Брюс Стерлинг «Искусство и распад» ч. 3

Петербург уже может похвастаться очень цивилизованным интернет-кафе, которое называется «Тетрис». Я бывал во многих подобных заведениях, так что успел вывести закон этого бизнеса: чем выше скорость подключения к интернету, тем хуже еда. Ни в одном интернет-кафе не кормят так вкусно, как в «Тетрисе». Настоятельно рекомендую «свинину а-ля Тетрис»: свиную отбивную, обрамлённую живописным калейдоскопом из яблочных долек, ананасов, вишен, консервированных груш, апельсинов и трёх видов винограда. (Русские до сих без ума от возможности добыть фрукты вне сезона). Ничем не хуже и «осетрина а-ля Тетрис». Их кофе, похоже, тоже лучший в городе. Сотрудник «Тетриса» Дмитрий Багров говорит, что некоторые люди приходят в кафе только ради кофе.

«Тетрис» — неправдоподобно опрятное кафе с зеленой мраморной плиткой и хипповскими ловушками для ветра, где местные хакеры (и случайный заплутавший австралиец) качают файлы и проверяют мейлы под новенькими сияющими баннерами русских интернет-зинов. Люди приходят в это кафе, чтобы узнать больше об интернете: каждое воскресенье его сотрудники устраивают популярные семинары. Их посетители нередко подписываются на услуги спонсора кафе «Тетрис», корпорации «Дукс».

Петербург постепенно уходит в диджитал. В городе есть три компании, которые занимаются компьютерной графикой. Одна из них, Creat Inc, занимает несколько кабинетов в жуткой безжизненной туше Ленфильма, государственной кино- и медиакомпании Советского Союза. Этот циклопический ленинградский Вавилон обветшал совершенно зловеще: тут трещины в кирпичных стенах высотой в несколько этажей, гулкие и тёмные коридоры, пахнущие сыростью, а полы повреждены так сильно, что в них образовались рытвины. Именно в таком месте сидят 20 стильных и энергичных дизайнеров и программистов. Они хлещут кофе и вид у них богемный. Их легко бы признали за своих в Сан-Франциско и, кстати, у них там есть свой агент, который пытается замутить с местными какой-нибудь проект, связанный с компьютерной графикой. Их кабинеты оснащены мощными ПК и бесценными старыми выпусками Animation, Computer Graphics World, Siggraph publications и Wired. Работают они по 70 часов в неделю.  

Президент и генеральный директор Creat — Антон Петров, жизнерадостный 31-летний петербуржец. В прошлом компания создавала анимированные логотипы и графические эффекты для московского государственного телевидения. Она и сейчас выполняет заказы местного петербургского ТВ, но своё будущее связывает с разработкой компьютерных игр в Европе и Америке. Петров говорит, что в Лос-Анджелесе или Лондоне найти работу проще, чем преодолевать сопротивление московских медиаимперий. К тому же в Москве уже есть 15 компаний, занимающихся компьютерной графикой. Ещё три есть в Петербурге («Позитив», «Леста» и «Creat»). Плюс российская телекоммуникационная индустрия настолько примитивна, что с Нью-Йорком или Берлином связаться по диал-апу проще, чем с Москвой.

Creat сталкивается с массой сложностей. Компания не получает государственную поддержку, городские же власти едва ли подозревают о её существовании. Изначально Creat был фирмой по продаже компьютеров. Этот бизнес пошёл ко дну, и дизайнерское отделение отправилось в свободное плавание. Выжившие находятся на периферии глобального бума индустрии анимации и спецэффектов, но у них есть первоклассный талант. Они русские, и поэтому особенно сильны в математике: программисты Creat — профессора, работающие за копейки в Санкт-Петербургском Политехническом университете. Что до компьютерной графики, то это престижная работа — приходится прочесывать студенческие сообщества в поисках талантов. Кроме того, у Creat есть джокер в рукаве: некоторые из людей, близких к фирме, — настоящие русские художники с большой буквы. 

Несмотря на всё это, нельзя сказать, что компьютерная индустрия в Петербурге процветает. Это вообще не индустриальный город, хотя здесь есть очень большой порт, военно-морские объекты и собственный ядерный реактор (совсем как чернобыльский, только древнее). Когда этот город был столицей, в нём решали вопросы государственного уровня, но это было давно. Сейчас главным петербургским поводом для гордости и самоуважения является статус «культурной столицы России».

В Петербурге есть индустрия, основанная на эксплуатации наследии. Город робко и неуклюже старается развивать современную музейную экономику, привлекательную для туристов. Петербург может похвастаться одним из поистине великих музейных хранилищ мировых масштабов — Эрмитаж под завязку забит первоклассным художественным добром царских времён. В городе есть ещё как минимум 23 других музея разного калибра. Здесь до абсурда великолепная архитектура: дворцы, крепости, множество соборов. Здесь есть Кировский балет, симфонический оркестр филармонии, Пушкинский театр.

Это всё прекрасно, сомнений нет. Это культура, но она не особо развивается.

Что действительно было (и есть) у Санкт-Петербурга — это его дух. У этого города есть душа, и она всё ещё жива. Творческие люди здесь долго сталкивались с отторжением общества, результатом этого, как обычно бывает, стала яркая контркультура. 

Контркультура здесь сосредоточена в сквотах. В городе, где государственные служащие в обход закона присваивают квартиры и раздаривают своим друзьям, у сквоттинга есть благородное обоснование: так поэты восстанавливают справедливость. Ядром петербургской современной художественной сцены также является сквот. Он находится в многоэтажном здании на Пушкинской, 10 (в самом центре, на самом видном месте), которое оккупировано необъятной пульсирующей толпой прихиппованных художников, презирающих саму мысль о необходимости платить за аренду. На двух нижних этажах обитает около сотни людей, на третьем — галереи и выставочные пространства, а на четвертом находится бар Fish Fabrique (название — бессмыслица из модного экспатского лексикона). 

В Fish Fabrique я пропустил пару стаканов пива с русскими фанатами ФидоНет. Это поразительное место, оно заслуженно пользуется любовью местных. Но одно дело знать о репутации места, и совсем другое — получить собственный опыт. Функцию мебели в Fish Fabrique выполняют потёртые столы из плотного пластика и раздолбанные автомобильные кресла. Тут нуарно мрачно и пахнет как в советском бомбоубежище. Нормальный источник света здесь один — это свисающая с потолка лампочка, освещающая стол для кикера.

Стены бара расписаны флуоресцентной краской (которая не светится). Этот декор, очевидно, был импровизацией людей, торчащих на к888мине и волшебных грибах.

Пушкинская, 10 — фабрика искусства. Это подлинный центр городской культуры. Здесь находится «Галерея 21», передовая петербургская площадка для цифровых художников. Также здесь расположены Техно-арт-центр, художественное агентство Photopostscriptum и прославленная Новая академия изящных искусств Тимура Новикова. Пушкинская, 10 пользуется заслуженной популярностью, и при всём этом, она в лучшем случае полулегальна. В ней полно грязных ультарадикальных маргиналов, живущих вне закона и нередко накуренных в хлам.

Шок! Шок! Ужас! Русские хиппи торчат! И речь тут не о бокале «шабли» по выходным, а о героическом российском торче. На данный момент излюбленными психоделиками в городе являются к888мин и п888оцибин. Санкт-Петербург вообще очень психоделический город.

Три года назад какой-то невоспетый ботанический гений обнаружил, что некоторые виды поганок, в изобилии растущих в окрестностях Петербурга, сочатся п888оцибином. Эта новость заставила патриотические сердца хиппи биться чаще: наконец-то бесплатный, экологически чистый, исконно русский галлюциноген! Родной и некоммерческий психоделик, который можно собирать в лукошко, напевая романтические народные песни в берёзовой роще! На фасадах и в переулках Петербурга полно граффити с изображением этих грибов. В чём причина популярности к888мина — это мне неведомо, но его считают поистине чудесной субстанцией, о которой говорят полушёпотом и с мистическим уважением. Что до э888ази и г888ша, то они настолько распространены, что не нуждаются в комментариях.

ПРИМАНКА ДЛЯ ТУРИСТА

Т. С. Элиот назвал бы Спас на Крови «объективным коррелятом». Эта церковь была построена в память о царе Александре II, убитом бомбистом в 1881 году. Александр II был относительно добрым и либеральным царём, явно стремившийся реформировать государство и улучшать жизни людей. За это его выбрали своей целью петербургские анархисты-радикалы из Народной Воли. Сперва они подорвали кустарной нитроглицериновой бомбой царскую карету, а потом, когда Александр вышел из неё, чтобы утешить раненых и умирающих, они бросили вторую бомбу, которая оторвала царю ноги. Это происшествие задело русских за живое. Они построили огромную церковь прямо на месте, где бедняга истёк кровью на мостовой.

Спас на Крови считается «великолепным образцом русской архитектуры, монументального и декоративного искусства». Его сложно не заметить. Он стоит в самом центре деловой части города и впечатляет своей болезненной детальностью. Он похож на огромный плесневелый букет психоделических репок и луковиц. В этом мемориале нет ничего утешающего или умиротворяющего. Этот диковатый памятник кровавым ранам Христа и царя пугает, травмирует и внушает тревогу. Это казенное религиозное искусство авторитарного режима, который знает о зыбкости своего положения. Это настолько «опиум для народа», что массивная железная ограда вокруг церкви украшена цветками мака — здоровенными коваными цветочками опийного мака размером с человеческую голову.

После падения царизма (вместо «монархии» Стерлинг употребляет этот марксистский термин — прим. пер.) церковь медленно и печально ветшала. Сталинские бюрократы навесили на неё замок. Её оставили на произвол русской стихии (подвал в итоге затопило) и нежному милосердию нацистской артиллерии. Сейчас храм восстановили и официально открыли для посещений, это снова функционирующий православный собор. Он освящён, даже несмотря на то, что несомненно представляет собой культовый тотем кровавой жертве убиенного царя. 

В интерьере этого грандиозного каменного храма изумительное сплошное полотно сверкающей мозаики, в нише алтарного пространства мерцает свет и откликается эхо, на стенах — живописный парад святых и пророков. Выглядят они так, словно их всю жизнь заставляли есть мыло, и сейчас они жмутся к стенам, склепам, колоннам и потолку в строгом иерархическом порядке, будто до смерти боятся пошевелиться.

Центральная композиция — драматическая сцена суда над Христом у Каиафы, на которой обвинители, увы, выглядят самыми приятными и живыми. На фоне общего размаха строгой набожности, убийцы и грешники кажутся единственными, у кого есть человеческие желания и понятные намерения. Они жестикулируют, негодуют, трепещут и в ярости сверкают глазами. Они живая контркультура собора. 

Несмотря на то, что муниципалитет почти 30 лет прилагает усилия к реставрации Спаса на Крови, до завершения ещё далеко. Сделано немало, но нельзя же просто взять и закончить работу. Дверь заднего хода до сих пор держится на изоленте. Россияне XX века потратили на восстановление церкви больше, чем русские XIX века на её строительство.

Согласовывать реставрацию тоже было проблемой. В конце концов террористы из Народной Воли считались в Союзе хорошими парнями. Бандиты-народовольцы были не так умны, как предполагалось: их быстро задержали и в итоге повесили за совершённое преступление, что возвело их в разряд почитаемых мучеников. Можно ли одновременно почитать святыми и погибшего царя и покойников, которые отправили его на тот свет? Конечно, нет. Но россияне всё равно это делают.

Особенно странно это выглядит, когда речь заходит о музейной экономике. «Царизм» канул в Лету, но именно он нужен Санкт-Петербургу, именно его он хочет продавать вовне. У русских есть возможность продавать гламурную меланхолию и эстетику, порождённую причудливым вкусом давно ушедшей русской знати. Они могут продавать свою потерянную belle époque. Вот на что им стоит сделать ставку в мировом культурном тотализаторе. Если им однажды удастся подгрузить старый жёсткий диск и стереть период с 1914 по 1991, то у них в руках окажется поистине уникальный и привлекательный актив. 

На площади перед Спасом на Крови находится самая большая торговая площадка с сувенирами для туристов. Тут с радостью принимают доллары, чеканят заученные наизусть рекламные речёвки на хорошем английском, продают матрёшки, лакированные шкатулки, бижутерию из балтийского янтаря и даже диснеевскую атрибутику, изготовленную местными кустарями. Я просто не мог пройти мимо оригинальной и симпатичной футболки с буквами «КГБ». Не за горами час, когда они начнут торговать шариками со снежинками, магнитами на холодильник и автомобильными стикерами с кириллической надписью «Я взорвал царя». 

Обращение к дореволюционному прошлому не только направило денежные потоки в карманы муниципальных властей. Шарахнув 50000-вольтным разрядом в тело «царизма», они оживили экономику, а заодно добились весьма странного побочного эффекта: концепция, похоже, прижилась на самом глубоком уровне, породив даже местное художественное движение. И это, вероятно, первое значимое художественное движение, которое дала нам молодая Российская Республика.

Что было и что впереди: https://boosty.to/utroblizko/posts/d3b95fee-e948-487e-8424-ce60286b6492?share=post_link