Лесная тайна
— Ну что ты раскричался? Вот же неугомонный! Как только солнышко встает — сразу в крик. Мал поползень, а горласт.
— Ладно, ладно, не обижайся, и тебя с добрым утром.
Миновала ночь, и я обхожу свои владения, смотрю, что и как. Порядок всегда должен быть, лес – он ведь как дом, все в нем душу имеет – и деревце, и цветок, и травиночка. Для того я здесь и поставлен с давних времен: беречь, присматривать, помогать, а коль нужда – то и защитить.
Ежели лихой человек в лес придет с мыслями недобрыми, то собью с дороги, запутаю и отправлю к другу своему – Болотнику, он любит таких по трясине гонять всю ночь, комарами воспитывать, только и слыхать, как ойкают, бедолаги.
А уж под утро, как хозяин болотный натешится, то обратно в лес отпускает, а там и я дорожку покажу, чтобы шел отсель и не вертался боле. Добрых же людей не трогаю. Грибников, грешен, пугаю иногда, но не со зла, просто натура у меня такая, скучно бывает, вот и развлекаюсь по-стариковски. Ну а детишек – тех мы всем лесом оберегаем: они ж малые еще да неразумные, смотришь на них – сердце радуется, пусть поиграют, здесь их души добром и любовью ко всему живому наполняются.
По вечерам, как солнышко заходит, собираемся мы на полянке тайной лесной поговорить о новостях земных, о делишках наших. Кто мы? Знамо кто – духи лесные да полевые, болотные да небесные. Я, Леший, да Болотник с Водяным, Полевик иногда в гости заходит. Бывает, берегини навещают. Много нас, с давних пор мы рядом с людьми живем, разное повидали, многое знаем и помним. Многое помним...
Очень многое.
И ежели ты, мил человек, придешь в лес мой с открытым сердцем и с помыслами чистыми, да захочешь узнать самую главную тайну, которую я храню, просто стань возле деревца, распахни душу свою и откроется тебе дорога. Поведу тебя по тропинке неприметной мимо старого дуба, через полянку цветущую прямо к сосенкам. И коль ты внимателен будешь, то увидишь – сосенки те смолою без малого до земли покрыты.
Скрипом дерева привлеку внимание твое, повернешь ты направо, сделаешь шагов несколько и остановишься на краю овражка небольшого. И удивишься – весь лес звуками полнится: сороки трещат, шелестят муравьишки, натужно гудят шмели и барабанят дятлы, а здесь – тишина. В овражке том ни одна травиночка не шелохнется, ни одна букашка махонькая не пробежит.
Присядешь, вниз посмотришь, а тут я знак подам – блеснет под ногами что-то, ты листву раздвинешь и возьмешь петлицу потускневшую с двумя зелеными треугольниками. А рядышком гильзу заметишь от оружия иноземного. Тогда задумаешься ты, сильно задумаешься. Послушаешь тишину лесную. Еще раз на сосенки посмотришь внимательно и поймешь, что не живица это пахучая, а слезы леса, мои слезы, это плач наш, в смоле застывший. Да, мил человек, это воспоминания, которые я храню уже много лет и которые только что открыл тебе.
Закрой глаза и вспомни вместе со мной…
Была большая и страшная война. В ту пору лето жарким выдалось, поля уродили знатно, сады скрипели от яблок и груш, а мой лес был полон грибов да ягод. Но некому их было собирать, не заходили грибники, не забегали детишки малые. Только солдаты в гости наведывались. Они шли каждый день, грязные, уставшие, в крови, они шли и шли, по одному, по двое, группами, искали спасения от жаркого солнца, от смерти, искали хоть минутку отдыха. Они шли, не останавливаясь, иногда падали, иногда засыпали прямо посреди дороги.
В лесу я дал наказ строгий – воинов без нужды не беспокоить, помогать им всячески. Сам показывал, где родничок с водицей бьет, какой тропкой тайной к трясинам пройти, а там уже Болотник проводил бойцов сквозь топи гибельные. Берегли мы их от силы вражеской, как могли, берегли. Ни один ратник не умер и не пропал во владениях моих, ни один не утонул в болоте комарином, всех спасли.
Потом долго никто к нам не заходил. Стихло все. Но однажды утром… Лес наполнился грохотом, лязгом и дымом. Два вражьих бронетранспортера, набитых чужими солдатами, а между ними – десяток наших бойцов, связанных друг с другом веревками. Они все были в крови, босые, измученные и избитые. И все молодые. Совсем еще пацанята. А головы седые.
Остановились у дуба старого. Высыпали из машин своих вороги иноземные и автоматами погнали пленных через полянку цветущую прямо к овражку, прямо к сосенкам. Старшим средь наших, видать, был боец с двумя зелеными треугольниками на петлицах. Со смехом вражины его первого и поставили у края, гавкая что-то радостно на языке своем непонятном. И остальных солдатиков рядом выстроили.
Они молча смотрели на палачей и улыбались. Не было страха в их глазах, не просили они сохранить жизни свои молодые. Они смотрели, как победители, прямо в глаза убивцам, и не плакали. А я плакал, и сосенки заплакали вслед за мной.
Офицер махнул рукой, поднялись винтовки. Я закричал. Закричал так, что поднялся ветер, зашумел лес, и застонала землица, прощаясь с сынами своими геройскими. А они молча смотрели в глаза смерти и улыбались. Только боец с зелеными треугольниками на петлицах тихо прошептал: «Прощайте, мужики».
И прогремел залп.
— Ладно, ладно, не обижайся, и тебя с добрым утром.
Миновала ночь, и я обхожу свои владения, смотрю, что и как. Порядок всегда должен быть, лес – он ведь как дом, все в нем душу имеет – и деревце, и цветок, и травиночка. Для того я здесь и поставлен с давних времен: беречь, присматривать, помогать, а коль нужда – то и защитить.
Ежели лихой человек в лес придет с мыслями недобрыми, то собью с дороги, запутаю и отправлю к другу своему – Болотнику, он любит таких по трясине гонять всю ночь, комарами воспитывать, только и слыхать, как ойкают, бедолаги.
А уж под утро, как хозяин болотный натешится, то обратно в лес отпускает, а там и я дорожку покажу, чтобы шел отсель и не вертался боле. Добрых же людей не трогаю. Грибников, грешен, пугаю иногда, но не со зла, просто натура у меня такая, скучно бывает, вот и развлекаюсь по-стариковски. Ну а детишек – тех мы всем лесом оберегаем: они ж малые еще да неразумные, смотришь на них – сердце радуется, пусть поиграют, здесь их души добром и любовью ко всему живому наполняются.
По вечерам, как солнышко заходит, собираемся мы на полянке тайной лесной поговорить о новостях земных, о делишках наших. Кто мы? Знамо кто – духи лесные да полевые, болотные да небесные. Я, Леший, да Болотник с Водяным, Полевик иногда в гости заходит. Бывает, берегини навещают. Много нас, с давних пор мы рядом с людьми живем, разное повидали, многое знаем и помним. Многое помним...
Очень многое.
И ежели ты, мил человек, придешь в лес мой с открытым сердцем и с помыслами чистыми, да захочешь узнать самую главную тайну, которую я храню, просто стань возле деревца, распахни душу свою и откроется тебе дорога. Поведу тебя по тропинке неприметной мимо старого дуба, через полянку цветущую прямо к сосенкам. И коль ты внимателен будешь, то увидишь – сосенки те смолою без малого до земли покрыты.
Скрипом дерева привлеку внимание твое, повернешь ты направо, сделаешь шагов несколько и остановишься на краю овражка небольшого. И удивишься – весь лес звуками полнится: сороки трещат, шелестят муравьишки, натужно гудят шмели и барабанят дятлы, а здесь – тишина. В овражке том ни одна травиночка не шелохнется, ни одна букашка махонькая не пробежит.
Присядешь, вниз посмотришь, а тут я знак подам – блеснет под ногами что-то, ты листву раздвинешь и возьмешь петлицу потускневшую с двумя зелеными треугольниками. А рядышком гильзу заметишь от оружия иноземного. Тогда задумаешься ты, сильно задумаешься. Послушаешь тишину лесную. Еще раз на сосенки посмотришь внимательно и поймешь, что не живица это пахучая, а слезы леса, мои слезы, это плач наш, в смоле застывший. Да, мил человек, это воспоминания, которые я храню уже много лет и которые только что открыл тебе.
Закрой глаза и вспомни вместе со мной…
Была большая и страшная война. В ту пору лето жарким выдалось, поля уродили знатно, сады скрипели от яблок и груш, а мой лес был полон грибов да ягод. Но некому их было собирать, не заходили грибники, не забегали детишки малые. Только солдаты в гости наведывались. Они шли каждый день, грязные, уставшие, в крови, они шли и шли, по одному, по двое, группами, искали спасения от жаркого солнца, от смерти, искали хоть минутку отдыха. Они шли, не останавливаясь, иногда падали, иногда засыпали прямо посреди дороги.
В лесу я дал наказ строгий – воинов без нужды не беспокоить, помогать им всячески. Сам показывал, где родничок с водицей бьет, какой тропкой тайной к трясинам пройти, а там уже Болотник проводил бойцов сквозь топи гибельные. Берегли мы их от силы вражеской, как могли, берегли. Ни один ратник не умер и не пропал во владениях моих, ни один не утонул в болоте комарином, всех спасли.
Потом долго никто к нам не заходил. Стихло все. Но однажды утром… Лес наполнился грохотом, лязгом и дымом. Два вражьих бронетранспортера, набитых чужими солдатами, а между ними – десяток наших бойцов, связанных друг с другом веревками. Они все были в крови, босые, измученные и избитые. И все молодые. Совсем еще пацанята. А головы седые.
Остановились у дуба старого. Высыпали из машин своих вороги иноземные и автоматами погнали пленных через полянку цветущую прямо к овражку, прямо к сосенкам. Старшим средь наших, видать, был боец с двумя зелеными треугольниками на петлицах. Со смехом вражины его первого и поставили у края, гавкая что-то радостно на языке своем непонятном. И остальных солдатиков рядом выстроили.
Они молча смотрели на палачей и улыбались. Не было страха в их глазах, не просили они сохранить жизни свои молодые. Они смотрели, как победители, прямо в глаза убивцам, и не плакали. А я плакал, и сосенки заплакали вслед за мной.
Офицер махнул рукой, поднялись винтовки. Я закричал. Закричал так, что поднялся ветер, зашумел лес, и застонала землица, прощаясь с сынами своими геройскими. А они молча смотрели в глаза смерти и улыбались. Только боец с зелеными треугольниками на петлицах тихо прошептал: «Прощайте, мужики».
И прогремел залп.
***
Хоронили их мы всем лесом. В тот год люди говорили, что сосны голыми стояли, без иголок. А это саван посмертный был для воинов наших, головы сложивших, родину защищая. Негоже ведь, чтобы герои лежали не погребенными. Укрыли мы их сосновыми иголками пахучими, листьями дубовыми зелеными, вся живность лесная и болотная, большая и малая, несла к овражку травинки, цветочки, ветки и камушки.
С тех пор каждый день прихожу я сюда, к могилке братской воинов храбрых. В лучах солнышка поблескивает слегка потускневшая петлица с двумя зелеными треугольниками, а на сосенках выступают капли свежей смолы, капли нашей боли, капли нашей памяти.
С тех пор каждый день прихожу я сюда, к могилке братской воинов храбрых. В лучах солнышка поблескивает слегка потускневшая петлица с двумя зелеными треугольниками, а на сосенках выступают капли свежей смолы, капли нашей боли, капли нашей памяти.
Автор - Андрей Авдей