Изобретая Колесо. Главы 7-8

Тайвин Ланнистер восседал на древнем троне, вырезанном из золота и чёрного дерева — реликвии былых времён. У Ланнистеров хватало подобных тронов, наследия их королевской крови, но этот всегда оставался его любимцем. Он принадлежал Герольду Великому, человеку, которым Тайвин всегда восхищался. Кресло идеально подходило под его телосложение, и он неизменно приказывал перенести его в Золотой Зал, когда держал двор в Утёсе Кастерли — что случалось нечасто в его бытность лордом.

Сегодня он с радостью спалил бы его дотла вместе со всеми богатствами Западных земель — лишь бы провести ещё мгновение со своей Джоанной.

Тайвин Ланнистер слыл мрачным человеком, тонким, как тетива, но твёрдым и острым, словно кремень. Высокий и гибкий, с ивовыми прядями светлых волос и жилистыми мускулистыми руками — и зияющей дырой в сердце.

Он закрыл глаза ладонью, откинувшись на спинку трона, и зарыдал. Слёзы просачивались сквозь изможденные пальцы, а рыдания эхом отражались от пустого зала.

При всей своей хитрости, усердии и могуществе, Тайвин Ланнистер оставался человеком. Он любил Джоанну глубже, чем многие — будь то простолюдины или лорды. Воспитанный суровым, колючим столпом из железа, он позволил лишь её рукам превратить себя во что-то более искреннее, более настоящее. Он развязал бы войну ради её защиты, вырезал бы каждого мужчину в Семи Королевствах и вымостил бы дорогу их черепами, чтобы её ноги не касались земли.

Тайвин рыдал.

Всё оказалось до абсурдного… отвратительно… всё оказалось вне его власти. Как и многие жёны и матери до неё, она отправилась на женскую войну и пала в битве. Его искривлённый, обезображенный новорождённый сын стал её убийцей — насмешка Семерых над всеми тщательными трудами и добросердечной любовью, когда-либо созданными или прочувствованными людьми.

Она родила три дня назад, и её чрево поразила хворь. Этим утром она умерла, пока его маленькие дети, — два сына и дочь, — рыдали над ней. Маленький Кэллум держал её руку ещё долгие часы после того, как остановилось сердце.

А Тайвин стоял с остекленевшим взглядом, зная, что Неведомый идёт за той, кого он истинно любил. Зная, что у него отнимают единственное, что ценнее его дома, не в силах заплакать, не в силах говорить, не в силах даже отомстить вору, укравшему её.

Он бы сбросил младенца с вершины Утёса, швырнул бы в океан, где волны разбили бы его о скалы. Он едва мог смотреть на малыша, Тириона, и вовсе не из-за его уродливой внешности, — плевать на неё, — а из-за той невыразимой ярости, что переполняла его. Из-за искушения стать убийцей родичей, убить мальчика и прервать это проклятье, что Семеро обрушили на него.

Но он не мог.

Нет, он не мог. Слишком слаб оказался — слишком слаб, чтобы стать убийце родственников ради Джоанны, чтобы прервать эту жуткую пародию, ставшую их младшим и последним общим ребёнком. Ведь Тирион был их дитя, каким бы ненавистным и жалким он ни был. В этом мальчике теплилась частичка Джоанны, и Тайвин страшился причинить боль тому, что осталось от его любви, куда сильнее, чем страшился порицаемого титула.

И потому убийца будет жить, и каждый раз, видя его ужасное лицо, Тайвин будет помнить, что оказался слишком слаб для мести. Что был слишком слаб, чтобы оплатить долг, который судьба в жестокой насмешке взвалила на его плечи.

И что его тело осталось без сердца.

Тайвин горько всхлипывал, глотая сопли. Слёзы капали с подбородка на камзол, пятная тонкий бархат, пока медленно и извилисто стекали на холодный каменный пол. Пустой зал с опустошённым лордом, заполненный холодным эхом бездонной скорби в ночи.

Тайвин не знал, сколько прорыдал — лишь вычурные украшения Золотого Зала составляли ему компанию в глубине ночи. Слёзы давно высохли, но рыдания всё ещё рвались из саднящего пересохшего горла. Лишь далёкий перестук маленьких шагов по полированному мрамору наконец отвлёк его от горя.

Свет в зале был тусклым — единственная жаровня у стены едва теплилась, но даже в таком освещении он различил длинные, вьющиеся волосы сына, отливающие золотом в свете огня.

— Отец… — голос Кэллума был сухим и хриплым, сорванным от долгого плача.

Тайвин вздрогнул, осознав, каким жалким, должно быть, выглядит. Подбородок и одежда в пятнах от засохших соплей и слёз, весь растрёпанный. Его собственный голос надломился и захрипел:

— Кэллум.

У него даже не нашлось сил отчитать мальчика за то, что не спит. Как он мог спать, если сам не находил покоя? Они оба потеряли сегодня Джоанну.

— Д-джейме скорбит с Серсеей…, а Тирион с кормилицами, — проговорил Кэллум. — Я… ты не против, если я буду скорбеть с тобой? Мне… больше не с кем теперь.

Тайвин посмотрел на сына — зелёные глаза блестели в свете огня, покрасневшие и опухшие от слёз. Такой маленький, безусловно умный, но всё же такой маленький. Слишком маленький, чтобы потерять мать. Мать, в которую он пошёл больше братьев и сестры. У Кэллума были её глаза, её подбородок, её нос… определённо её волосы.

Тайвин вздохнул — он ненавидел показывать слабость перед сыновьями. Это напоминало ему о Титосе, а чувства к отцу были слишком тёмными и сложными для этой и без того ужасной ночи.

— Иди сюда, — произнёс наконец Тайвин. Кэллум поспешно приблизился, остановившись в паре шагов от трона, где отец просидел уже много часов.

— Отец… — Кэллум выглядел ужасно, теперь, вблизи. Вероятно, не лучше самого Тайвина.

— Тише, — строго приказал Тайвин и, протянув обе руки, крепко обнял мальчика, усадив к себе на колени. Сын вскрикнул от неожиданности, но успокоился, когда Тайвин прижал его голову к своему плечу. Казалось, он понял, что делает отец, хотя всё ещё цепенел от шока, пока Тайвин похлопывал его по спине.

Возможно, Тайвин просто не умел утешать своих детей. Это бы его не удивило. И всё же этой ночью он чувствовал себя достаточно опустошённым, чтобы попытаться сделать то, что ему не свойственно.

— Вот так… скорбеть о великой утрате — не слабость, — проговорил он хриплым голосом, но слова были пустыми. Он бы не плакал так, даже потеряй всю армию в битве и окажись на плахе. Впрочем, то не было бы столь великой утратой. — Я буду скорбеть с тобой.

Тайвин почувствовал, как слёзы падают ему на плечо, и время словно замедлилось.

Долгое молчание, прерванное единственным хриплым шёпотом.

— Прости.

Даже десятилетия спустя Тайвин так и не понял, что имел в виду его третий сын и за что просил прощения.

Немногие могли назвать лорда Тайвина Ланнистера добрым человеком. Скорее наоборот — его жестокость и мрачность превратились в притчу во языцех по всему королевству, не в последнюю очередь благодаря тому, что он сам оплачивал менестрелей, дабы те пели «Рейны из Кастамере» в каждой таверне Семи Королевств. Песнь о том, как ты утопил целый благородный дом, определённо задаёт тебе фон, репутацию.

И всё же Илин принадлежал к тем немногим, у кого имелись причины думать иначе.

Он оскорбил короля и лишился за это языка. Немого калеку лорд Ланнистер принял в свой дом и сполна расплатился с долгом чести. Одного этого хватило бы, чтобы Илин служил Ланнистерам до самой смерти. Он не считал себя человеком чести, но нужно быть последней шавкой, чтобы ответить на такую доброту неверностью.

Впрочем, по прибытии в Утёс Кастерли круг его обязанностей сузился до предела. В замке хватало стражников, имелся капитан и мастер над оружием. Илин явно не желал довольствоваться должностью ниже своего статуса — как-никак, прежде он возглавлял стражу самого десницы короля. Вместо этого он прозябал без дела, проедая жалование Ланнистеров в приятных, но ничем не примечательных покоях. Разумеется, он поддерживал форму на тренировочном дворе, однако разум его медленно гнил от безделья. Люди не замечали его, словно пустое место, забывая, что он нем, а не глух.

Возможно, именно это гниение, или сопутствующая ему невыносимая скука, сделали его более сговорчивым, когда второй сын его лорда явился к нему в покои.

Илин в тот момент хандрил, мрачно разглядывая факелы Ланниспорта, мерцающие внизу под снежным покровом. Зима выдалась долгой, хотя Западные земли видели снег лишь изредка. Как и Простор, и в меньшей степени Железные острова, Запад защищал от худших зимних невзгод тёплый ветер, что во все сезоны дул с Закатного моря, принося с собой тёплые дожди и сильные шквалы.

Пока рыцарь созерцал Ланниспорт, раскинувшийся в тысяче футов внизу у подножия Утёса, в дверь вежливо постучали.

Илин машинально попытался сказать «войдите», но из безъязыкого рта вырвалось лишь хриплое шипение, отчего он скривился от злости. Порой ему казалось, что смерть от руки Эйриса стала бы лучшим исходом.

Он поднялся из-за стола, отошёл от окна и отворил дверь, обнаружив на пороге маленького лорда. Длинные светлые волосы мальчика были аккуратно заплетены в косу на затылке, и выглядел он сущим ребёнком, так что Илин не стал его прогонять, лишь безучастно уставился сверху вниз, пытаясь одним выражением лица передать вопрос «чего тебе надо?»

— Добрый вечер, сир Илин, — поздоровался мальчик с серьёзностью, на какую только способно юное дитя. — Позволите войти?

Илин помедлил, разглядывая мальчишку. С одной стороны, он терпеть не мог детей. С другой — этот ребёнок был сыном лорда Тайвина.

Вздохнув, он отступил от двери и жестом пригласил внутрь. Особой радости при этом не выказал, что наверняка отразилось на его лице.

— Благодарю, — кивнул мальчик, прикрывая за собой дверь. — У меня есть несколько вопросов и одно предложение, так что беседовать на пороге было бы неудобно.

Илин приподнял бровь, вернулся к своему креслу у окна и уселся, позволяя мальчишке говорить. Лордёнок, может, и раздражал, но хотя бы потрудился прийти и поговорить. Мало кто теперь утруждал себя беседами с немым калекой. Он махнул рукой, веля продолжать.

Мальчик кивнул:

— Для начала, я знаю, что вы служили капитаном стражи моего отца в Королевской Гавани. Я строю предположения, так что, может, будете кивать, если что-то входило в ваши обязанности капитана, и качать головой, если нет?

Илин молча уставился на мальчишку.

— Тогда большой палец вверх или вниз?

Илин поднял большой палец.

— Отлично, — мальчик достал лист бумаги и начал читать. — Насколько я понимаю, вы руководили большим отрядом стражников, поскольку, не считая Королевской Гвардии, стража Красного Замка подчиняется деснице. Верно?

Большой палец вверх. Под началом Илина служила почти сотня человек. Больше, если считать прачек, слуг и прочих.

— Хорошо, — мальчик сделал пометку на бумаге. — Полагаю, вы командовали не только стражей — столько людей нуждаются в дополнительном обеспечении.

Илин снова поднял палец. Теперь он даже начал получать удовольствие от расспросов — они напомнили ему, что когда-то, до королевской истерики, он действительно был важной персоной.

Мальчик сделал ещё одну пометку и продолжил:

— Так, и вы работали напрямую на моего отца?

Большой палец взметнулся вверх.

— А отец просил вас собирать сведения? То есть, докладывать, о чём говорят ваши подчинённые, что они слышали?

Пейн моргнул. Конечно, просил, но шпионаж в Красном Замке… им занимались все, однако признаваться в этом никто не спешил. Впрочем, перед сыном своего лорда можно и подтвердить — большой палец потянулся вверх.

— Превосходно! — в голосе мальчика зазвенело нетерпение, улыбка стала шире. — А вы использовали эти возможности, чтобы выуживать конкретные сведения… слухи по заданию отца?

Илин помедлил, слегка обеспокоенный настойчивостью расспросов, но медленно поднял палец. Ему стало любопытно, к чему клонит мальчишка. Впервые он встретил ребёнка, интересующегося подобными вещами.

— Проклятье, и отец позволил вам прозябать здесь? — мальчик покачал головой. — Пенсия, конечно, заслуженная, но оставить превосходного мастера над шпионами бездельничать в Утёсе Кастерли…

Илин заморгал и замахал руками. Какой ещё мастер над шпионами? Он был капитаном стражи! Это совершенно разные вещи!

Маленький лорд закатил зелёные глаза:

— Называйте себя как угодно, но у меня есть для вас предложение. Мне нужны уши, да и глаза тоже, но в основном уши за пределами Утёса. Я пока ребёнок, но нетерпеливый — хочу больше знать о Западных землях. У меня есть планы, но без достоверных сведений не понять, насколько они осуществимы, — мальчик почесал щёку. — Вы надёжный человек, с отличной квалификацией, и сейчас ничем не заняты. Почему бы не поработать на меня? Отец всё равно уже платит вам жалование.

Илин задумался. Предложение… ему понравилось. Пусть не столь почётная должность, как капитан стражи, но служба мастером над шпионами этого… пугающего ребёнка звучала неплохо. По крайней мере, это признание его способностей и власть, которой ему так не хватало в Утёсе.

Правда, оставалась одна проблема.

Илин указал на свой рот.

Мальчик моргнул:

— Э-э…, а вы умеете читать и писать?

Большой палец опустился вниз.

Мальчик нахмурился, и Илину почудилось, как в зелёных глазах заплясали огоньки.

— Если дело только в этом — это поправимо. Служите мне, и я научу вас грамоте.

Илин покосился на бумагу, которую держал мальчик. В свете факелов на ней виднелись аккуратные витиеватые значки, совершенно ему непонятные.

Рыцарь пожал плечами. Даже если это детская блажь — всё лучше, чем ничего.

Мальчик снова улыбнулся, увидев поднятый вверх палец:

— Отлично, начнём завтра на рассвете, на верхней площадке дозорной башни.

Сир Илин Пейн кивнул. Он придёт.

Младший сын короля Эйриса II Таргариена, Джехейрис Таргариен, умирает от яда в возрасте трёх лун. Король Эйрис приказывает обезглавить кормилицу, отвечавшую за безопасность мальчика. Под пытками король установил, что семья его любовницы, некой Холенны Лоэнн, составила заговор с целью убийства ребёнка. Дом Лоэннов подвергся пыткам до смерти и ныне угас. После погребальных обрядов король Эйрис отказывается от пищи и питья, объявив пост в память о сыне. Также лорд Рональд Коннингтон из Грифоньего Гнезда обрёл наследника, Роннета Коннингтона, которого родила его супруга Молла Коннингтон.

Резное кресло с высокой спинкой и бархатными подушками не давало телу затечь после долгих часов приёма просителей. Киван слушал мелочные споры, до которых ему не было дела, и обвинения в преступлениях, на расследование которых не хватало времени. Большинство приговоров выносилось не ради справедливости, а из соображений пользы для края.

Прагматизм правил Западными землями.

Кивану это не слишком подходило; впрочем, это и не входило в его обязанности. Его задачей было сидеть здесь, пока брат правит королевством, и следить, чтобы Западные земли не развалились. Задача, к несчастью, требовала немалых усилий.

До изнеможения утомляло… сколько земельных споров, уголовных дел и мелких склок приходилось разрешать знатному лорду за день. Каждое утро, кроме воскресений, Киван поднимался ещё затемно, облачался во все регалии двора — пышные одежды и драгоценности, — и отправлялся восседать в своём удобном кресле, установленном чуть правее и впереди пустующего трона Тайвина. Затем шесть часов он вёл приём просителей, которые обычно выстраивались в очередь ещё накануне у Пасти Льва. К тому времени, как они добирались до Золотого Зала, где вершили суд Ланнистеры, все изрядно уставали — ведь приходилось одолеть почти восемьсот ступеней и две мили коридоров от входа в Утёс Кастерли.

Большинство прошений касались простых вещей. Чаще всего обвиняли в воровстве или спорили о земле. В первом случае Киван поручал дело кому-нибудь из воинов Ланнистеров (если ссорились простолюдины) или рыцарей (если замешан лорд). Те отправлялись расследовать обвинения, тратя столько времени, сколько считали нужным для справедливого решения. Большинство воров лишались правого мизинца, на том всё и заканчивалось. Земельные споры требовали больше усилий. Претензии записывались, затем Киван с мейстером Эомундом сверялись с историческими картами, определяли, где проходит граница, и отправляли человека Ланнистеров сообщить решение спорщикам.

Киван подозревал, что дом Ланнистеров рассматривал больше земельных споров, чем любой другой дом Семи Королевств. Всё из-за обширных территорий Западных земель, особенно на Северном побережье и в Горах, где большинство простолюдинов были йоменами — свободными землевладельцами, которые обрабатывали собственные наделы, а не земли лорда. Формально земля принадлежала дому Ланнистеров, но на практике в более суровых и бесплодных областях она дробилась на тысячи мелких семейных ферм и участков, каждый со своими границами и конфликтами между соседями. Киван, как и множество поколений Ланнистеров до него, считал, что лучше было бы управлять ими напрямую, но большинство хозяйств находились в таких отдалённых и неприветливых местах, что существующая система казалась наилучшей из возможных.

Помимо нескончаемого потока дел о воровстве и земельных споров, в суд Ланнистеров приносили и другие прошения. Киван разбирал всевозможные торговые конфликты купцов из Ланниспорта, а порой и дела насильников, убийц, разбойников и прочих гнусных преступников, которых почти всегда отправляли на Стену. Случались и апелляции от лордов Западных земель, но реже. В основном они касались юрисдикционных и территориальных споров между домом Кейсов и домом Престеров за земли полуострова Львиный Язык. Старая песня — эти два дома вели свой танец ещё со времён основания дома Кейсов в дни Красного Кракена.

Так или иначе, после шести часов суда он удалялся в свои покои на обед.

Как раз подошло время.

— Лайом, — Киван подозвал одного из воинов. — Проводи этого человека обратно в… Вулфстон, верно?

— Да, милорд, — крестьянин торопливо кивнул. — К югу от Олекова Камня.

«Это в бывших землях Рейнов, прекрасно»

— Сопроводи его в Вулфстон и разберись с этим делом о краже скота.

— Слушаюсь, сир Киван, — воин отсалютовал и кивнул крестьянину, направляясь к выходу. Киван поспешно махнул рукой, чтобы закрыли двери прежде, чем войдёт следующий проситель.

— Трубите, — Киван кивнул одному из стражников, тот немедленно подал сигнал об окончании приёма. Простолюдины, ожидавшие аудиенции, вернутся в Ланниспорт и попытают счастья завтра, а знатных гостей или их представителей разместят на нижних уровнях Утёса, где хватило бы спален для размещения целой армии, если понадобится.

Киван улыбнулся, наконец поднявшись с удобного кресла. Потянулся, размял бёдра, покрутил руками, разминая суставы, и направился к задней двери роскошного зала. Миновав коридоры Утёса, он поднялся по множеству ступеней и вышел на Нижний Балкон, высеченный в скале над Закатным морем. Здесь он обычно обедал — иногда с женой, иногда с детьми Тайвина, смотря кто был свободен.

Сегодня, похоже, второй случай. Жаль, он любил обедать наедине с Дорной, но ей не нравилось подниматься в Утёс из Ланниспорта.

— Здравствуй, Кэллум, — племянник как раз макал нарезанный хлеб в оливковое масло с рассыпанными по нему специями — его обычный обед. Сам Киван предпочитал более сытную пищу и быстро велел повару подать солёную свинину с маслом и два печёных картофеля, политых сыром.

— Добрый день, дядя. Надеюсь, утренний суд не слишком вас утомил? — поприветствовал его ребёнок, когда Киван сел рядом.

— Было немного скучно, — признался Киван.

Ему нравился парнишка. Словно его самого скрестили с Тайвином — мальчик умён и способен, но всё же второй сын, немного затенённый старшим братом. Впрочем, лишь отчасти — никто не считал мальчика глупым, просто его старший брат стал любимцем Утёса Кастерли, показав небывалый для своих лет талант к воинскому делу. Джейме быстро прославился среди рыцарей и слуг Утёса своим мастерством на тренировочном дворе, в то время как юный Кэллум проводил большую часть времени в кабинете, который выстроил на вершине сторожевой башни. Впрочем, Тайвин часто справлялся о нём в письмах, хотя и знал, что мальчик сам переписывается с отцом.

— Жаль, я думал, вершить суд довольно интересно, — Кэллум нахмурился, макая очередной кусок хлеба в масло. — Полагаю, отсутствие чёткой правовой системы вынуждает вас отвечать на слишком много вопросов ниже вашего… то есть, недостойных вашего внимания.

— Что ж, существует королевский закон, — отозвался Киван, но тут же склонил голову набок. — Я думал, ты об этом знаешь.

— Конечно, я знаю о королевском законе, но это не настоящая система права. Нет механизмов исполнения, нет структур для разрешения гражданских или договорных споров. Всего лишь мешанина уголовных норм и предписаний, накопленных поколениями Таргариенов без какой-либо конечной цели или общей концепции, — Кэллум откусил хлеб, прожевал и проглотил. — В наших Семи Королевствах слишком много подобного: уйма неформальных договорённостей, но катастрофически не хватает настоящих законов. Да и механизмов управления тоже, — проворчал мальчик.

— Механизмов управления, говоришь? — переспросил Киван.

— М-м-м! — Кэллум кивнул, проглатывая очередной кусок хлеба. — Например, как бейлифы, которых дорнийцы используют для сбора налогов вместо вооружённых людей. Существует множество государственных должностей, которые следует доверить образованным людям, чтобы лорды могли заниматься более важными делами. Я как раз пишу об этом трактат.

— Трактат? — любопытство Кивана пробудилось. — При помощи мейстера Эомунда, полагаю?

— Да, хотя большинство идей — мои собственные, — кивнул Кэллум. — Взять хотя бы вашу нынешнюю должность. По сути, вы исполняете обязанности лорда, пока отец в Королевской Гавани, но титул у вас всего лишь «сир». Вместо этого должна существовать официальная позиция, чётко определяющая, кто имеет право действовать от имени лорда в его отсутствие, — Кэллум взмахнул куском хлеба. — Тогда, если отцу придётся отлучиться ненадолго, не назначив преемника, всем будет ясно, кто главный. К тому же, у нас, Ланнистеров, слишком много земель, чтобы управлять ими так, как мы это делаем сейчас. Нам нужна возможность делегировать обязанности по управлению, не создавая новых благородных домов.

Киван моргнул, осмысливая услышанное. Он долго раскладывал по полочкам слова племянника — настолько долго, что успели принести еду, к которой он даже не притронулся.

— И как же ты предлагаешь это устроить? — наконец спросил он, тщательно обдумав каждое слово мальчика.

— А вот это было бы спойлером к моему трактату, но раз уж вы настаиваете… — Кэллум хихикнул. — Я предлагаю создать должность «лорда-темпора», от слова «временный». Человек с подходящим образованием и положением получал бы эту должность на пять лет, в течение которых имел бы власть лорда на вверенной территории, но без права передавать земли своей семье. Таким образом, дом Ланнистеров сохранит контроль над обширными владениями, которые приобрели наши предки… и особенно мой отец.

Киван усмехнулся — да, владения Ланнистеров увеличились почти на треть, когда Тайвин решил не назначать новых лордов в Кастамере и Тарбек-Холле.

— Значит, быть ненастоящим лордом несколько лет? Зачем кому-то соглашаться на это?

— Зачем? По двум основным причинам. Во-первых, потому что такой человек, вероятно, домашний или рыцарь-землевладелец, мейстер или, возможно, особо полезный купец, а не лорд. Во-вторых, потому что даже за пять лет лордства можно неплохо разбогатеть, и это богатство достанется детям, даже если земли — нет, — Кэллум улыбнулся. — Лучшим выбором были бы члены семьи, такие как вы или я, дядя. Отец мог бы назначить вас лордом-темпором Кастамере, вы бы правили несколько лет, улучшили эти земли, а потом ушли бы с должности богаче, чем прежде.

Киван почесал подбородок. Да, весьма умно придумано — вся власть остаётся в руках сюзерена, но при этом сохраняются преимущества местного лорда. Он бы не отказался от такой должности, хотя бы ради накопления богатства для будущих детей.

— Расскажи мне больше об этой должности, — с энтузиазмом попросил Киван. — Как думаешь, твой отец одобрит?

— Думаю, одобрит, если правильно преподнести, — жизнерадостно ответил Кэллум. — Что касается должности, полагаю, будет лучше, если ни один лорд-темпор не будет назначен дважды в один и тот же регион, по крайней мере, в течение десяти лет подряд. Чтобы избежать конфликтов с наследованием и возможных мятежей…

Мейстеры разослали белых воронов, возвещающих приход весны в Семи Королевствах после трёхлетней зимы. По всему Вестеросу проходят празднования, поскольку относительно мягкая зима не принесла ни голода, ни серьёзного ущерба. Даже Север избежал значительных людских потерь, несмотря на долгую зиму. Король Эйрис II совершил путь покаяния от Красного Замка до Великой Септы Бейлора после нескольких месяцев поста. Он поклялся никогда более не брать любовниц и всегда хранить верность своей жене, королеве Рейле. Верховный Септон отпраздновал это обновление священных брачных уз перед ликом Семерых.