Схрон. Книга 3. Глава 17

Камера совсем не похожа на камеру. Скорее на восточную чайхану. Воняет мускусом. Везде ковры, циновки, куча натянутых веревок, на которых сушатся труханы джигитов. В маленьком телевизоре на тумбочке горцы в папахах пляшут лезгинку. Дальние шконки составлены вместе, образуя что-то вроде дастархана. Там, видимо, особо блатные звери. Дымится кальян. Пирамидка шашлыков в огромном блюде, в центре которого горит огонь. Фрукты жрут, суки. Нормальные порядки в нашем СИЗО.

Массивный абрек, положив кальянный мундштук, поднялся. Бритая башка чуть не зацепила лампочку. Капец, сука, здоровый бычара, больше Халиля! Неужели в горах Кавказа водятся такие гориллы? Сидящий рядом, похожий на Хоттабыча седобородый дед с четками, что-то прокаркал на своем наречии. Ага, походу, этот у них смотрящий... Со шконок спрыгнули еще два экземпляра чуть меньших размеров. Я стою не в силах оторваться спиной от двери камеры. Может, попробовать с ними договориться?

– Салам аллейкум, арестанты, – сказал я. – Как понимаю у вас ко мне претензии? Давайте разберемся, как цивилизованные люди…
– Закрой свой рот, щакал! – сквозь зубы прорычал здоровяк.
Так понятно, с этим чурбаном разговаривать бесполезно.
– Разве Аллах разрешает подобный беспредел? – обратился я к Хоттабычу. – Это не по Корану вообще-то.
Все чурки загалдели возмущенно, словно стая бандерлогов. Дед поднял руку, все тут же заткнулись. И произнес:
– Не смей осквернять Аллаха и Священную Книгу своим паршивым языком, неверный!

Бритоголовый громила кивнул, мерзко ощерив редкие зубы. Хоттабыч (хотя, правильней будет Ваххабитыч) что-то резко скомандовал по-чеченски. Черные одобрительно зацокали на своих шконках. Тройка боевиков стала неторопливо приближаться.

Горилла по центру, лысоватый мутант с монобровью слева и ухмыляющийся чечен в синих триканах соответственно справа. Мелькнула мысль начать долбиться в дверь, пусть переведут в другую хату. Но суровый выживальщик внутри меня отбросил эту идею. Не переведут. Все это спецом устроено, чтобы сломать Санька. Гребаная система! Стопудов, черные забашляли нехилые бабосы, чтобы устроить показательную казнь. Вон, уже некоторые подоставали телефоны, снимают на камеры.

– Карощий попка, Саид! – усмехнувшись, произнес монобровый. – Моженно я первий буду, э?
– Нэт, я первий! – возразил громила. Он уже рядом, возвышается на две головы. – На калэни, сюка!

Мощная перекачанная рука легла на ширинку, волосатые пальцы принялись расстегивать пуговицы.

Вот и все, Санек, настал твой последний час. Потому что живым я им не дамся. А их много, очень, блять, много. Может, если поглядеть снаружи, вид у меня испуганный, но внутри я концентрируюсь, отбрасывая ненужные мысли, собирая всю энергию в свои смертоносные кулаки. Как учил мой тренер по рукопашному бою. Я медленно вдохнул, ярость потекла по жилам кипящим обжигающим маслом. Выдохнул, усиливая это состояние. Я сильнее этих обезьян! Сотни убитых врагов подтвердили бы это. Со мной моя несокрушимая воля, со мной опыт смертельных боев на аренах Постапокалипсиса. Работать будем жестко!

Чурка-шкаф, видать что-то почувствовал в этот момент, его брови сошлись, как две заниженные приоры на перекрестке. Черный в триканах, тоже что-то уловив, принял позу каратеки. Зато монобровый слева ничего не отдупляет. Все так же глупо хмыкает, одна рука в кармане. По любому там заточка. С него и начнем.

В следующий миг, круто развернувшись, заехал с локтя. Смачный хруст ломаемой переносицы. Блеснула заточка в слабеющих пальцах. Забираю, не забыв сломать руку. Тело летит башкой в парашу. Все, монобровый не боец. Минус один. Саид, взревев, махнул кулаками-гирями. Но это животное чересчур медлительно. Я легко уклонился. И… чуть не пропустил вертушку синих триканов. Блокирую. Подсечка. Чурка на полу, но вновь подпрыгивает. Мимо лица просвистел массивный кулак, впечатываясь в дверь. Саид обиженно взвыл.

Я прыгнул в сторону. Надо держать дистанцию. Самый опасный сейчас – каратека. Подобравшись, как хищник перед броском, он идет кругом, неотрывно глядя в глаза. Перехватываю заточку обратным хватом, жду атаку. Но в этот момент Саид, откинув его в сторону, бросился на меня. Снова уход. Я мог бы пробить сразу в несколько незащищенных мест. Не стал, это все равно, что лупить в стену. Вместо этого, кувыркнувшись, рассекаю заточкой связку на массивной ноге.

Жалобно взвыв, огромная хуйня падает, опрокидывая ближайшие шконари с чурками. Хаос. Вопли. Прилетает удар, в башке зазвенело. Каратист насмешливо смотрит на меня. Пырнул заточкой. Мимо. И в то же время удар по руке выбивает оружие. Чурбан в триканах каким-то образом обошел сзади и поймал в удушающий захват. Ах ты, сука! И я сделал то, чему не учат в спортивных школах. Но это смертельный поединок. Выстрелив, как кобра, моя свободная рука вырвала глаз каратеки. Сначала один, и тут же второй. Лишенный оптики зверь пронзительно заорал, хватка ослабла. Я тут же вскочил, подхватив заточку, и на глазах охуевших чурок сожрал глаз. По камере пролетел вздох ужаса. Самые смуглые хари побелели в этот миг.

Саид, прыгает на одной ноге, пытаясь схватить. В лапе его ножка от табурета. Я подпрыгнул, отскочил от стены и оказался на широком мясистом загривке. Не дав опомниться, пятерней схватил за обе глазницы, оттягивая голову, и в следующую секунду перерезал глотку от уха до уха. Старик за столом вздрогнул, когда фонтаны крови принялись чертить красивое граффити на всех поверхностях. Я откинул корчащееся тело. Победа придала мне сил. Кто следующий?

Хоттабыч, сверкнув глазом, начал выкрикивать отрывистые команды. Со всех шконок начали спрыгивать черные тени. Звон стекла. У многих в руках появились «розочки». Вся кодла бросилась в атаку. Но меня уже не остановить. Сорвав одну из веревок, на которых сушатся джигитские труханы, накинул одному на горло. Захрипев, брюнет повалился под ноги остальным. Не теряя ни секунды, я бросился в это месиво. Прыгаю прямо по чернявым головам. Треск! Крики! Удары! Брызги крови! И смерть, смерть, смерть!

Время будто замедлилось. Сверху с бешеным воплем летит волосатый орангутанг. Хватаю лампочку и прямо в раскрытую пасть. Апперкот и яркая вспышка. Готов. Стало темно, только светят фонари сквозь окошко и телевизор. Еще двое прыгают с двух сторон. Телек надеваю на башку одному. Второму под дых и выпад заточкой. Успеваю увернуться от кровавой струи. Я почти добрался до Хоттабыча. На его защиту кинулся горец с челкой до глаз. Едва успеваю увернуться от его предательского клинка. О, кальян! Раскручиваю за шланг, как пращу. На! Горячие угли прилетают в небритое ебало. Шипение, Вонь горелой шерсти. Обрываю вопль точным ударом в сердце.

Старый бросился к двери, забарабанил, забился:
– Памагитэ! Убивают! Беспредэл!
Я двинулся за ним, перешагивая трупы. Что-то не спешит охрана. Видать, у этих пидаров указание – не обращать внимания на шум из этой хаты.
– Иди сюда, козлина! – Схватил за бороду и ушатал башкой в дверь.
– Саща, слущай, падажди! – простонал Хоттабыч. – Ты что натворил, э? За такое пажизнынный светит! В «Белый лебедь» паедешь! Там наши братья сидят, они будут мстить тебе!
– Да мне похуй, мразь! – Резкий удар и мертвое тело сползает на пол, оставляя на железной двери темный кровавый след.

Когда вертухаи вломились в хату им предстала очень живописная картина. Десятки дохлых горцев в разных позах валяются на полу, свисают, высунув язык, со шконок, один башкой в параше. Никто не шевелится, об этом, естественно, не забыл позаботиться. Сам я сижу, скрестив ноги в позе лотоса в дастархане и наслаждаюсь спелыми виноградинами, отправляя их в рот, одну за одной. Ну, что вы на это скажете, мусора поганые?