Сердце мира
Я уже очень много времени провел здесь: в этой цитадели боли и отчаяния. Мой взор изрезан вездесущей кровавой картиной, а слух пробит постоянным, утробным гулом существа, живущего со мной по соседству.
Я каждый день теряю себя. Буквально: личность, плоть, воспоминания...
Всё началось... Я даже не знаю, когда всё это началось. Время тут ощущается совсем по-другому, так что я не знаю, какой сейчас год. Могу лишь попробовать дать ориентир. Я помню, как в один из дней, очень обеспокоенная ведущая новостей объявила, что в нашем городе, два лайнера врезались в две, стоящие рядом башни и что последствия этого события были катастрофическими. Так вот, примерно через год после этой катастрофы и произошло то, что произошло...
В то время я работал в абсолютно нормальной, обыкновенной школе. В те дни меня ещё звали Алан Бакер или мистер Бакер, для учеников. Я преподавал психологию в старшей школе, и после моих уроков, мы частенько с учениками радостью общались в перерывах. Детям нравился мой стиль подачи информации и моё умение идти им навстречу в некоторых ситуациях. По крайней мере, именно так они мне и говорили.
Как раз в один из таких обычных дней, одна из моих лучших учениц, темнокожая и кудрявая девочка Стелла, за одним из наших многочисленных с ней разговоров о возможных параллельных мирах, задала, по отношению ко мне очень правильный, но довольно странный, для шестнадцати летней школьницы вопрос.
Уставившись на меня загадочным взглядом своих карих глаз, она неожиданно спросила: "Мистер Бакер, вы ведь тоже считаете, что Земля живая? Скажите, вы бы хотели увидеть её физическое, гуманоидное воплощение?".
Да, я действительно считал нашу планету живим организмом, но это было не то, о чем вы можете подумать, слыша подобное заявление. Я не представлял Землю как привычный нам, белковый тип жизни. Моё представление о целой планете, как живом организме, не было буквальным: эта вера была скорее метафорической и находилась на уровне философских взглядов наивного мечтателя. Но наши бесконечные дискуссии с моей любимой ученицей это уже совсем другая история. Сейчас куда важнее последняя часть вопроса, заданного мне Стеллой.
Увидеть физическое воплощение планеты? Гуманоид?
Признаюсь честно: я, как и любой бы здравомыслящий человек на моем месте, совершенно не понял вопроса своей ученицы и, что вполне объяснимо, посчитал, что она пытается меня разыграть.
Я поинтересовался у девочки, не шутит ли она, на что в ответ получил ещё более пронзительный ответ. Стелла, с какой-то странной улыбкой, сильно наклонившись, прошептала мне: "Я нашла его - место, где бьётся сердце нашего мира, мистер Бакер. Это место прямо здесь, под школой. Мне очень хотелось бы, чтобы вы его увидели. Останьтесь сегодня до вечера, и я вам всё покажу...".
Бред? Конечно же бред. Какая-то несуразная бессмыслица из уст шестнадцати летней девочки...
Парадоксально, но именно тот факт, что эти слова прозвучали от ученицы, лучшей моей ученицы и зародил во мне пестрый цветок сомнения.
Весь оставшийся день я провел в раздумьях, но, как вы уже поняли, в конце концов, согласился на предложение Стеллы, поэтому опустим некоторые детали.
Под нашей школой...
Банально до невозможности, но нужная нам дверь была скрыта широким, старым книжным шкафом, в одном из вечно закрытых помещений нижнего уровня нашего прекрасного заведения. За крайне узким дверным проемом, дальше вниз уводила, очевидно, очень древняя, винтовая лестница.
Я, почему-то, не удивился тому, что после того, как я отодвинул шкаф, Стелла из него же достала факел и тут же предложила идти вниз.
Мы спускались по очень узкому проходу с низким потолком. По дороге моя ученица объяснила, зачем ей факел. Дело было в том, что там, куда мы направлялись, любая электроника не работала от слова, совсем и поэтому, на время нахождения в том месте, стоило забыть о некоторых прелестях цивилизации.
Мне стало не по себе от подобной перспективы, но научный, в какой-то степени даже детский интерес, уверенно вёл меня во тьму.
Чем больше мы углублялись в неизвестность, тем более ветхими и менее целыми становились ступеньки древней лестницы. Нас постепенно начинал окутывать цепкий аромат сырости, а в какой-то момент я начал замечать, своим, уже привыкшим к окружающей мёртвой тишине слухом, непонятный, глухой гул, доносящийся из-под земли.
Чем ниже мы спускались, тем больше нарастал этот загадочный гул. Он начинал заполнять окружающее пространство, всё сильнее и сильнее, до такой степени, что в какой-то момент весь коридор вокруг нас стал очень тихо вибрировать.
Ещё глубже и даже дышать стало заметно тяжелее.
Я не помню, было ли мне тогда страшно, но осмелюсь предположить, что да. Однако Стелла всё так же уверенно продолжала спускаться, постоянно уверяя меня в том, что мы совсем близко.
Холодное, мягкое сияние возвестило мне о приближении к цели. Свет поднимался снизу по влажным стенам и не был однотонным. Там, на глубине, цвета, казалось, слабо переливались и сверху, оттуда где я находился, не было понятно, правда это или лишь некая оптическая иллюзия.
Стелла повернулась ко мне и улыбнулась.
И я, кажется, тоже улыбнулся в ответ...
Спустившись, мы оказались в крохотном, полностью заросшем вековой паутиной, выложенном тёмным камнем вестибюле. Здесь, напротив винтовой лестницы, располагался пустой дверной проём, ведущий в другое, уже тёмное помещение. В этом же, плотно прислонившись к друг другу и к стене, стояли два тяжёлых, каменных стола, рядом такие же стулья, а на них, как и на этих столах, как и на полу, стенах, потолке... Везде были раскиданы статуэтки, примерно в три фута длиной. Эти фигуры изображали каких-то, совсем незнакомых мне насекомых: представьте себе омара, одного из тех, которых вы любите вкусить иногда в каком-нибудь хорошем ресторане. Представьте, если бы размером он был бы вдвое крупнее, на спине у него красовались бы стрекозиные крылья, а его голову венчало уродливое, не пропорционально большое жвало. Это и было то, что украшало странное помещение. Тот холодный свет, что я видел, спускаясь в загадочный вестибюль, на деле оказался чем-то, что можно было бы сравнить с гигантскими коконами самой обыкновенной бабочки. Эти "коконы", чем бы они на самом деле не являлись, ровными рядами облепляли стены, располагаясь почти под самым потолком и источали, просто невероятной силы свечение. Гул же в этом месте стал, к моему удивлению, куда слабее и теперь уже не так сильно пугал и отвлекал.
Увлеченный разбором открывшейся мне древности, я совсем не заметил, как исчезла Стелла.
Это было неожиданно, потому что она стояла прямо за мной и мы с ней даже периодически перекидывались короткими, обычно восхищенными фразами. Но в какой-то момент, когда я в очередной раз что-то волнительно воскликнул, ответа со стороны моей ученицы не последовало. Обернувшись и панически оглядевшись, я лишь заметил в узком дверном проёме, ведущем в абсолютно тёмное помещение, на каменном, потресканном полу одиноко лежащий, уже погасший факел.
Я тихо позвал её, затем ещё раз.
Тишина.
Я всей душой, всем сердцем хотел верить, что Стелла просто хочет меня напугать. Что она вот сейчас выбежит из-за угла и крикнет, звонко рассмеявшись: "Ну и трусишка вы, мистер Бакер!".
Я до сих пор хочу в это верить...
Впадая в отчаяние, я не сразу заметил, как пропал вездесущий гул. Совсем пропал. Я погрузился в гробовую тишину, но это продолжалось меньше минуты. По крайней мере, мне тогда так показалось.
Когда всё стихло я ещё раз нерешительно позвал Стеллу и тихо двинулся в сторону дверного проёма. Из-за него, откуда-то из тьмы, я услышал вдруг голоса. Знакомые мне голоса, моих учеников и коллег - преподавателей. Какое-то время я просто пытался вслушаться. Тишина. Постояв ещё немного и ничего больше не услышав, я двинулся в сторону выхода из вестибюля, приняв призрачные голоса за, разыгравшееся от волнения, собственное воображение. Нужно было искать Стеллу...
Коридор. То, что находилось за проёмом, это был широкий, уходящий в обе стороны очень слабо освещенный коридор без дверей. С обеих сторон, где-то далеко он упирался в стены, которые, судя по всему, являлись поворотами и продолжались за углами, образовывая тем самым паутину ответвлений одного большого туннеля. В этом проходе так же были светящиеся коконы, однако находились они друг от друга на значительном расстоянии: сорок - сорок пять футов и размером, как и свечением, сильно уступали своим братьям из вестибюля.
Я подобрал лежащий на полу факел и снова позвал Стеллу, немного продвинувшись вглубь коридора.
Ответа вновь не последовало, но то, что случилось дальше...
Сначала я не понял, что происходит. Свет, издалека, по направлению ко мне, стал гаснуть, приближая абсолютную тьму. По мере её приближения в пустом коридоре снова стали раздаваться, бормочущие что-то в унисон, голоса.
Попятившись назад я понял, что не могу поймать ногами равновесие. Я опустил взгляд и увидел, что стою не на каменном, потресканном местами полу, как это было раньше. У меня под ногами, пульсируя и извиваясь, находилось что-то влажное, мягкое и кроваво красное... Теперь я осознал, что крики и голоса, которые я слышал и издаёт эта самая алая субстанция, которая, тем временем, всё разрасталась, уже успев заполонить всё вокруг.
В панике я прокричал: "Стелла!".
Голоса вдруг стали затихать, и снова раздался тяжёлый, липкий гул. Это выглядело так, будто те, кто кричал испугались и замерли в волнительном ожидании чего-то ужасного.
В этот момент я почувствовал впереди движение. Нечто очень крупное медленно надвигалось на меня по пустому, темному кровавому коридору, очевидно и издавая тот гул, что я слышал всё это время.
Я побежал по, ставшему мягким полу пульсирующего тоннеля, сквозь утробный гул и отчаянные крики боли в сторону вестибюля, уже совсем не думая о своей пропавшей ученице. Забежав в заветную комнату, я, к своему ужасу, осознал, что всё находившееся в небольшом помещении, тоже обратилось однородной багровой, бьющейся в судорогах массой. Свет коконов почти полностью пропал, лишь тонкими лучиками иногда просачиваясь сквозь кровавое месиво. Лестницы глазами я тоже не нашёл, поэтому начал судорожно водить руками по ожившим стенам, в поиске хотя бы чего-то, что бы могло спасти мою жизнь.
Каждое прикосновение к жуткой, красной субстанции сопровождалась диким криком боли, будто я своими действиями давил какому-то человеку прямо на рану и, само собой, услышав подобную, болезненную реакцию оживших стен, я отпрянул и застыл, совсем не понимая, что мне делать дальше...
Обернувшись в последней надежде на побег, я снова заметил его, но теперь уже, как следует рассмотрел...
Около десяти футов высотой, очень массивное, с ярко выраженным мощным рельефом и большим горбом на спине, гуманоидное существо. Нагое и совершенно белое, с длинными мощными руками, почти до колен, которые заканчивались тремя толстенными пальцами и столь же мощными ногами, но вообще без пальцев, словно на их конце должны были быть копыта, однако их не было. Точно также, как и не было глаз на его большой, лысой голове. Всю картину заканчивали две узких дыры на месте, где должен быть нос, а под ними широкий рыбий рот с парой длинный клыков прямо по его центру и сверху и снизу.
Наклонившись, оно протиснулось в комнату. В тусклом свете, отчаянно пробивающемся сквозь плотный заслон, я видел, как оно медленно начало приближаться ко мне, плавно водя головой из стороны в сторону, будто пританцовывая ей, а алая, кровавая субстанция вокруг с неистовой скоростью стала искажаться. Вокруг снова прорезались жуткие крики. К этому существу отовсюду потянулись длинные, ветвистые, багровые отростки, но оно, будто бы не замечая их, шло дальше, продолжая вращать своей головой и с корнями вырывая лапами цепляющиеся к нему отростки. В небольших точках, из которых оно их вырывало, сразу же начинал бить яркий свет, а затем, так же стремительно, как и появлялся, исчезал, растворяясь в пульсирующем багровом ковре.
Оно было всё ближе, источаемый им гул уже, как будто был даже внутри меня, и внезапно я начал... Буквально гнить на собственных глазах. Моя кожа начала покрываться огромными гнойниками, стремительно меняя естественный свой цвет...
Жуткая боль, ужасный смрад и полное, безнадёжное отчаяние...
А затем я очнулся в пустом, каменном коридоре, из глубины которого доносился слабый гул. Я был цел и совершенно здоров физически. Единственная проблема - я вообще ничего не помнил...
И с тех пор это происходит из раза в раз, что бы я ни делал, куда бы не бежал от него. Каждый раз, в какой-то момент, когда я снова иду по пустым коридорам, гул пропадает. Стены шевелятся и меняются, полностью перекрывая, и без того тусклый свет и начинают кричать знакомыми мне голосами. Они пульсируют, вокруг становится невыносимо жарко и очень влажно... А потом снова раздаётся гул, и оно снова находит меня...
Я так много времени не могу найти тот древний, освещенный вестибюль с длинной, ведущей домой лестницей и странными скульптурами. Сколько бы я не пробовал, сколько бы не искал в этом бесконечном лабиринте, ничего не выходило...
Я... Я до сих пор слышу их... Даже когда его нет рядом, они говорят. Не кричат, нет. Кричать они начинают только тогда, когда оно решает в очередной раз немного поразвлечься и выходит на охоту. Но они говорят, постоянно говорят со мной. Они мне снятся в те мимолетные мгновенья, когда мой мозг все же решает немного отдохнуть.
Я не знаю, существует ли ещё то место, которое когда-то я называл свое работой, а счастливые детишки - школой. Или, может быть, ее, как и меня, поглотило жуткое воплощение нашей планеты. Если честно, я даже не уверен, что этот монстр действительно является тем самым воплощением, о котором говорила мне Стелла. Ведь если это жуткое, первобытное, обитающее во мраке, источающее немыслимое зло существо и есть гуманоидное воплощение Земли, то я даже боюсь представить, насколько сильно она злится на всех нас...
Сейчас оно снова идёт ко мне, грубо пробираясь по тёмному, алому от крови коридору, срывая липкие, обвисшие части тел моих учеников и коллег со стен с потолком, заглушая их крик своим вечным, утробным гулом... Сейчас оно в очередной раз дотронется до меня, а я снова начну разлагаться и, сквозь дикую боль, стремительно проваливаться в небытие... Оно вкусит мою плоть, а я снова потеряю память... Но через какое-то время я снова очнусь в одиночестве и снова начну всё вспоминать, перечитывая эту запись день за днем в скользкой надежде на то, что когда-нибудь оно наиграется и, наконец, придёт уже не за воспоминаниями, а за моей душой...