Алхимик. Сублимация 13.Интерлюдия. Джек-Остряк.

Впервые за долгое время ПО РАСПИСАНИЮ! КАК И ДОЛЖНО БЫТЬ!

Ребят, новую работу ещё даже не начинала переводить. Жду отпуска как манны небесной, а он начнётся в ноябре. Точнее, следующая неделя у меня последняя перед отпуском, а там слава богу смогу поработать над переводами и напереводить себе наперёд парочку глав, чтобы потом не мудохаться все выходные с переводами.

***

***

Джек-Остряк шёл в сумерках по пустой улице, довольный прошедшей в Броктон-Бей неделей. Отсутствие номинанта Манекена заставило всё начаться с плохой ноты, но с тех пор события развивались хорошо, с приятными волнительными моментами. Здесь было ещё более хаотично по сравнению с тем, когда он бывал в городе в последний раз — злодейские группировки были более слабы и более разобщены, позволяя Девятке передвигаться относительно свободно. Большинство выбранных номинантов доказали свои способности и выдержали сложные испытания, а выживших он планировал стравить между собой, чтобы определить, кого стоит принять к себе в группу.

Ему не терпелось начать действовать новым составом Девятки.

После выяснения, что кандидат Манекена отсутствовал в городе и смерти Крюковолка от рук Ампутации, прошло уже два дня с тех пор, как он проводил тестирование, поэтому ему немного сильнее, чем обычно, хотелось увидеть последнего потенциального участника.

Особенного этого.

Благодаря способностям Душечки он нашёл нужный район города, но отклонил предложенную Ампутацией и Манекеном помощь в поисках его цели тинкертехом.

Было гораздо веселее выслеживать паралюдей по ночам собственными силами. Это задавало нужный тон, и когда он действительно находил того, кого искал, это становилось приятным сюрпризом.

Как разворачивание подарка.

Он ухмыльнулся и поймал себя на том, что шагает чуть более нетерпеливо, чем обычно.

Большинство из Девятки начали подыгрывать тем кандидатам, которые им понравились, явно или неявно. Манекен был единственным, не считая самого Джека-Остряка, кто отложил свой тест на последнюю минуту. Все остальные уже протестировали своих номинантов, и некоторые из участников проявили твёрдое намерение участвовать в окончательном отборочном этапе.

Как обычно, мнение Птицы-Хрусталь было твёрдым, хотя она и не высказывала его слишком громко. Она всё ещё была раздражена тем, что Ампутация убила её брутального номинанта, и, вероятно, попыталась бы отплатить ей той же монетой, если бы Джек не высказался о том, что за ссорами внутри группы последует наказание.

И это было бы не то наказание, которое понравилось бы Птице-Хрусталь. Её кандидату даже не удалось нормально поиграть с одним членом Девятки, как это сделал его собственный кандидат. Это, должно быть, вызывало у неё раздражение.

Он цокнул языком. Крюковолк мог казаться забавной зверушкой только кому-то вроде Птицы-Хрусталь. Он хорошо умел разрушать вещи, но не представлял собой ничего интересного. Он был мини-Краулером во всех смыслах.

Краулер считал большинство из кандидатов скучными противниками, но теперь, когда у него была новая форма, он заявил, что, возможно, ему придётся протестировать их повторно.

Джек пресёк эту идею в зародыше — он не собирался тратить ещё несколько дней, позволяя Краулеру повторно тестировать некоторых из кандидатов. Ночь всё ещё была в списке, но она была похожа на Крюковолка — была жестокой и совсем не творчески применяла свои способности.

То, что его относительно неинтересный кандидат всё ещё был в игре, итак было большим, чем Краулер заслуживал, особенно после того, как ему не удалось добраться до Лабиринт в этом своём новом теле.

Если бы Ожог всё ещё была жива и находилась бы в правильном душевном настрое, Краулер смог бы заново получить неплохой иммунитет к огню.

Кандидат Ожог оказался хорошим участником с более чем впечатляющими друзьями. Он всё ещё удивлялся, что не заметил в лечебнике святого Николаса кого-то вроде неё. Было странно наблюдать сходство между одним из его первых друзей и проблемной девушки-блондинки.

Лидер группы, в которой состояла Лабиринт, Трещина, тоже оказалась на удивление опытным противником — он пожалел, что не разузнал о ней побольше до того, как выбрал свою кандидатуру. Она, казалось, думала также, как и он, просто медленнее, и могла бы стать хорошим кандидатом.

Она была такой же впечатляющей, как и тот мальчик. Она пыталась понять его. Она уважала его. И, самое главное, она боялась его.

Всё это было хорошими качествами. Её люди остались в живых в этот раз благодаря её хладнокровию и уважению.

Он надеялся, что она знала, что он когда-нибудь вернётся, рано или поздно. Ты не мог заслужить одобрения Джека-Остряка и просто уйти с этим. Не навсегда. Кайзер уже усвоил этот урок.

Конечно, он ничего из этого не заявил вслух — это могло повлиять на тест Манекена и испортило бы всю игру. Если та девушка потерпит неудачу, то умрёт. Потакание фантазиям Манекена никогда не было приятным делом, но зато их было очень легко удовлетворить, так что пока Сплетница хотела жить также отчаянно, как и шесть дней назад, всё будет в порядке.

Птица-Хрусталь была против Сплетницы, но только потому, что её кандидатуру выдвинула Душечка, и их соперничество так и будет задушено до тех пор, пока Джек не позволит ему вспыхнуть в момент скуки.

Так много внутренних междоусобиц — временами это казалось невыносимым. Но всё, что ему требовалось, это успокоиться и подумать, и он находил решение любой проблемы.

Король постепенно терял контроль над Девяткой в течение нескольких недель перед тем, как умер.

Джек мысленно перебрал в уме список оставшихся в живых номинантов и не мог не порадоваться.

Вероятно, ему придётся отклонить настойчивое требование Птицы-Хрусталь взять в команду только одного из них, поскольку место Ожог освободилось. Осталось слишком много хороших кандидатов, которые продержались почти до самого конца, если только в последний день тестов не произойдёт ничего неожиданного. Может быть, новую версию Курта придётся принести в жертву, просто чтобы она порадовалась. Или, может, это будет девочка с собаками, единственная сильная сторона которой, казалось, заключалась в том, чтобы убегать и хорошо справляться с болью. Она наверняка будет первой, кто проиграет в финальном тесте «все против всех».

Лёгкая улыбка заиграла у него на губах. Ему предстояло провести ещё один тест, и он с нетерпением ждал его начала. Несколько замечаний гарантировали, что никто из кандидатов не будет убит, а тщательное планирование позволило ему поучаствовать в тесте в самом конце их недели в Броктон-Бей.

Привлечение в Девятку и без того жестокого человека не принесло бы с собой ничего интересного — ни Краулер, ни Птица-Хрусталь, казалось, этого не понимали. Если бы Девятка увела из Броктон-Бей кого-нибудь действительно опасного, некоторые люди поаплодировали бы им, благодарные за то, что ненавидимый ими злодей исчез с улиц их города.

Это было неправильным посылом, и это был не тот кандидат, в компании которого можно было бы повеселиться в долгосрочной перспективе.

Зато привлечение в команду кого-нибудь столь же любимого людьми, как номинант Ампутации, значительно укрепит их репутацию и оставит после их ухода приятную пустоту скорби в этом городе. Её семья будет разбита случившимся. Люди будут чувствовать себя опустошёнными.

Это было восхитительно.

Что-то защекотало у него в голове, и но обернулся — за последние двадцать лет он давно научился подчиняться этим маленьким импульсам.

Она была там, наполовину скрытая в тени заброшенного здания, слишком напуганная для того, чтобы пошевелиться.

Он изобразил свою лучшую улыбку. Объективно говоря, он знал, что это была довольно приятная на вид улыбка, но все, казалось, всегда воспринимали её неправильно.

Однако страх перед его улыбкой обычно приводил к послушанию, так что это не было слишком большой потерей. Это позволяло увидеть ему ещё больше оттенков страха.

— Привет, Амелия, — сказал он, подходя к ней. — Почему бы нам не зайти внутрь?

Небольшие чувства, которые всегда возникали у него рядом с паралюдьми, были более ярковыраженными, чем обычно — даже его товарищи по Девятке ощущались не настолько сильно.

Она выглядела сплошным комком нервов, таким хрупким и ненадёжно сбалансированным, как стеклянная бутылка, насаженная на иглу и трескавшаяся от напряжения. Одно-единственное дуновение воздуха опрокинуло бы бутылку, одно малейшее прикосновение разбило бы её в дребезги.

Убить её было до безобразия легко. Всё, что для этого требовалось, выхватить нож и полоснуть по обнажённому горлу. Было бы так легко сломать её — она выглядела как одна из самых слабых жертв, которых он когда-либо видел.

Но он пришёл сюда не для того, чтобы убивать, а чтобы испытать, и он хотел, чтобы этот тест прошёл успешно.

По крайней мере, до тех пор, пока она казалась ему интересной.

Джек-Остряк видел не только своими глазами. Все остальные паралюди, казалось, не были на него похожи, и он знал, что никто из Девятки, ни в прошлом, ни в настоящем, не увидел бы ничего больше, чем испуганную, потрёпанную девушку в Панацее.

Но там было что-то ещё, он чувствовал это. Должно быть, это было частью его силы, или возможно наработанной интуиции, которая иногда позволяла ему видеть то, что не мог видеть никто другой.

Он мог видеть, как что-то прекрасное росло внутри неё, практически прорываясь сквозь швы, которыми спешно были залатаны потрёпанные нервы девушки, стоявшей перед ним. Прекрасное чудовище, которое нуждалось в небольшой помощи для того, чтобы появиться на свет, созревшее для обучения и роста. Это была возможность.

Может быть, даже опасность.

Поэтому он не стал доставать ножи, а просто открыл дверь в повреждённое здание. Луч слабого, лунного света освещал комнату, падая в помещение через разбитое окно в стене — несомненно, работа Птицы-Хрусталь.

Панацея молча провела его через разрушенную кофейню. Он закрыл за собой дверь.

В тусклом свете было легче разглядеть историю испытаний кандидата его коллеги, и то, как отчаянно пыталась выжить участница.

Ампутация устроила для неё забавный тест — она всегда подходила заданиям творчески, когда они были ей любопытны, а посмотреть на свою «старшую сестру» в действии должно было быть безумно любопытным зрелищем. То улучшение иммунной системы, которое сделала Панацея, теперь использовалось в его теле — с небольшими изменениями, конечно.

Ампутации удалось заставить её убить кого-то — доказательство того, что она могла воздействовать на людей на более высоком уровне при нужном оправдании. Удалось доказать, что она была не той героиней, за которую себя выдавала.

Тест Ожог был простым и скучным. Придумать о том, как скрыться от дистанционных атак она так и не смогла, так что после нескольких садистских ударов та лениво сообщила Панацее, что тест был пройден.

Пирокинетику повезло, что Они Ли вывел её из игры — она уже начинала надоедать Джеку. Было совершенно очевидно, что она не будет выступать на их стороне, только если не устроить пожар. «Жестокий психопат», парачеловек по имени Ожог, казался идеальной кандидатурой в Филадельфии, но это описание ни в малейшей степени в итоге не подтвердилось.

В психиатрической лечебнице, окружённая пламенем, которое начало разгораться после появления Сибири, Ожог казалась подходящей кандидатурой.

Вместо этого она оказалась совершенно впустую убита. Ампутация не смогла собрать её тело, но он уже знал, что Ожог не стоила того, чтобы её использовали повторно. Может быть, он мог бы сжечь то, что осталось от Ожог, или скормить это Сибири.

Панацея была другой, несмотря на их внешнюю схожесть. Он мог видеть это, несмотря на то, что она дрожала точно также, как дрожала Мими, когда гас весь огонь.

Краулер был на седьмом небе от счастья, когда ему выпала возможность протестировать кого-то вроде неё — и она действительно заразила его самодельной чумой, которая разрасталась быстрее, чем регеренировало его гипервосстанавливавшееся тело, вынудив взять перерыв от тестирования и потратить несколько часов под присмотром Ампутации просто для того, чтобы снова начать нормально функционировать.

Он бредил этим вирусом как до, так и после того, как Алхимик изменила его форму.

Панацея осталась невредимой после схватки с Краулером. Мало кто мог похвастаться тем же самым.

Облако на небе, должно быть, сдвинулось, впустив в помещение больше лунного света, и Джек увидел забинтованную руку Панацеи. Свидетельство того, что не из всех испытаний она вышла невредимой.

Сибирь, должно быть, предоставила ей выбор — не все это понимали, даже когда она иногда игралась с новыми членами Девятки.

Сибирь любила охоту, но иногда ей просто хотелось есть. Пальцы левой руки Эми — то, что от них осталось — доказывали, что Эми продержалась достаточно долго до того момента, как их двуцветному участнику стало скучно, что позволило ей пройти тест.

Судя по другим шрамам, она прошла «штормовой тест» от Птицы-хрусталь. Он был короче того, что устроила Душечка, но был более сложным и опасным. Зато результат теста Душечки выглядел так, будто она довела и так истощённое здравомыслие Панацеи до предела.

Джек ухмыльнулся. Душечка была милой, маленькой врединой — иногда он так сильно хотел раздавить её, но девушка была такой чертовски интересной. У неё был свой стиль. У неё были амбиции. Это напоминало ему о его юных годах.

Он всегда ощущал искушение прихлопнуть её, как муху, впрочем, он испытывал это искушение по отношению к каждому человеку, которого он когда-либо встречал. Её вступительные экзамены провалились, и то, как потускнел её взгляд, когда он сказал, что ей придётся пройти тестирование ещё один раз…

Мало что было более захватывающим зрелищем, как наблюдение за тем, как гаснет свет в чужих глазах.

Однако каким-то образом ей удавалось поддерживать в себе маленький огонёк и чем-то его подпитывать.

Джек-Остряк никогда так сильно не хотел встретиться с Сердцеедом, как в тот момент осознания. Душечка смогла пережить один из худших тестов, которые когда-либо устраивала Бойня №9, и всё ещё сохранила в себе стержень и желание бросить ему вызов, пусть и довольно тихо.

Он никогда бы не передал бразды правления Девяткой кому-то другому, но она точно сможет держать его в напряжении своими идеями о восстании и государственном перевороте.

И её страх быть пойманной был таким восхитительным.

Она также потихоньку собирала оружие, в том числе и Амелию. Что-то внутри трясущейся девушки уже было затронуто манипуляциями Душечки, было готово наброситься на Джека-Остряка и Девятку. Он не видел никаких доказательств этой теории, точно также как не видел этого в Сплетнице, но он знал, что оно там было, точно также, как те вещи, которые она пыталась сделать с остальной Девяткой.

Он цокнул языком. Ей нужно преподать несколько уроков о тонких манипуляциях, если она хочет быть таким же хорошим лидером, как и он. Хороший урок, который заставит её понять его недовольство.

Какой бы ущерб разуму Панацеи не нанесла Душечка, Манекен нанёс такой же ущерб её телу.

Слова на множестве языков проступали на её бледной коже, даже на щеках и видимых под рваной одеждой участках кожи. Джек мог прочесть или распознать только пару из них, но Манекен всегда обладал более широким кругозором.

Однако и без того суть слов была ясна. Жертва. Слабачка. Жалкая. Бесполезная.

Манекену не понравился кандидат Краулера, потому что его искусство не могло отметить существа, которое проявляло себя только в темноте, но похоже, ему также не особо понравился выбор Ампутации. Её сила не могла навредить ни ему самому, ни его инструментарию, так что его искусству ничего не угрожало.

Манекен не заметил потенциала в этой девушке. Никто из них не замечал.

Иногда другие члены Девятки были такими разочаровывающими.

На левой руке Панацеи отсутствовало четыре пальца, включая большой, и оставался только безымянный. Несколько клочков забрызганной кровью белой ткани обернули повреждённую руку, вероятно, оторванные из отчаяния от наряда после того, как Сибирь с ней закончила.

Не совсем всё, подумал он, когда заметил, что Сибирь также откусила ей одно ухо. Должно быть, она была в игривом настроении.

Насколько он мог судить, Панацея вообще не сопротивлялась укусам каннибалки. Он видел это раньше, у тех, кто полностью сдался или утратил здравый рассудок, но он знал, что дело тут было не в этом.

Он пытался разобраться в образах, что мелькали у него в голове. Это так же сбивало с толку, как когда Девятка боролась между собой, а ему нужно было понять, что он должен сказать, чтобы всех успокоить.

Ноги Панацеи задрожали, а руки обхватили живот. Прохладный ветерок проникал в разбитое окно, сдувая пыль с грязных столов и стульев заброшенного кафе. Лунный свет то становился ярче, то тускнел, но он не переставал смотреть, пытаясь более полно понять эту девушку.

Паззл складывался медленно, но как только это произошло, он понял, что его выбор был верным.

Панацея находилась в двойственном состоянии — ей разум как будто состоял из двух частей. Тесты Бойни разрушили одну его часть, и другая выросла в ответ, теперь едва сдерживаемая остатками и нервами первого «я». Он не сдалась, когда Сибирь ела её, она просто была сосредоточенна на чём-то другом.

— Я впечатлён, — сказал он, потому что это было правдой и потому что ей нужно было это услышать.

Он увидел, как его слова подействовали на неё после того, как были произнесены — слабая часть её души стала ещё слабее, а сильная выросла немного больше.

Было заметно, что она немного оживилась. В её глазах читалась настороженность, но она слушала — он подцепил её внимание на крючок.

— Я знал, что ты можешь быть могущественной, — сказал он, не прикасаясь к своим ножам и пальцем. Она бы плохо на это отреагировала, и что тогда с ними будет? Он доверился своим инстинктам, которые говорили о то, что она не собирается броситься на него и убить прикосновением.

Возможно не собирается. Именно это и делало этот процесс таким захватывающим. Интуиция ни разу его не подводила, но ведь всё случается в первый раз.

— Однако «могущество» не отдаёт должного тому, что я вижу, — продолжал он, говоря то, чего он и сам не понимал до конца. Сила часто направляла его мысли и слова, но это всегда происходило аккуратно — гораздо более аккуратнее, чем сейчас. С этой девушкой что-то было не так. Удивительно не так.

Он сделал паузу, чтобы дать ей возможность что-нибудь сказать. Когда тот мальчик оказался на тесте одного из кандидатов, он продемонстрировал впечатляющее самообладание и выдержку перед зрелищами кровавой бойни. Ещё две зарубки на его ноже. Ещё двое паралюдей, погибших от его руки.

Было немного жаль убивать того, кто проявлял к нему должное уважение, но он не хотел, чтобы люди думали, будто парочки приятных слов будет достаточно, чтобы остановить клинки Джека-Остряка. Лидеру следовало быть умнее, прежде чем использовать одну и ту же стратегию дважды.

Панацея ничего не ответила на его слова, и он ощутил разочарование. У неё был сдержанный характер, который не вызывал того драйва, который он хотел видеть у членов Девятки. Не то чтобы напыщенность была показателем для вступления к ним — Птица-Хрусталь была такой, но она была человеком с одним приёмом. Краулер был ненамного лучше неё. Манекен, Ампутация — творческие, но агрессивные, стремившиеся получить ещё больше возможностей для работы.

Это ещё ничего не значит, подумал Джек. Есть ведь старая пословица про тихие омуты. Курт был молчаливым парнем. Николас был… посредственным. Это я был из них самым громким. Тут нужен более тонкий подход…

Он поморщился, но сдержал себя от резких высказываний, ведь прекрасно знал, что нужно сказать, чтобы сломать её.

Ампутация закатит адскую истерику, если он заставит её кандидата покончить с собой без уважительной причины, даже Краулер наверняка бы на это пожаловался.

— Ты могла бы изменить мир. Значительно сильнее, чем если бы занималась тем, что делала до сих пор — не то чтобы ты и дальше могла так жить, даже если бы мы тут не появились.

Панацея смотрела на него.

— О чём ты говоришь? — спросила она, тихо и слабо, но в её голосе слышалось любопытство. И человечность.

Люди порой были такими чертовски интересными.

Он проигнорировал вопрос.

— Разве это не расстраивает? — спросил он, подходя немного ближе. — Разве это не душит и не связывает тебя, не ограничивает так сильно? Ты не можешь так жить.

— Нет, могу, — солгала она.

— Значит, ты признаёшь это, — мгновенно отреагировал он. — Ты задыхаешься. Тонешь в море посредственной работы, когда знаешь, что на самом деле хочешь вырваться на свободу.

— Нет! — крикнула она, вжавшись обратно в стойку, на которой когда-то стояла касса.

— Ты можешь хотя бы представить, что ты могла бы сделать? — спросил Джек, медленно двигаясь вперёд с улыбкой на лице. — Сколько ограничений ты могла бы игнорировать? Ампутация знает так много, но если вы будете работать вместе, даже моего воображения может оказаться недостаточно.

Она окинула его взглядом снизу вверх, а он стоял едва ли на расстоянии вытянутой руки. Так близко, что мог видеть всю историю последней недели, написанную на её теле и разуме тёмными чернилами ужаса. Ужаса перед ними. Ужаса перед ним.

Ужаса перед самой собой.

Она подумывала о том, чтобы напасть на него, он чувствовал это, но не отступал. Он смог бы избежать её атаки, если она всё-таки решится, но он был уверен, что она этого не сделает.

И он хотел, чтобы она решила этого не делать. Чтобы она пришла к правильному решению.

В ней было что-то ещё, что-то неуловимо знакомое. Он был моложе, когда впервые приехал в Броктон-Бей, и кейп-сцена тогда была совсем другой. Там был отец мальчика, Мясник и ещё один мужчина…

— Думаю, твой отец был бы разочарован в тебе, — сказал он, доверяя собственной интуиции, которая помогала ему общаться с остальной Девяткой. — Такая печальная. Такая слабая. Он не был хорошим человеком, но он был намного лучше тебя. Он не прятался от всего мира.

Это было похоже на цветок, раскрывающий лепестки прямо у неё перед лицом, когда она изо всех сил пыталась на это не смотреть.

— Ты лжёшь, — сказала она. — Он не был моим отцом.

Она уже знает, понял он. Просто не хочет признавать. Она хочет продолжать притворяться, всегда притворяется, никогда не живя в реальном мире.

— О ком ты говоришь? — спросил Джек с самодовольной улыбкой на лице.

На самом деле это был не вопрос.

— Мой отец — Марк, — решительно сказала она.

Джек цокнул языком, и следующие слова дались ему легко.

— Он правда твой отец? Ты когда-нибудь называла его так? Отец? Папа?

Потрясённое выражение лица было достаточным ответом, и Джек улыбнулся.

— Нет, с настоящим отцом ты бы так не поступила. Тебе никогда не было суждено стать героем, — сказал он. — Это не в твоей крови.

Панацея молчала, смотря на него пристальным взглядом.

— Ты хочешь, чтобы я сказал это вслух? Или хочешь и дальше продолжать жить в своих маленьких иллюзиях?

Она молчала.

Маркиз, мысленно произнёс он это имя, и увидел, как она вздрогнула, как будто он сказал его вслух. Дверь открылась — она знала, даже если не признавалась в этом себе самой, что она не была героиней. Она никогда ею не была. Её кровь взывала к насилию и смерти.

— Ты можешь пойти со мной, — сказал он, позволив невысказанным обещаниям и возможностям заполнить её мысли. Она могла бы быть свободной. У неё была бы семья, которая ценила бы её.

Может быть, они могли бы даже попытаться найти её отца, если она захочет.

— Или ты можешь остаться здесь и умереть, — сказал он, захлопывая дверь. — Ты ведь чувствуешь это, не так ли? Ты умираешь. От чего-то, чего даже ты не можешь исправить.

Он знал, что был прав, хотя и понятия не имел, откуда он это взял. Сила вела его таким образом, чтобы он произнёс эти слова, и он увидел, как от них у неё защемило в груди.

Стоя на расстоянии вытянутой руки, он заглянул ей в глаза.

— И ты знаешь почему, не так ли? — тихо спросил он. Он чувствовал вкус собственных слов на языке, и как дыхание скользит сквозь зубы.

Она пыталась избегать его взгляда, но он не сводил с неё глаз.

Медленно, с бесконечным нежеланием, она кивнула.

— И почему? — выдохнул он.

— Моя сила, — сказала она. — Она… не хочет… этого.

— И чего она хочет? — продолжил он подталкивать её.

Слабая часть её души содрогалась и кричала, а сильная взревела из-за того, что победила. Соперничество было закончено.

— Она хочет… быть свободной, — сказала она. — Она хочет… чтобы мы были свободны.

— А чего хочешь ты? — спросил Джек, практически прошептав ей эти слова в оставшееся ухо.

Амелия сбросила свой костюм, который носила годами, и костюм из играемой роли, лжи и притворства, который был Панацеей, испустил последний вдох.

— Моя сестра, — сказала Амелия, наклоняясь к его уху, и он понял, что она попалась на его крючок. — Я хочу свою сестру.

Её голос был глубоким и чистым.

Джек улыбнулся.

— Полагаю, наличие домашнего питомца было бы допустимо, — сказал он, выпрямляясь обратно. У Ампутации время от времени появлялись игрушки, что ему было до ещё одной?

Он протянул ей руку. Заставлять её проходить ещё один тест было бессмысленно. Он хотел её и получил. Больше никаких тестов. Больше никаких рисков. В Бойне №9 появился новый участник.

Амелия вложила свою руку в его. Он не испытывал страха, хотя и знал, на что она способна при физическом контакте. Краулер бы не осмелился, но Джек-Остряк мог себе это позволить.

Он ощутил легчайший укол электричества, как тогда, когда Николас по-настоящему посмотрел на него, но больше ничего не случилось.

Она улыбалась ему, теперь превратившись в чудовище до самого последнего дюйма. Он был полностью во власти её силы, но её разум уже принял их новую связь. Он был тут главным. Она последует за ним или будет уничтожена.

Они всегда так делали. Даже у Короля в тот единственный, судьбоносный день, когда расчёты Курта стали ещё более точными, чем обычно, а у их лидера было всего лишь несколько жизней в качестве щита. Клинок Джейкоба резал снова и снова, и он увидел, когда свет в глазах и разуме Короля погас за семь смертей до конца. Король знал, что потерпел поражение.

Это было самое сильное чувство в мире.

Он поднёс её руку к губам с лёгким поклоном, приветствуя её в Девятой бойне. Ампутация будет в таком восторге.

— Почему бы тебе не позвонить сестре? — сказал он, протягивая ей свой телефон. — Вам двоим стоит поговорить.

Выражение на её лице говорило о том, что случится больше, чем это.

Панацея — неподходящее имя, подумал он, когда она взяла телефон у него из рук. Интересно, будут ли у Ампутации какие-нибудь идеи?

Амелия не задумываясь ни на секунду набрала номер.

-

Пояснения автора к главе:

- События этой главы происходят одновременно с боем Тейлор с Манекеном/ее вторым Триггером. Вечер воскресенья, восьмой день испытаний.

- Тео Андерс жив. Он тот самый «мальчик», который «впечатлил» его, как и Трещина. Если я [автор] правильно помню канон, Макс (Кайзер) вел себя точно так же, когда они с Джеком впервые встретились, что в своё время впечатлило Джека, но, по сути, Джек сказал, что он не позволит людям использовать на нём один и тот же трюк дважды.

- Технически говоря, Джек не знает, что Маркиз является биологическим отцом Амелии, а знает только о схожести их Осколков. Я не смог придумать, как Джек мог бы думать в таких терминах, поэтому здесь он говорит о кровной связи.