Схрон. Книга 3. Глава 72

Десятью годами ранее…

Сергеич закончил составлять сводку и отправил файл с отчетами в областное управление МВД. В кабинете стояла странная тишина. Обычно, в полночь этот чокнутый сектант, пойманный неделю назад, начинал голосить, взывать к какой-то Брахме и призывать конец света. Не помогали даже угрозы суровыми ментовскими дубинками, неоднократно приводимые в исполнение, кстати. Остановить чертовы вопли получалось только с помощью ведра, наполненного картофаном, морквой и листьями капусты.

Сергей Сергеевич встал из-за стола и, выйдя в коридор, направился в сторону “обезьянника” Возле окна дежурки он остановился, чувствуя, как закипает ярость. Неконтролируемые приступы злости и жажды убийства, помимо ранений, терзающие после Чечни, последнее время становились реже и реже. Сергеич работал над этим, посещал психолога. Женщину 39 лет с мягким голосом и крепкими сиськами. Сергеич старался, прогресс шел, карьера манила перспективами. И вот опять.

Этот тлеющий уголек, который так и не затух до конца, стал разрастаться, пожирая все новые внутренние пространства Сергеича. А всему виной было то, из-за чего они с Вованом метелили до смерти как нерадивых духов так и старослужащих. И даже офицеров.
За сон на посту часового.

Сержант Григоренко спал, конечно, не на боевом посту, но косяк его был не менее чудовищен. Разложившись на столе, тупой уебан сладко нахрапывал на всю дежурку, с причмокиваниями и попердываниями. Сергеич не сразу осознал, что пальцы его намертво вцепились в рукоять табельного. Когда он, блять, успел вытащить ствол из кобуры?! С трудом нащупав упаковку афабазола в кармане, он закинул в себя сразу несколько колес. Красные пятна перед глазами стали отступать.

Сергеич этого не знал, но сержант Григоренко спал не потому, что был таким уж распиздяем. Наоборот, он был дисциплинированным, подающим надежды мусором. С отличием закончил ментовскую академию, занимался спортом, увлекался кинологией, не бухал и не курил. Григоренко мог быть первым женихом в Райцентре, на него постоянно заглядывались местные доярки, Дуньки и Клавки, которым, однако, все равно ничего не светило. У сержанта Григоренко уже была жена. Молодая, красивая и адски ненасытная до секса. На службу он уходил, на подгибающихся ногах, с красными от недосыпа глазами, залившись кофе по самые брови. Со временем и кофеин перестал действовать, и Григоренко приходилось занюхивать по полграмма фена, конфискованного у барыг из Кандалакши. Но однажды амф закончился и случился самый серьезный залет в карьере начинающего мента. Он заснул на дежурстве.

Обычно Григоренко не снились сны. Едва ненасытная женушка слезала с него, сознание сержанта проваливалось в черный колодец небытия и возвращалось лишь с трелью полицейского свистка. Так звучал его будильник. Но сейчас Григоренко видел красочный и необычно реалистичный сон…

***

В этом сне он больше не был ментом. Сначала Григоренко пробирался по зимней тайге, его вязаные варежки с зеленым орнаментом сжимали древко двухметрового копья, одно плечо оттягивал защитного цвета рюкзак, а другое АКМ, обернутый беличьими шкурками. “Копье… хм… а зачем оно мне, если есть автомат?” – думал во сне Григоренко. Задумчиво пожав плечами, он достал из кармана и принялся хрумкать промороженную морковку. В ней тоже была сила Брахмы. Немного, конечно, не как в святых семенах…

Резкая затрещина чуть не сбила шапку с головы. Морковка выскользнула из рук и бесследно исчезла в сугробе.

– Мгновенная карма! – прозвучал злой шепот. – Тупой ты кусок мяса! Хрустишь на весь лес. Забыл приказ, брат МакГрэгор?

Григоренко повернул голову и увидел перед собой Иннокентия, командира отряда, истинного вегана, приближенного самого Брахмы, несущего свет и благодать сквозь ледяную ночь ядерной зимы. Он отвел взгляд, склонил голову. Ему стало очень стыдно.

– Простите мою вину, командир! – прошептал Григоренко. – Просто мне было холодно, мне нужны живительные калории…
– Мы на задании, воин!
– Простите еще раз, командир… – окончательно смутился он во сне.
– Брахма простит, – проворчал Иннокентий и потом, смягчившись, добавил: – Держи вот, боец.
На его ладони лежала половина семки. Она даже будто светилась и пульсировала от распирающих волн энергии.
– О! Та самая? – разинул челюсть Григоренко.
Иннокентий кивнул.

И сержант Григоренко, который был в этом сне воином веганского братства, немедленно проглотил божественное угощение, о котором ходили легенды и о котором они, простые бойцы, не могли и мечтать.

Сила хлынула в изможденное дефицитом Омега-3, жиров и витамина В тело. Григоренко ощутил себя, словно те придурки из презренного Ютуба, которые летали над водой с помощью адских водометов.

Лицо командира под капюшоном тронула скупая улыбка.
– Да пребудет с тобой сила Великого Подсолнуха, боец.
– Во имя, Белого Брахмы! – ударил себя в грудь Григоренко, обливаясь слезами божественного экстаза.

И они беззвучными тенями понеслись через лес. Среди ветвей тут и там мелькали и другие воины зеленого братства. Григоренко не знал, куда они бегут, но это было и не важно. Его так захватил этот процесс, что улетели перелетными птицами все воспоминания. О постылой ментовке, в которой после того случая с побегом задержанного, многообещающая карьера сорвавшимся товарняком полетела в пропасть. О том, как он забросил спорт, стал бухать на дежурстве, избивать задержанных, ставить на бабки незадачливых комерсов. О том, как молодая жена сначала перестала спать с ним, а потом и вовсе свинтила в Петрозаводск с более перспективным мусором.

После чего Григоренко окончательно слетел с катушек. Тот период жизни остался в памяти безобразным пятном блевотины, засохшей на полу вокзального сортира. К ежедневной литрухе на службе прибавились пара-тройка водных после, которые он поднимал с другими сотрудниками, когда поблизости не было Сергеича.

Неизвестно сколько бы продолжалась бездарная жизнь сержанта Григоренко, если бы в один из дней с небес не снизошло атомное дыхание Брахмы, которое испепелило блудных сынов человеческих. Остались только избранные и заблудшие. Заблудшие преумножали тьму, пребывая в скотском животном бытии, пожирая друг друга за мешок гречи, горсть патронов и бензин. Избранные же, познавшие суть, под семенем благодати Великого Подсолнуха, стали очищающими стрелами Брахмы, разящими порождения хаоса в лице заблудших.

Сначала он тоже был заблудшим. Также как и другие бывшие сотрудники радостно примкнул к банде Сергеича, совершал налеты на деревни и дачные поселки, грабя, сжигая дома и портя девок.

В тот памятный день для бывшего сержанта Григоренко перевернулось все. Они с корефанами возвращались после удачного рейда обратно в Райцентр, который под руководством Сергеича постепенно превращался в укрепрайон.

Все были навеселе. Еще бы, в открытом кузове “шестьдесят шестого”, обвешенного листами железа для защиты от шальных пуль, трясся и дрожал шикарный хабар. Целый пучок молодых шалав. Скоро у Сергеича день рождения, поэтому их отряд решил доставить телок, так сказать, “в целости”. Так что тряслись девчонки напрасно.

Не радостно было и Григоренко. Царапающее душу чувство не отпускало с самого утра. Вдруг все, чем он занимался последнее время, стало вызывать омерзение. Девки были какие-то не прикольные. Громче всех голосила черноволосая упитанная шкура. Хотелось подойти да выкинуть ее нахуй за борт. Остальные вообще не приветливые. А одна рыжая так посмотрела, что у Григоренко напрочь отбило вялую мыслишку что-либо в нее совать. Хотя фигура у нее было просто атас.

Соратники-упыри в ментовских бушлатах тоже выбешивали конкретно . Не помогала ни бутылка водки, передаваемая по кругу, чтобы не замерзнуть в открытом кузове. Ни обычно смешные шутки Сени Сидорова, бывшего лейтехи, который, стоя за пулеметом, курил одну за одной и хохотал, щуря красную от бухла и морозного ветра ряху. А мудаки Степан, Толик и Федя, то и дело цепляющиеся к девкам, и вовсе вызывали желание разрядить в каждого по магазину “пятеры”. Благо, этого добра здесь, в кузове, завались.

Когда остановились в очередной раз отлить и размяться, Григоренко решил перебраться в кабину их “машины Апокалипсиса”.

– О, Григораш! Давай, располагайся! – обрадовался водила, веселый мужик лет сорока, звали его Коляныч. – Будешь?
Он протянул початый пузырь.
– Да не, чет мутит меня, – ответил Григоренко. – Подмерз слегонца. Поспать хочу.
– Ну полезай на антресоль тады! – сказал друган Коляныча, который тоже сидел в кабине. Григоренко не помнил, как его зовут. Знал только кликуху этого мужичка – Раммштайн. Стрелял тот плохо, боец никудышный. Зато механик от бога.

Григоренко забрался на узкую койку, накрылся бушлатом и попытался уснуть. Безуспешно. Хотя это и так был сон. Из деревянных колонок, что находились как раз за койкой, захрипел гнусный шансон. Машина снова пришла в движение, рыча на подъемах и прыгая на ухабах и колеях. Да к тому же Коляныч с Раммштайном начали спорить.

– Бля, да ты запарил, дружище, ща моя очередь! – возмущался Раммштайн. – Мы же договаривались!
– Да погодь, погодь, братан, – отвечал Коляныч, ловко управляясь с баранкой и отхлебывая водку, – Давай ща ищщо одну песню послушаем!
– Мы, блять, ее уже пятьсот раз седня слухали.
– Да ты прикинь, нахуй, она меня ну ваааще стягает.
– Пошел ты нахуй тогда! – Раммштайн отвернулся к окну. – Останови, бля!
– Схуяли? – засмеялся Коляныч. – На, во, хлебни-ка лучше.
– Останови, грю! В кузове поеду! – огрызнулся Раммштайн.
– Ладно, ладно, ладно, ебаный ты карбюратор. Давай свой сраный диск.
– Ты задрал, Коляныч, так базарить. Тебе же тоже нравятся песни с моего диска!
– Неа, пара треков только зачетные, остальные – хуйня.
“Владимирский централ” захлебнулся на полуслове. Вместо него загрохотал мощный беспощадный марш.
– Во, бля! – заорал Коляныч, врубая на полную громкость. – Пиздатая, сука, песня!
Суровый немецкий голос громыхал непонятными словами, а когда начался припев, водила стал подпевать, расплескивая водяру:
– ТУХАСТ! ТУХАСТ МИХ! ТУ ХАСТ МИХ ГЕБРАУХ! ШАЛА-ЛА-ЛА, СУКА! Аааааа! ТУХАСТ!

Два корефана вскоре примирились. Коляныч выбросил пустой флянц в окно, а Раммштайн откупорил еще один. Заиграла новая песня, уже потише. Тут же по крыше кабины кто-то застучал прикладом.

– Эй, Колян, навали-ка музла! Хули не слышно стало? – проорали из кузова.
– Ща, братва! – откликнулся водила. – Ща, нахуй!

По лесной дороге мчался, разгребая стылую грязь, многотонный зверь. Гремели бронепластины,заглушая визг девчонок, дребезжал жестокий музон, в такт ему орали шесть яростных луженых глоток.

«Links, links, links
Links zwo drei vier!
Links zwo, links zwo, links zwo drei vier!!! Links...» – бесновалось среди лесистых сопок раскатистое эхо.

А Григоренко болтался на задней полке и мечтал о тишине. Внезапно машина сбавила ход и, крякнув, остановилась.

– Бля, задрали эти зассанцы, – проворчал Раммштайн, оторвавшись от бутыли.
– Нихуя се. Они девок выводят! – сказал Коляныч, высунувшись в окно. – Пошли тож!
– Чо, бля? Как так? Сергеичу ж везем.
– Да там чисто просто, кажись, стриптиз намечается… – На плечо Григоренко хлопнула рука Коляныча. – Э, Григораш! Вставай, а то шоу проспишь, нахуй!

“Чтоб вы все сдохли, скоты ебучие!” – хотел выкрикнуть Григоренко. “Чтоб вас всех перестреляли!”

Но вместо этого только дернул плечом и притворился, что спит.
– Отстань от пацана, пусть отдыхает, – выпрыгнув из кабины и едва не повалившись с ног, сказал Раммштайн.
– И то верно, нахуй, – согласился Коляныч.
Сиплым голосом проорал Федя:
– Танцуйте, бляди!
– Да! И раздевайтесь, сучки! – захохотал Степан.

Григоренко попытался заткнуть уши воротником бушлата. “Занимайтесь своими ублюдочными делами. Но дайте. Мне. Поспать.”

Вдруг ор музла заглушила раскатистая серия из пяти выстрелов. Григоренко встрепенулся, хватаясь за автомат. Что за хуйня? Эти пьяные дебилы что, вальнули девок? Да нет, визжат, вроде. Он не стал выскакивать из кабины. Что-то остановило. И тотчас, словно гром, шарахнул еще один выстрел. Что-то прогрохотало по кузову и упало в грязь.

Лязгнули петли, распахнулась дверь кабины. Музон затих. Кто-то вырубил магнитолу. Григоренко сжался на задней полке, стараясь превратиться в камень. Стали слышны стоны с улицы. Неизвестный спрыгнул на дорогу. Зачавкала грязь под ногами.

– Откуда? Кто такие? Куда ехали? – резко спросил кто-то. Незнакомый голос.
– Ооаааа... акх...аааа... – Это, кажется, Сеня стонет.
– Отвечать, сука! Быстро!
– В Райцентр... кха..кха.. ехали... не убивай... ааааа... так Сергеич велел...
– Что за Сергеич?
– Майор… заправляет щас там всем… тебе пиздец! Ыыааа... больно!
– Девок куда?
– Аааа... кхе... кха...так Сергеич любит молодок, подгон ему... не бей! Кхе.. кхааа... вот мы... по деревням-то... шуруем... аааа... ну, ты че... не понимаешь, блиа?... ща време ж такое... бля, ну давай договоримся?.. ты ж нормальный кент... ну ты че?.. кхе-кхе...
– Жить надо по совести! – от интонаций этого жесткого голоса по коже Григоренко пробежал мороз.

БА-БАХ!

Стон Сени оборвался. Григоренко почувствовал, как его трусы, подштанники и ментовские портки с красными лампасами вдруг сделались горячими и мокрыми.

“Блять-блять-блять! Я следующий, – панически размышлял обоссавшийся сержант. – Или меня не заметили? Стрелять или сдаваться? Стрелять или сдаваться?! Или сквозануть в чащу?”

А незнакомец тем временем о чем-то трещал с кем-то из девок. Потом принялся обшаривать кузов, гремя цинками и пулеметными лентами. А Григоренко так и не решался действовать. Через какое-то время послышался плеск льющейся жидкости по крыше кабины. Запахло бензином. Сержанту поплохело, когда он представил, что произойдет через несколько секунд. Он превратится в шашлык, вот что!

“Клянусь, – давился слезами Григоренко, – если останусь жив, клянусь никогда не есть шашлык! Вообще никогда не есть мяса! Стану веганом! Господи, ну помоги!”