Светлячки: от нон - к конформизму

30 лет назад в мае 1993 года (27.5.1993) в России была отменена 121 статья Уголовного кодекса, —  тогда добровольные гомосексуальные отношения совершеннолетних людей перестали считаться преступлением. Таким образом, и описание подобных отношений перестало быть чем-то запретным. 

Что изменилось за эти 30 лет? Какой была и какой стала квир-литература на русском? 

 «Светлячки», —  таким образом мне хочется подчеркнуть мерцательный, не всегда очевидный характер Queerness в литературе. На мой взгляд, квир-литература, подобно светлячкам, начинает сиять только при особо благоприятных обстоятельствах. Она же страдает первой, как только общество начинает забывать о человечности. Зримость ЛГБТ это маркер того, в каком состоянии находится обществj, и, как следствие, наличие ЛГБТ-проблематики или ее отсутствие показывает состояние всей литературы, —  так можно понять, что можно, что нельзя, существуют ли табуированные темы.  

«Светлячки» как образ позаимствован из знаменитого эссе Пьера Паоло Пазолини, большого итальянского писателя, поэта, режиссера и открытого гомосексуала. Поэтическая метафора об исчезновении светлячков понадобилась этому автору в 1975 году для критики западного общества. В своем эссе Пазолини придумывает оригинальную хронологию: по его словам, было время, до того, как светлячки начали исчезать, затем началось исчезновение светлячков и, наконец, время потом, после, когда светлячки исчезнут, — что же будет тогда. 

Историю русскоязычной квир-литературы последних 30 лет тоже можно поделить на три этих этапа: 

—  вначале, в 1990-х, после распада СССР наступила полная свобода для квир-литературы.

—  в 2013-м году началось ее ограничение, —  тогда российские власти приняли закон о запрете на так называемую «пропаганду ЛГБТ» среди несовершеннолетних. 

—  а в декабре 2022 года режим Путина принял пакет законов о полном запрете на общественный разговор о людях из сообщества ЛГБТ+.

Упоминание квир-человека в кино, в книгах, сериалах в позитивном ключе теперь может считаться «пропаганда негетеросексуального образа жизни». Таким образом, светлячки русскоязычной квир-литературы рискуют превратиться в огромную редкость. 

И еще один риторический вопрос. Что рискует потерять русская литература из-за новых гомофобных законов? 

Ответ в двух словах: очень много. За последние 30 лет квир-литература на русском прошла огромный путь: от полной свободы к полной несвободе, и сейчас особенно важно понять, почему траектория получилась именно такой. Как случилось, что мы оказались сейчас именно в этой точке, именно с таким багажом? 

Сначала была полная свобода. Приведу цитату из книги, которая стала бестселлером и большим литературным событием сразу после распада Советского Союза и с появлением глобусе страны под названием «Российская Федерация». 

Роман «Это я —  Эдичка!» был написан в Нью-Йорке в 1976 году, позднее стал литературной сенсацией на Западе, а в России был впервые издан в 1991 году. В своем романе, похожем на автобиографию, Эдуард Лимонов описывает страдания эмигранта в США: Эдичка влюблен в свою жену Елену, но эта любовь не взаимна, и для него одним из способов обрести личную свободу и независимость становится секс с мужчинами.  

В начале 1990-х публикация романа «Это я —  Эдичка» произвела эффект разорвавшейся бомбы. Миллионы читателей в России вдруг получили доступ к прозе, которая откровенно описывает разнообразные сексуальные практики. За первые три года общий тираж романа превысил 600 тысяч экземпляров. Таковы официальные цифры, реальные же цифры продаж были, скорей всего, куда выше. В начале 1990-х я в учился на слависта в Сибири, и хорошо помню, что книгу Лимонова можно было купить едва ли не в любом газетном киоске. 

Нужно подчеркнуть, что это было нечто, прежде в русской словесности непредставимое. Эдуард Лимонов писал роман о мире как выражении любви, а читали его люди в памятью о ГУЛАГе, —  гомосексуальные отношения было принято описывать и воспринимать в категориях тюремных, как выражение насилия, подавления. Между тем, роман «Это я —  Эдичка» представлял мужчин как равных партнеров, а их секс был делом добровольным. 

Успех романа Лимонова сделал возможной одну из важных для литературы квир-инициатив. На скандальной книге сумел хорошо заработать Александр Шаталов, создатель первого в России частного издательства. Свое начинание он назвал «Глагол», —  и на протяжении десяти с лишним лет выпускал иностранную классику ЛГБТ-литературы. Именно благодаря издательству «Глагол» на русском заговорили Эдвард Форстер, Джеймс Болдуин, Эдмунд Уайт. Важные для мировой литературы авторы-геи не были единственными в портфолио, но по ним оценивали сам профиль издательства. Логично, что там же, в «Глаголе» были впервые изданы сочинения Евгения Харитонова, — советский писатель-авангардист открыто описывал свой гомосексуальный опыт еще в 60-70 годы XX века. 

Евгения Харитонова можно назвать сексуальным диссидентом. Книга этого советского автора вышла в 1993 году под названием «Слезы на цветах». Более полное издание сочинений Харитонова увидело свет в 2005-м —  сборник получил название «Под домашним арестом». В литературный оборот тексты покойного автора ввел Ярослав Могутин, молодой журналист, писатель и поэт, для которого гей-открытость стала и собственной эстетической программой. Могутин не только настаивал на литературной ценности Харитонова, —  он делал публичным и собственный гомосексуальный опыт. Это был первый открытый гей в российской журналистике. В середине 1990-х, после неудачной попытки заключить однополый брак в Москве, Могутин стал жертвой травли, —  на него открыли охоту российские спецслужбы. В 1995 году он уехал в Нью-Йорк и стал первым политическим мигрантом в истории новой России. Его можно назвать так же —  первым квир-беженцем. 

Переезд и новый заграничный опыт стали для Могутина поводом для нескольких книг поэзии и прозы. Названия говорят сами за себя: «Упражнения для языка», «Америка в моих штанах», «Роман с немцем». За поэтический сборник «Sверхчеловеческие Superтексты», вышедший в 2000-м году, Могутин получил в России престижную премию Андрея Белого и разнообразную прессу. Но нужно отметить, что квир-компонент в творчестве Могутина был воспринят в тогда как обстоятельство малоинтересное само себе, —  выражение неконвенциональной сексуальности казалось частью маргинального имиджа поэта. Могутина любили сравнивать с французским имморалистом Рембо. 

Показательная цитата из стихотворения Могутина «Жизнь, о которой всегда мечтал», написанного в Нью-Йорке в 1998 году:

Нетрудно заметить, что Ярослав Могутин писал замысловато, —  и в этом смысле запросто помещался в особый литературный раздел: это творчество не для всех. Однако оглядываясь назад сейчас, можно сказать, что главным его достижением стали не столько сами книги, сколько публичная фигура писателя нового типа, —  человека с одной стороны свободного в самовыражении, а с другой стороны, автора с отчетливым чувством преемственности. В поисках своей духовной семьи Могутин попытался соединить в себе две разные, прежде изолированные друг от друга традиции: с одной стороны, он учитывал опыты Евгения Харитонова и Эдуарда Лимонова, а с другой, —  равнялся на западных авторов-бунтарей, —  Аллена Гинзберга, Жана Жене и Уильяма Берроуза.

И в этом смысле, Могутин остался автором-одиночкой, явлением уникальным в русской литературе. Вынужденный уехать из России в 1990-х, он не создал своей школы, не вырастил последователей, учеников. Сейчас Ярослав Могутин успешен как фотохудожник, —  на Западе его литературные упражнения естественным образом отошли на второй план. 

Вплоть до недавнего времени в России было очевидно, что сочиняя тексты об ЛГБТ-людях, трудно рассчитывать на хорошие продажи. В 1990-2000 годах считалось, что книги о радужном сообществе могут быть интересны только самомУ радужному сообществу, —  у них не было поддержки со стороны конвенциональных критиков. Литературный истеблишмент новой России был готов воспринимать квир в лучшем случае как нечто демонстративно маргинальное, либо о нем попросту молчать. 

Показательна в этом смысле писательская судьба Евгении Дебрянской, первой открытой лесбиянки России, ЛГБТ-активистки и радикального политика. В 1994 году она написала цикл рассказов, в которых открыто размышляла о своей квир-идентичности. Книга «Учитесь плавать» вышла на бумаге в 1999-м, а в 2007 году была дополнена и переиздана под названием «Нежная агрессия паутины». 

Если судить сегодняшней меркой, то это проза, написанная с нерядовым умением и талантом, — она вполне могла бы стать литературным событием, но заслужила славу только в пределах ЛГБТ-сообщества, прежде всего среди лесбиянок. 

Может быть, причиной тому была нерядовая публичность Дебрянской, —  в 1990 году она стала соосновательницей «Ассоциации сексуальных меньшинств», а позднее была активисткой нескольких ЛГБТ-организаций. Таким образом литературные упражнения воспринимались как нечто дополнительное к общественной деятельности. Но можно так же предположить, что профессиональным читателям, критикам было удобно воспринимать нерядового автора именно таким образом. 

Между тем, сборник рассказов Дебрянской явно выводит себя из русской психологической прозы, и при этом выражает чувства и мысли с новой для России прямотой.

Из рассказа «Долгий путь к себе»: 

И Ярослав Могутин, и Евгения Дебрянская сделали скандал частью своего публичного имиджа, —  их самовыражение было подчеркнуто-сексуализированным. И это было довольно типичное для того времени выражение свободы личности. Россия на протяжении всего советского периода табуировала сексуальность. Авторы новой России торопились наверстать упущенное.

Российские 1990е были, безусловно, временем секса. Логично, что своеобразие квир-литературы то и дело сводили к описанию гомосексуальных практик. Это было либо нечто близкое к порнографии, либо сама порнография, —  тексты, созданные для того, чтобы помочь читателю в достижении оргазма. 

На первый взгляд, именно для этого, ради эрекции читателя, был написан роман «(Интро)миссия», —  он датируется второй половиной 1990-х, а описывает приключения солдата в советской армии 1980х годов. Этот текст публиковался в начале на бумаге, в одном из гей-журналов, а затем набрал новое качество популярности благодаря интернету. «(Интро)миссия» примерно на 80% состоит из сексуальных сцен. Рассказчик идет в армию, а там коллекционирует любовников. Роман можно назвать выражением гей-утопии, где нет гетеросексуальных мужчин, а есть недостаточно умелые геи. Приведу цитату из книги, которая объясняет, зачем автору понадобилось в романе так много секса. 

Автор романа —  Дмитрий Лычев, ЛГБТ-активист. В 1990е он выпускал журнал «1/10», предназначенный для геев, —  там же публиковал по главам и свой роман. Книга написана как автофикшен, описание личного опыта. Сексуальные сцены там довольно монотонны, герои-любовники похожи друг на друга, —  роман написан не очень изобретательно, а важен, на мой взгляд, самой фигурой автора. Герой книги не скрывает своей гомосексуальности, он лишен ложной стыдливости, и в этом смысле кажется гостем из будущего, который случайно попал в армейские казармы позднего СССР. Главного героя интересует только секс и в универсуме романа это логично: Дмитрий Лычев доказывает, что в тоталитарном обществе только тело принадлежит человеку безраздельно, только в телесных упражнениях человек несвободного общества может быть свободен. 

Это, разумеется, «гей-палп», неофициальное, неконвенциальное литературное творчество. Но роман можно читать и как своеобразную критику советского строя, а сейчас, после вторжения России на территорию Украины, важно, наверное, отметить, что это по сути антимилитаристский роман, —  главный герой хочет вырваться из армейского заключения, а саму армию описывает как театр абсурда, бессмысленную машину уничтожения. 

По имеющимся данным, Дмитрий Лычев уехал из России в конце 1990х. Позднее в качестве причины эмиграции он называл преследование российских спецслужб. 

Стоит подчеркнуть этот факт: уже в 1990е годы, когда Запад видел в России демократические перемены, квир-авторы испытывали на себе прессинг спецслужб, —  позднее их представитель, Владимир Путин стал президентом страны.  Таким образом, уже в конце 1990х ЛГБТ-люди своими жизнями, своей судьбой предсказывали то, что позднее случится со всей Россией. 

Дмитрий Лычев был популярным автором в гей-среде. Но его литературные упражнения не воспринимались культуртрегерами сколько-нибудь серьезно. Куда больше повезло книгам издательства Kolonna Publications, — оно появилось в 1997 году и просуществовало поразительно долго. Главный редактор «Колонны», Дмитрий Волчек объявил о прекращении издательской деятельности лишь в 2022 году, после начала войны в Украине, —  все книги издательства теперь выложены в интернет для бесплатного скачивания. 

Можно сказать, что Kolonna Publications подхватила инициативу издательства «Глагол» —  и можно сказать, что квир-опыт был сквозной линией для многих авторов «Колонны».  Показательно, что одной из первых стал сборник «Короткая лесбийская проза», —  благодаря этой книге в 1997 году впервые, в числе прочих заговорила на русском Кэти Акер, знаменитая квир-феминистка. Среди других важных для радужной литературы имен: Эрве Гибер, Моник Виттиг, Уильям Берроуз. Негетеросексуальный человек не был для «Колонны» центральной фигурой, но был, безусловно, фигурой важной. Ценно то, что в издательском портфеле Kolonna Publications было довольно много авторов из России, —  не будет большой натяжкой утверждение, что это издательство больше 20 лет занималось формированием особого литературного «квир-канона». 

Гей-проблематика заметна в книгах Вадима Калинина, она чрезвычайно важна для Александра ИльЯнена —  это авторы, книги которых вышли в «Колонне» среди первых. Позднее появлялись и другие имена, чье творчество заслуживает определения «квир». Эти книги и эти авторы более-менее регулярно становились поводом для рецензий, но бестселлеров фактически не было, —  «Колонна» выпускала специальные книги для специальных людей. С одной стороны это расширяло представления о возможностях литературы, а с другой —  служило самоограничением. В начале 2010-х годов, во время международной книжной ярмарки во Франкфурте-на-Майне я спрашивал у одного литературного агента, почему на русском так мало квир-прозы, —  на это я получил ответ, что в России есть «Колонна» и этого вполне достаточно.

Книги об ЛГБТ-людях считались явлением субкультурным даже тогда, когда на Западе квир становился фактом мейнстрима. 

В 1997 году в издательстве Kolonna Publications появилась так называемая «Тематическая серия». Ее составитель, поэт и публицист Дмитрий Кузьмин объяснял тогда, что «смысл серии —  в попытке объяснить как и чем гомосексуальность может быть интересна всем». 

Об этом он сообщал в предисловии к роману Дмитрия Бушуева «На кого похож Арлекин». Главный герой романа, 22-летний учитель описывает свою влюбленность в старшеклассника. Приведу отрывок, где описана их первая встреча: 

За романом «На кого похож Арлекин» закрепилась слава «гей-лолиты», —  и в этом был, помимо прочего умысел самого автора: Дмитрий Бушуев культивировал свою похожесть на Владимира Набокова, главного писателя русского Зарубежья. Героя романа зовут Андрей Найтов, —  и в этом можно усмотреть напоминание о романе Набокова «Истинная жизнь Себастьяна Найта». Ассоциации со знаменитой «Лолитой» вызывает не только главный конфликт, —  запретное чувство к подростку, но и некоторые композиционные элементы, —  выразительницей чуждого мира становится взрослая женщина, она же в романе внезапно погибает. 

Автор книги, Дмитрий Бушуев хотел разговаривать с литературой больших величин, но это, безусловно, порождение классического гей-романа: там осознание своей гомосексуальности, описание гей-среды, враждебность внешнего мира, стремление найти выход запретному чувству. «На кого похож Арлекин» выглядит выражением западного литературного квир-канона настолько, что кажется, порой, качественным переводом с какого-то иностранного языка. 

Роман Бушуева написан с умом, с чувством и талантом, но в России остался явлением, скорей, субкультурным. Предположу, что к адекватному восприятию таких текстов российский читатель еще не был готов. В частности, страдания литературного героя были восприняты как автобиография, а сам роман —  как документ. Попытка писателя зайти на территорию табу была воспринята как скандальное саморазоблачение, —  книга скорей напугала, нежели заинтересовала литературный истеблишмент. В редких критических отзывах того времени заметно желание оценивать роман, как «гей-палп», —  нечто с художественной точки зрения малоценное. Вполне возможно, так выражала себя пресловутая «квир-паника», —  беспокойство представителей доминирующего дискурса при встрече с чем-то, что они плохо понимают и не готовы понять. 

И замечание на полях: именно «квир-паника», «моральное беспокойство» не раз становилось предметом интереса для авторов, пишущих коммерческую жанровую прозу. Во второй половине 1990х Александра Маринина, популярный автор детективов, сделала гомосексуала одним из главных героев своего криминального романа «Стилист». Чуть позже беллетрист Борис Акунин посвятил очередной ретро-детектив гомосексуалам-аристократам дореволюционной России,—  роман Акунина «Коронация» тоже стал бестселлером. 

Массовый спрос на литературных геев тогда, конечно, был, но не было ни одного гей-романа, который стал бы безусловным лидером продаж. ЛГБТ-литература и на рубеже 2000-х годов оставалась лишь поводом для малых скандалов. 

«Литературная порнография», —  в 2002 году в таких выражениях обсуждали рассказ Евгения Кончаловского «Стань охапкой соломы». Там тоже описан гомосексуальный опыт несовершеннолетних. Этот рассказ, любопытный сам по себе, обозначил разрыв между критикой условно говоря «официальной», наделенной правом экспертизы, и запросом массового читателя. Рассказ Кончаловского оказался в числе лидеров литературного конкурса «Тенета» по результатам народного голосования, —  но он категорически не понравился кураторам литературного проекта, так называемым сетевым критикам. Стоит отметить, что в начале 2000х конкурс «Тенета» был важной инстанцией для новой русской литературы, он на протяжении нескольких лет объединял все крупнейшие литературные проекты в русскоязычном интернете. 

Получив в новой России право писать, о чем хочется, квир-авторы довольно долго не могли рассчитывать на интерес и понимание конвенциональных критиков. Страна считалась новой, но литературные иерархии и ориентиры остались, по существу, прежними. Неудивительно, что проговорить важное и попросту выговориться в письме квир-люди попытались вне традиционных вертикалей. Конец 1990х примечателен появлением целого ряда альтернативных площадок, где квир-сочинители могли рассчитывать на понимание. 

Уже упомянутый Дмитрий Кузьмин выпускал гей-альманах «Риск». Там, в частности, была опубликована повесть «Arboretum», еще одно каноническое произведение русской гей-прозы 1990х. Повесть о несчастливой гей-любви на родном русском написала украинская журналистка Марина Козлова. Альманах «Риск» вышел только четыре раза и прекратил свое существование. 

Долгожителем оказался «Остров», —  журнал о лесбиянках и для лесбиянок. Он более-менее регулярно выходил вплоть до 2014 года, —  почитать его можно было и на бумаге, и в интернете. Сейчас «Остров» воспринимается как путеводитель по лесбийской культуре. 

Журнал показывает и принципиальные отличие лесбийского творчества от литературных упражнений геев. Гомосексуальные мужчины, как правило, говорили о себе прозой, гомосексуальные женщины предпочитали поэзию. И если мужчины говорили, то женщины часто предпочитали петь. И эти особенности помогли лесбиянкам стать более-менее органичной частью массовой культуры.  И по сей день знамениты рок-певицы Светлана Сурганова и Диана Арбенина. Певица Земфира стала не только лесби-иконой, но и звездой русской рок-музыки, —  с конца 1990 и вплоть до последнего времени Земфира собирала в России стадионы. Феноменом поп-культуры стал творческий и личный дуэт Земфиры с Ренатой Литвиновой, популярной сценаристкой, актрисой и режиссером. Литвинова знаменита своей особой интонацией, —  ее сценарии и проза тоже напоминают белый стих. 

Звездой лесбийской поэтической контркультуры назвать Яшку Казанову. С начала 2000 годов поэтесса публикует стихи преимущественно в интернете. Примечательно, что несколько ее стихотворений были положены на музыку, —  стали песнями. Эту трансгрессию, типичный для лесби-лирики переход из стихотворной стихии в песенную оригинально выразила Наталья Воронцова-Юрьева, еще одна важная фигура русской квир-литературы, —  она публиковала свои тексты преимущественно в собственных блогах. 

У Натальи Воронцовой-Юрьевой есть рассказ под названием «Однажды Алла Пугачева сняла трубку и услышала мой голос». Он был опубликован в 2007 году. Лирическая героиня этого произведения сообщает, как мечтала показать свои песни Алле Пугачевой, примадонне российской эстрады и квир-иконе. Мечту рассказчице реализовать не удается, но зато она узнает, что сама имеет верную, искреннюю поклонницу, —  по имени «Танька».

Рассказ Воронцовой-Юрьевой был опубликован в 2007 году в сборнике «Либерти-лайф». И эта книга —  еще одно важное явление ЛГБТ-беллетристики. Во второй половине 2000х в Москве появилось издательство «Квир». Оно возникло благодаря интернет-платформе gay.ru, —  на тот момент главной интернет-площадке для негетеросексуальных людей. Эд Мишин, создатель сайта, вместе с литературоведом Владимиром Кирсановым начали издавать квир-антологии нового типа. По замыслу составителей, авторы этих сборников могли быть интересны широкой читательской аудитории. Символичен подзаголовок сборника «Либерти-лайф», —  свободная проза свободных людей. 

Первая антология гей-прозы вышла в 2006 году, а последняя —  в 2010-м. Это начинание едва ли было коммерчески успешным. Но в эволюции русской ЛГБТ-прозы книги издательства «Квир» сыграли очень важную роль, —  это была первая попытка доказать, что рассказы о негетеросексуальных людях могут стать мейнстримом. 

О том, что такой была осознанная издательская стратегия, я могу судить из собственного опыта. Именно издательство «Квир» опубликовало мой роман «Содом и умора», —  это, насколько знаю, первая и до сих пор единственная попытка рассказать о геях на языке массовой культуры. Свой роман с подзаголовком «кокетливая проза» я писал с оглядкой на ситкомы, западные ситуативные комедии. Книга неплохо продавалась, а в 2009 году была переведена на немецкий язык.

Нужно отметить, что издательство «Квир» осознавало себя не только как популяризатора ЛГБТ-литературы, но и как просветительскую инстанцию. Благодаря ему на новый уровень популярности вышел роман Геннадия Трифонова «Сетка», рассказывающий о гей-любви в тюрьме. 

Геннадий Трифонов написал этот роман в 1994 году. Это, в некотором роде, образцовый гей-роман, —  в нем есть все элементы, типичные для классической прозы негетеросексуальных людей: осознание своей гомосексуальности, каминг-аут, тайные любовные отношения, все более открытая манифестация своего права на любовь и понимание. 

При небольшом объеме роман «Сетка» очень уверенно, со знанием дела вводит читателя в мир российской тюрьмы. У этого знания —  довольно печальное объяснение. Геннадий Трифонов был диссидентом, противником советского режима, и на четыре года попал в тюрьму по гомофобной 121 статье. Позднее он работал грузчиком, писал литературоведческие статьи для журналов, преподавал славистику в США и Швеции, а затем вернулся в родной Санкт-Петербург. 

В романе «Сетка» Геннадий Трифонов описывает, каким было положение гомосексуалов, оказавшихся за решеткой, он рассказывает, как устроен быт российских заключенных. Эту книгу можно читать как пособие по советской и, наверное, постсоветской тюрьме, но главным для автора остается гомосексуальное чувство. 

В своем романе Геннадий Трифонов приходит к парадоксальному выводу, —  тюрьма может оказаться единственным местом для подлинной свободы чувств в обществе несвободном. В этом он следует за мировыми классиками гей-прозы, —  в первую очередь за Жаном Жене, но при этом «Сетка» выглядит и своеобразным продолжением советской тюремной прозы, и тут можно вспомнить «Крутой маршрут» Евгении Гинзбург и «Архипелаг ГУЛАГ» Александра Солженицына. 

В романе «Сетка» довольно удачно сошлись две литературные интенции —  западная и русская, но книга увидела свет лишь в середине 2000х. И это было время, когда виктимность гомосексуального человека, его положение жертвы казалось уже вчерашним днем. 

Первое десятилетие нового века стало для России началом нового гедонизма, —  режим Путина пока не вмешивался в частную жизнь своих граждан, а мировые цены на нефть и газ были настолько высоки, что в крупных российских городах можно было найти деньги на самые разные проекты, —  в том числе и на ЛГБТ+.

Магазин «Индиго», который специализировался на квир-культуре, располагался в Москве недалеко от здания Государственной Думы, российского парламента, журнал «Квир» по продажам в некоторые годы уступал лишь журналу «Плейбой». Во второй половине 2000х аббревиатура ЛГБТ стала явлением не столько культурным, сколько политическим — тогда, при поддержке западных квир-союзов попытались устроить прайды, —  марши достоинства негетеросексуальных людей. Так называемые «гей-парады» проходили со скандалами, —  о столкновениях традиционалистов с ЛГБТ-активистами много писала пресса. 

Став предметом публичных дебатов, ЛГБТ-комьюнити начало утрачивать режим изоляции. К концу 2000-х негетеросексуальные люди имели уже не только свободу, как в 1990-е, —  у радужного сообщества появилось понимание, чего оно хочет, к чему стремится, и какими словами это можно объяснить. На волне споров вокруг прайдов в негетеросексуальных людях наконец начали видеть некую социальную группу. Правда, общество еще не сформулировало статус-кво, оно не знало, как относиться к ЛГБТ-людям. 

Эти обсуждения причудливо сказались на квир-литературе, —  каким бы далеким от политики ни был негетеросексуальный автор, его творчество в любом случае приобретало характер общественного высказывания. Одним это помогало, а другим мешало. 

Политика, порой, затрудняла понимание квир-книги как события литературного. Во многом из-за этого в 2011 году тише нужного прошла премьера романа «Фланер», где квир-человек был главным действующим лицом. Сюжетно —  это описание скитаний некоего мужчины по Европе и Советскому Союзу в 30-40-е годы XX века. Гомоэротическая сцена —  уже в самом начале романа. 

Николай Кононов, поэт и писатель из Санкт-Петербурга, предложил в своем сочинении разговор не с актуальной общественной коньюнктурой, но диалог с вечностью. 

Главный герой романа «Фланер» похож на персонажа Марселя Пруста, а само повествование показывает блестящее знание мировой литературной классики. При этом автор предлагает оптику человеку-наблюдателя, персонажа, который не вполне принадлежит этому миру. Это чувство можно назвать типичным для ЛГБТ-человека. 

Однако квир-перспектива осталась вне внимания книжных критиков, —  может быть, они ее не увидели, а может быть, не захотели примешивать актуальную общественную коньюнктуру к разговору о романе, который судит мир в категориях универсальных. 

В начале 2010-х годов ярлык «гей-проза» все еще считался ограничением для писателя, а не указанием на один из ингредиентов авторской рецептуры. 

В начале 2010-х в России разговоры о квире стали не просто громкими, но и рискованными. К тому времени российские власти сформулировали свое отношение к ЛГБТ-сообществу. Тогда, после протестов российского среднего класса в связи с возвращением Путина в кресло президента, государственный корабль взял курс на консервативные ценности —  он искал поддержки у воображаемого «глубинного народа». 

Режим Путина начал чувствовать себя антагонистом Запада. В свою очередь, ЛГБТ-людей стали считать импортерами враждебной западной идеологии. В 2013 году в России была официально запрещена так называемая «пропаганда ЛГБТ». Власти наложили вето на квир-просвещение для несовершеннолетних. Детям и подросткам было запрещено рассказывать о существовании негетеросексуальных людей. Нарушителям грозил административный штраф. 

Закон был сформулирован настолько противоречиво, что фактически любая квир-книга могла быть признана незаконной. Так через 20 лет после декриминализации гомосексуальных отношений гомофобия вновь сделалась в России государственным стандартом. Вскоре квир-тексты в России начали не просто изымать из книжных магазинов. Их сжигали на кострах, —  в точности, как во времена национал-социализма в Германии. Время до исчезновения светлячков в России закончилось. 

У гомофобии государственной были, как ни удивительно, и свои позитивные следствия. Об этом - во второй части из цикла "Светлячки".