можно?

Ему казалось, что он потерял точку своей опоры, как будто всё, что было в его жизни, во что он верил и что было для него важным, оказалось ложью.

На следующий день Джин не вышел из своей комнаты — ему тупо не хотелось вставать с постели.

Он лежал и десять часов кряду смотрел на ютубе из кабины машиниста движение поездов по заснеженной Норвегии.

Уже под вечер Тэхен тихонько постучался к нему, но Джин не ответил. Тогда Тэ зашел, и тот снова никак на это не отреагировал.

Некоторое время они оба наблюдали за пролетающим сквозь снежные леса, высокие горы, длинные реки и стеклянные озера ярко-красным экспрессом. Спустя пару часов Тэхен так же тихо ушел.

На следующий день он вместе с Хоби, тоже не на шутку взволнованным состоянием своего главного хакера, решил лично пообщаться с госпожой Ким. Узнать, в чем была причина продажи дома за одну вону, и если нужно, то оплатить ее пребывание в намного лучшем месте, чем государственный дом престарелых.

Невысокая и худощавая бабушка Джина постоянно улыбалась, хотя ее лицо и было плотно исчерчено густой паутиной морщин, а у опущенных вниз уголков губ залегли горькие складки. Она нервно теребила в маленьких ладошках платок, немного испугано на них смотрела и не понимала, что они от нее хотят.

Вероятно, она приняла их за каких-то федералов, копов, агентов спецслужб, которые разыскивали ее милого Сокджин-и, хотя вообразить в подобной роли Хоби, одетого в лиловые штаны, голубое пальто и повязанный вокруг шеи изумрудный шарф было всё же трудновато.

Они представились соцработниками, пытаясь узнать, каким образом госпожа Ким оказалась здесь.

— Я ничего не знаю! — она мелко и встревоженно затрясла головой, усиленно пряча взгляд в складках своего просторного жемчужно-серого в белые ромбики платья.

Оба — и Тэхен, и Хосок в одну секунду поняли, что она врет. Лгала старушка откровенно хреново. Они обескураженно переглянулись. Что такого она могла знать, чтобы настолько яростно это скрывать?

— Янг Инбо. Риелтор. У него свое агентство недвижимости и офис в одном из престижных бизнес-центров. Можно было бы сказать, что он обычная мелкая рыбешка в этом океане жизни. Но нельзя. Его кредо жизни: не жди, пока кто-то наймет тебя риелтором — воруй чужую недвижимость и продавай ее как свою.

Тэхен впервые проводил планерку в Центре, так как Джин, всё еще борющийся со своей хандрой и чувствующий отторжение к теме предательства со стороны своих родителей, не участвовал в сборе материала. Сейчас же он сидел в углу комнаты и, не мигая, гипнотизировал его взглядом, крайне внимательно вслушиваясь в каждое сказанное Тэхеном слово.

— У него есть связи, контакты в полиции. Которые подгоняют ему списки пропавших без вести и тех, кого полиция давно объявила в розыск. Ну и заодно продают ему данные всех их родственников, указанные в полицейских файлах. Инбо ищет особо уязвимых, престарелых, одиноких людей, отчаявшихся найти и когда-либо увидеть своих близких. С собственной недвижимостью, конечно. Приходит к ним, рассказывает, что исчезнувший родственник в беде и ему срочно нужны деньги. Вот прям вопрос жизни и смерти. Переписывает имущество на себя, уверяя, что сразу же передаст деньги беглецу. Вышвыривает бывшего владельца из дома и... На этом всё. Вырученные от продажи деньги кладет себе в карман. Он пришел к бабушке Джина под видом его друга, сообщил, что тот в огромной опасности, и чтобы остаться в живых, ему нужны большие деньги. Предостерег, что родителям Джина рассказывать об этом нельзя, так как их могут посадить как соучастников, а у них дети. Госпожа Ким, которая не видела своего внука и ничего не слышала о нем пятнадцать лет, сразу же, без единого колебания, согласилась отдать свой дом, чтобы ему помочь. И тихо уйти в дом престарелых, никому об этом не сказав. Она очень просила ничего не рассказывать своим детям — родителям Сокджина. Ни о том, что она продала свое жилье, ни о том, где она вынуждена жить сейчас.

Тэхен закончил свой небольшой рассказ и обвел взглядом всех присутствующих. Чонгук ни на кого не смотрел и бесконечно тасовал колоду карт, Хоби дымил кальяном так рьяно, что дым шел почти что ушами, глаза Юнги превратились в настолько узкие щелки, что уже было сомнительно, что он способен что-то видеть, Чимин прошел к шкафу-бару и достал из любовно собранных запасов Хоупа бутылку коллекционного бренди и бокал, хотя до этого пить сегодня не планировал.

Уровень агрессии в помещении зашкаливал.

— Я хочу, чтобы он страдал, — только и сказал Джин, поднимаясь на ноги и выходя из комнаты.

Хоби согласно кивнул.

— Все поняли наш план? Сделать так, чтобы ублюдок страдал.

Офис Янг Инбо находился на 32 этаже, куда отряду Индиго в лице Хоупа, Чонгука и Тэхена пришлось добираться по лестнице. Потом Хоби скажет, что это была их явная недоработка — отключить лифт до того, как он узнал, что придется ебашить пешком на тридцать второй этаж.

— Этот айтишник перегибает палку, — буркнул Чонгук, когда они с Хоупом, наконец, оказались в кабинете Янг Инбо, а Тэхен тем временем отвлекал его секретаршу. — Строит глазки всем подряд.

— Молодчинка ТэТэ, отвлек эту мадам, — Хоби быстро пробежался глазами по большому кабинету, пытаясь прикинуть, где здесь может прятаться сейф. — А то ни ты, ни я ей явно не зашли.

— Мы пришли сюда не девиц клеить, а работать, — проворчал Гук.

Сейф он обнаружил сразу — за картиной с собаками, играющими в покер. На его взлом такому профи, каким был Чонгук, понадобилось всего тридцать семь секунд. И это учитывая то, что перед глазами Гука беспрерывно стоял и Тэхен, призывно и крайне порочно глядящий на секретаршу, и собственный нереальный проеб в мотеле неделей ранее.

В сейфе было именно то, что они и искали, и что Чонгук не нашел в квартире Инбо, куда он вломился прошлой ночью — сияющие слитки золота, в котором риелтор по упорно ходящим слухам предпочитал хранить все свои сбережения.

Глаза Хоби заискрились неподдельным счастьем, едва он заценил их улов. Четыре килограммовых слитка 24-каратного золота 999 пробы. Когда-то они проворачивали одну аферу с золотом, так что сейчас глазометр Хоупа удовлетворенно забился в экстазе.

— Здесь где-то тысяч триста долларов, — промурлыкал он, любовно поглаживая желтый металл, в то время как его глаза превратились в сердечки.

Чонгук молча отцепил руки Хоби от золота — сейчас он думал только о том, как бы убрать Тэхена подальше от той девицы, а Хоби со своим спектаклем Голлума "Моя прелесть..." его откровенно подбешивал.

Быстренько упаковав слитки в свои рабочие чемоданчики, и оставив вместо него четыре больших брикета экскрементов носорога, которые Деймон притащил из зоопарка, отряд Индиго успешно завершил первый этап уничтожения гадкого риелтора.

Следующим шагом занимался Чонгук — проконтролировав и убедившись, что Тэхен сел в такси к Халку и уехал в Центр после своего первого свидания с Джи Воном, он снова проник в квартиру Янг Инбо и нанес чесоточный спрей на постель риелтора, всю без исключения одежду, включая белье и носки, домашние тапочки и обувь. Подумав, он решил, что у Инбо слишком хорошая шевелюра на голове, и было бы не лишним с бесчестного уеблана снять еще и скальп, добавил спрей в шампунь и гель для душа.

Это принесло Джину много радостных и увлекательных мгновений — наблюдать, будто в реалити-шоу, за сдирающим с себя кожу чесоточным риелтором.

— Ну, как он там? — Хоби заглянул через плечо Джина, зачерпывая из миски хакера большую горсть попкорна. Джин в ответ хихикнул.

— Чешется. Уже третий слой кожи счесал. Я думал он к доктору пойдет, нам весь кайф сломает... Но нет. Этот долбоеб сходит с ума, чешется и пытается понять, кто стащил его золото. А еще изобретательный Туз засунул пятый кусок говнишка носорога за шкаф, и этот урод никак не может въехать, почему в его кабинете постоянно воняет.

— Пусть себя понюхает, — хмыкнул Хоби, и Джин отбил ему пять, — главное дерьмо как раз в нем. Ну что, начинаем финальный этап?

Хакер кивнул.

— Начинаем.

В жизнь Янг Инбо пришли откровенно нелегкие времена. Вся предыдущая неделя была каким-то сплошным и беспросветным кошмаром. Началась она с того, что охуевший риелтор обнаружил пропажу всех своих с таким трудом собранных активов — четырех, мать его, слитков золота! А закончилась тем, что прошлым вечером он содрал с головы увесистый клок волос. Вместе с кожей.

В понедельник утром, исцарапанный, в красных пятнах и запекшейся крови, и уже с заметными проплешинами на голове, злой, как черт, он шагал на работу, пытаясь как можно меньше чесаться, так как его за эти дни уже четырнадцать раз убедительно попросили из различных заведений, причем два раза — из уличных бомжачных общепитов.

Но не чесаться не представлялось возможным — у Инбо дико зудел и горел каждый миллиметр его тела, и иногда в порыве остановить этот адский свербеж, он счесывал целые куски кожи. Риелтор понимал, что надо обратиться к врачу — возможно, лишай какой-то подхватил, но не мог думать ни о чем другом, кроме пропавшего золота. Он найдет того, кто заменил его богатство вонючим дерьмом, и...

В этом месте мысли Инбо оборвались, так как ему срочно на пешеходном переходе надо было почесать начавший зверски зудеть член.

Автомобили принялись истошно сигналить, кто-то закричал, стайка школьниц закрыла свои лица руками, какие-то дети заплакали, но Инбо не мог остановиться, запустив обе руки в трусы и наяривая свой орган в попытке уменьшить зуд. И даже патрульные, уводившие его с проезжей части под руки, не смогли остановить этот процесс.

В полицейском участке злого Инбо продержали почти два часа. Копы хотели отправить его в обезьянник, но этот чесоточный извращуга выглядел уж слишком заразным.

— Прикиньте, а если у него бубонная чума? — предположил один из них. — Или, мать его, брюшной тиф? Его надо в какую-то, нахрен, резервацию отправить!

Так что, посовещавшись, копы приняли решение вообще его отпустить, попросили больше никогда сюда не возвращаться. А еще лучше — сходить к врачу.

Разъяренный Янг Инбо вышел на улицу, еще больше ненавидя этот ебаный мир, и пытаясь всё-таки попасть на работу, когда какое-то мелкое недоразумение в небесно-голубом берете и с брошкой в виде кота со всей дури в него врезалось.

Найдя, наконец-то, адекватную жертву, он открыл хавальник на полную, принявшись на придурка во всю глотку орать. И вначале не понял, что происходит, но тот вдруг, не дожидаясь окончания яростного спича, больше походившего на истерию мартовского кота, бросил ему в лицо горсть чего-то и смылся.

Инбо еще не успел ничего толком понять, но уже, схватившись за живот, неожиданно громко со всей мощи чихнул. Настолько зычно, неистово и раскатисто, что птицы вверх взлетели и крысы по подвалам попрятались. А затем еще раз чихнул, и еще, и еще.

Риелтор без передыха чихал минут десять, заливаясь слезами и соплями, и распугивая всех прохожих.

Как только чихание понемногу пошло на спад, и Инбо смог вздохнуть более-менее нормально, перед его глазами возник какой-то мощный чувак, бросил что-то вроде: "За то, что обидел моего братишку", со всей дури зарядил ему кулаком в солнечное сплетение и ногой в пах, и ушел, оставив риелтора хрипеть, корчиться и валяться на тротуаре.

Избитый, исцарапанный, с поруганными честью и достоинством (которых у него отродясь не было), Янг Инбо, с трудом передвигая ноги, добрался таки на работу.

Заперся в своем личном туалете, умылся холодной водой, без устали воя при этом, как белуга, поспешно спустил штаны и трусы и сел на унитаз (потому что Чимин, будто по ошибке доставивший в его офис любимый риелтором кофе флэт уайт, добавил туда лошадиную дозу слабительного). А потом бизнес-центр разрезал ор, так как Янг Инбо вытер задницу туалетной бумагой с красным перцем, которую ночью услужливо принес сюда Чонгук.

Продолжился этот понедельник не менее феерическим событием — появлением на его пороге детективов с ордером на арест, защелкнутыми на исцарапанных запястьях наручниками и отправкой рыдающего чесоточного риелтора прямиком в тюремную камеру. Хотя всё, о чём он их умолял — позволить ему крайне срочно сходить в туалет.

Рукописный журнал с черной бухгалтерией, найденный Чонгуком дома у Инбо в тайнике в матрасе, в который мразотный риелтор много лет тщательно вносил информацию обо всех своих аферах, незаконных сделках и взятках, которые он давал полицейским, вся информация, которую сумели собрать в сети Тэхен и Джин, позволили полиции заниматься этим делом буквально по минимуму — все улики и доказательства преступной деятельности, пронумерованные и расписанные по пунктам, были доставлены детективам и генеральному прокурору срочной почтой.

Не стоит обижать близких людей международных воров экстра-класса из банды "Спектр".

Нехер пытаться укусить того, кто способен тебя сожрать.

***

— Дорогой, здесь какие-то люди... — женщина, открывшая дверь Чонгуку и Тэхену, немного опасливо отодвинулась от порога, пропуская вперед своего мужа.

— Чем мы можем вам помочь? — недовольно поинтересовался тот у парочки, одетой в белые защитные комбинезоны, с закрытыми лицами и с какими-то приборами и пробирками в руках.

— Вся улица заражена, — максимально трагичным голосом сообщил Тэхен. — Вы в зоне опасности.

Женщина ахнула, а ее муж приободряюще сжал ее руку.

— Чем заражена? — напряженно спросил он, готовясь к самому худшему.

— Плесенью.

— Плесенью? — тот сразу поморщился. — Вы издеваетесь? Это какой-то розыгрыш?

— Ну если для вас розыгрыш — смерть, то да, это розыгрыш, — холодно заметил вступивший в разговор Чонгук. — Как говорится, земля вам пуховиком.

— Мы обнаружили на всей улице самые ядовитые виды плесени — желтую плесень и черную гниль, — принялся рассказывать Тэхен. — Они вызывают тяжелейшее поражение легких и дальше... летальный исход.

— Какой исход?.. — на грани слышимости переспросила женщина.

— Летальный, — услужливо подсказал Чонгук.

— В нашем доме такого нет! — возразил мужчина. — Мы его только пару недель как купили!

— Да неужели? — Гук издевательски хмыкнул. — Проверим?

"Плесень" была обнаружена практически в каждой комнате, дом в этот же день по значительно сниженной цене снова был выставлен на продажу, новые жильцы с наспех собранными чемоданами поспешно уехали, а еще через неделю бабуля наконец-то вернулась домой.

А Джин впервые за пятнадцать лет рискнул встретиться с кем-то из своих родных.

Он очень переживал — и что бабушка его не признает, и что обвинит в чём-то, включая свое потерянное жилье, и...

Но бабуля узнала его сразу, как будто и не видела его последний раз смешным долговязым подростком. Она долго плакала, обнимая своего внука в минивэне Дока, когда ее со скудными пожитками забрали из дома престарелых.

Плакал и Сокджин. Полчаса прошли как одна очень короткая секунда. Но до того, как снова расстаться, и в этот раз, возможно, навсегда, он не забыл узнать у бабули рецепт приготовления макарон с сыром.

***

Чимин опрокинул в себя одну рюмку, показал бармену, чтобы тот сразу же повторил, и только потянулся в карман пиджака, чтобы вытащить оттуда зажигалку в пару к зажатым между пальцами сигаре, как тот, кто сидел рядом, услужливо щелкнул своей, поднося огонь к пухлым и по своему обыкновению недовольно поджатым губам.

Банкир скосил взгляд влево, обнаружив там красивый профиль и уложенные в аккуратную прическу смолянистые волосы. Он хмыкнул, достал свою зажигалку и прикурил от нее.

Он не часто давал себе возможность расслабиться. Но сегодня был как раз именно такой день. Чимин скривился, понимая, что этот вечер, благословенный текилой, сигарой и шумным баром на Мёндоне ему собираются испоганить.

Он влил в себя еще одну рюмку и, не поворачивая головы, бросил:

— Я вызову копов. За преследование.

Ча Ыну кивнул бармену, заказывая себе то же, что и Пак.

— Вечер после долгого рабочего дня. Я отдыхаю. Так же, как и вы. Пак Чимин.

— А вы не могли бы отдыхать в другом месте?

— Не мог бы.

Чимин попытался сделать вид, что надоедливого детектива здесь нет, затягиваясь сигарой, но тот сам о себе напомнил.

— Вы верите в любовь с первого взгляда?

Чимин хмыкнул. Худший подкат эвер.

— Нет. Зато я верю в ненависть с первого взгляда. В недоверие с первого взгляда. В

отвращение с первого взгляда. В это я верю.

— А в похоть с первого взгляда? Верите?

Банкир, подумав, кивнул бармену, заказывая себе еще рюмку.

— Да, в это я верю, — согласился он. И сам не понял, каким образом после еще двух шотов, Ыну прижимал его на улице лицом к грязной стене в подворотне прямо за баром, и шептал ему на ухо о том, какой же Чимин грязная шлюха, как будто знал все его очень глубоко спрятанные и тщательно контролируемые кинки.

Чимин против воли надрывно простонал, кусая губы и оттопыривая зад. Его глаза блестели от выпитого и от предвкушения того, что будет дальше.

Он не любил терять контроль. Он ОЧЕНЬ не любил терять контроль. А вот его внутренний Чимин это обожал. Поэтому Пак не давал ему такой возможности — выбираться наружу. Но коп знал о нем слишком много, и играл в свою игру.

— Будь с собой откровенным, — на грани слышимости произнес Ыну. — Ты устал всё контролировать. Ты хочешь расслабиться и побыть бесправной шлюшкой. Которая хочет только одно — получить удовольствие. А еще, чтобы ее толково и очень качественно наказали.

Чимин невозможно высоко простонал, когда Ыну рывком стянул ремень со своих брюк и обхватил им его шею.

— Я знаю все твои грязные секретики, — прошептал он, засасывая его мочку и одновременно с этим сжимая концы ремня. — И я хочу стать твоим грязным секретом.

Ыну развернул его и, сократив расстояние между их лицами, подцепил зубами пухлую нижнюю губу.

— Пак Чимин... Нереально смотреть на твои развратные губы и не хотеть тебя засосать. Ты создан для порока и блядства.

Одновременно с этим он расстегнул брюки Чимина и крепко сжал упакованный в дорогую ткань дизайнерского белья возбужденный бугорок. Банкир откинул голову назад, ударившись затылком о бетон, но даже не почувствовал боли, так как всё сконцентрировалось только на том, что с его телом в эту минуту умело творил ловкий и усердный Ча Ыну.

***

Чонгук остановил свой байк в переулке, не доезжая до Центра — давно устоявшееся правило конспирации. Тэхен тут же слез, немного торопливыми движениями снимая шлем и протягивая его Гуку — тот по-прежнему во время каждой их совместной поездки отдавал ему свой.

— Почему ты не берешь с собой еще один? — спросил он. Этот вопрос его уже давно волновал. — Отдавать пассажирам свой шлем — разве это не опасно для тебя?

Чонгук пожал плечами. Раньше он не пользовался шлемом, предпочитая ощущать свистящий в ушах ветер, скорость и свободу. Ну и конечно потому, что выглядело это пиздецки круто.

Потом, гораздо позже, разум всё же взял верх. И оказалось, что шлем совсем не мешает ощущению скорости или свободы. Наоборот, так ему теперь нравилось ездить больше. Но шлем у него был только один.

— Я никогда не беру пассажиров.

— А я?

— Ну, кроме тебя, — буркнул Чонгук.

Тэхен куснул себя за губу и, с усилием разрывая их соединенные воедино взгляды, отстегнул от байка сумку со сложенными белыми костюмами химзащиты — их надо было вернуть Хоби, который давал вещи из гардеробной исключительно под строгую расписку. А если их не возвращали, тут же выписывал штраф.

— Стой, — остановил Тэхена Гук, когда тот собрался уходить. Они оба чувствовали себя слегка неловко в присутствии друг друга, поэтому все те четыре дня, что прошли после событий в отеле, почти не переговаривались. — Я только хотел спросить. Что там насчет Джи Вона? Он появлялся?

— Да, естественно... Пришлось извиниться перед ним за то, что я тогда ничего ему не сказав, ушел.

— Ты что сделал? — Чонгук, не веря, охренев, смотрел на Тэхена. — Извинился?..

— Ну да. Он же волновался. Я сказал, что мне стало плохо, и я поехал домой. Так что... Всё ок. Мы всё уладили.

Чонгук не удержался от ироничного смешка.

— Знаешь, я думал, что ты умнее. А сейчас я тупо в ахуе.

Тэ тяжко вздохнул. Как бы ему не хотелось его отстрочить, но этот разговор должен был состояться.

— Хоуп дал мне одно задание, — пояснил он. — Мне необходимо кое-что выяснить у Джи Вона. Нет доказательств, что наркотики — это его рук дело. А мне нужно еще раз с ним увидеться.

Чонгук напрягся от осознания, что планируется еще одна встреча с тем бесчестным хорьком. Ему хотелось поехать в Центр и разъебать Хоупу ебало за то, что тот настолько нагло рисковал Тэхеном. Но другой вопрос был в том, что Тэхен позволял ему это делать.

— Слушай, — Гук облизал губы, крепче сжимая ручку руля, — думай обо мне что хочешь. Ненавидь, насколько хочешь. Презирай. Только прошу, не ходи с ним больше на встречу. Даже если она будет в толпе. Ты сам не поймешь, как тебе снова что-то подбросят в напиток или еду. И уведут оттуда. Блять, Тэхен, да включи же ты мозг!

Тэхен, нахмурившись, молчал, прижимая к груди сверток с одеждой, во взгляде его медовых глаз читалась обида. И Чонгук видел это — он его не послушает. Он не понимает. Он верит Джи Вону, Хоупу, да кому угодно, только не ему.

Гук, покачав головой, надел шлем, дернул рычаг, завел мотор и с ревом оттуда умчался.

Сначала он опрокинул пару стаканов в каком-то отстойном баре. Потом решил потягать железо — ненужные мысли никак не желали убираться из его головы. И был только один реально крутой к̶р̶о̶м̶е̶ ̶с̶е̶к̶с̶а̶ для этого способ.

Но в том зале, в котором он обычно зависал, его ждали не самые лучшие новости.

— Братан, мы закрываемся на пару недель. У нас трубы прорвало, всё, нахрен, залило. Придется делать ремонт. Забирай свое барахло из шкафчика и сваливай.

Две предыдущие ночи, уйдя из своего последнего не самого лучшего пристанища, Гук ночевал здесь, так что новость реально была хреновая.

Выйдя из качалки, он так и застыл на пороге. Уже был поздний вечер, надо было что-то решать. Сейчас ему хотелось завалиться в постель и отключиться. И спать так же крепко, как он спал тогда в отеле с Тэхеном.

У Чонгука даже мелькнула идея переночевать в Центре — заодно вправить мозги Хоупу с его давлением на Тэхена и всей той тупейшей ситуации с Джи Воном.

Потом неожиданно в его голове возникла еще одна мысль — а почему бы ему не переночевать у Тэхена, в доме его дяди? Тот пустует уже до хера времени — больше месяца, так точно. Вряд ли кто-то из преступников следит за ним день и ночь. А даже если и следит, то скользнувшую в окно или дверь тень по имени Туз никто точно не увидит.

Некоторое время Гук стоял на улице, закинув сумку на плечо, и размышлял, что ему делать дальше.

Чонгук был игроком, и для того, чтобы решить, на каком варианте остановить свой окончательный выбор, он подбросил монетку.

Орел — поедет в Центр. Решка — в дом дяди Тэхена.

Секунда, и выбор был сделан.

Решка.

Пробраться в дом было минутным делом, тем более Чонгук здесь уже бывал, а Тэхен даже выдавал ему ключи, и Гук точно был в курсе, какие именно здесь замки.

Входная дверь была не очень надежной, Гук это подметил, еще когда впервые попал сюда. Тогда он лишь подумал о том, что этого смазливого парнишку в нарциссово-желтом кардигане и с осторожными, недоверчивыми глазами рано или поздно точно ограбят. Сейчас же в голове мелькнула другая мысль — позволять Тэхену возвращаться в такое ненадежное жилье нельзя. Надо будет заставить его сменить дверь и окна. Еще лучше — сигнализацию поставить. И видеоглазок с цифровой камерой, которая будет включаться каждый раз, как только сработает датчик движения.

Он прошелся по дому, нигде не зажигая свет, чтобы не привлекать внимания никого, кто мог находиться снаружи, иногда подсвечивая себе телефоном. Ощущалось, что здесь никто уже какое-то время не жил — застоявшийся воздух подобное всегда выдает с головой, а для вора это лучший знак, что можно спокойно заниматься своими делами и не бояться, что внезапно вернуться хозяева. Не менее красноречивым сигналом для грабителей была и скопившаяся на крыльце Кима почта.

Чем больше Чонгук бродил по дому, тем больше ему не нравилось, что Тэхен может вернуться сюда жить — дом был откровенно старым, он требовал больших вложений для хорошего ремонта и всех качественных защитных штук. Пиранья была права — Тэхену надо отсюда окончательно съезжать. Старый дом, находящийся на отшибе на окраине города, не подходил Тэхену от слова совсем.

Гук заглянул в ту комнату, где он тогда жил, но в итоге направился в спальню Тэхена, в которой до этого был только раз, когда приносил сюда избитого и накачанного снотворным Тэ.

Некоторые вещи здесь были явно не на своих местах, на стуле лежала наполовину развалившаяся стопка одежды — видимо, когда Док привозил Тэхена сюда и тот впопыхах собирался.

Гук, не разуваясь, лег на постель, раскинув руки и глядя на едва различимый в темноте потолок. Представляя, сколько раз до этого здесь так же лежал Тэхен и, задумавшись, смотрел вверх. На светильнике дрожал едва заметный свет — от висящей на нем нити с мелкими блестящими звездочками. Так, наблюдая за их сверканием, Чонгук на мгновенье прикрыл веки, погружаясь в полудрему, а когда резко открыл глаза, прямо перед ним было чье-то лицо.

Он успел вскочить с кровати за секунду до того, как чужие ручища вцепились в его горло, и сразу же отскочил к двери, ринувшись в темный коридор.

Гук знал его — человекоподобный шкаф, который уже как-то преследовал его на сорванной презентации педофила, и сумел загнать в ловушку. Тогда в последний момент Чона спас Тэхен, приложив орангутанга какой-то доской.

Чонгук в два шага преодолел лестницу, сбегая вниз. Увидел второго — худого, остроносого и с шрамом на лице, вскинул руку, заехав ему кулаком точно под подбородок, и тот сразу свалился. Почти не снижая скорости, Гук по траектории пробежал мимо кухни и, по возникшим перед ним ступенькам, снова вниз — в небольшой, плотно заставленный коробками подвал. И застыл. Потому что это был полнейший ебаный факап.

Тупик.

Как будто история снова повторялась, но в этот раз не было Тэхена с доской.

Чонгук быстро оглянулся на дверь. Было темно, хоть глаз выколи. А монстр, проломивший череп Доку, настигал его.

Оставалось только одно — драться. И надеяться, что он не повторит судьбу Намджуна.

Едва преследователь забежал в подвал, Гук, используя хоть какой-то эффект неожиданности, полетел на него ногами вперед, метко ударяя и даже сшибая с ног. Одновременно с этим он попытался выскочить за дверь, но шкаф на удивление очень проворно, учитывая его большую комплекцию, успел схватить его за голень и резко дернуть на себя. Когда Чонгук упал, он схватил его и несколько раз с силой ударил головой в пол, не давая Гуку ни единой возможности защититься.

Тело Чонгука дернулось, застывая где-то на вдохе, но прежде, чем окунуться в холодное и липкое забытье, он ощутил что-то вроде... удивления. Неужели это всё же случилось, и он проиграл?

Проигрыш на вкус оказался как металлический привкус крови во рту, как горечь на языке, как расплывающийся перед глазами образ обиженного Тэхена, прижимающего к своей груди сверток с одеждой.

Сознание покидало его, затягиваясь в какую-то черную и беспросветную дыру.

Великан подождал, пока глаза его жертвы полностью закрылись, закинул бессознательное тело на плечо и вышел из дома.

Удивительно, как бросок монеты может изменить человеческую жизнь.