Перевод. Адам Туз: Почему российская экономика работает лучше, чем надеялся Запад

Ранее на этой неделе Центральный банк России предпринял экстраординарный шаг, подняв ключевую процентную ставку на 3,5 процентных пункта. Этот шаг был предпринят после того, как стоимость российской валюты упала до катастрофического уровня; рубль до повышения процентных ставок стоил менее 1 цента США. Валютный кризис и реакция Центрального банка дают возможность по-новому взглянуть на экономику, которая более чем через год после вторжения России на Украину, чувствовала себя лучше, чем надеялись многие на Западе, но хуже, чем рассчитывали многие в России.

Почему российская экономика не оказалась настолько самостоятельной, как предсказывали некоторые? Как война повлияла на рынок труда страны? И есть ли у России путь к нормальной экономической жизни? Это лишь некоторые из вопросов, которые возникли в моем недавнем разговоре с экономическим обозревателем Адамом Тузом.

Почему именно слабый рубль является проблемой для России, которая потребовала такого рода чрезвычайного вмешательства? Ранее мы говорили о том, что Россия может двигаться к более автаркической экономической модели, пытаясь стать более самостоятельной, и что теоретически это должно быть возможно. Так почему же слабый рубль может стать проблемой для экономической стратегии России?

Адам Туз:  

Психология является ключевым элементом. Рубль – это тотем российской силы, суверенитета и так далее. И поэтому то, что он так сильно уступает доллару, выглядит плохо [в глазах россиян]. Экономическая сторона этого в каком-то смысле является немного большей загадкой, потому что, как вы сказали, если Россия фактически превратилась в автаркическую экономику, то стоимость импорта не должна иметь большого значения.

Экономическая причина важности проблемы слабой валюты заключается в том, что она повышает стоимость импорта и помогает вызвать и разжечь инфляцию. Таким образом, если именно об этом думают российские политики, то это является ярким свидетельством того факта, что импорт по-прежнему является серьезной проблемой для российской экономики. Что это говорит вам о российской экономике, так это то, что она находится под влиянием войны. Это сводит с ума. Наращивание военных расходов, которые увеличились примерно до 6,7 процентов ВВП, а также усилий по поддержке промышленности и сельского хозяйства России перед лицом санкций, фактически вызвали нечто вроде инфляционного бума. 

И поскольку экспорт России сокращается под воздействием санкций, а ее экономика находится на подъеме, она имеет тенденцию наращивать импорт, что приведет к сдвигу в сторону дефицита текущего торгового баланса. Это классический драйвер обесценивания валюты. Это также один из способов, с помощью которого валюта корректируется и возвращает экономику к равновесию. Итак, мы видим здесь все признаки того, что российская экономика движется к инфляции под давлением военных расходов и споров среди российской элиты о досадной неспособности центрального банка предвидеть последствия для экономики России от нового обменного курса, который сейчас вызывает некоторое беспокойство. Ничто из этого, я думаю, не создает экзистенциальной драмы для российской экономики, но это очень красноречиво свидетельствует об экономической и политической ситуации, в которой мы находимся.

КА: Запад со временем проявил некоторую креативность в разработке своих санкций – в частности, против российского энергетического сектора. Со стороны Европы это включает не только прямой бойкот нефти, но и ограничение цен на экспорт нефтепродуктов в незападные страны. Так оказались ли эти санкции в целом эффективными против российской экономики?

А.Т.:

Европейцы ввели два уровня санкций. И мы здесь говорим о нефти, а нефть всегда имеет большее значение для российской экономики, чем газ. Хотя газ занимает центральное место в заголовках политических дискуссий в Европе, он во многом второстепенен по сравнению с экспортом нефти. И дело в том, что экспорт нефти, конечно же, влияет на мировой рынок. Таким образом, в отличие от газа, который течет по трубопроводам или доставляется танкерами СПГ (сжиженного природного газа), нефть, по сути, представляет собой один большой глобальный рынок, поэтому война также повлияла на американских потребителей, которые не покупают российский газ. Но если поставки нефти из любого источника оказываются под угрозой, это влияет на баланс спроса и предложения на мировом нефтяном рынке. И это касается абсолютно всех, независимо от того, сколько нефти добывает сама Америка.
Таким образом, при вводе новых санкций проблема заключалась в том, чтобы разработать санкции, которые сократили бы экспортные доходы России от нефти, которая является основой ее военной экономики, без массового разбалансирования мирового нефтяного рынка и нанесения огромного ущерба сверх того, что уже было сделано Россией. Ценовой шок на газ и продукты питания в 2022 году повлияют на уязвимых потребителей нефти во всем мире. Поэтому принятая стратегия заключалась в том, чтобы убрать европейский спрос на нефть с мирового рынка, а затем ввести ограничение: европейским танкерам и страховым компаниям, которые глубоко вовлечены в торговлю российской нефтью, разрешено продолжать торговать нефтью, только если контракты, в которых они участвуют, будут установлены ниже определенного порога цены на нефть, который составляет 60 долларов за баррель. Таков был план — не помешать им продавать, а заставить их продавать на гораздо худших условиях. Они нашли активных покупателей, особенно в Азии и особенно в Индии. Идея заключалась в том, чтобы сократить доходы России от экспорта, и она достигла успеха.

Но в реальной жизни мы сталкиваемся со всевозможными манипуляциями, которые можно увидеть, например, в индийской торговой статистике, где номинальная цена, уплачиваемая за индийские контракты на российских экспортных терминалах в Тихом океане, значительно ниже европейского предела и составляет около 40 долларов. Но когда та же нефть появляется в статистике импорта Индии, ее стоимость внезапно оказывается на уровне 70 долларов. Таким образом, где-то между российским терминалом и индийским портом добавляется 30 долларов. Если это прибыль Индии, то это нормально. Что касается европейцев, то это уже проблема, потому что они не должны торговать нефтью дороже, чем за 60 долларов.
Но причина для настоящей тревоги заключается в том, как в этот механизм замешана Россия. Россия участвует не только в поставках, но и во владении значительной частью индийской нефтеперерабатывающей системы, откуда продукты нефтепереработки фактически отправляются в другие части мира. Это означает, что санкции работают, но, возможно, не так успешно, как нам хотелось бы, и уж точно далеко не настолько жестко, чтобы реально повлиять на способность России продолжать войну в ближайшее время.  

А.Т.:

Что ж, я думаю, первое, что следует сказать об этом, это то, что это очень хорошо финансируемый механизм нарушения санкций. В прошлом году русские, точно так же как и Запад, присвоили существовавшие активы. Русские в прошлом году просто объелись этими активами - я хочу сказать, они получали очень большую выручку от нефти. И сейчас у русских под ногами новые денежные ресурсы, помимо тех, которые попали под санкции и были конфискованы, и они потянут где-то на 150 миллиардов долларов.

И где же эти деньги? Они в Эмиратах. Они в Гонконге. Они в Китае. Какая-то часть - в Индии. Где бы они ни зарабатывали, они сохраняют их. Они не везут деньги обратно в Россию, потому что тогда их будет довольно сложно использовать на международном уровне.

Вам потребуются абсолютно убойные и непроницаемые вторичные санкции, жесткое, агрессивное правоприменение на каждом уровне, чтобы не допустить покупки Россией, например, микрочипов искусственного интеллекта Nvidia, о которых мы говорили на днях. Лучшая в своем классе версия Rolls-Royce. Она стоит 40 000 долларов за чип, верно? Русским не нужно ничего даже отдаленно столь сложного, и у них есть 150 миллиардов долларов, которые можно предложить. Таким образом они получают то, что им нужно. Фактически, они превысили довоенный уровень закупок всего оборудования, от дронов, которые они получают, скажем, от иранцев, до всех необходимых им микрочипов.

И американские компании по-прежнему в очень больших объемах снабжают Россию в этих важнейших технологических областях. Конечно, не напрямую, а через Гонконг, через Китай, через третьи руки.

КА: Наконец, я хочу спросить, существует ли какой-либо путь возвращения российской экономики к нормальной жизни. Даже если война когда-нибудь закончится, имеет ли экономика новой националистической послевоенной России свой собственный путь?

А.Т.:

Очевидно, так оно и есть, но я просто не думаю, что мы можем позволить себе эти предположения, потому что война не закончится в ближайшее время. Я думаю, совершенно очевидно, что режим Путина собирается перестроиться вокруг своего рода постоянной войны. Это явно не то, чего они хотели. Они хотели бы быстрой победы и раздела Украины, но, поскольку так не вышло, они вцепились зубами, и, я думаю, будут держаться. Их экономическое положение значительно сильнее, чем у Украины. Но у Украины гораздо более влиятельные и богатые друзья.
РАНХиГС, школа государственного управления в Москве, проводит потрясающие исследования. Если просто вставить это в Google Translate, то получится просто умопомрачительная вещь. У них есть группа хороших экономистов, и они разрабатывают сценарии развития событий для России через пять лет. И один из их сценариев — это своего рода ориентированная на войну в ближайшие годы экономика, которая, по их мнению, на самом деле может помочь создать российский средний класс. Пока все не пошло вразнос, учитывая доступ России к азиатскому спросу, здесь существует сценарий действительно длительных усилий с российской стороны.

Для Украины этот сценарий невероятно мрачный, потому что военные усилия Украины в пропорциональном выражении в три или четыре раза больше.

Россия, конечно, расплачивается за войну. Конечно, это ужасно для долгосрочного роста. Конечно, это во многих отношениях наносит глубокий ущерб ее экономическим перспективам. Но далеко не в той степени, в какой разрушается экономика Украины.