Тотальный русский коммунизм. Бердяев

Николай Александрович Бердяев родился в 1874 году в Киевской губернии Российской империи. Свою семью Бердяев в книге «Самопознание» описывает следующим образом.

Цитата: «Мои родители принадлежали к «светскому» обществу, а не просто к дворянскому обществу. В доме у нас говорили главным образом по-французски. Родители мои имели большие аристократические связи, особенно в первую половину жизни. <…> Со стороны отца я происходил из военной семьи. Все мои предки были генералы и георгиевские кавалеры. <…> Отец был кавалергардским офицером, но рано вышел в отставку, поселился в своем имении Обухове, на берегу Днепра, был одно время предводителем [киевского, прим. АМ] дворянства, в Турецкую войну опять поступил на военную службу, потом в течение 25 лет был председателем правления Земельного банка Юго-Западного края. <…> Мать моя была рожденная княжна Кудашева. <…> Наша семья, хотя и московского происхождения, принадлежала к аристократии Юго-Западного края, с очень западными влияниями, которые всегда были сильны в Киеве».

Бердяев происходит из аристократической семьи, занимавшей высокое положение в Киеве и Малороссии в целом. В то же время, это аристократия эпохи Просвещения, что сам Бердяев отдельно подчеркивает: «родители принадлежали к «светскому» обществу». То есть это не консервативная религиозная аристократия, а прогрессивное крыло, впитавшее установки Просвещения (представляющее собой продукт модернизации сверху).

Не приняв судьбу военного и, согласно собственным воспоминаниям, промучившись в кадетском корпусе, Бердяев в 1894 году поступает на естественный факультет Киевского университета, через год переходит на юридический факультет.

В первый год учебы в университете Бердяев вступает в марксистский кружок, в котором знакомится с будущим первым наркомом просвещения РСФСР Луначарским.

Цитата: «Это был 1894 год. Я почувствовал, что подымается в русской жизни что-то новое и что необходимо определить свое отношение к этому течению. Я сразу же начал много читать и очень быстро ориентироваться в марксистской литературе. <...> я вошел в общение с группой студентов, близких к марксизму. К этой группе принадлежал А. Луначарский. Тогда открылась эра бесконечных русских интеллигентских споров. Вспоминаю мое первое впечатление от соприкосновения с русским марксизмом».

Бердяев описывает марксизм как новое течение русской жизни и ставит его на пьедестал.

Цитата: «Марксизм обозначал совершенно новую формацию, он был кризисом русской интеллигенции. В конце 90 годов образовалось марксистское течение, которое стояло на гораздо более высоком культурном уровне, чем другие течения революционной интеллигенции. Это был тип, мало похожий на тот, из которого впоследствии вышел большевизм. Я стал критическим марксистом, и это дало мне возможность остаться идеалистом в философии. <…> В марксизме меня более всего пленил историософический размах, широта мировых перспектив».

Бердяев быстро становится одним из идейных лидеров киевских коммунистов.

Цитата: «Я начал читать лекции и доклады членам Киевского социал-демократического комитета, и меня считали идейным руководителем».

В 1897 году Бердяева арестовывают за участие в студенческой демонстрации, в 1898 году — за хранение и распространение нелегальной литературы, после чего отчисляют из университета.

Цитата: «В 1898 году я был арестован по первому в России большому социал-демократическому делу и исключен из университета».

В конечном итоге, Бердяева в 1900 году на два года ссылают в Вологду.

В марксистский период своей жизни Бердяев ведет бурную полемику с Луначарским, Богдановым и другими знаковыми фигурами русского большевизма. Во время своих поездок за границу встречается и подолгу дискутирует с Плехановым и другими марксистами, находившимися на тот момент в эмиграции (с Лениным жизнь Бердяева не сводила). Печатается в российской и немецкой марксистской прессе, вступает в переписку с Каутским. Разрабатывает собственную «идеалистическую теорию мессианства пролетариата». Предъявляет марксистское прочтение Канта (синтез марксизма и идеализма).

Бердяев сочетал идеализм с марксизмом, как формулу отрицания буржуазной энтропии.

Цитата: «Я был революционером и даже университет представлялся мне выражением буржуазного духа. <…> Отвращение к тому, что называется «буржуазностью», не только в социальном, но и в духовном смысле, всегда было моим двигателем».

Отрицая буржуазную энтропию, Бердяев отрицал и уходящий феодальный уклад. Он был устремлен в небуржуазное будущее.

Цитата: «Я рано почувствовал разрыв с дворянским обществом, из которого вышел, мне все в нем было не мило и слишком многое возмущало. Когда я поступил в университет, это у меня доходило до того, что я более всего любил общество евреев, так как имел, по крайней мере, гарантию, что они не дворяне и не родственники».

Отсюда погружение в марксизм, обещавшего небуржуазное будущее человечества.

В то же время, Бердяев прозорливо отмечал, что буржуазная энтропия может поглотить всё.

Цитата: «Социализм и коммунизм, христианство и православие также могут быть буржуазными».

И они стали буржуазными, отмечу я в качестве заметки на полях.

В начале ХХ века Бердяев постепенно отходит от марксизма на идеалистические позиции, но никогда не порывает с Марксом, ведя с ним внутренний диалог до конца жизни.

Цитата: «Я сознаю себя мыслителем аристократическим, признавшим правду социализма. Меня даже называли выразителем аристократизма социализма. <…> Маркса я считал гениальным человеком и считаю и сейчас. Я вполне принимал марксовскую критику капитализма. <…> У меня вытеснялась, но никогда не исчезала вполне толстовская и марксистская закваска. На всю жизнь у меня осталась особенная чувствительность к марксизму. Это осталось и доныне. Я марксизм хорошо знаю, потому что знаю его не только внешне, но и внутренне».

Отойдя от марксистских кружков, Бердяев вступает в либеральный «Союз освобождения» (ядро будущей партии кадетов), где сближается со Петром Струве и с Сергием Булгаковым. Но в итоге рвет с организацией, не выдержав ее буржуазности.

Цитата: «Из деятелей Союза освобождения вышли элементы, составившие потом главную основу кадетской партии. В кадетскую партию я не вошел, считая ее партией «буржуазной». Я продолжал считать себя социалистом. Я принимал участие в комитете Союза освобождения сначала в Киеве, потом в Петербурге, но особенно активной роли по своему настроению не играл и чувствовал страшную отчужденность от либерально-радикальной среды, большую отчужденность, чем от среды революционно-социалистической».

Покинув «Союз освобождения», Бердяев отдалятся от политики и сосредотачивается на философии. Февральскую революцию Бердяев встречает опустошенным и наполняется жизнью после Октября, который он так и не принял.

Цитата: «Самодержавная монархия не столько была свергнута, сколько разложилась и сама пала. <...> К моменту февральской революции я не чувствовал связи ни с какой группировкой. Когда разразилась революция, я чувствовал себя чужим и ненужным. Я испытал большое одиночество в февральской революции. Меня очень отталкивало, что представители революционной интеллигенции стремились сделать карьеру во Временном правительстве и легко превращались в сановников. Трансформация людей – одно из самых мучительных впечатлений моей жизни. <…> Многое отталкивало меня уже в февральской, свободолюбивой революции. Хуже всего я себя внутренне чувствовал в кошмарное лето 17 года. Я посещал многочисленные митинги того времени, не участвуя в них, всегда чувствовал себя на них несчастным и остро ощущал нарастание роковой силы большевизма. Я вполне сознавал, что революция не остановится на февральской стадии, не останется бескровной и свободолюбивой. Как это ни странно, но я себя внутренне лучше почувствовал в советский период, после октябрьского переворота, чем в лето и осень 17 года».

В октябре 1917 года Бердяев становится членом Совета Республики (предпарламента), выдвинувшись туда от общественных деятелей. В 1918 году — вице-председателем Всероссийского союза писателей. В 1919 году создает Вольную академию духовной культуры. В 1920 году Бердяев избирается профессором Московского университета.

Бердяев, согласно его собственным воспоминаниям, был признан молодой советской властью в качестве особо ценного члена общества и оказался в особо привилегированном положении.

Цитата: «Я оставался жить в нашей квартире с фамильной мебелью, с портретами на стенах моих предков, генералов в лентах, в звездах, с георгиевскими крестами. Мой кабинет и моя библиотека оставались нетронутыми, что имело для меня огромное значение. Хотя я относился довольно непримиримо к советской власти и не хотел с ней иметь никакого дела, но я имел охранные грамоты, охранявшие нашу квартиру и мою библиотеку. <…> Прежде чем был учрежден общий академический паек, который очень многие получили, был дан паек двенадцати наиболее известным писателям, которых в шутку называли бессмертными. Я был одним из этих двенадцати бессмертных».

Бурно живя в советской России, Бердяев не принимает большевиков.

Цитата: «Некоторое время я очень страдал, готов был даже солидаризоваться с генералами старой армии, что, вообще говоря, мне совершенно чуждо. После этого во мне произошел процесс большого углубления, я пережил события более духовно. И я сознал совершенную неизбежность прохождения России через опыт большевизма. Это момент внутренней судьбы русского народа, экзистенциальная ее диалектика. Возврата нет к тому, что было до большевистской революции, все реставрационные попытки бессильны и вредны, хотя бы то была реставрация принципов февральской революции. Возможно только движение вперед после пережитого катастрофического опыта, возможно лишь Aufhebung [снятием, прим. АМ] в гегелевском смысле. Но это углубление сознания не означало для меня примиренность с большевистской властью».

Бердяев резко критикует Ленина и большевиков в целом после Октябрьской революции. Чтобы не быть голословным, приведу одну из многочисленных цитат.

Цитата: «Ленин философски и культурно был реакционер, человек страшно отсталый, он не был даже на высоте диалектики Маркса, прошедшего через германский идеализм. Это оказалось роковым для характера русской революции – революция совершила настоящий погром высокой русской культуры. Интеллигенция совершила акт самоубийства. <...> Русская революция идеологически стала под знак нигилистического просвещения, материализма, утилитаризма, атеизма. «Чернышевский» совсем заслонил «Вл. Соловьева». Раскол, характерный для русской истории, раскол, нараставший весь XIX век, бездна, развернувшаяся между верхним утонченным культурным слоем и широкими кругами, народными и интеллигентскими, привели к тому, что русский культурный ренессанс провалился в эту раскрывшуюся бездну. Революция начала уничтожать этот культурный ренессанс и преследовать творцов культуры. Русская революция, социально передовая, была культурно реакционной, ее идеология была умственно отсталой».

Звучала критика Бердяева в адрес большевиков и с университетской кафедры.

Цитата: «В 20 году я был факультетом избран профессором Московского университета и в течение года читал лекции. На своих лекциях я свободно критиковал марксизм».

В конечном итоге, это приводит к его эмиграции. 29 сентября 1922 года на так называемом «философском пароходе» Бердяев покидает Россию. Сначала он оказывается в Берлине, а затем в 1924 году переезжает в Париж, где и проживет до конца своих дней.

Бердяев был одним из наиболее востребованных русских философов в эмиграции. Написал десятки работ. Альф Нюман, профессор теоретической философии Лундского университета и член Королевского гуманитарного научного общества Швеции, упорно, 7 лет подряд (с 1942 по 1948 год) выдвигал Бердяева на Нобелевскую премию по литературе (за философские тексты). В 1947 году Бердяев стал почетным доктором Кембриджского университета. Его жизнь вне России была творчески активна. Но именно годы в советской России, несмотря на всё неприятие большевиков, Бердяев называл самым ярким и духовно активным периодом своей жизни.

Цитата: «Годы, проведенные в советской России, в стихии коммунистической революции, давали мне чувство наибольшей остроты и напряженности жизни, наибольших контрастов. Я совсем не чувствовал подавленности. Я не был пассивен, как в катастрофе, разразившейся над Францией [оккупации Франции немцами, прим. АМ], я был духовно активен. Даже когда была введена обязательная трудовая повинность и пришлось чистить снег и ездить за город для физических работ, я совсем не чувствовал себя подавленным и несчастным, несмотря на то, что привык лишь к умственному труду и чувствовал физическую усталость. Я даже видел в этом правду, хотя и дурно осуществляемую. Одно время жизнь была полуголодная, но всякая еда казалась более вкусной, чем в годы обилия».

Во время Великой Отечественной войны Бердяев безоговорочно встал на сторону советской России. Проживая во Франции, Бердяев вступил в подпольную организацию «Союз русских патриотов», созданную под руководством Коммунистической партии Франции и бывшей частью французского сопротивления.

Цитата: «Вторжение немцев в русскую землю потрясло глубины моего существа. Моя Россия подверглась смертельной опасности, она могла быть расчленена и порабощена. Немцы заняли Украину и дошли до Кавказа. Поведение их в оккупированных частях России было зверское, они обращались с русскими как с низшей расой. Это слишком хорошо известно. Было время, когда можно было думать, что немцы победят. Я все время верил в непобедимость России. Но опасность для России переживалась очень мучительно. Естественно присущий мне патриотизм достиг предельного напряжения. Я чувствовал себя слитым с успехами Красной армии. Я делил людей на желающих победы России и желающих победы Германии. Со второй категорией людей я не соглашался встречаться, я считал их изменниками. В русской среде в Париже были элементы германофильские, которые ждали от Гитлера освобождения России от большевизма. Это вызывало во мне глубокое отвращение. Я всегда, еще со времени моей высылки из России в 1922 году, имел международную ориентацию советскую и всякую интервенцию считал преступной».

После победы «Союз русских патриотов» получил официальный статус и был переименован в «Союз советских патриотов». Бердяев остался членом организации и в 1946 году получил советское гражданство.

В 1948 году Бердяев умер за своим рабочим столом от разрыва сердца, работая над новой книгой.

Биография русского философа Николая Бердяева являет собой яркий пример неприятия русским человеком буржуазной фазы и стремление уклониться от нее. В данной публикации я не стремился раскрыть всю биографию Бердяева или, тем более, его философскую позицию. Моя цель — показать, как Бердяев соотносил Россию и коммунизм.

Бердяев изначально воспринял марксизм как русский марксизм, и сам стал русским марксистом. Отойдя же от марксистского движения, Бердяев не нашел ничего соразмерного ему и воспринял Великую Октябрьскую социалистическую революцию именно как русскую революцию.

Бердяев изначально принял советскую Россию как новую ипостась исторической России. В то же время, Бердяев не принимал власть большевиков, считая ее неизбежной катастрофой. Далее же, по мнению Бердяева, должен был последовать не шаг назад (не реставрация монархии или февральской республики), а шаг вперед, по Гегелю снимающий противоречие между различными историческими проявлениями России, то есть включающий все их в себя.

В этой связи, особенный интерес представляет написанная Бердяевым в 1937 году книга «Истоки и смысл русского коммунизма», в которой он осмысливает Октябрьскую революцию и советскую Россию как новую манифестацию исторической России.

Цитата: «Русский коммунизм трудно понять вследствие двойного его характера. С одной стороны он есть явление мировое и интернациональное, с другой стороны – явление русское и национальное. Особенно важно для западных людей понять национальные корни русского коммунизма, его детерминированность русской историей. Знание марксизма этому не поможет».

Бердяев адресует свою книгу западному читателю, стремясь объяснить ему, что СССР является новым выражением исторической России и потому не может быть понят только на «языке марксизма».

Объясняя иностранцам, как устроены русские, Бердяев вводит понятие интеллигенции и указывает на ее крайнюю внутреннюю религиозность и догматичность.

Цитата: «Интеллигенция скорее напоминала монашеский орден или религиозную секту со своей особой моралью, очень нетерпимой, со своим обязательным миросозерцанием <…> усвоение западных идей и учений русской интеллигенцией было в большинстве случаев догматическим. То, что на Западе было научной теорией, подлежащей критике, гипотезой или во всяком случае истиной относительной, частичной, не претендующей на всеобщность, у русских интеллигентов превращалось в догматику, во что-то вроде религиозного откровения. <…> усвоение западных идей и учений русской интеллигенцией было в большинстве случаев догматическим. То, что на Западе было научной теорией, подлежащей критике, гипотезой или во всяком случае истиной относительной, частичной, не претендующей на всеобщность, у русских интеллигентов превращалось в догматику, во что-то вроде религиозного откровения».

Бердяев пишет, что русская интеллигенция, усваивая западную мысль, превращает ее в догму. То есть обладает догматическим / сектантским / религиозным сознанием.

В этом же ключе Бердяев трактует русский марксизм.

Цитата: «Тоталитарно и догматически были восприняты и пережиты русской интеллигенцией сен-симонизм, фурьеризм, гегелианство, материализм, марксизм – марксизм в особенности. <…> Русская душа стремится к целостности, она не мирится с разделением всего по категориям, она стремится к Абсолютному и все хочет подчинить Абсолютному, и это религиозная в ней черта. Но она легко совершает смешение, принимает относительное за абсолютное, частное за универсальное, и тогда она впадает в идолопоклонство. Именно русской душе свойственно переключение религиозной энергии на нерелигиозные предметы, на относительную и частную сферу науки или социальной жизни. Этим очень многое объясняется».

Русский марксизм, по мнению Бердяева, являет собой прежде всего веру — новую религию, а не философскую мысль. Что является не сбоем, а проявлением русского бытия. «Этим очень многое объясняется».

Бердяев емко и весьма интересно описывает марксизм, выделяя в нем материалистическую и идеалистическую составляющие.

Материалистический марксизм: «Марксизм дает, конечно, очень большие основания истолковывать марксистскую доктрину как последовательную систему социологического детерминизма. Экономика определяет всю человеческую жизнь, от нее зависит не только все строение общества, но и вся идеология, вся духовная культура, религия, философия, мораль, искусство. Экономика есть базис, идеология есть надстройка. Существует неотвратимый объективный общественно-экономический процесс, которым все определяется. Форма производства и обмена есть как бы первородная жизнь, и от нее все остальное зависит. В человеке мыслит и творит не он сам, а социальный класс, к которому он принадлежит, он мыслит и творит как дворянин, крупный буржуа, мелкий буржуа или пролетарий. Человек не может освободиться от определяющей его экономики, он ее лишь отражает. Такова одна сторона марксизма».

Идеалистический марксизм: «Марксизм есть не только учение исторического или экономического материализма о полной зависимости человека от экономики, марксизм есть также учение об избавлении, о мессианском призвании пролетариата, о грядущем совершенном обществе, в котором человек не будет уже зависеть от экономики, о мощи и победе человека над иррациональными силами природы и общества. Душа марксизма тут, а не в экономическом детерминизме. Человек целиком детерминирован экономикой в капиталистическом обществе, это относится к прошлому. Определимость человека экономикой может быть истолкована как грех прошлого. Но в будущем может быть иначе, человек может быть освобожден от рабства. И активным субъектом, который освободит человека от рабства и создаст лучшую жизнь, является пролетариат. Ему приписываются мессианские свойства, на него переносятся свойства избранного народа Божьего, он новый Израиль. Это есть секуляризация древнееврейского мессианского сознания. Рычаг, которым можно будет перевернуть мир, найден. И тут материализм Маркса оборачивается крайним идеализмом».

Переходя к русскому коммунизму, Бердяев пишет о его изначальной раздельности на революционный и буржуазный.

Цитата: «Преимущественно для легальных марксистов, развитие капиталистической промышленности приобретало самодовлеющее значение и революционно-классовая сторона марксизма отходила на второй план. Таков был прежде всего П. Струве, представитель марксизма буржуазного».

Отмечу, что Струве перешел с марксистских позиций на чисто буржуазные, стал одним из лидеров кадетов, в гражданскую войну занял сторону белых. Если был марксизм имени Струве, то он стремительно растворился в буржуазности.

Бердяев констатирует противоречие между марксизмом, нуждающемся в пролетариате, и крестьянским характером России.

Цитата: «Русский марксизм, возникший в стране еще не индустриализированной, без развитого пролетариата, должен был раздираться моральным противоречием, которое давило на совесть многих русских социалистов. Как можно желать развития капитализма, приветствовать это развитие и вместе с тем считать капитализм злом и несправедливостью, с которой каждый социалист призван вести борьбу? Этот сложный диалектический вопрос создает моральный конфликт».

Данное противоречие снял Ленин, пишет Бердяев.

Цитата: «Мы увидим, что этот моральный конфликт будет разрешен лишь Лениным и большевиками. Именно марксист Ленин будет утверждать, что социализм может быть осуществлен в России помимо развития капитализма и до образования многочисленного рабочего класса».

Ленин и большевики в целом вписали марксизм в русскую революционную традицию. Еще точнее, нашли в марксизме способ выражения русской революционной традиции, — Стенька Разин нашел Маркса, подчеркивает Бердяев.

Цитата: «В этом крыле русского марксизма революционная воля преобладала над интеллектуальными теориями, над книжно-кабинетным истолкованием марксизма. Произошло незаметное соединение традиций революционного марксизма с традициями старой русской революционности, не желавшей допустить капиталистической стадии в развитии России, с Чернышевским, Бакуниным, Нечаевым, Ткачевым. На этот раз не Фурье, а Маркс был соединен со Стенькой Разиным. Марксисты-большевики оказались гораздо более в русской традиции, чем марксисты-меньшевики».

Сторонники канонического марксизма во главе с Плехановым оказались на обочине истории постольку, поскольку «при таком понимании марксизма приходилось рассчитывать сначала на буржуазную революцию, на развитие капитализма и потом уже совершать социалистическую революцию», пишет Бердяев.

Далее Бердяев развернуто указывает на целостность и религиозную тотальность русских революционеров.

Цитата: «Революционность есть тотальность, целостность в отношении ко всякому акту жизни. Революционер тот, кто в каждом совершаемом им акте относит его к целому, ко всему обществу, подчиняет его центральной и целостной идее. Для революционера нет раздельных сфер, он не допускает дробления, не допускает автономии мысли по отношению к действию и автономии действия по отношению к мысли. Революционер имеет интегральное миросозерцание, в котором теория и практика органически слиты. Тоталитарность во всем – основной признак революционного отношения к жизни. Критический марксизм мог иметь те же конечные идеалы, что и марксизм революционный, считающий себя ортодоксальным, но он признавал раздельные, автономные сферы, он не утверждал тотальность. Можно, например, было быть марксистом в сфере социальной и не быть материалистом, быть даже идеалистом. Можно было критиковать те или иные стороны марксистского миросозерцания. Марксизм переставал быть целостной, тоталитарной доктриной, он превращался в метод в социальном познании и социальной борьбе. Это противно тоталитарности революционного типа. Русские революционеры и в прошлом всегда были тотальны. Революция была для них религией и философией, а не только борьбой, связанной с социальной и политической стороной жизни. И должен был выработаться русский марксизм, соответствующий этому революционному типу и этому революционному тоталитарному инстинкту. Это – Ленин и большевики. Большевизм и определил себя единственным ортодоксальным, т. е. тоталитарным, интегральным марксизмом, не допускающим дробления марксистского миросозерцания и принятия лишь его отдельных частей».

В России победил тотальный русский марксизм. Не будь этой русской тотальности, не было бы и Великой Октябрьской социалистической революции, дает понять Бердяев.

Здесь я хочу задать вопрос, русский марксизм по Бердяеву был проявлением русского революционного духа. Но ведь при этом он был и марксизмом тоже, в который свято верили. Таким образом, следуя предложенной Бердяевым трактовке марксизма, мы можем предположить, что большевики совсем не попадали в «экономизм», в то же время тотально выражая мессианское призвание марксизма. Значит, большевики раскрывали идеалистический потенциал марксизма?

Возможно, Бердяев прав, когда пишет, что Маркс и Энгельс вряд ли приняли бы большевистский русский марксизм.

Цитата: «Марксизм «ортодоксальный», который делал из марксизма совершенно оригинальные по отношению России выводы, которые вряд ли могли быть приняты Марксом и Энгельсом».

С другой стороны, какими были бы Маркс и Энгельс в 1917 году и как бы изменил их Октябрь предполагать невозможно. Важно, что тем не менее, большевики, согласно предложенной Бердяевым логике, двинули вперед мировую историю, раскрывая потенциал идеалистического марксизма. Он не был расшифрован в Советском Союзе.

Ленин и его наследники по понятным причинам подчеркивали, что строго следуют марксистскому канону. Если бы большевики начали «на ходу» переосмысливать канон, то была бы потеряна тотальная религиозная вера в марксизм, как в нечто абсолютно цельное. А вместе с верой была потеряна революция. Более того, они и не могли его переосмыслить, так как действительно верили именно таким образом.

После революции, по мере оседания веры, за канон всё равно тотально держались, как за форму советского государства.

Но почему сегодня мы не можем поставить вопрос об идеалистическом марксизме?

Идеалистический мессианский марксизм лежит за рамкой не сыгравшей материалистической трактовки и за рамкой постмодерна, основы которого во многом были заложены неомарксистами и постмарксистами.

Говоря о соединении идеалистического марксизма с исторической Россией, мы вновь не можем не обратить внимание на то, что принятие марксизма было обусловлено устремлением России избежать буржуазный фазы. Бердяев пишет об этом прямо, цитирую еще раз.

Цитата: «Именно марксист Ленин будет утверждать, что социализм может быть осуществлен в России помимо развития капитализма и до образования многочисленного рабочего класса. <…> ортодоксальному, тоталитарному марксизму удалось совершить революцию, в которой Россия перескочила через стадию капиталистического развития, которое представлялось столь неизбежной первым русским марксистам. И это оказалось согласным с русскими традициями и инстинктами народа».

Ни одна другая коммунистическая революция не была приоритетно обусловлена стремлением избежать буржуазной фазы. Повсюду вне России марксизм сочетался с национально-освободительной борьбой. Но Россия не была колонией, Россия была одной из великих держав, пусть и переживающей тяжелый кризис накануне революции.

В буржуазную эпоху обоснованно утвердился лозунг «все империи распадаются». Имелся в виду распад империй как форм государственности традиционного общества, на смену которым приходят буржуазные национальные государства эпохи модерна. Этот лозунг оказался верен по отношению ко всем империям, кроме России. Российская империя при помощи марксизма перешла в новую фазу, снимая буржуазный этап (отрицая и включая его). Отсюда феномен национальных республик.

Марксизм как инструмент уклонения от буржуазной фазы путем ее «заочного» преодоления — это русское изобретение.

Марксизм как инструмент пересборки империи — это русское изобретение.

Затем империя распалась, обружуазившись. Не сработала главная марксистская ставка — пролетариат и обозначаемая им возможность коллективной идентичности, снимающей эгоистичного индивида.

Вернемся к Бердяеву.

Цитата: «Этот «ортодоксальный» марксизм, который в действительности был по-русски трансформированным марксизмом, воспринял прежде всего не детерминистическую, эволюционную, научную сторону марксизма, а его мессианскую, мифотворческую религиозную сторону, допускающую экзальтацию революционной воли, выдвигающую на первый план революционную борьбу пролетариата, руководимую организованным меньшинством, вдохновленным сознательной пролетарской идеей. Этот ортодоксальный, тоталитарный марксизм всегда требовал исповедания материалистической веры, но в нем были и сильные идеалистические элементы. Он показал, как велика власть идеи над человеческой жизнью, если она тотальна и соответствует инстинктам масс. В марксизме-большевизме пролетариат перестал быть эмпирической [объективно данной в опыте, прим. АМ] реальностью, ибо в качестве эмпирической реальности пролетариат был ничтожен, он был прежде всего идеей пролетариата, носителем же этой идеи может быть незначительное меньшинство. Если это незначительное меньшинство целиком одержимо титанической идеей пролетариата, если его революционная воля экзальтирована, если оно хорошо организовано и дисциплинировано, то оно может совершать чудеса, может преодолеть детерминизм социальной закономерности. И Ленин доказал на практике, что это возможно. Он совершал революцию во имя Маркса, но не по Марксу».

Бердяев описывает феноменологический марксизм, обусловленный «идеей пролетариата», а не его объективной данностью. Параллельно с Бердяевым феноменологический марксизма разрабатывал Антонио Грамши в своих «тюремных тетрадях». Но Бердяев не мог быть знаком с работами Грамши, впервые они были изданы только в 1947 году.

Формулу «он [Ленин] совершал революцию во имя Маркса, но не по Марксу» также утверждал Грамши в своих работах.

Идея пролетариата, с опорой на которую малая группа людей способна «совершать чудеса, может преодолеть детерминизм социальной закономерности», означает, что идея как таковая первична относительно объективной данности и творит объективную данность. Слово же «пролетариат» здесь явно стоит на втором месте.

Далее Бердяев красочно описывает сшивку русской и марксистской идеи.

Цитата: «В это время иллюзии революционного народничества были изжиты, миф о народе-крестьянстве пал. Народ не принял революционной интеллигенции. Нужен был новый революционный миф. И миф о народе был заменен мифом о пролетариате. Марксизм разложил понятие народа, как целостного организма, разложил на классы с противоположными интересами. Но в мифе о пролетариате по новому восстановился миф о русском народе. Произошло как бы отождествление русского народа с пролетариатом, русского мессианизма с пролетарским мессианизмом. Поднялась рабоче-крестьянская, советская Россия. В ней народ-крестьянство соединился с народом-пролетариатом вопреки всему тому, что говорил Маркс, который считал крестьянство мелкобуржуазным, реакционным классом. Ортодоксальный, тоталитарный марксизм запретил говорить о противоположности интересов пролетариата и крестьянства. На этом сорвался Троцкий, который хотел быть верен классическому марксизму. Крестьянство было объявлено революционным классом, хотя советскому правительству приходится с ним постоянно бороться, иногда очень жестоко. Ленин вернулся по новому к старой традиции русской революционной мысли. <…> Большевизм гораздо более традиционен, чем это принято думать, он согласен со своеобразием русского исторического процесса. Произошла руссификация и ориентализация марксизма».

Чем дальше заходит Бердяев в описании русского марксизма, тем более он становится именно русским в его интерпретации — новым проявлением русского духа.

Цитата: «Русская революция универсалистична по своим принципам, как и всякая большая революция, она совершалась под символикой интернационала, но она же и глубоко национальна и национализуется все более и более по своим результатам. Трудность суждений о коммунизме определяется именно его двойственным характером, русским и международным. Только в России могла произойти коммунистическая революция. Русский коммунизм должен представляться людям Запада коммунизмом азиатским. И вряд ли такого рода коммунистическая революция возможна в странах Западной Европы, там, конечно, все будет по-иному. Самый интернационализм русской коммунистической революции – чисто русский, национальный. Я склонен думать, что даже активное участие евреев в русском коммунизме очень характерно для России и для русского народа. Русский мессианизм родствен еврейскому мессианизму».

Бердяев пишет свою книгу для западного читателя и на языке высокомерной русофобии западного читателя. Думаю, это не только литературный прием. Долгие годы проживания на Западе в противопоставленности советской России не могли не сказаться на сознании автора.

Тем не менее, Бердяев последовательно настаивает на том, что русская коммунистическая революция была именно русской и не может быть повторена в Европе. И по факту оказывается прав — повтора не случилось.

Но в иных деталях Бердяев чувствует себя не так уверено. Фиксируя факт активной роли российских евреев в революции, Бердяев не дает внятного ответа на вопрос, как это стыкуется с русским характером революции. Ответ, на мой взгляд, лежит за рамкой этнической принадлежности человека. Первично, каким духом обусловлен человек — какая идея через него манифестируется. Взяв это за основу, можно согласиться с Бердяевым в том, что в случае еврейского фактора, имел место стык русского мессианства, еврейского мессианства и сшившей их универсальной марксистской идеи. При всей очевидности того, что чем дальше и победительнее шли большевики, тем в большей степени через них проявлялась русская идея. Иначе Россия бы их не приняла.

Бердяев описывает Ленина как концентрированное воплощение русского революционного и русского государственного духа.

Цитата: «Ленин был типически русский человек. В его характерном, выразительном лице было что-то русско-монгольское. В характере Ленина были типически русские черты и не специально интеллигенции, а русского народа: простота, цельность, грубоватость, нелюбовь к прикрасам и к риторике, практичность мысли, склонность к нигилистическому цинизму на моральной основе. По некоторым чертам своим он напоминает тот же русский тип, который нашел себе гениальное выражение в Л. Толстом, хотя он не обладал сложностью внутренней жизни Толстого. Ленин сделан из одного куска, он монолитен. Роль Ленина есть замечательная демонстрация роли личности в исторических событиях. Ленин потому мог стать вождем революции и реализовать свой давно выработанный план, что он не был типическим русским интеллигентом. В нем черты русского интеллигента-сектанта сочетались с чертами русских людей, собиравших и строивших русское государство. Он соединял в себе черты Чернышевского, Нечаева, Ткачева, Желябова с чертами великих князей московских, Петра Великого и русских государственных деятелей деспотического типа. В этом оригинальность его физиономии. Ленин был революционер-максималист и государственный человек. Он соединял в себе предельный максимализм революционной идеи, тоталитарного революционного миросозерцания с гибкостью и оппортунизмом в средствах борьбы, в практической политике. Только такие люди успевают и побеждают. Он соединял в себе простоту, прямоту и нигилистический аскетизм с хитростью, почти с коварством. В Ленине не было ничего от революционной богемы, которой он терпеть не мог. В этом он противоположен таким людям, как Троцкий или Мартов, лидер левого крыла меньшевиков.

<…> В 1918 году, когда России грозил хаос и анархия, в речах своих Ленин делает нечеловеческие усилия дисциплинировать русский народ и самих коммунистов. Он призывает к элементарным вещам, к труду, к дисциплине, к ответственности, к знанию и к учению, к положительному строительству, а не к одному разрушению, он громит революционное фразерство, обличает анархические наклонности, он совершает настоящие заклинания над бездной. И он остановил хаотический распад России, остановил деспотическим, тираническим путем. В этом есть черта сходства с Петром. Ленин проповедовал жестокую политику, но лично он не был жестоким человеком. <…> В философии, в искусстве, в духовной культуре Ленин был очень отсталый и элементарный человек, у него были вкусы и симпатии людей 60-х и 70-х годов прошлого века. Он соединял социальную революционность с духовной реакционностью».

Революционер, «заклинаниями над бездной», останавливающий распад России. Здесь нечего добавить.

Цитата: «Как это парадоксально ни звучит, но большевизм есть третье явление русской великодержавности, русского империализма, – первым явлением было московское царство, вторым явлением петровская империя. Большевизм – за сильное, централизованное государство. Произошло соединение воли к социальной правде с волей к государственному могуществу, и вторая воля оказалась сильнее. Большевизм вошел в русскую жизнь как в высшей степени милитаризованная сила. Но старое русское государство всегда было милитаризованным. Проблема власти была основной у Ленина и у всех следовавших за ними. Это отличало большевиков от всех других революционеров. И они создали полицейское государство, по способам управления очень похожее на старое русское государство. Но организовать власть, подчинить себе рабоче-крестьянские массы нельзя одной силой оружия, чистым насилием. Нужна целостная доктрина, целостное миросозерцание, нужны скрепляющие символы. В Московском царстве и в империи народ держался единством религиозных верований. Новая единая вера для народных масс должна быть выражена в элементарных символах. По-русски трансформированный марксизм оказался для этого вполне пригодным».

Бердяев прямым текстом пишет, что советская Россия — это именно Россия, нашедшая свое новое воплощение благодаря Ленину и большевикам. Данная мысль — стержневой посыл книги.

Цитата: «Русское коммунистическое государство есть единственный сейчас в мире тип тоталитарного государства, основанного на диктатуре миросозерцания, на ортодоксальной доктрине, обязательной для всего народа. Коммунизм в России принял форму крайнего этатизма [приоритет государства, государственное регулирование всех сфер жизни, прим. АМ], охватывающего железными тисками жизнь огромной страны, и это, к сожалению, вполне согласно со старыми традициями русской государственности. Старая русская автократическая монархия имела корни в религиозных верованиях народа, она себя сознавала и оправдывала как теократия, как священное царство. Новое русское коммунистическое государство тоже автократично и тоже имеет корни в верованиях народа, в новых верованиях рабоче-крестьянских масс, оно тоже сознает себя и оправдывает как священное царство, как обратную теократию. Старая русская монархия покоилась на ортодоксальном миросозерцании, требовало согласия с ним. Новое русское коммунистическое государство тоже покоится на ортодоксальном миросозерцании и требует еще с большей принудительностью согласия с ним. Священное царство всегда есть диктатура миросозерцания, всегда требует ортодоксии, всегда извергает еретиков. Тоталитарность, требование целостной веры как основы царства, соответствует глубоким религиозно-социальным инстинктам народа. Советское коммунистическое царство имеет большое сходство по своей духовной конструкции с московским православным царством. <…> Русский этатизм имел всегда обратной стороной русский анархизм. Коммунистическая революция воспользовалась в свое время анархическими инстинктами, но она пришла к крайнему этатизму, подавляющему всякое проявление русских анархических инстинктов».

Бердяев описывает глубинный код, в котором анархическая русская революция сбрасывает русское государство, чтобы учредить следующее русское государство. Анархизм переход в этатизм.

В этой связи возникает вопрос, что такое постсоветская Россия? Анархический процесс перестройки и 90х постепенно перерос и продолжает перерастать во всё более жесткую государственную форму. При этом буржуазное содержание не отменяется, оно таким образом утверждается в виде русского буржуазного государства.

Цитата: «Произошло изумительное в судьбе русского народа событие. Вместо Третьего Рима в России удалось осуществить Третий Интернационал, и на Третий Интернационал перешли многие черты Третьего Рима. Третий Интернационал есть тоже священное царство и оно тоже основано на ортодоксальной вере. На Западе очень плохо понимают, что Третий Интернационал есть не Интернационал, а русская национальная идея. Это есть трансформация русского мессианизма. <…> Произошло то, чего Маркс и западные марксисты не могли предвидеть, произошло как бы отождествление двух мессианизмов, мессианизма русского народа и мессианизма пролетариата. Русский рабоче-крестьянский народ есть пролетариат, и весь мировой пролетариат, от французов до китайцев, делается русским народом, единственным в мире народом. И это мессианское сознание, рабочее и пролетарское, сопровождается почти славянофильским отношением к Западу. Запад почти отождествляется с буржуазией и капитализмом».

Форма, воплощающая русскую национальную идею (русское мессианство), может меняться. Содержание — остается.

Третий Рим (последнее православное царство), удерживающий мир от падения в пропасть и дающий отпор антихристу в лице католического Запада.

Третий интернационал (советская Россия как основа коммунистического мира), удерживающий мир от падения в пропасть и дающий отпор антихристу в лице буржуазного Запада.

Консервативная буржуазная Россия, как последний оплот настоящей просвещенной Европы, удерживающая мир от падения в пропасть и дающая отпор антихристу в лице постмодернистского Запада.

Цитата: «Коммунистическая власть нередко проявляет большую гибкость в политике, она бывает очень оппортунистична в международной политике, идет на уступки в политике экономической, она готова дать некоторую свободу в искусстве и литературе. Коммунизм меняется, эволюционирует, он национализируется, делается более культурным, коммунистический быт обуржуазивается, и это обуржуазивание есть большая опасность не для коммунизма только, но и для русской идеи в мире».

Главной опасностью для коммунизма и для русской идеи Бердяев считает наползание буржуазной энтропии.

Заключительная глава книги «Истоки и смысл русского коммунизма» посвящена конфликту между советским коммунизмом и религией.

Советские коммунисты на раннем этапе (напомню, книга написана в 30е годы) бескомпромиссно атаковали религию потому, что сам коммунизм был их религией. Здесь нужно оговорить, что подобный процесс имеет место везде, где происходит переход от одной веры к другой. Так наступление эпохи Просвещения в Европе сопровождалось яростными нападками на христианство, без которого эпоха Просвещения была бы невозможна.

Описывая конфликт между коммунизмом и религией, Бердяев, на мой взгляд, косвенно указывает на переход от традиционного общества к модернистскому. Корни жертвенной готовности поставить общее над личным лежат в коллективной идентичности, безоговорочно признаваемой первостепенной. Модернизация же преодолевает приоритет коллективности, создавая индивида. Этот индивид и есть «неизбежный буржуа», как продукт модернизации. Предлагаю прочитать нижеприведенную цитату из Бердяева под этим углом.

Цитата: «Ненависть русских коммунистов к христианству заключает в себе противоречие, которого не в состоянии заметить те, чье сознание подавлено коммунистической доктриной. Лучший тип коммуниста, т. е. человека, целиком захваченного служением идее, способного на огромные жертвы и на бескорыстный энтузиазм, возможен только вследствие христианского воспитания человеческих душ, вследствие переработки натурального человека христианским духом. Результаты этого христианского влияния на человеческие души, чисто незримого и надземного, остаются и тогда, когда в своем сознании люди отказались от христианства и даже стали его врагами. Если допустить, что антирелигиозная пропаганда окончательно истребит следы христианства в душах русских людей, если она уничтожит всякое религиозное чувство, то осуществление коммунизма сделается невозможным, ибо никто не пожелает нести жертвы, никто не будет уже понимать жизни как служение сверхличной цели, и окончательно победит тип шкурника, думающего только о своих интересах. Этот последний тип и сейчас уже играет не малую роль и от него идет процесс обуржуазивания. Коммунизм по своей идее хотел бы осуществить не только справедливость, но и братство в человеческих отношениях, «коммунион» между людьми. Но наивно и смешно думать, что братство между людьми может быть осуществлено путем внешней принудительной социальной муштровки, путем привычки, как говорил Ленин. Для этого нужно действие глубинных духовных сил. Материалистический и атеистический коммунизм или обречен на неудачу и на гибель».

В заключении Бердяев, на мой взгляд, попадает мимо всего, призывая христиан Европы бороться против коммунизма и фашизма. И при этом еще раз отмечает «отсутствие буржуазности» как положительную черту советского коммунизма. То есть в совокупности Бердяев призывает европейскую буржуазию, инерционно идентифицирующую в качестве христианской, бороться с небуржуазным советским коммунизмом и пристегивает к нему фашизм. Откровенно слабое, спекулятивное окончание книги, содержащей в себе ряд глубоких посылов.

Также здесь весьма проблемна моральная позиция Бердяева. Развернуто доказывая, что СССР — новое и неизбежное проявление исторической России, Бердяев призывает европейских христиан бороться с советским коммунизмом, то есть бороться с исторической Россией. Бердяев примет советскую Россию только во время войны и после войны.

Вопрос соотношения исторической России и марксизма имеет решающее значение. Если русский марксизм был только марксизмом, пусть и весьма оригинальным, то сегодня у нас, помимо истории, нет предмета для разговора. Без пролетариата нет марксизма. Но если русский марксизм был еще и русским, то есть формой манифестации исторической России, значит, разговор может быть продолжен.

Продолжение следует.