Стиль В. В. Лорченкова
Читатель, столкнувшийся с произведениями Владимира Владимировича Лорченкова, первым делом примечает монодиалоги автора. Затем в литературных журналах появляется всё больше и больше текстов с этим приёмом. Это однозначно визитная карточка писателя, однако, как и усы, не единственная его хорошая сторона. В. В. Лорченков — прекрасный стилист, и его текст, если он захочет, можно узнать среди тысячи других. Даже если там не будет диалогов.
В этой статье рассмотрим стилистические приёмы В. В. Лорченкова на примерах «Бессарабского романа», «Самосвала», рассказов, публицистики и дневника писателя (в телеграм-канале и на бусти), а также перевода «Диалога „побеждённых“» Кусто и Рёбате.
-------------------------------------
Стилистика — наука о таких элементах языка, которые присоединяются к «чистому», непосредственному выражению мысли и сопровождают собственно семантическое содержание высказываемого, внося в него разного рода эмоционально-оценочные моменты.
-------------------------------------
Исходя из определения стилистики, все приёмы В. В. Лорченкова, описанные в этой статье, несут экспрессивный характер.
1. Парцелляция в диалоге
Начну всё же с диалогов — чтобы те читатели, которые ещё не знакомы с В. В. Лорченковым, могли понять, о чём речь, и чтобы те, кто знаком, узнали побольше о любимых диалогах.
Приведу свою запись от 17 июня 2020 года:
Константин Анатольевич на своём последнем стриме ответил на мой вопрос.
— Знакомы ли Вы с творчеством Владимира Владимировича Лорченкова?
— Да, я недавно наконец решил его почитать. При этом я с удовольствием читал критические тексты Лорченкова, где он расправлялся с российским литературным процессом.
Мне это было любо, но я опасался, что мне не понравятся тексты самого Лорченкова. Я думал, что он, конечно, очень крут — и на Бунина руку поднял, и на Набокова ногу, но вот я сейчас его самого почитаю, и выяснится, что он заурядный графоман.
К своему удовольствию, я понял, что нет, он действительно пишет весьма хорошо, мне он напомнил раннего Лимонова — очень живой, очень витальный текст, достаточно просто сделанный, но с очень интересными изобретениями. Одно из его изобретений я даже собираюсь попользовать в Буратине.
Последнее время всё чаще читаю, что люди хотят воспользоваться этим приёмом. Ну они и пользуются: вот, например, Сто тысяч лет одиночества Станислава Курашева в «Опустошителе».
Как это выглядит в произведениях В. В. Лорченкова? Возьму в качестве примера рассказ «Не по лицу». Я увидела его в ноябре 2019, когда историк-наполеонист Соколов в Петербурге убил свою любовницу, расчленил её и выбросил в Мойку (но рассказ датируется 2010 годом в жж писателя):
— Не по лицу, не по лицу, не по лицу, — верещала она.
— Только не по лицу, не по лицу, только не, — завывала она.
— ТОЛЬКО НЕ ПО ЛИЦУ, — орала она на весь дом.
Я, удовлетворяя её просьбы, стал бить её по ногам и по корпусу. Она извивалась, а я входил в раж. А потом мой ручной хомячок впервые взбунтовался.
— У меня завтра ЭФИР! — крикнула она с ненавистью.
— Не смей трогать моё ЛИЦО! — заорала она и разрыдалась.
Обычно, когда читатели говорят о приёме, использованном в таком диалоге, они называют это «ваш „сказал он“». Но для этого есть специальный литературный термин — парцелляция.
-------------------------------------
Парцелляция — разбиение синтаксической конструкции в узле синтаксической связи.
-------------------------------------
Этакое расчленение текста.
Экспрессивность при парцелляции достигается за счёт коротких (быстрых) отрезков текста. А всё короткое и быстрое (те же междометия) — эмоциональное, энергичное и подвижное. В примере выше героиня бьётся в истерике — это максимально эмоциональный момент. Её избивают, она умоляет не трогать её — динамика действия.
Несмотря на то, что отрезки текста передают активность действия, весь фрагмент с парцелляцией вызывает ощущение того, что время замедлилось. Наше внимание сейчас направлено только на эту сцену. Парцелляция останавливает читателя, вовлекает его и вызывает некое недоумение. Парцелляцию легко запомнить — именно поэтому все помнят о монодиалогах В. В. Лорченкова.
Парцелляция помогает передать интонацию в письменной речи. Мы можем живо представить себе эту девушку, её надрывные крики и то, как ей страшно и больно. Она задыхается от крика, а в моменты разрывов предложений (можно предположить) — делает остановки.
2. Фигуры прибавления
Владимир Владимирович усложняет парцелляцию фигурами прибавления: эпаналепсисом, синонимией, анафорой.
-------------------------------------
Эпаналепсис — это красивое название повтора одного и того же слова в рамках одного периода.
-------------------------------------
Причём повторяющееся слово должно иметь лексическое значение — то есть это только самостоятельные части речи, но не служебные (частицы, союзы, предлоги).
Например, в «Бессарабском романе» парцелляция (уже без диалогов) вместе с эпаналепсисом ещё лучше помогает передать динамику действий в критической ситуации, когда Дедушка Первый уводит румын от детей в поле подсолнечника — и нагнетает ужас:
«Надев на голову вызывающе чёрную в море жёлтого подсолнечника шляпу, Дедушка Первый, и так и не сказав детям ни слова, испускает дичайший вопль, и бежит в сторону. Размахивает руками и подпрыгивает. А-а-а!!! А-а-а, ревёт Дедушка Первый так, что ему позавидовал бы даже зубр, которого увидел воевода Драгош Марамуреш, открывший Бессарабию во время охоты. А-а-а, орёт Дедушка Первый, и встревоженные солдаты, сбившись в кучу, несутся вслед за ним. А-а-а, орёт Дедушка Первый и, сам не понимая почему и зачем, уводит солдат от детей. А-а-а, кричит Дедушка Первый и ведёт солдат к своей погибели, после чего останутся сиротами трое детей, так что поступок его, в общем-то, с точки зрения высшей справедливости совершенно нелогичный. Орёт и кричит. Кричит от ненависти сам не знает, к чему, и кричит яростно, и солдаты несутся за ним по рыхлой земле, спотыкаясь и стреляя, а дети молча стоят в своем оазисе, спасённые, но навсегда ли? Дедушка Первый несётся по полю и кричит от обиды на Бога. Ноги опять, ноги снова путаются в корнях, вылезших кое-где на поверхность, и Дедушка первый материт эти корни, а ведь пройдёт всего несколько лет и он молиться на них станет. Спасут семью. Эти корни они с Бабушкой Первой сварят и скормят детям в первую очередь, когда будет голод, и случится это очень скоро. Бежит и кричит. Подсолнечники глядят ему вслед. Дети глядят ему вслед. Солдаты глядят ему вслед. Дедушка бежит и кричит, плача. Сапсан планирует. Сапсан спускается».
И особенно красиво получается тогда, когда парцелляция совмещена не просто с эпаналепсисом, а с повтором синонимов.
-------------------------------------
Синонимы — слова одной части речи или словосочетания с полным или частичным совпадением значения.
-------------------------------------
Вот монодиалог Лоринкова в «Самосвале», когда он злится на новиопов на вручении литературной премии:
— Если бы ты действительно знал, что такое творчество, чувак, — говорю я этому засранцу из какого-то журнала, название которого я, конечно, сразу забыл, — то знал бы, бля, что творчество — это не какая-то фигня, которую ты и твои бездарные авторы размазываете на сотни страниц вашего долбанного издания.
— Ты бы знал, что творчество — когда по-настоящему пишешь — это… Знаешь что? — спрашиваю я.
— Это огонь, — всхлипываю я, и зал замирает, все эти сотни четыре мудозвонов молчат, недоумённо глядя на меня.
— Это боль, — говорю я.
— Это скрежет зубовный, — плачу я.
— Это минута наслаждения, причём такого, какое даже секс не подарит, если, конечно, ты ещё помнишь, что такое секс, — смеюсь я.
— Это ноющая поясница, — потираю я спину.
— Это уставшая задница, по сравнению с которой даже седалище Молотова, бля, отдыхает, — ехидничаю я.
— Это концентрированное наслаждение, — пытаюсь втолковать я. — Это как героин, а принимать герыч 12 часов в сутки нельзя. Нет, не так. Это укол. Вот что такое творчество, конечно, творчество настоящее, когда пишешь… — размахиваю руками я.
— А не звиздишь о том, как надо писать, кто не умеет писать, а кто умеет и почему ты так, бля, считаешь, — зло смеюсь я.
— Творчество не может занимать много времени, потому что, как я уже говорил, — терпелив я, — это концентрированный миг. Это всё удовольствие за мгновения.
— И если делать это сутки напролет, — выдаю я.
— То ты просто будешь скучным нарком, который пихает в себя дозу каждый божий час, — продолжаю пусть неудачное, но наиболее точное сравнение я.
— И уже не помнит о том, зачем он это начал делать, — глаголю я.
— А начал он это потому, что получал Блаженство, — резюмирую я.
— Есть ещё один момент, — воздеваю руку с вилкой я.
— Который очень тонко прочувствовал Шекспир, — говорю я.
— Занимавшийся, по вашим меркам, — рычу я.
— Су-е-т-ой, — чеканю я.
— Потому что Шекспир, видите ли, бля, был скоморохом, сочинявшим занятные истории для быдла.
— И если бы быдлу не нравилось, как угождает им Шекспир, они не голосовали бы за него рублём, — морщусь я, поняв, что пропустил штамп.
— Ну или фунтом, или что они там платили?
— И где вы и где он, — спрашиваю я, — этот, бля, Шекспир?
Вот как проанализировала моя ученица, 11-классница Светлана, роль парцелляции и повторов в этом фрагменте «Самосвала»:
«…автор использует форму диалога, чтобы придать монологу динамичности и показать, что герой обращается к литературному обществу, но не ждёт от него ответа на свои высказывания. Он презирает и осуждает окружающих, называет их „бездарными авторами“.
Парцелляция помогает понять настроение героя: он говорит на эмоциях, находится на грани нервного срыва, с иронией и насмешкой относится к слушателям. Также множество глаголов-синонимов придают агрессивность и импульсивность тексту: „смеюсь”, „ехидничаю”, „чеканю”».
Как мы видим, задача парцелляции и повторов — придание эмоциональности, выразительности: Оксану до смерти избивает муж, Дедушка Первый спасает детей от расстрела, Лоринков кричит в ярости своему отражению в зеркале. Читатель прикован взглядом к тексту и волнуется за героев. Именно эти фрагменты лучше всего запоминаются.
В этом же фрагменте «Самосвала» некоторые реплики начинаются со слова «Это». Это тоже разновидность повтора, однако есть закономерность в его употреблении — он появляется в начале реплики. Такой повтор называется анафорой.
-------------------------------------
Анафора — повторение одного и того же слова в начале каждого периода.
-------------------------------------
В публицистике В. В. Лорченкова тоже встречается анафора. Например, в статье «Как Пелагея русская покорила Францию» о Полине Панасенко автор использует анафору «Роман о том…» (здесь приём помогает выделить главное — тезисы В. В. Лорченкова) или «Полина + глагол». Сюда же одновременно включён и синтаксический параллелизм — одинаковые по структуре предложения:
Полина отправляется искать…
Полина отправляется в 1991 год…
Полина едет во Францию…
Полина идёт в школу…
Полина попадет в 90-е…
Полина идет в «матернельчик» (от французской начальной школы, «матернель»)...
Полина хоронит…
Полина пишет об этом книгу и книга эта получает успех.
В этом случае анафора очень уместна, так как показывает жизненный путь Полины, который и привёл её к текущей точке — к этой книге.
Анафора выделяет главное и добавляет торжественности. Анафора придаёт ритмичности и облегчает чтение, усвоение и запоминание. Русские любят анафору, она встречается у всех великих писателей и поэтов, в частности, у Пушкина, Лермонтова, Фета, Гумилёва.
3. Каламбур
Каламбур, как и парцелляция и повторы, придаёт экспрессивности. Чаще всего В. В. Лорченков использует его не в художественных произведениях, а в публицистике, так как цель каламбура здесь — высмеивание пороков литчиновников и «деятелей культуры». Соответственно, добавляется вторая функция стилистики — оценочность.
-------------------------------------
Каламбур — многозначительная игра слов.
-------------------------------------
В. В. Лорченков создаёт каламбур при помощи контаминации, анноминации и эрратива.
-------------------------------------
Контаминация — возникновение нового выражения или формы путём объединения элементов двух выражений или форм, чем-нибудь сходных.
-------------------------------------
Например, крошка Жора по прозвищу Урушадза — отсылка к Георгию Урушадзе и роману Борхеса «Крошка Цахес, по прозванию Циннобер», персонаж которого выглядел не тем, кем являлся на самом деле.
Галя Мразефович (мразь + Юзефович), Чмолтан Чмолатова (чмо + Чулпан Хаматова), Куколдков (куколд + Сладков). В последнем примере мог быть кто угодно с фамилией на «-ков», но мы знаем о Сладкове достоверно из записи автора.
К контаминации прибегал В. В. Набоков в романе «Дар». Например, в начале произведения: красновыйные (красношеий + жестоковыйный), тупое лицо товара (тупое лицо + лицо товара).
-------------------------------------
Анноминация (парономазия) — сближение в тексте близкозвучных слов, однокорневых и разнокорневых.
-------------------------------------
Мне кажется, что можно отнести к анноминации прекрасное название статьи Кому la guerre, кому la mère, так как ему созвучна французская поговорка à la guerre comme à la guerre (на войне как на войне) + русская поговорка «кому война, а кому мать родна». Здесь происходит такая контанноминация, смешение двух приёмов (смешение по сходству + смешение по звучанию).
-------------------------------------
Эрратив — умышленное искажение слова, написание его с ошибкой.
-------------------------------------
Примеры: «из эсэнги», «из Фигары», «в аст-эксме», «Шеученку процитирует», «Залюжный». Из-за того что такие «ошибки» совершает образованный человек, создаётся комический эффект. Что высмеивает автор? То же, что высмеивали все русские писатели: несправедливость и безнаказанность «власть имеющих», непрофессионализм и бескультурье.
4. Вставные конструкции
Такие конструкции В. В. Лорченков использует чаще всего в публицистике, когда добавляет примечания в ходе повествования — здесь больше фигурирует оценочность, чем экспрессивность. Например, в этой записи из дневника В. В. Лорченкова использовано два вида вставных конструкций:
С тире: Это жалкое, ничтожное зрелище, и я говорю даже не о том, что эти люди вели себя недостойно — а они вели себя недостойно — а о нашем времени в целом.
Со скобками: И если он и умер от своей руки (мы не знаем точно), то уж точно он сделал это не из малодушия (малодушный человек покончил бы с собой еще в Италии, никакого лечения этой болезни не было).
Поэтому в пунктуации В. В. Лорченкова из-за вставных конструкций (и приложений) часто встречаются именно эти знаки препинания — тире и скобки.
Какие знаки препинания в каких случаях ставятся — чётко не регламентировано. Известно только, что тире может обособлять вставную конструкцию только в середине предложения.
Дневник изобилует вводными конструкциями, так как цель дневника — сохранить мысли автора, а при записывании мыслей новые «налипают», как снежный ком.
В «Диалоге „побеждённых“» в комментариях переводчика (В. В. Лорченкова) также встречаются вставные конструкции. Приведу комментарий 731 (стр. 238) издания 2023 года:
Всё-таки трудно судить людей за подобное поведение; очевидно, перед нами патологический садист, который наслаждается страданиями жертвы, и приязнь к нему заключённых вызвана не общим низким уровнем умственного развития людей — хотя переводчик согласен с тем, что в целом он низок — а тем, что от этого человека ЗАВИСЕЛИ их жизнь и смерть, то есть цитата прямо противоречит утверждениям Рёбате, который, кстати, не проявил себя героем на суде.
Таким образом, переводчик, совместно с Кусто и Рёбате, является автором (и героем) русской версии «Диалога», поскольку объясняет культурные особенности французов «периода между двух войн», переносит реалии в современный русский мир. Вставные конструкции здесь помогают дополнить изложение, разъяснить тезисы, добавить замечания В. В. Лорченкова, объяснить то, что может быть непонятно человеку другой культуры и другого времени.
В художественных произведениях В. В. Лорченкова также присутствуют вставные конструкции. Вот, например, первая глава «Самосвала»:
Я не раз потом задавался вопросом: как же она не поняла этой простейшей связи и не сделала из этих двух фактов, — евреи умничают, и я, её муж, Лоринков, умничаю — элементарнейший вывод.
Вставная конструкция здесь раскрывает образ Лоринкова — дерзкого и беспечного молодого журналиста, пренебрежительно относящегося к погибшей супруге.
5. Инверсия
В части 6 Дневника В. В. Лорченков написал:
… Писал про перевод — плохой — Ла Рошеля и привёл в качестве примера запись ноябрьскую о басконке.
…Интересно, кстати, что я, под влиянием французской речи, всё чаще ставлю прилагательное после существительного. «Запись ноябрьскую» вместо «ноябрьскую запись». После этого я говорю себе, что на корректуре исправлю, но, конечно, всегда ленюсь и так оно и остаётся. Русский язык гибче французского, можно и «запись ноябрьскую», но в таком случае это несёт уже чуть (пусть совсем чуть, но...) другой смысл. Надо следить за собой, ну или возвращаться к старому доброму синтаксису (а «не синтаксису, старому доброму»). Тогда уж — вспомнил запись, ноябрьскую, о басконке.
-------------------------------------
Инверсия — особый порядок в предложении.
-------------------------------------
Во французском языке чаще всего определение (прилагательное) стоит после главного слова (существительного): femme gentille — женщина милая. В русском языке всё наоборот: милая женщина. Это классическая структура согласованного словосочетания.
В «Диалоге „побеждённых“» также встречалась подобного рода инверсия, что логично, потому что авторы «Диалога» — французы. Переводчик как бы сливается с авторами и старается максимально сохранить образы Кусто и Рёбате. Но об этом — в другой статье.
И хотя пока В. В. Лорченков нечасто употребляет такие конструкции, но он работает с французской литературой и живёт во франкоговорящей среде, поэтому такие обороты оправданны, особенно как литературный приём.
-------------------------------------
Таким образом, парцелляция, повторы, параллелизмы, игра слов, уточнения и инверсия — некоторые (но далеко не все) стилистические приёмы, которые и делают произведения В. В. Лорченкова такими «витальными».
Определения — «Словарь актуальных терминов и понятий. Поэтика» под редакцией Н.Д. Тамарченко.