MEW. Глава 79. Финал.

     Нет. Это не… я ещё не готова. Они должны были довести Зиона до отчаяния, чтобы единственной его целью, единственным важным существом в его глазах стала Маринетт, державшая в своих руках его надежду. Пока он не перестанет фокусироваться на других задачах. Пока последняя потеря не подтолкнёт его к пропасти.

     Тот факт, что ему приходилось эмулировать человеческую личность, играл им на руку — несмотря на свои силы, он не мог сделать этого идеально, по крайней мере, настолько идеально, насколько это было бы возможно, не присутствуй в этом мире Квами.

     Но… такими темпами они успеют потерять целые миры, прежде чем Зион впадёт в крайнее отчаяние, и у них был всего один шанс на исполнение их плана. Что она могла бы…

     Да. Маринетт прикусила губу. Она могла бы это сделать. У неё было… нет, у них было последнее оружие. Она так внимательно следила за ходом битвы с Зионом, что забыла, с кем сражался Зион.

     — Алья! — крикнула Маринетт в браслет. — Мне нужно, чтобы ты перестала играть песню для человечества. Мне нужно, чтобы ты сыграла песню Зиону!

     Алья не прекратила играть, но Адриан смерил её пристальным взглядом.

     — Что? — переспросил он. — Но Маринетт, разве это не…

     — Спой ему песню о смерти. О том, что ждёт всех нас в конце… — Маринетт замолчала, немного задумавшись. — Нет. Не прекращай играть для нас. Но играй так, чтобы Зион тоже тебя услышал.

     Алья ничего не ответила, но постепенно мелодия флейты изменилась. Это была решимость, но ещё и принятие. Печальная, нежная мелодия о последних лучах заходящего солнца, о знании того, что ты проснулся в этот день, чтобы увидеть свой последний рассвет, увидеть свой последний закат.

     Маринетт чувствовала, как в её сознании формируются образы, слова. И в это же время некоторые люди, всё ещё сражавшиеся против Зиона, начали рыдать, а другие сжимали кулаки и бросались в битву с ещё большим отчаянием и яростью.

     ***

     ***

     Там было ещё несколько образов, ещё несколько слов. Не Альи, но идущих из глубины самой души Маринетт. Она вспомнила своего первого хомяка, как обнаружила его холодным и недвижимым в своей клетке. Они с родителями похоронили его, пока она обнимала маму и ревела навзрыд.

     Рядом с Маринетт приземлилась Александрия. Ей показалось, что героиня прошептала под нос «Герой».

     Но музыка продолжала литься, и постепенно печальная тема начала дополняться другими элементами. Чем-то большим, чем отчаянием. Если они были обречены…

     Маринетт улыбнулась, хотя слёзы безудержно текли по её лицу.

     …это не значило, что они не могли сделать те дни, которые им оставались, более значимыми. Зима не делала весенний сад менее красивым. Берегите друг друга, улыбайтесь миру и любите своих друзей, тем более что в глубине души вы знаете, что в конце концов и они уйдут из этого мира…

     А о том, что будет после конца, не говорили с ними даже Квами.

     — Приготовьтесь открыть Дверь в Котёл, — мягко сказала Маринетт. Александрия молчала пару секунд, будто не услышала её, погрузившись в воспоминания, а затем вздрогнула и кивнула.

     Маринетт посмотрела на Зиона, который перестал что-либо делать. Это существо смотрело на них, и Маринетт знала, что он тоже видел образы, полные смерти. Финалов. Больше никто ничего не делал, все просто слушали песню, что вилась над их головами.

     Это была не песня Плагга. Ещё нет. Но от того факта, что все вещи несли на себе отпечаток Плагга… Даже Сущности были подвержены его влиянию, хоть и пытались отчаянно это игнорировать.

      И у Сущностей не было друзей. Не было тех, с кем они могли бы провести день отдыха в парке, болтая ни о чём и радуясь настоящему моменту. У этих Существ была лишь одна общая черта — отчаянная гонка за недостижимой целью.

     И даже несмотря на всё, что делал Зион, Маринетт ощутила к нему жалость. Что-то такое безжизненное, пустое, потенциально прекрасное, было навсегда приковано в обречённым поискам. Такое невероятно большое…

     И всё же маленькое по сравнению с человеком. Маринетт прикусила губу. Она собиралась убить его. Не потому, что хотела этого, а потому что это было бешеное животное, которое буквально ничего не понимало и приносило всем только боль.

     — Дай их мне, — сказал Зион, и его голос дрожал от всё ещё звучавшей песни Конца.

     — Дать силу Творения тебе? — переспросила Маринетт. — И что ты будешь с ней делать? Если эти силы смогут подарить тебе вечность, что ты с ней будешь делать?

     — Расти.

     — И? — спросила Маринетт. — Ты бы стал сочинять музыку? Вспоминать прошлое? Что ты сделаешь, когда прекратишь расти?

     — Расти.

     — Нет, — Маринетт покачала головой. — Все встретят свой конец, - даже Тикки. И после неё — Плагг.

     — Нет, — это было всё, что сказал Зион. Золотая волна энергии собиралась вокруг одной его руки, но Маринетт шагнула вперёд. Зион всё ещё был недосягаем для Адриана. Она подняла руку.

     — Тогда следуй за мной. Дверь мне.

     И с этими словами Маринетт и Адриан вошли в портал. Вслед за ними последовал Зион.

     — Мы на базе Котла. Внизу тело твоего партнёра, ты чувствуешь его? — спросила Маринетт.

     Зион ничего не сказал, просто опустил взгляд вниз, на гору плоти его компаньона. Его лицо было искажено гримасой, и Маринетт не могла прочесть это выражение, это была какая-то непонятная смесь человеческих эмоций и чего-то совершенно чуждого человеку.

     Здесь не было других паралюдей. Не было Губителей. Ему не на кого было смотреть и просчитывать их действия.

     Просто двое подростков-французов и звуки песни, песни, которая пела им о Конце.

     — Используй силу, — приказал Зион.

     Маринетт могла услышать в его голосе жадность, отчаянную потребность в исполнении его желания, реальную потребность, несмотря на то, что она звучала через призму эмуляции человеческой личности.

     Она посмотрела на него, и ненавидя себя за то, что собиралась сделать… Маринетт ухмыльнулась, невольно вспомнив взгляд Симург, которым та наградила её совсем недавно.

     — Нет, — и с этим словом она нажала на кнопку на своём коммуникаторе, и бомбы, уложенные вокруг и внутри сада плоти, взорвались. Обычные бомбы, технарские, ядерные заряды — всё взорвалось одновременно.

     Эден исчезла.

     Маринетт уставилась на Зиона, следила за тем, как тот реагировал на уничтожение своего компаньона.

     — Она ушла. Ты же понимаешь это, верно? Она ушла. Я уйду. Однажды уйдёшь ты, по крайней мере, из материальной вселенной, — это существо — он — заслужил свой последний шанс. — Ты не сможешь победить. Не сможешь жить вечно, не сможешь пережить энтропию. Но есть так много всего, что можно сделать до твоего последнего часа. Просто потому, что жизнь заканчивается, это не значит, что её нужно прожить бесцельно. Ты можешь остановиться, ты можешь стать кем-то более…

     ***

     Воин сжёг десятилетие своей жизни, пытаясь предсказать новый путь, пытаясь придумать решение. Но его компаньон исчез, и «музыка» каким-то образом проходила сквозь все его психические барьеры.

     Должно было найтись какое-то решение. Но Воин не мог найти правильное.

Мыслитель был уничтожен. Нахлынувший на него поток образов твердил о том, сто гибель неизбежна.

     Но это было невозможно. Если смерти нельзя избежать, если энтропия неотвратима, то циклы были…

     Бесполезны.

     Даже если у него получится воссоздать Мыслителя, если поступающая информация была верна, это станет лишь временной отсрочкой.

     Ответ был один.

     Слова человеческой самки ничего не значили.

     Песня ничего не значила.

     Воин перестал обращать на них внимание. Ни в чём больше не было смысла, кроме продолжения существования, расширения, роста. Решение было найдено. Оно существовало.

     И человеческая эмуляция показала, что это было последним, что он должно был сделать. Была одна вещь, которую он мог сделать. Единственная, которая ему осталась, кроме как принять неприемлемый для него ответ.

     — НЕТ! — взревел Зион, и подлетел к Маринетт, хватая её за шею и сжимая руку. Игнорируя всё остальное вокруг, потому что без получения её силы ничего не имело значения. — Отдай мне силу!

     — Нет, — прозвучал рядом другой голос. — Котаклизм.

     ***

     Адриан лишь слегка прикоснулся к Золотому Человеку, когда отзвуки его последнего, требовательного приказа затихли в воздухе.

     И он ощутил это. То, что скрывалось за телом Зиона. Нечто древнее, нечто могущественное. Но не мудрое.

     Безжизненное.

     А потом оно начало бороться с ним. Бороться с энтропией, бороться за целеустремлённое желание выжить любой ценой, расти и размножаться до тех пор, пока вся вселенная не окажется переполнена Сущностями.

     А что потом? — подумал Адриан, когда его сила хлынула по нитям, связывавшим эту оболочку с его основной плотью, превращая части его тела, размерами превышавшие континенты, в пепел. Он чувствовал, как Плагг помогает ему избежать уничтожения посеянных в людях Осколков, активных и неактивных. Он сосредоточил всё внимание на ядре Зиона.

     ОТРИЦАНИЕ. Слово звучало нечеловечески, несущим в себе миллионы смысловых значений, но...

     Адриан ощутил тихий голос у себя в голове.

     — Да. Твоё время пришло, — это был голос Плагга.

     А затем он пропустил свою силу через Воина, ощутил, как тот в последний раз сопротивляется…

     И терпит неудачу.

     Золотая фигура перед ним обратилась пеплом и пылью.

     Всё было кончено.