Кровавый Ворон | Глава XI. «Эпоха Викингов»

Мозолистая рука нырнула в мешок и зачерпнула жменьку зерна. Пряди грязных темно-каштановых волос наполовину закрыли обветренное лицо и еле подрагивали от сквозняка из открытой двери. В их тени скрывались глаза цвета холодной стали, что пристально всматривались в щедрые дары плодородной земли. Ладонь медленно перевернулась, и маленькая горка посыпалась обратно в мешок. Зерна падали с мягким шорохом и навевали на ум разные мысли, и все вызывали у Зигфрида зависть и презрение к людям зеленых земель: они, одаренные такими богатствами, были немощными слабаками, неспособными за них постоять. В это же время за холодными водами жили те, кому по силам забрать все, ибо сами они ничего не имели. Те, кому по силам уплатить железную цену.

Через дверной проем падала полоса тусклого света, что, словно нож, прорезала темноту землянки и позволяла увидеть еще десяток мешков — скудные запасы, ничего не скажешь. Один из таких развязывал низенький, но широкий в плечах мужчина, чья косматая борода полностью закрывала ему грудь.

— Это всё? — разочарованно спросил Зигфрид, и окинул хмурым взглядом сырую нору в надежде увидеть в темных углах что-нибудь еще.

— Всё, — досадно буркнул железнорожденный, завязывая мешок обратно. — Там, — указал он за спину, — в тряпки завернута солонина. Больше ничего нет… Сука, да у меня в погребе и то богаче будет.

— Ага. Из погребов других деревень.

— Но богаче ж! — заулыбался тот кривыми зубами и развел руками, будто хотел показать насколько. — Даже лошадка есть: кривоногая, канешна, но покататься можно, а у этих и дряхлого осла не нашлось.

В этом была своя правда — некоторые островитяне жили в разы лучше, чем вестеросские крестьяне: их закрома были набиты отнятым зерном; в стойлах кормилась захудалая скотина; хозяева своих домов могли похвастаться такими богатствами, которые ни одному землепашцу и не снились. Однако ключевым словом здесь было «некоторые», ибо многие не имели даже того, что Зигфрид видел в деревне.

— Сносите сюда все, что найдете. Я передам Алдрику.

Он в последний раз окинул землянку недовольным взглядом, сильнее укутался в меховой плащ и покинул эту мерзлую дыру.

Несмотря на пришедшие холода, под истертыми сапогами хлюпала грязь. Снега почти не было, только белые островки, днем медленно тающие, а ночью замерзающие в лед, говорили о наступившей зиме. Когда-то пышные леса потеряли последние листья, и ныне нагие деревья тянулись друг к другу, словно искали хотя бы капельку тепла. Длинные ветви, похожие на острые когти, раскачивались под порывами ледяного ветра с залива Железных людей. Мрачные серые тучи затянули небосвод. Иногда с них падали холодные капли или срывались редкие белые хлопья, что, едва коснувшись земли, превращались в воду. 

Сырость и холод пробирали до костей — ужасное сочетание, но именно они царили в Речных землях. Первыми, как всегда, замерзали ноги. 

Поэтому Зигфрид пересекал деревеньку быстрым шагом, желал как можно скорее оказаться в тепле. Да, сегодня они согреются, забьются в старые хижины и землянки и устроятся возле жарких очагов; прихватят миловидных девок и заставят согревать своими телами. Таково было гостеприимство местных, которые ни в чем не отказывали гостям… Хотя… Как отказать, когда к твоей шее приставляют заточенный топор? Пара мужиков попытались, вступились за своих жен и дочерей — Зигфрид мельком глянул на голое дерево, под которым тех все равно опорочили, а на ветвях покачивались безжизненные тела их отцов, братьев и мужей. Остальные вели себя, как перепуганные и во всем послушные овцы: они боялись сотни голодных волков, захвативших их дома, а те не гнушались брать свое. Если требовалось — силой.

Облепленные грязью сапоги чавкали по крыльцу, но Зигфрид не счел нужным их очищать. Сразу толкнул дверь самой большой хижины и шагнул за порог.

— Ну и где нам их искать, старик?

Дневной свет просачивался сквозь маленькие окошки, но тьму разгонял не он, а очаг посреди дома. Сырые дровишки тихо шипели на сильном жаре раскаленных углей, сухие — потрескивали с разлетающимися искрами. Вечно голодное пламя пожирало их и выплевывало под потолок клубы дыма, а те вытягивались наружу через проемы в крыше. 

Алдрик нашелся по угрюмому голосу в правой части дома: грузный с виду муж нагнулся через стол к старику, навис над ним и заставлял вжимать голову в плечи. Тот дрожал как осиновый лист, мял свои костлявые пальцы и беспокойно озирался то за спину на двух здоровяков, то в другой конец дома, где на одной из лавок сношали молодую девчонку. Возможно, одна из дочерей.

— Лучше говори, или я прикажу поиметь всю твою семейку.

— А я могу! Хе-хе-хе, — отозвался с лавки островитянин и шлепнул крестьянку по ягодицам, выбив из нее сдавленный всхлип. — Вот семенем сеять я горазд! Ну, давай, кобыла, спой для меня!

Он брал ее грубо, сжимал за талию здоровенными ручищами и чуть ли не выбивал из нее каждый болезненный стон. Железнорожденные только посмеялись: старик в ее страданиях был виноват не меньше, чем остальное бестолковое мужичье.

— Ну? Язык проглотил? — Капитан схватил старосту за ворот и потянул на себя. — Говори давай.

— К-к северу, м-м’лорд, — промямлил староста. — Там пасутся лошадки.

— А к югу что?

— Н-ничего такова. Тока деревеньки с-сродни нашей.

— Вот и славно. — Алдрик отшвырнул старика на табурет и кивнул громилам за его спиной: — Заприте его с остальными: хай мерзнут в своей норе. — А после сам опустился на единственный во всем доме стул.

Норой была землянка, куда жителей согнали, словно скот. Туда же, как какой-то мешок, потащили старика. Он не успевал переставлять ноги, и те чуть ли не волочились за ним по земляному полу, шаркая на каждом шагу. Слабый, немощный и дряхлый, как и все люди с зеленых земель, способные вызвать один лишь презрительный смех.

— Ну? — Алдрик обратил внимание на пришельца и вопросительно выгнул косматые брови. — Нашли чего?

— Немного. — Зигфрид перестал топтаться на месте, направился к освободившемуся табурету и сел напротив капитана. Правая рука легла на стол, левая, по привычке, на рукоять старого меча. — Клад тут не сыщешь: медяки да горсть серебра, а всяких деревянных причиндалов у нас самих хватает. И харчей не так много, как рассчитывали.

— А чем везти все это, нашли?

— Одну тележку, но такая, чтоб самим тащить.

— Руками? — уточнил капитан, на что Зигфрид тут же кивнул. — Холера поганая… С такой много не унесешь, да и парни затрахаются ее тарабанить. 

Ритмичные шлепки и сдавленные всхлипы не могли отвлечь его от раздумий. Пальцы Алдрика ритмично застучали по столу, помогая найти правильную мысль.

— Ладно. Погрузим все на скотину и пойдем дальше. Сейчас нам нужно раздобыть лошадей, и чем раньше это сделаем, тем быстрее вернемся на корабли. У меня нет желания связываться с лордом-вороной: этот ублюдок любит сначала ноги отрубать и только потом петлю на шее затягивать.

Как бы железные люди ни насмехались над вестеросскими слабаками, рать их лордов была куда страшнее толпы землепашцев. Ведь ее кому-то нужно защищать, даже если эти защитники еще вчера тянули плуг.

— Значит, сначала на север? — Зигфрид лениво оглядел богатое для крестьян убранство дома. На полках, чтобы каждый видел, выставлена глиняная посуда; вместо мыльного камня над очагом грелся железный котелок, не иначе единственный на всю деревню; лавки укрыты шкурами домашнего скота, которые пираты заберут с собой; вдоль стен тоскливо теснились опустевшие, покрытые замысловатой резьбой сундучки.

— Сначала я хочу кого-нибудь трахнуть. — Алдрик плотоядно улыбнулся, оскалил гнилые зубы и откинулся на кривую спинку стула. Голодный взгляд скользнул к плачущей девушке, впиваясь в ее прелести, едва прикрытые клочьями разорванного платья.

— Эту? — кивнул на нее Зигфрид.

— Не-е… Ее взять — все равно что объедки со стола жрать. Приведешь молоденькую из землянки, но и не мелюзгу. Сисястую, только не жирную: мне такие больше нравятся. Сам не хочешь?

— Я не семя сеять сюда приплыл, — спокойно отказал Зигфрид, — а пожинать. Ты и сам знаешь: нам нужны их запасы, а не порченые бабы.

— Ну, ты подумай, Пайк, — обозвал его капитан и наклонился над столом, поставив на него локти. — Бабы тут нежные и податливые, только возьми и вся твоя…

— Сука!

Внезапная ругань заставила их обернуться. Островитянин, только что получавший удовольствие, схватился за кровоточащий живот и шарахнулся от девки, как от огня. А та, словно обезумевшая, бросилась на насильника с душераздирающим воплем. В свете очага блеснул нож. Крестьянка изо всех сил ударила разбойника в живот. Еще раз. Еще. Ревела и била, да так быстро, что мужик не мог поймать ее руку. 

Оба свалились с лавки на земляной пол. Дочурка старосты воспользовалась моментом, вскочила сверху на обидчика и двумя руками вонзила сталь в его грудь. Только тогда островитянин нашел в себе силы сбросить с себя девчонку, но на этом его прыть и угасла: пары рук не хватало, чтобы зажать каждую рану и остановить хлеставшую кровь. Он потянулся к ножу, сомкнул пальцы на короткой рукояти; одним рывком достал его и отбросил не глядя.

А девка не растерялась, схватила оружие и попятилась в дальний угол. Свободная рука лихорадочно подбирала разорванное платье и старалась прикрыть обнаженное тело. Крестьянка уперлась спиной в стену, как загнанная мышь, и медленно сползла вниз. Окровавленный нож в трясущейся руке смотрел в сторону двух островитян, будто бы он мог их как-то остановить.

Но те даже не пошевелились, все так же сидели за единственным столом и с безразличием наблюдали за происходящим. В наступившей тишине послышался прискорбный вздох Зигфрида, чей полный иронии взгляд обратился к капитану, а тот лишь презрительно усмехнулся и засмеялся гулким смехом.

— Какое же ты безмозглое дерьмо…

В голосе Алдрика не было даже намека на сострадание. Он с нескрываемой неохотой поднялся со стула и вразвалку подошел к члену команды. Остановился рядом, насмешливо посмотрел на корчившегося от боли идиота, не обращая внимания на его окровавленную руку, что тянулась к нему за помощью. В ответ пират получил плевок в лицо. 

— Убит, блядь, бабой. — Вожак говорил медленно, чеканил каждое слово. — Тебе только с рукой развлекаться можно. Пайк, — он резко повернулся к Зигфриду, игнорируя дрожащую от страха девку, — отведи ее в землянку: заслужила.

— Алдрик, мать твою, помоги…

— Помогу, конечно, — учтиво закивал тот и без раздумий выхватил топор.

Лезвие отбило бликом от огня. Навершие с хрустом проломило голову неудачника. В углу вскрикнула перепуганная девчонка. 

— Пусть выкинут куда-нибудь, пока не… — Алдрик внезапно поморщился, резким движением закрыл нос рукавом шерстяной рубахи и отошел от тела на пару шагов. Вонь испражнений быстро распространилась по всему дому, да такая ядреная, что у Зигфрида заслезились глаза. — Ох, блядь, даже сдохнуть нормально не может…

Могилу никто не рыл: покойника выбросили гнить за черту поселения, а все его имущество разошлось по рукам. Жестокое обращение с соратником показалось бы неправильным кому-то другому, но не людям Алдрика, которые поминали покойника словами «Убит бабой» и громко смеялись. Теперь некогда гордый член команды вызывал лишь омерзение, тогда как заколовшая его девка завоевала уважение островитян: никто не считал нужным ее покарать, и не нашлось тех, кто хотел бы ею воспользоваться.

О других девках такого нельзя было сказать.

На рассвете железнорожденные готовились продолжить свой путь. Из деревни забрали почти всю провизию, обчистили каждый погреб и закрома, а местных ободрали до последней нитки, не оставив ничего ценного. Награбленное погрузили на спины дюжины голов рогатого скота, а пара человек вызвались погнать стадо к дожидающимся возвращения ладьям.

Когда с этим было решено, Алдрик разделил сотню сошедших вместе с ним мужей на три отряда, выбрал среди них двух самых толковых и поручил им пройтись вдоль побережья на север и юг. Сам же капитан вознамерился повести людей на восток, с чем Зигфрид не был согласен и выразил опасения насчет лорда-вороны.

Но в ответ услышал пренебрежительный смех своего капитана.

— Не ссы, Пайк. — С простодушной усмешкой натянул он на уши шапку из беличьего меха и перекинул через шею ремень круглого щита. — Когда этот хмырь припрется, мы уже будем на островах…

Но этой лихой смелости поубавилось, когда рядом с ними захлопали черные крылья. Мужи соленых вод разом обернулись на пролетевшего ворона, что опустился на соломенную крышу ближайшей хижины и направил на них свои непроницаемые глазки. Плохой знак, о чем бастард незамедлительно упомянул:

— Штормовой Бог с тобой не согласен. 

Алдрик на это лишь недовольно скривился, хотя не сводил с птицы таких же серых, как у Пайка, глаз.

— У него здесь нет власти, — уверенно заявил он, не обращая внимания на многозначительный взгляд подчиненного. — Это земля Семерых.

Зигфриду захотелось улыбнуться глупости его капитана, но улыбка так и не явила себя, когда он уточнил:

— Старых Богов.

Сорок человек отправились на восток. Они двигались налегке, лишь теплые одежды оберегали их от холодных объятий спустившегося мороза. Свои же руки прятали за пазуху. Круглые щиты болтались на спинах, иногда прикрывали от попутного ветра, а иногда мешали и утягивали назад, словно парус корабля. Большинству помогали копья: их использовали как трость, чем облегчали себе дорогу и подъемы на холмы. Топоры свисали на поясах, иногда по паре, и только у некоторых имелись короткие мечи.

Но даже так, необремененные тяжелым грузом, островитяне шли медленнее, чем хотели. Мешали короткие дни и длинные холодные ночи. В конце первого дня они остановились в лесу, нашли небольшую поляну, где попытались разжечь спасительные костры — покрытый льдом хворост не поддавался и в основном просто тлел, вместо того, чтобы подарить людям хотя бы искру огня. На утро налетчиков разбудил надрывный кашель, который сопровождал их всю дорогу.

На вторые сутки им попалась деревня из двух десятков облепленных глиной домов. Как назло, в этот день потеплело: вместо мокрого снега пошел дождь; твердую, покрытую коркой льда землю развезло, а ноги то и дело проваливались в вязкую жижу; пара человек поскользнулись на ровном месте.

Никто не сетовал на непогоду, ведь она загнала местных по домишкам и позволила пиратам подойти незамеченными… До тех пор, пока не залаяла чья-то собака. Однако поздно спохватился четырехлапый сторож — железнорожденные заходили на территорию поселения, как к себе домой.

— Заткните эту шавку.

Приказ Алдрика выполнили быстро: трое островитян закололи собаку копьями. Сам капитан повел Зигфрида и еще двух мужей к ближайшему дому. Об их появлении возвестил грохот, с выбитой ногой двери. Железнорожденные ввалились в просторную комнату, как учуявшие кровь голодные волки. От стен отразились крики перепуганных женщин. 

В полумраке Зигфрид заметил по левую руку чье-то приближение  и без раздумий проткнул его мечом. Мужик с косматой бородой от удивления разинул рот и неловко ухватился за плечи бастарда, его ошарашенный взгляд опустился на клинок в брюхе, с которого он медленно спал на бревенчатый пол. У ног соратников лежали тела двух мужчин и молодого парня с разбитой головой.

А женщины все кричали, четыре неугомонные бабы заставляли бастарда морщиться и побуждали огреть их чем-нибудь тяжелым. Вместе с ними визжали маленькие дети, особенно девочка пяти лет, что застыла посреди дома и ревела во всю мощь своего горла.

— Заткни свою мелкую сучку, пока это не сделал я.

Алдрику не пришлось повторять дважды. Крестьянка мигом вскочила к ребенку, обхватила, как самое ценное в своей жизни, и прижала к груди. Другие поступали так же: брали на руки детей, старались защитить и успокоить. Постепенно дом погружался в тишину, умолкали писклявые голоса ребятни. Только та девочка продолжала рыдать, сквозь льющие слезы смотрела на капитана, у ног которого лежали ее родные.

— Заткнись.

— Может, ей ротяру заткнуть? — предложил один из двух островитян, что вломились в этот дом. — Тряпку какую?

— Можно землю запихнуть, — подал идею второй, — так надежнее будет.

Ни один из их советов не получил одобрения. Мозолистые руки Алдрика уперлись в колени, когда он нагнулся к ребенку и навис над ним, как Копье Гиганта над Долиной. 

— Девочка, закрой свой маленький рот, если не хочешь кончить, как твой папаша.

Не на шутку испуганный взгляд матери метнулся к железнорожденному. Руки ее крепче прижали девочку, тонкое плечо заслонило от монстра. «Тише-тише, родненькая, пожалуйста», говорили ее дрожащие уста. А та… а та все ревела и продолжала смотреть на чудовище сквозь льющиеся слезы.

С тяжелым вздохом выпрямился капитан, закатил полные раздражения глаза.

— Блядские дети.

Топор оказался в его руке и повис вдоль ноги. Алдрик не замахивался, резко дернул тыльной стороной по маленькой голове. Мгновенно воцарилась гробовая тишина, когда тельце ребенка безжизненной куклой повисло на руках матери. Из разбитого личика полилась алая кровь.

— Алдрик…

В его имя Зигфрид вложил все осуждение, с которым смотрел на капитана. Многое он мог понять, но не бессмысленную жестокость. Его веки опустились, когда на весь дом заполнил полный горечи и боли от утраты вой — так могла кричать только мать, чье любимое чадо погибло у нее на руках. Она скрючилась над тельцем и подрагивала с каждым всхлипом, что пробивался сквозь рыдания. Островитяне не шевелились, переглядывались, будто спрашивали: какой демон вселился в их капитана?

А тому было все равно. Более того: его злил еще один не затыкающийся рот.

— Блядские бабы…

Рука с топором замахнулась, но так и не опустилась: Зигфрид схватил за древко под самым навершием. Удивленный и в то же время раздраженный взгляд Алдрика встретился со спокойным бастарда.

— Позовешь ветер — пожнешь бурю, — поучительно произнес Пайк, продолжая удерживать топор. — Лорд-ворона не обрадуется трупам своих крестьян.

— И с каких это пор тебя ебет, что там подумает ворона? — Со злым рыком капитан вырвал свое оружие, но бить никого не стал.

— Грабить — это одно, — встрял другой разбойник. — За такое на Стену отправят. А коль кончать всех будем, то рядом окажемся.

— На Стену хочешь? — с вызовом спросил Алдрик и шагнул к собрату. — Ну так я это быстро организую, только проси.

— Не-е, — заулыбался тот, не воспринимая угрозу всерьез. — Но коль станется, то лучше туда, чем петля на шее.

С угрюмым ворчанием лидер принял его мнение. Суровый взгляд скользнул мимо Зигфрида — с этим говорить без толку, — к последнему островитянину в этом доме, однако тот поддержал остальных немым кивком.

— Ути какие мы все благородные, — в образе деревенского лицедея проговорил Алдрик, после чего презрительно сплюнул на окровавленный пол. — Хер с вами. Но чтобы я этих визгунов больше не слыхал, хоть языки отрывайте — мне насрать.

— Как скажешь.

К счастью или нет, у железнорожденных не появилось для этого повода, хотя мертвых тел посреди деревни стало на шесть больше — тех, кто не побоялся отдать жизнь за свои семьи.

И пока одни тихо жаловались на выпавшие им горе и несчастье, другие не могли нарадоваться богатой добыче. Люди здесь жили хорошо: почти в каждом доме можно было найти горсть серебра; упитанные свинки в страхе визжали, когда за ними гонялись гогочущие мужики; стоны опороченных девок доносились почти из-за каждой двери и никак не умолкали; жадные до всего ценного выгребали все, что не прибито, и даже то, что прибито.

Но поистине золотой жилой оказался забитый под завязку амбар, внутри которого собралось десять человек. Они смотрели на запасы зерна, как на сошедшую с небес Деву, оголенную и в этом прекрасную. Будь это так, они бы и на колени упали.

— Если у других будет так же, то мы можем возвращаться домой, — говорил один из них, сильнее укутываясь в меховой плащ из-за сквозняка из открытых ворот.

— Та даже если и нет, — отвечал ему Зигфрид, рассматривая горы зерна, которые еще следовало упаковать. — Этого вполне достаточно.

И более чем. Он смотрел на запасы и не знал, во сколько их оценить. Год? Два? Сколько хлеба смогут испечь их семьи и перестать, наконец, давиться надоевшей рыбой? Сколько тарелок кашицы смогут подать? На сколько лун они забудут про голод, терзающий Железные острова каждую зиму? Только в одном был уверен бастард: достаточно долго, чтобы они не шли в новый рейд. Только один голос за их спинами считал иначе:

— Не, мало будет.

Островитяне обернулись к распахнутым воротам, где стоял их капитан. Их обветренные, поросшие бородами лица были озадачены словами вожака.

— Нам этого на целый год хватит, — заметил один из них и небрежно обвел рукой гору высотой примерно с его рост. 

Улыбка гнилых зубов Алдрика была больше похожа на оскал ненасытного и чрезмерно жадного вора.

— Два — лучше, чем один. — Его заговорщический тон говорил о куда бóльшей добыче, которую они могли получить. Прищуренный взгляд с хитринкой осмотрел каждого, словно он знал недоступный другим секрет. — А может, даже три. Не хочешь четыре, Мэт?

Железнорожденные неуверенно переглянулись, ведь не знали, как реагировать на его подначку. Одним было достаточно, другие же были не прочь продолжить налет и уже предвкушали новые богатства, что сулил им капитан. Зигфрид был из первых: он не любил искушать судьбу и предпочел бы для начала найти способ унести то, что у них уже было, а потом убраться из Сырых земель. Ноги в промокших сапогах вот-вот окоченеют.

— Четыре — это неплохо, — с задумчивым видом признал названный Мэт, чей внимательный взгляд провожал прошедшего мимо капитана. Тот остановился перед насыпью, из-за чего пирату пришлось говорить с его спиной: — Но не многовато ли, а? Чем нести-то будем? Пары коней и мулов нам не хватит.

— Рабы понесут. — Алдрик развернулся, засунул за пояс большие пальцы и принялся раскачиваться с пятки на носок. — Можешь не переживать: я все обдумал.

— Тогда нам придется возвращаться. — Замечание Пайка было встречено одобрительными кивками. — Нас не хватит, чтобы продолжить налет: часть людей придется оставлять с пленниками.

— Боишься пахарей, Пайк? — Капитан сверкнул насмешливой гнилью, когда наклонил голову к правому плечу: — Не знал, что ты такой боягуз. Слыхал, как говорят овцеёбы? Кто не рискует — тот не пьет арборское. А я бы целую бочку осушил.

Вместе с задиристым смехом главаря от стен амбара отразились голоса его единомышленников. Вот только у Зигфрида сторонников было больше:

— Все равно опасно, — высказался один такой, выдыхая в озябшие ладони и растирая их. — Пленники задержат нас, еще и подлянку какую устроят. А там, глядишь, и лорд-ворона крылышками к нам замашет, и чё делать будем?

— У нас хватит времени. — Заверения Алдрика не растеряли уверенности в предстоящем деле. — Маргир[1] на горизонте не видать, а значит, вóды у нас спокойные.

— Мы на суше. — Чье-то замечание отозвалось легкими смешками и угрюмым ворчанием капитана:

— Не умничай мне тут. — Вмиг посуровевший взгляд вперился в умника, а затем обратился к каждому и заставил их утихнуть. — Мое решение — закон. Кому не нравится — пусть проваливается в седьмое пекло.

— Как скажешь, Алдрик… 

Мямлящее смирение разбойника было встречено единодушным молчаливым вопросом, что читался на их суровых лицах. Они с недоумением смотрели на обладателя черной гривы, когда он поплелся куда-то в сторону, даже не к выходу, только для того, чтобы подпрыгнуть и молвить «Оп! Не провалился!». 

Гулкий смех прокатился по амбару.

— Вопросы есть? — Тишина была ему ответом. — Вопросов нет. Сегодня ночуем в деревне и готовимся к походу. Найдите, куда это все запихнуть, и отберите мужиков на роль мулов. Только таких, чтобы чего не учудили. А вы, — он указал на стоявших по правую от себя руку, включая Зигфрида, — до сумерек на страже окрестностей, чтобы ни одна пернатая тварь нам тут воду не пенила.

— Кабы не захворать после бдения, — посетовал один из островитян. — Бейл с прошлого дня все никак не уймется: его кашель изнутри разрывает, будто бы воды наглотался.

Дневная стража. Пайк скосил хмурый взгляд на открытые ворота амбара, за которыми дождь не прекращал разводить грязь. Перспектива проторчать под небом дотемна, да еще в такую погоду, радости не приносила, но никто не стал отказываться. Все они так или иначе разделяли тяжкий труд.

Но недовольство спало, когда он в последний раз взглянул на обретенную добычу. Вид даров плодородной почвы, выращенных немощными людьми зеленых земель, грел душу потомка свободных людей. Особенно мысль, что теперь они принадлежали им.

Снаружи слышалась хлюпающая под ногами грязь. Кто бы ни шел к амбару, его тяжелые шаги выдавали раздражение и некую злость. Возможно, из-за погоды — она всех достала, — но Зигфрид ошибся в своей догадке. В дверном проеме появился рослый муж, худой, как весло, который крепко держал за локоть местную девчонку. Не холодный дождь, не сырость и не порывы ветра раздражали его — бастард это понял по обозленному взгляду, коим тот одарил каждого, а на ком-то задержал, словно эти люди затопили его корабль.

— Значица так, козлоёбы, — хрипел худой своим низким голосом. — Говорю один раз, так что зарубите себе на носу: эта девка — моя. — Он дернул ее на себя, заставил прижаться против собственной воли. — Кто тронет — на лоскуты порву. Ясна-понятна?

Та, под пристальным вниманием десятка мужей, опустила свои очи. Ради нее прозвучали очень громкие слова, но Зигфрид отметил, что у той было ради чего ими бросаться: грудь спокойно вскормит ребенка, а то и двух, а с широкими бедрами легко пройдут не одни роды. Только нос приподнят, как у свинки, а задранная верхняя губа открывала напоказ пожелтевшие зубы.

Курносая смотрела под ноги то ли от страха перед железнорожденными, то ли от смущения из-за разорванной на груди шнуровки платья: оно спадало с ее плеч и его приходилось придерживать. Бастард обратил внимание на руки собрата, сжатые в кулаки со сбитыми костяшками.

— Если прикончишь кого из-за своей воблы сушеной, — в тон ему отвечал Алдрик, — пусть хоть трижды будет морской женой — обоим кишки выпущу. Усек?

— Если кто ее трахнет — я сам его трахну.

Раздались приглушенные смешки. Они стали еще громче после слов капитана:

— О, я бы на это посмотрел.

Мало кто воспринял предупреждение всерьез, ведь они не считали худощавого опасным. Но тот не шутил, насмешки же встретил угрюмым кивком, словно отвечал им: «Мы еще посмотрим, как вы будете смеяться». Даже дрогнувшие в мимолетной ухмылке уста предостерегали о том же.

Вместе с девчонкой покинул он амбар, а следом за ними выходили и остальные.

Сапоги бастарда вновь ступили в грязь и погрузились по самую щиколотку. Мозолистые руки придерживали плащ, чтобы порыв ветра не раскрыл его и не подставил под ледяные капли дождя. В который раз Зигфрид убеждался, что зима — отвратительное время года. Но когда он остановился посреди деревни, то представил себе теплые дни: растает снег и высохнут лужи, и вновь прорастет зеленая трава; расцветут фруктовые деревья, подарят сочные плоды яблок, груш, старые дубы принесут обильный урожай желудей… Из центра деревни, где остановился бастард, виднелось на юге перепаханное поле — оно тоже прорастет колосьями, или чего посеют местные землепашцы.

А дóма… дома всё будет таким же, каким и было: лысые камни и огромные скалы, не знающие усталости ветра и жестокие волны, разбивающиеся о берега их островов.

Над ним пролетели вороны. Три черные птицы сделали круг и разлетелись к крышам домов.

Даже здесь Штормовой Бог не дает пиратам покоя…

…

Кому-то было в радость обзавестись рабом: не они, а тринадцать крепких мужей будут гнуть свои спины под тяжестью мешков. Кому-то это решение казалось опрометчивым: нашлись те, кто в голос критиковал решение капитана. Но дальше никто не заходил: не было тех, кто был готов пойти против его воли. Да и кто мог, а главное, захотел бы поставить под сомнение его авторитет? У Зигфрида была такая возможность: многие из команды поддерживали его. Вот только он понимал всю бессмысленность споров, хотя и разделял негодование товарищей, потому что хорошо знал Алдрика, который всегда поступал по-своему. Ничего страшного: не бастарду нести ответ.

Сейчас его беспокоили только птицы: ему не нравилась их близость; не нравилось, когда они пролетали над их головами; не нравилось их присутствие и то, как темные глаза пристально следили за железнорожденными с голых ветвей. Иногда они улетали, но лишь для того, чтобы вернуться. Люди это видели, не могли не видеть, как и не могли молчать:

— А что, если это пташки лорда-вороны?

— Да-да, — энергично кивал самый младший, чей голос совсем недавно огрубел. — Глядят на нас, а потом шепчут ему. Может, ну его, а?

— Не плещите чепухи! — раздраженно рявкнул на суеверных капитан. — Тоже мне придумали: вороны рассказывают про нас другой вороне. Ха! Если оно так, то где моя русалочка? Вот ей бы я хвостик таки задрал.

Хохма понравилась не всем: большинство просто пропустило ее мимо ушей, особенно безусый мальчишка:

— А коль правда? — не унимался он. — Лорд-то старобожник, а я слыхал, чего говорят про эту семейку. Зуб даю: птицы ему точно что-то да говорят!

Вот только за свои опасения мальчишка получил по шее от шедшего рядом старика.

— Не верь басням, идиотина, — кряхтел полностью седой пират. — Наши уже были здесь, и не раз, а твой вороний лорд так никого и не поймал.

— Так а чего они разлетались-то?

— Зима, бестолочь! — крикнул тот в юное лицо. — Зи-ма! Может, тебя по уху треснуть, чтобы котелок варить начал, а?

— Не надо.

В таком настроении отряд наткнулся на острог. Первым делом капитан приказал небольшой группе выйти на опушку леса и следить за ним, пока остальные готовили ночлег около замерзшего ручья.

Мир казался тусклым из-за серых облаков: они растянулись на весь горизонт и закрыли собой солнце. Дождь наконец-то утих, перестали завывать и холодные ветра. Но, несмотря на небольшие улучшения погоды, Пайк все равно замерзал, особенно из-за сырого ствола дерева, что служил опорой для его левого плеча. Уставший, угрюмый и слегка голодный, он смотрел на холм, где стояла маленькая, обнесенная частоколом бревенчатая крепость. Было с ним четверо мужей из Железных островов и местная девчонка.

— Чуешь, Пайк, — позвал сидевший под другим деревом собрат. — Объясни-ка мне: чего мы должны увидеть? Острог как острог. Взяли бы сходу — к гадалке не ходи.

— Присмотрись и скажи, что ты видишь.

— Ну… — Железнорожденный уперся руками в грязь и поднялся к бастарду, по пути вытирая о штанину испачканные ладони. — Острог, люди бродят, ворота вон открыты…

— А как понять, что встречный корабль готов к абордажу?

Уста бастарда посетила легкая усмешка, когда его друг просиял осознанием:

— А-а-а! — заулыбался тот до самых ушей. — Когда крысы по палубе не нышпарятся. Я тебя понял. — Он хлопнул Пайка по плечу и запустил руку в косматую бороду. — Такие ждать не ждут подлянки… — А потом задумался, прежде чем спросил: — Ну так если все хорошо, то чего кота за яйца тянем?

— Алдрик хочет напасть на рассвете. А мы следим, чтобы все оставалось так же хорошо, как есть.

И для этого они должны просидеть в тени до заката, если не до утренней зари. Нет уж, пусть другие мерзнут ночью, решил бастард. Дождется захода солнца — или первых сумерек, коль его не будет видно, — и вернется в лагерь.

Кто-то подошел сзади и коснулся его плеча, легонько и очень нерешительно. Так могла только девица, и Зигфрид нисколько не удивился своей правоте. Он только обернулся, а курносая уже опустила взгляд — она все еще не могла смотреть в их лица, — и протянула на маленьких ладошках кусок древесной коры, на которой лежали холодные кусочки копченого мяса. Бастард принял предложенную пищу без всякой благодарности, но не спешил притрагиваться к ней: очень интересной была не так давно похищенная девчонка, а с недавних пор — морская жена.

Сколько он себя помнил, женщины противились подобной судьбе, всегда искали возможность сбежать и вернуться в родные края. Они брыкались, постоянно дрались и кусались — за это их часто связывали, — а порой накладывали на себя руки.

Но курносая… Она была из тех, кого устраивала такая жизнь. Бес его знает, что наплел собрат девчонке, но она всегда была рядом с ним. Иногда ее перепуганное личико озаряла улыбка, как сейчас, когда она присела на полусгнившее бревно рядом со своим мужем — он был единственным, кому девчонка могла смотреть в глаза — но когда ее взор обращался к другому, так сразу опускался. От улыбки оставалась только тень.

— Завидуешь, Пайк? — Рыжему и худому, как весло, пирату явно льстило внимание других к его женщине. И каждый раз, когда это происходило, он напоминал, кому она принадлежит. Так и сейчас: его рука обняла курносую и властно прижала к себе.

Без всякого стеснения рассматривал ее Зигфрид, задерживал взгляд там, где этого не следовало, но в нем не было и намека на какое-то вожделение.

— Моя краше будет, — беспристрастно ответил он и закинул в рот ломоть мяса.

— Ага, только именем. — Рыжий поковырял пальцем в ухе и катапультировал комочек серы куда подальше. Что-то пришло ему на ум, когда с хитрым выражением лица он сказал: — Бастарды плодят бастардов.

Засмеялись сидевшие рядом братья по оружию, их взоры обратились к тому, кого негласно считали вторым после капитана. Главный шутник с интересом ждал: примет ли Зигфрид брошенный вызов или нет? А тот специально долго прожевывал пищу и демонстрировал неподдельное равнодушие.

— Моя — каменная, а твоя — морская. — Пайк выдержал паузу, чтобы до собрата полностью дошла сначала эта мысль, а потом следующая: — Моя от рода Харлоу, а твоя безродная.

— Видал я твою бабёху, — покривился тот, — язык слишком острый, упряма, как ослиха, и ведет себя, как мужик.

— Ты кое-что забыл, Витигис. — Когда другие бы оскорбились подобным словам о своей супруге, Зигфрид остался спокойным и непоколебимым, как скала… Пока обветренные губы не посетила ухмылка: — От нее воняет рыбой.

Теперь смеялись все, даже курносая не удержала улыбки.

К концу дня пришла новая смена, и группа Пайка вернулась в лагерь отдыхать. Завтрашний день обещал большие трудности, куда серьезнее простых налетов на деревни. Поэтому многие заранее набивали животы и запивали вином, чтобы потом собраться в маленькие кучки и накрыться плащами: зимние ночи, даже в Сырых землях, оставались холодными. 

Только трое не смыкали глаз, следили за связанными рабами.

С первыми лучами налетчики выступили на острог. Не первый раз островитяне ступали на материк, не одно укрепление брали с лёту, чтобы потом уйти так же быстро, как и пришли. Закрытые ворота никого не смущали: у них были абордажные кошки, по которым самые проворные перелезут через частокол и впустят остальных. Пока людишки зеленых земель баловались своими мейстерскими машинами, железнорожденные брали стены тем же, чем и корабли.

Вот только на памяти Зигфрида им никогда еще не удавалось подойти к укреплению незаметно: всегда кто-то стоял на страже и поднимал тревогу. Так случилось и сейчас, когда почти четыре десятка воинов устремились на штурм.

— Пошевеливайтесь, крысы! — подгонял их Алдрик на подъеме по холму. — Быстрее, пока они не очухались!

Зазвонил колокол. Залаяли собаки. За частоколом поднялся крик разбуженных мужчин. На двух вышках возле ворот показались темные силуэты. В сумерках практически ничего не было видно — Зигфрид кое-как смотрел себе под ноги и старался не упасть, — но он поднял на всякий случай круглый щит. До ушей донесся первый хлопок тетивы. Затем второй и мимолетный звук пролетевшей рядом стрелы. После третьего кто-то вскрикнул.

Очень быстро пираты добрались до частокола. В пяти шагах перед ним останавливались стенолазы, десять человек доставали абордажные кошки и раскручивали их для броска. К этому моменту до стены добежали остальные, и Зигфрид был в числе последних. Он несся вперед как умалишенный, не сбавил шага, из-за чего впечатался плечом в частокол. Бастарда не беспокоили ни тупая боль, ни обжигающий легкие холодный воздух. Только нарастающие крики по ту сторону укреплений.

За острые концы частокола полетела первая кошка. Они слышали, как заточенные зубья цеплялись за дерево, пока во что-то не уперлись. Стенолаз натянул веревку, проверил на прочность, а потом начал уверенно взбираться по стене. Другие старались не отставать. Еще пятеро готовились подниматься следом.

За их спинами собрался другой десяток бойцов, в одном узле [2] перед воротными вышками острога. Близился рассвет, тьма ночи медленно проигрывала свою битву тусклому свету зари, но его было достаточно, чтобы рассмотреть шесть круглых щитов и выскакивающие за ними силуэты. Воины прикрывали лукарей, которые не давали покоя защитникам у ворот. Одинокие стрелы летали в обе стороны, их было почти не видно, только белые оперения мелькали в темноте.

— Быстрей поднимай свою задницу! — надрывал глотку Алдрик, как вдруг ему ответили за стеной:

— А сам чего не лезешь, падаль?!

Между капитаном и бастардом упал камень размером с хорошее яблоко. И когда Пайк предпочел держать щит над головой, его капитан разразился заливистым смехом:

— Ты кидать для начала научись, членосос!

Вновь забили в колокол. Его звон старался заглушить приказы, но пираты все равно услышали их: «Быстрее! К воротам! Просыпайтесь, сонные мухи! Спустите собак!».

«Их еще не хватало», — была мысль бастарда на последних словах. Он посмотрел на стенолазов, которые почти добрались до самого верха; пара человек собирались спрыгивать вниз. Одному не повезло: стрела впилась в правую руку, чуть ниже локтя. Пират камнем сорвался вниз и так сильно приложился об землю, что спина его выгнулась дугой. К нему подбежали рядом стоявшие и утащили под частокол.

— Да стой ровно, ничего не будет!

Глас Витигиса заставил бастарда обернуться, чтобы с удивлением вылупить глаза на курносую, хотя готов был поклясться, что та осталась в лагере. Но нет, она была с ними, сдувала с лица растрепавшиеся после бега волосы и убирала их за уши — вот кому точно не было здесь места.

— Зачем ты ее взял? — с искренним недоумением вопросил бастард.

— Сама напросилась!

— Ты, блядь, шутишь?!

— А почему нет? — Ухмылка у рыжего была такая же тупая, как и он сам. 

У Пайка было что ответить, но вместо него это сделал упавший рядом булыжник. Перепугано вскрикнула курносая, прижалась спиной к частоколу, тогда как непутевый муженек тупым взглядом посматривал на небо, словно это оттуда падали камни.

Крики за стеной стали более яростными, послышались первые звуки боя. Лай собак стремительно приближался, становился все громче, пока не сменился яростным рычанием и человеческим криком невыносимой боли. Мгновение, и одна из шавок заскулила.

Задрожали ворота, за ними послышалось характерное трение древесины и глухое постукивание о металл. Их открывали.

— Ну наконец-то!

Радости Алдрика не было границ, он мигом встал перед воротами и приготовил свой топор. Зигфрид не отставал, другие также готовились ворваться. Звук упавшего бревна стал сигналом, островитяне заметно напряглись и крепче сжимали топоры, мечи и копья. Огромные толстые двери открывались наружу очень медленно, но пираты не стали дожидаться и неудержимой волной хлынули внутрь маленькой крепости. Алдрик вел их за собой:

— То, что мертво, умереть не может! — прокричал капитан, и остальные подхватили его клич:

— ТО, ЧТО МЕРТВО, УМЕРЕТЬ НЕ МОЖЕТ!

Того, кто открывал им ворота, мечом проткнули в спину: клинок вышел из груди. Муж Железных островов выгнулся назад, ухватился за край двери, как за опору. Но она продолжала открываться под его весом и клонила умирающего к земле. Его убийца не успел вынуть меч, как Алдрик пронесся мимо и топором расколол ему голову: дурак не носил шлем.

Внутренний двор быстро заполнился пиратами, не было места, где бы не звенела сталь и не стонали щиты. Беглым взглядом Пайк осмотрел крепость, отметил к их общей радости, что защитников было меньше, и многие из них не успели толком надеть доспехи.

Прямо на глазах у бастарда разрубили одну из собак, где-то слева заскулила другая. Сам он перепрыгнул через погрызенный труп стенолаза и что есть сил взмахнул мечом. Сталь встретила на пути каплевидный щит, со звоном ударила по железной окантовке. Защитник поднял свой для ответной атаки — Пайк тут же ударил ребром щита в лоб. Голова в конусном шлеме дернулась назад, кольчужный койф раскрыл глотку, куда быстро вошло острие клинка.

— В башню! Все в башню!

Маленький гарнизон начал отступать. Зигфрид обернулся на топот ног: какой-то юнец внял приказу слишком буквально и не заметил, как бастард замахнулся по его ногам. Удар был столь сильным, что отсек мальчишке конечность ниже колена. Он плюхнулся лицом в грязь, а затем с криком выгнулся, когда Зигфрид трижды пронзил его в спину.

— Бегите, суки!

— То, что мертво, умереть не может!

— Куда собрался, дерьмо тюленя?!

Однако бой продолжался. Защитники не могли отходить организованно: кто-то, как малолетний дурак, бежал с выпученными глазами, а кто-то продолжал сражаться и прикрывал других. Те, у кого были щиты, встали стеной и старались сдержать железнорожденных. К сожалению для них, никто не спешил ответить тем же.

Напротив выросла другая стена из круглых щитов, из-за которых били топорами и мечами, а наконечники копий стремительно бросались в головы и ноги. Налетчики теснили врага, старались разломать их строй дружным напором — это получилось, когда на защитников налетели с двух сторон.

В стремительном натиске Зигфрид влетел щитом в крайнего, опрокинул его в грязь и замахнулся по рядом стоящему. Тот успел среагировать, закрылся, но открыл себя с другой стороны: топор не разрубил кольчугу, но раздробил ключицу. 

Строй защитников ломался, бывшие землепашцы дрогнули и в панике бросались к башне. Одному не позволили уйти: копье вонзилось в его бедро и там осталось, пока меч не разрубил нижнюю часть лица.

Лишь трое смогли спастись, ибо последний из них захлопнул дверь прямо перед носом у остальных. Те всемером навалились на нее, безжалостно колотили руками и ногами, навершиями мечей и топориками. Они требовали и умоляли впустить. Никто этого не сделал.

И всякая надежда покинула их, стоило им обернутся к пиратам. Их спины уперлись в стену, побледневшие лица выражали весь ужас перед предстоящей схваткой: семеро против трех десятков. Но никто не пал на колени и не стал просить пощады: животный страх смерти взялся за их оружие. Раздался отчаянный, пораженный дрожью клич: «Старые Боги слышат нас!». Остальные поддержали его звероподобным воем и бросились на врага.

Но их боги остались глухи: пираты расступились, заставили тех разбежаться. Пайк остался в стороне от этой бойни, наблюдал, как поодиночке окружали ратников лорда-вороны и изрубали их на куски. От ударов железных людей не спасала ни кольчуга, ни вареная кожа; воину в бригантине отрубили руку и обе ноги; отрока повалили в грязь и пятками долбили по голове, как по ореху. Вскоре все были мертвы. Алая кровь растекалась по холодной земле.

Перед железнорожденными осталась лишь непокоренная башня из бревен, где укрылись остатки гарнизона.

— Эй! Наверху! — Вперед вышел слегка испачканный кровью капитан. Плечи его тяжело вздымались после короткого боя, а мерзкая улыбка, похожая на звериный оскал, выдавала радость от хорошей драки. — Лучше выходите, или мы спалим эту башню вместе с вами!

— Провались в седьмое пекло, кальмар! — огрызнулся за зубцами воин, чей горжет поверх кольчуги отбивал блики восходящего солнца. — Нихера ты не получишь! Лучше проваливайте подобру-поздорову, пока ноги целы!

— А то что? Ты их мне отсечешь? — в насмешке вопросил капитан и оглянулся на засмеявшуюся команду.

— Лорд Хостер Блэквуд четвертует тебя, а потом выпотрошит, как рыбу! — прокричал другой, щурясь от прямых лучей утренней зари.

По острогу прокатился новый смех: пираты не могли воспринимать всерьез тех, кто предпочел трусливо бежать. Он стал еще громче после слов главаря:

— Да ты что? И когда мне начинать бояться? Сейчас? Или потом?

Даже Зигфрид не сдержал ухмылки, прикрыл веки и еле покачал головой. В который раз он убеждался в слабости людей зеленых земель, способных угрожать только за стеной, но не лицом к лицу со своим врагом.

— Ну? — продолжил Алдрик. — Впускаешь моих ребят, иль якорь в жопу захотел?

Мужики с длинными языками хотели что-то ответить, но их растолкал рвущийся к зубцам старик. Морщинистая рука подняла копье для броска:

— Сосни у Неведомого, хуйня заморская! — прокряхтел старик, и что есть силы метнул копье в капитана команды.

Лучше бы молчал: Алдрик успел отпрыгнуть. Наконечник воткнулся в то место, где он только что стоял. Храбрый, но слишком глупый поступок. Он же предрешил дальнейшую судьбу защитников:

— Ах ты дерьмо тюленя! Думал меня на гарпун взять, да?! — Капитана охватил такой гнев, что на каждом слове разлетались слюни, как у бешеной собаки, а лицо его покраснело, как раскаленное железо. Медвежьим рыком отдал он свой приказ: — Сжечь их к бесовой матери! Ломайте ебучую дверь! Не захотели по-хорошему — будет по-плохому!

И вновь на головы полетели камни, а два лукаря оттягивали тетиву своих луков. Одного они достали, попали прямо в живот, но не смертельно. В ответ полетели стрелы, и один из наконечников на вылет пронзил глотку стрелка. Штурм продолжился без участия бастарда: он отошел куда подальше и не желал рисковать почем зря.

Запертую дверь рубили топорами, старались сорвать ее с петель. Несколько мужей забегали в поисках хвороста и сбрасывали под стену башни все, что могло гореть. Пара умников вынесла из какой-то халупы столешницу и использовала ее как таран: они разбежались и врезались ею в дверь.

— Тупоголовые болваны! Она наружу открывается!

От затеи с тараном тут же отказались.

Горячая кровь бурлила в жилах железных людей, что старались либо взять, либо спалить последний оплот. Они были так увлечены происходящим, что ничего не замечали вокруг: как, бывало, ступали по телам мертвых и раненых, как рыдал в дверях халупы брошенный мальчишка, как самые хитрые решили сначала подчистить пристройки. Курносая и вовсе для них не существовала, она замерла в оцепенении над чьим-то телом и вряд ли слышала увлеченный рассказ Витигиса.

Никто ничего не видел. Только до Зигфрида донесся вороний крик. «Опять эти твари», — с раздражением нахмурился он и посмотрел на восточный горизонт. Пускай частокол скрывал его, но бастард прекрасно видел над зубцами небольшую стаю черных птиц. 

Они летели прямо к ним. Внезапно сомнения охватили Пайка, заставили усомниться в заверениях капитана о спокойном налете. Он говорил, предупреждал о знаках Штормового Бога, что сопровождали их на каждом шагу. А теперь он видит стаю, как она стремится к ним, и где-то там залаяла собака. Зигфрид никак не мог понять: он и правда слышит топот копыт, или нет?

— Всадники! Всадники! — воодушевленно закричали с башни, и защитники стали более активно бросаться камнями. Кто-то кинул картошину.

— Всадники? — До Алдрика смысл дошел не сразу, он даже на миг растерялся, прежде чем сплюнул себе под ноги. — Вот суки! Закрыть ворота! Поднимитесь на вышку и посмотрите!

Последним занялся Пайк, ведь был ближе всех. Ступил на первую дощатую ступеньку и чуть не поскользнулся: лед на них так и не растаял. Он поднимался так быстро, как только позволяла прыть, если начинал падать — хватался за несущую опору, ибо не было перил. А топот копыт приближался, все четче слышал их бастард, но затруднялся предположить, скольких ждать. Точно не армия — тогда бы стоял такой шум, какой бывает во время шторма — но и не пара человек.

Наконец он добрался до зубцов частокола. Взор его впился в конный отряд, и он прищурился, чтобы сосчитать. Три. Десять. Два десятка. Перед ними мчалась стая собак. Вороны летели вместе с ними. Зигфрид оттолкнулся от внешней стороны вышки и подбежал к внутренней. Холодный воздух обжег напрягшееся горло:

— Они поднимаются по холму!

— Та закройте эти ебучие ворота! — вновь разразился криком капитан, схватил кого-то рядом за плечи и швырнул в их направлении.

Тем временем Пайк вернулся к внешним зубцам, и там он потерял надежду на успех собратьев. Увиденное заставило глубоко вздохнуть: слишком поздно спохватились, слишком медленно закрывали. 

Первыми ворвались вислоухие собаки, набросились на двоих, что лишь на треть закрыли ворота. Люди ничего не успели сделать. 

Острые клыки впиваются в ноги и руки, дергаются вислоухие морды, и под зубами разрывается плоть. Ручьи крови стекают из каждой рычащей пасти.

Мимо них промчался всадник в латах, рубанул налетчика мечом по шее и скрылся на другой стороне. Следом рвался конь гнедой масти, на чьей спине держался дворянин в гербовой накидке. Клевец в его руке проломил второму пирату незащищенную голову. Твари Штормового Бога запели над головой.

Внутри стен завязалась рукопашная, и Зигфрид стремительно спускался к ней. Обледеневшие ступеньки требовали осмотрительности: один неверный шаг мог закончиться переломом или нелепой смертью. И все же бастард позволил себе осмотреться, увидел, как у основания лестницы промчалась стая собак, и лишь одна срывалась на грозный лай. Вшестером они набросились на отбившегося пирата, клыками вцепились в обе ноги и схватили ведущую руку. Невыносимая боль заставила его кричать и выгибаться, пока земля не ушла из-под его ног. Хвостатые твари повалили человека, разрывали одежду и отрывали куски плоти.

На помощь никто так и не пришел, а Зигфрид все еще спускался. Крики пирата почти утихли, когда он спустился на землю и ринулся на зверей. Пальцы крепче сжимали меч, бастард приготовился рвать и метать. Если не спасет своего, то хоть перебьет этих тварей.

Но на пути появился конь, чей всадник замахнулся клинком. Опыт многих боев спас Зигфриду жизнь, помог отпрыгнуть назад. Взгляд с легким испугом проводил острие меча прямо перед носом. Когда ноги коснулись земли, то тут же рывком оттолкнулись вперед. Пайк поднял щит под новый удар, и что есть силы махнул по бьющей руке. Лезвие упало на рукав кольчуги. Под громкий вскрик зашуршали железные кольца. Ведущая рука неестественно согнулась на месте перелома и повисла, как подвешенная. Обмякшие пальцы выронили меч.

Осталось только добить, один удачный удар, пока дурак пялится на свою культю. Над правым плечом поднялся меч, и голодный до крови клинок приготовился ее вкусить. Вдруг кто-то сверхсильный сбил бастарда с ног, тараном ударил в левый бок. Мир в глазах закружился, пока Пайк не рухнул на землю. На миг помутнел его взор, а когда он прояснился, то с испугом увидел вставшего на дыбы жеребца. Подкованные копыта замахали прямо над головой, прежде чем опуститься вниз. Лишь чудом Зигфриду удалось перекатиться и не стать их жертвой.

В его седле держался дворянин, что увлеченно сражался с кем-то по другой бок жеребца. Неожиданно пропал его клевец, но быстро нашелся в упавшем под копыта теле: клюв полностью вошел в шейные мышцы.

И в этот момент поднялся Пайк, в два прыжка оказался рядом и замахнулся по спине всадника. Под накидкой отозвалась кольчуга, дворянин же слегка выгнулся от боли. Следующий удар пришелся по его каплевидному щиту. Заржал гнедой, наступил на железнорожденного и вновь привстал на задние ноги. Копыта замахали перед лицом бастарда, заставили отступить. Когда Зигфрид приготовился отрубить одно из них, дворянин перекинул ногу через шею коня и соскользнул на землю. В руке его покоился добротный меч.

Мелкий юнец с седла казался выше.

— Отойди! — глухой приказ раздался из-под шлема, и конь послушно отступил.

Стоило этому удивиться, но у Пайка не было на это времени. Обветренное лицо исказила кривая ухмылка: он смеялся над самонадеянностью ребенка. 

И тот атаковал первым, нетерпеливые удары сыпались один за другим под разными углами, но все попадали по круглому щиту. Не вчера родился мальчишка, умел держать в руках оружие. Однако у Зигфрида за плечами было больше боев, чем у того прожитых лет.

Роли сменились, когда он толкнул юнца щитом в щит и замахнулся по голове. Каплевидный принял на себя первый удар, опустился к ногам и блокировал второй, как вдруг его подцепил круглый брат и увел в сторону. Пайк смог раскрыть мальчишку и, словно молотком, замахнулся по плечу. Тот успел поднять меч, со звоном столкнулась сталь. И тогда бастард влупил с ноги прямо по рисунку гербовой накидки. Юнец зашатался, хаотично ступал по земле и старался поймать ногами опору.

Упал или нет, Зигфрид не увидел: его отвлекли справа. Неведомым образом ему удалось поймать на гарду падающий топор и оттолкнуть в сторону. Вновь круглый щит превратился в оружие, треснул неудачника по височной доле шлема. Голова в ведре резко качнулась и утянула за собой остальное тело.

Сквозь шум прорвался скрип петель: дверь башни громыхнула о бревенчатую стену. Выжившие защитники с криками выбегали во внутренний двор на помощь своим.

В остроге стало так тесно, что всадникам пришлось спешиться. В беспорядочном хаосе начался их бой: разобщены были воины с двух сторон и сражались то тут, то там, в одиночку или в паре. И все же стремились они к своим, старались стоять плечом к плечу с другом, а не спина к спине с врагом. Постепенно железнорожденные собирались вместе. 

Краем глаза заметил Пайк мальчишку, как тот при помощи других отбился от трех островитян и зашел за спины своих воинов. Тем самым он стал ближе к Зигфриду. Возобновился их бой, затупленные мечи опускались на истерзанные щиты, ноги скользили по грязи. Каждый промах злил бастарда, а растущий гнев туманил взор. Звериный оскал исказил его лицо, когда последовал удар невиданной ранее силы.

Клинки столкнулись в жалобном звоне. Что-то треснуло, и маленькие осколки полетели в островитянина. Он зажмурился, стерпел мелкие порезы. Открылись веки, и взору предстал растерянный мальчишка. В глазницах шлема видны удивленные очи: его меч обломался почти на середине.

Затем в них поселился страх. Железнорожденный не останавливался, лупил что есть сил и мечом, и щитом. Старался задавить мальчишку, повалить на землю и заколоть, как свинью. А тот двумя руками держал свой щит, прикрывался им, как только мог. Пайк не сдавался, преследовал отступающего юнца. 

Так продолжалось, пока кто-то не встал между ними. Рефлексы заставили вертикально понять меч на падающий клинок. Со звоном стали отбил бастард атаку и ответил почти разломанным щитом. Еще один юнец, чей конусный шлем оставлял открытым печальную морду.

Рядом появился второй, более крепкий в плечах, но такой же юный. Вдвоем они теснили пирата и не давали возможности для ответа. Железная окантовка щита Пайка треснула, и от него отвалился кусок древесины. Тупой меч, который не страшно дать младенцу, кромсал не так, как раньше. 

— Всем встать! Разойтись! Я сказал, разойтись! — командным тоном орал какой-то рыцарь, повторял эти слова снова и снова, пока дети зеленых земель не стали их выполнять.

Бой затихал, обе стороны расступались и вставали напротив друг друга. Даже вислоухие собаки с окровавленными мордами вняли приказу, загородили собой мальчишку, которого Зигфрид так и не смог убить. Люди и звери тяжело дышали, холодный воздух прожигал легкие и пересохшие глотки. Все устали, не так уверенно держали мечи и топоры, а тяжелые щиты упирали в землю. Свой Пайк выбросил, ибо от него почти ничего не осталось. С завистью поглядел он на своих братьев, у кого было запасное оружие, и тогда посетила его скорбь: железных людей осталось чуть меньше половины.

Вороны расселись по острогу.

Насмешливый вопрос Алдрика прорезал тишину:

— И это все?

Такой легкомысленный, что Зигфрид устало закатил глаза и тяжело выдохнул. Сейчас было не время для шуток, но капитан мыслил иначе:

— А я только разогрелся.

Улыбка гнилых зубов и противный смех не нашли отклика у остальной команды: их заботили только ратники лорда и неизбежное продолжение рукопашной.

— Отойди, тупая корова, — недовольно пробубнил за спиной знакомый голос. Опять этот Витигис со своей морской женой. Пайк даже не хотел знать, каким чудом им удалось уцелеть.

Тем временем зашумели латы вышедшего вперед рыцаря. Нарочито медленно ступал он по грязи, понимал, что за ним была сила и только она позволяла править положением. Меч вонзился в землю, а освободившаяся рука подняла забрало, отрыло утреннему свету старое лицо. Суровый взгляд с презрением взирал на пиратов, как на столичное дерьмо. 

— Не дури, кальмар, — говорил он жестко и с явным превосходством. — Нас больше. Бросайте оружие, и вас пощадят.

— Расскажешь мне тоже сказки. — Капитан хрюкнул носом и плюнул ему под ноги. Почти попал на правый сабатон. — Ты и вправду думаешь, что кто-то станет лизать твой член? 

— Именем моего лорда, Хостера Блэквуда, я гарантирую справедливое наказание. Так или иначе вам воздастся, и либо здесь от меча, либо во время суда. Что лучше, кальмар: захлебнуться кровью или отправиться на Стену?

— Стена… — недовольно скривился Алдрик. — Какой дурак пойдет морозить яйца? Нет уж, я лучше выпущу тебе кишки, чем повяжу свою жизнь с воронами.

— А тебя никто и не отпустит, — вклинился в разговор мальчишка, чем вызвал у капитана куда большее раздражение. Он цокнул языком и шумно выдохнул, когда вперил в того холодный взгляд:

— Закрой свою ротяку, сученыш. Я не стану слушать какого-то сосу…

— Закрой! Свой! Рот! — с нажимом выкрикнул юнец и указал на Алдрика навершием топора. 

Псы подхватили его настрой, оскалили зубы в угрожающем рыке. Пригнулись к земле, как для броска, напряглись. Всего одно слово, и эти твари разорвут человека на куски. Пара ворон захлопали крыльями, словно хотели сделать то же самое. 

Команды не было. Вместо нее мальчишка обвел топором остальных островитян:

— У вас есть возможность остаться в живых. Ваш лидер заплатит своей головой, здесь и сейчас, но вам необязательно умирать вместе с ним.

Но Алдрик был слишком самоуверен, чтобы кого-то слушать.

— Мои парни не такие тупые, чтобы…

Чей-то клинок хлюпнулся в грязь. В напряженной тишине удивленные взоры пиратов обратились к тому, от кого меньше всего ждали подобного шага. Больше всех в это не верил капитан: он так сильно был поражен, что на время потерял дар речи. Ушла хваленая храбрость. Осталось лишь искреннее непонимание.

— Ты чего удумал, Пайк? — наконец спросил он, когда бастард неспешно покинул своих.

Еще три шага сделал Зиг, прежде чем остановиться между двух сторон. Он медленно обернулся к тому, за кем всегда был готов идти, который никогда не подводил. До последнего налета. До того момента, пока Алдрик не потерял хватки матерого волка морских вод.

— Я не подыхать сюда приплыл. 

Поступок второго после вожака стал примером для остальных. Не сразу, но все сложили оружие.

Еще вчера мужи Железных островов брали судьбу в свои руки и решали чужую, брали то, что принадлежало другим, и ни с кем не считались, кроме Утонувшего Бога. А теперь тринадцать выживших островитян стали пленниками тех, кого так рьяно презирали, и все из-за самоуверенного капитана. У них забрали оружие, освободили недавно захваченных рабов, а уплаченную железной монетой добычу собирались вернуть прежним хозяевам. Только одежда осталась, дабы прикрыть «тухлый срам кальмаров», как это обозвал тот рыцарь: их хотели раздеть на морозе, но потом отказались. Обошлись тем, что просто связали руки веревками или их собственными ремнями, и разделили: одних загнали в такую же мерзлую нору, в которую когда-то сами сгоняли крестьян; других усадили на холодную землю посреди острога под стражу собак.

Среди последних оказался Пайк, и ему чертовски не нравилось пристальное внимание вислоухой шавки. Ее черные глаза практически не моргали, сама же почти не шевелилась, только если кто-то начинал шуметь. Как кто откроет рот, так окровавленная морда поворачивалась к нему, а белые клыки скалились в угрожающем рыке. Поэтому островитяне вели себя тише безветренного штиля и с осторожностью поглядывали на зверей.

Кроме Витигиса: не успел он что-либо сказать, как псина уставилась на него.

— Значит, Стена, да?

— Да. — Теперь краткий ответ бастарда привлек внимание собаки. Ему казалось, что говори он слишком много, и она перегрызет ему глотку. — Скорее всего.

— А с бабами там как?

К чему был этот вопрос Зигфрид не понял, а когда сообразил, покосился на собрата, как на последнего идиота.

— Ты про курносую? — уточнил он с надеждой, что это не так.

— Ага. Жаль, если заберут. Смышленая девка.

Они грабили, убивали и насиловали, пережили битву и потеряли своих, и только Утонувший знал о судьбе остальной команды, что отправилась на север и на юг. Они сидели на холодной мокрой земле, дрожали на морозе, как осиновый лист, и жались друг к другу телами, чтобы согреться. Пайк молчал про свои замерзшие ноги, давно забывшие, что такое сухая и теплая обувь. Как же ему хотелось снять с них треклятые сапоги и закинуть пятки прямо в огонь.

Только тлеющая надежда вернуться на Большой Вик согревала его, а блаженная мысль о том, как он переступит порог своего дома и отдохнет у очага, заставляла тихо вздыхать: понимал, что этого не будет. Потому с завистью поглядывал на снующих по острогу детей зеленых земель. Сейчас они выбросят за стены тела железнорожденных, своих — похоронят, чтобы потом закрыться в тепле. Когда закончат, выпьют подогретое вино и набьют горячим животы. Пленным достанется только сырость, холод и голод в ожидании скорейшего суда. Зная рассказы про лорда-ворону, скорее всего островитян ждала виселица. 

И хоть что-то волновало Витигиса? Нет: все его мысли были о деревенской девчонке. «Ты окунь паршивый», — устало обозвал его Пайк, без злости и желания оскорбить. Просто констатировал факт, на который рыжий неоднозначно повел плечами:

— Знаешь, чем отличается дерьмо дворняги и льва? Ничем: воняет одинаково.

— Ну, хоть в чем-то ты разбираешься.

Многозначительным взглядом одарил бастарда пират, прежде чем засмеяться, однако нервная на шум шавка рыком заставила замолчать. Ничего не позволяла, только наслаждаться предсмертной тишиной. Хоть какой-то разговор мог скрасить последнее время, разогнать тоску и избавить от скуки, но даже это отобрали. Пайку оставалось лишь смотреть по сторонам.

Смотреть на ненавидящих их людей, ловить на себе косые взоры и выслушивать оскорбления. В то же время Зигфрид понимал их злость, сам бы убил любого, кто посмел бы ворваться в его дом, причем без всякого суда. А этим приходилось мириться со все еще живыми налетчиками и ожидать воли господина.

— Гарольд, давай будем реалистами.

Знакомый голос юноши заставил бастарда обернуться, осторожно, чтобы не спровоцировать собаку. Та вроде как позволила это сделать, либо не подавала виду своего недовольства. Неважно, ибо Зигфрид уже нашел того, кого так и не смог убить. 

Из бревенчатой башни вышел мальчишка и подождал у дверей, пока выйдет упомянутый рыцарь. Оба были чем-то недовольны.

— Хорошо, Эдмунд, давай будем реалистами, — ворчал Гарольд и кивнул в сторону островитян: — Они — разбойники, убийцы и насильники.

О чем бы они не говорили, или не спорили, его слова не произвели на мальчишку должного впечатления.

— Тебе напомнить, что мы сделали этой осенью? — равнодушно спросил тот.

— То было дело чести.

— Ну да, конечно, — надменно фыркнул юнец, и направился мимо пленных. Рыцарь последовал за ним. — Грабить и насиловать женщин — это бесчестно, а вот сжигать каждую деревню на своем пути — это благородно. Давай ты не будешь молоть чепуху и просто выведешь всех кальмаров во двор.

Вывести? И зачем молокососу понадобилось их собирать? Вряд ли то была казнь, о которой мечтали люди лорда: не те слова предшествовали ей. Они же заинтересовали многих, особенно железнорожденных, что смотрели на этих двоих, как малые дети, впервые увидевшие короля.

Чего бы не хотел Эдмунд, рыцарь на это не соглашался:

— Твой лорд-отец будет против.

— Это уже моя забота, — наотрез отказывался слушать тот. — Выводи, Гарольд.

Они остановились достаточно близко, чтобы Пайк услышал тяжелый вздох старого воина. А пираты, меж тем, стали разводить курятник:

— И чего дальше? — зашептал первый, провожая взглядом ушедшего к землянке рыцаря. Страже у входа, как и ему самому, не сильно понравился приказ маленького лорда: лица их заметно помрачнели. — Чего малец удумал, а?

— Резать что ль будут… — тут же последовало предположение, когда стража сняла с двери засов.

— Пусть попробуют. Хер я им дамся.

— Та не тронут нас, — зло шикнул на собратьев Витигис. — Сидите тихо и не рыпайтесь. Стена будет: мальчик сам предложил нам жизнь.

— Я на твоем месте не был бы так уверен…

— Ну, а ты чего думаешь, Пайк? Вроде казнью не пахнет.

— Посмотрим, — дежурным словом ответил тот. Не знал и не хотел предполагать.

Перешептывания переходили в неконтролируемый гомон, пока собаки вновь вернули тишину, напряженную, в ожидании неясного конца.

Под крики и удары палок выгоняли из землянки пленных, словно недавно захваченных рабов на один из рынков Эссоса. Островитяне жались, как те невольники, подставляли плечи и спины, чтобы не попали по голове, но вместо обреченности в их глазах пылала та же злоба, с которой ратники смотрели на них. Один железнорожденный попытался дать сдачи, резко шагнул к своему обидчику, чтобы в следующий момент получить палкой в живот и по лицу. Его подняли под руки, швырнули вперед и толкнули ногой, наказывая подниматься и идти.

Последним вышел хмурый, как грозовая туча, капитан. Мрак окутал серые очи, что с нескрываемой ненавистью смотрели на окружавших его людей. И на Пайка тоже, стоило его увидеть. А тому было плевать, не жалел о своем поступке, ибо сказал однажды капитану: «Я приплыл пожинать». Про посев своего семени или доблестную смерть речи тогда не шло. Но это не спасло Зигфриа от клейма предателя в глазах Алдрика: он должен был стоять до конца, а не подавать команде пример труса; должен был умереть вместе с ним, а не первым сдаваться на милость землепашцам.

Когда всех пиратов собрали вместе, люди маленького лорда взяли их в круг, встали позади собак. Руки их лежали на оружии, словно островитяне могли испытать судьбу и что-то учудить, или готовились учинить массовую казнь. О последнем намекали перекошенные в гневе лица, лишь некоторые не подавали виду, особенно мальчишка. Он стоял по правую от Пайка руку, перед Гарольдом и еще тремя юнцами. Вислоухая псина сидела у его ног, самая мелкая из всей своры.

Запела тварь Штормового Бога, ее громкое карканье раздалось с вершины башни вместе с хлопками крыльев. Все, даже землепашцы с опаской посмотрели на нее, но только юнец одарил птицу раздраженным взглядом. Когда стало тихо, он наконец-то заговорил:

— Вы знаете, что вас ждет, — началась его речь с неутешительной для пиратов ноты. — Вы нарушили Королевский мир, учинили грабеж и насилие на земле моего лорда-отца Хостера Блэквуда. Надеюсь, мне не нужно рассказывать, что будет дальше?

— Давай к сути, мальчик, — отозвался бурчащим недовольством Алдрик. — Хватит распинаться, как перед девчонкой на выданье. Хочешь я облегчу тебе задачу? Никто подыхать не хочет — мы выбираем Стену.

Легкая улыбка коснулась обветренных губ бастарда. Не поверил он капитану, ведь знал его много лет. Если Алдрик говорил о Стене, то наверняка придумал как сбежать: этот морской волк скорее утопится, нежели даст клятву Ночному Дозору.

Но мальчишка не повел бровью, не стал его затыкать или возмущаться непозволительной для пленника дерзости. 

— Есть вариант получше.

Всего одна фраза пробудила в островитянах интерес, что с затаенным дыханием ждали ответ. Переглядывались между собой, кто-то начал шептаться, но все как один взирали на юнца с неприкрытым любопытством: что же это за вариант такой, раз он лучше Ночного Дозора? И пока пленные гадали, сир Гарольд вместе с другими ратниками покривили лицом, уже зная предложение мальчишки.

— Я предлагаю забыть про ваше ремесло и пойти на службу моему дому.

Сказал он в тишину, наблюдая озадаченные лица. Шутил что ли? Пойти на службу? Но нет, говорил вполне серьезно. И когда команда это поняла, то ответила дружным смехом, поглядывая на безусого юнца.

— Ты бы еще землю предложил вспахать, — говорил один из железнорожденных. — Ну уж нет: я скорее на Стену пойду, чем потяну какой-то плуг.

— А чем плоха такая жизнь? — спросил у них маленький лорд с разведенными руками.

Ему бы сказали чем, назвали бы много причин, по которым мужи Железных островов не считались с детьми материков. Рожденные посреди свободных вод не полагались на капризную почву — только на доброе железо. Потому островитяне не воспринимали всерьез ни мальца, ни его предложение, а над вопросом посмеялись, как над хорошей шуткой. 

Кроме Зигфрида, чья улыбка померкла от нахлынувших дум. Он бы мог поведать разницу между их мирами, рассказать почему всё именно так, но мешала призма зависти, через которую наблюдал за этим миром. Не к ремеслу пахаря и его образу жизни — к достатку и богатству, за которые пираты платили железом и кровью. 

— Мальчик, — с акцентом на возраст позвал его Алдрик. Наглая улыбка заиграла на обветренном лице, показались гнилые зубы, когда он сказал: — Мы не сеем.

Емкий девиз Грейджоев не только лучше всего ответил на вопрос юнца, но и приободрил изрядно повеселевших островитян. Воздух после него стал куда свободнее, а злые морды ратников уже не пугали, как раньше. Даже страх перед псами выветрился из железнорожденных, исчез, как корабль за край горизонта.

Все это было, пока мальчишка не прочеканил каждое свое слово: 

— Не будете сеять — начнете удобрять.

С кровожадным оскалом зарычали псы, шерсть их встала дыбом. Разом умолкли только что смеявшиеся пираты, с беспокойством озирались на поднявших крик ворон. Их поведение и реакция навевали Зигфриду воспоминания о старых сказках про тех, кто обладал силой покорять животных, создавать из опасных монстров друзей человека, но лишь для одного. С любопытством посмотрел он на мальчишку, прищурился на нем, словно хотел заглянуть в самую души.

Никогда в своей жизни бастард не видел варга, и никогда не верил в них: считал обычными сказками, которые рассказывают детям перед сном. Теперь же усомнился, ибо сложно спорить с тем, что видишь наяву, а не во сне или пьяном бреде.

— Я даю вам возможность изменить свою жизнь, — меж тем продолжил юнец. — Вы получите кров, пищу и достойную плату. В противном случае вы знаете, что вас ждет.

— Стена, что же еще, — ворчанием ответил за команду Алдрик. — И уж лучше туда, чем целовать мальчишке ноги.

— Заткни пасть, пердун старый. Не с тобой я говорю, а с твоими людьми.

— А нахера тогда меня выводить было?

— Для контраста. Чтобы они видели кому могут служить и с кем могут умереть.

— Пф! Будто бы с тобой смерть будет краше.

— Я гарантирую будущее, а что можешь гарантировать ты?

Ничего — все это понимали. И здесь малец явно выигрывал у заведомо проигравшего капитана, но этого казалось недостаточно, чтобы кто-то согласился преклонить колено. Ибо сложно железнорожденному считаться с землепашцев: будь ты хоть трижды знатных кровей, но если в жилах не текла кровь соленых вод, то ты ничем не отличался от своих слуг. Потому никто не поднялся, не покинул круг, кроме одного.

— И почему я, сука, не удивлен? 

Неспешно поднялся бастард, и стал ловить на себе разные взоры. Видел в собратьях недоумение и навязчивый вопрос, осуждение и насмешку, а кто-то громко фыркнул. Были и те, по ком невозможно было определить их мнение, и только один выразил его громче остальных:

— Смотри, сопляк. — Речь Алдрика сочилась ядом, сам он смотрел на уже бывшего друга с неприкрытым презрением. — Предавший раз предаст и во второй. С тобой будет так же.

— Я тебя предупреждал, — в тон отвечал ему Пайк. — Я указывал тебе на знаки, на тварей Штормового Бога. — Связанными руками обвел он воронов, что расселись по всему острогу. — Предупреждал и советовал уйти, но ты плюнул на мои слова. Позвал ветер — пожинай бурю.

И на этой ноте сделал первые шаги, оставил за спиной команду. Плевать было бастарду на их мнение, пусть хоть до конца дней кличат трусом. Сказал он однажды и не собирался отказываться от своих слов: «Не семя сеять я приплыл, а пожинать». К ним стоило бы добавить бессмысленную смерть, но об этом уже говорил его поступок: не стоила игра в разбойников свеч. 

— Туда, — указал рукой мальчишка за круг своих людей, к другой группе ратников у бревенчатой башни.

И пока Пайк шел в указанном направлении, среди пленных началось новое шевеление. Как на прокаженного косились они на Витигиса, в молчании смотрели ему в спину.

— А бабу мне вернут?

Вопрос ничем Зигфрида не удивил — за рыжим станется ожидать нечто подобное, — а вот юнца заставил нахмуриться:

— Какую еще бабу?

— Мою бабу, — как тупоголовый баран повторил рыжий пират. — Девчонка местная, курносая такая. Аллея вроде звать. 

Не понимал его маленький лорд, уж сильно озадачен был и, видимо, совсем не понимал, про кого шла речь. Только когда его позвали со спины, «М’лорд», он увидел за ратниками упомянутую крестьянку. Те немного расступились, но не позволили подойти сияющей от непонятной надежды девчонке.

— Она вернется к своему отцу.

Та растерянно захлопала ресницами, прежде чем выкрикнуть испуганное «Нет!», словно ее хотели продать на невольном рынке. Юнец растерялся, Витигис самодовольно улыбнулся:

— Видишь? Никуда она не хочет. Значит останется со мной.

Забегали глаза мальчишки, завертелась голова от полудурка к курносой и обратно. Не в силах был понять происходящее, хотя по наморщенному лбу очень старался.

— Блядь, уведите его отсюда, а эту заприте.

Чуть позже еще два островитянина покинули капитана и последовали за его правой рукой. Не сказать, что они были уверенны в правильности этого выбора, сомнения терзали их души и отражались в смущенных лицах. Остальные негласно выбрали Стену.

— Больше никого? — дал мальчишка последний шанс, но среди девяти оставшихся не нашлось тех, кто хотел бы им воспользоваться. — Хорошо. Хамфри!

— Милорд? — почти сразу отозвался названый муж.

— Снаряди людей изготовить кресты: мы распнем их на побережье.

— Чего?! — раздался возмущенный крик. — Какое еще распятие?!

— Э, парень, я выбираю Стену!

— Да мне насрать, что ты там выбираешь. Уведите их.

Еще никогда Пайку не приходилось стоять в стороне и наблюдать за тем, как безнаказанно избивают его собратьев. Многие з них повскакивали с холодной земли и подняли заведомо провальный бунт. Он не избавил от веревок их руки, но развязал чужие: ратники словно этого и ждали, сразу набросились на пленных и палками избивали в кровь, выбивая из них всякое желание сопротивляться. Останься бастард с Алдриком, и он бы поступил так же, ведь маленький лорд нарушил данное собой слово. Обещал жизнь, а вместо этого приговорил к мучениям и смерти.

В этом упрекнул его бастард, стоило юнцу подойти. 

— Ну, и? — Тот совсем не понимал претензий на свой счет. — Где я обманул?

— Ты приговорил их к какому-то распятию.

— Ну да, — как ни в чем не бывало повел плечами мальчишка. — Кто хотел жить — стоит передо мной, а кто нет — тому помогут покинуть мир живых. В чем проблема?

«Ни в чем» — выразил вздох Пайка, когда в последний раз посмотрел на пленных собратьев. Нехотя принял доводы мальчишки, но не соглашался с ними, ведь условие диктовались иначе.

— Так кому вы служите?

Пираты неуверенно переглянулись, не совсем понимая вопрос. Все как один посмотрели на Зигфрида. Ему отвечать, понял он по их взорам.

— Алдрик был нашим капитаном.

— А лорд? — Голова мальчишки слегка наклонилась к плечу.

— У нас другие обычаи. Каждый капитан сам себе и лорд, и король.

Для тех, кто родился на Железных островах, это было в порядке вещей. Несомненно, лорды свободных людей имели весомый авторитет в глазах простых мужей, но наличие голубизны в алой крови еще ничего не значило. Имей хороший корабль и грозную команду, прославь свое имя на просторах соленых морей, и тогда каждый будет воспевать твое имя. А если нет, то будь ты хоть трижды Грейджоем — ни один парус за тебя не поднимется.

Но для маленького лорда это было что-то новое, не совсем понимал, как такое возможно, если судить по сошедшим на переносице бровям и растерянному взгляду, что забегал по острогу в поисках объяснений.

— Понятно… — наконец произнес он, хотя в это сложно было поверить. — Значит, вы согласны пойти на службу мне и моему дому?

Неосознанно пираты покосились на центр двора, где совсем недавно избивали их братьев. Затем вновь переглянулись, словно спрашивали друг у друга совет. Как и прежде, все сошлись на Зигфриде и передали ему право говорить.

— Да, маленький лорд, мы пойдем на службу тебе, и твоему дому.

— Только если мне бабу вернут, — вставил слово Витигис, разом словив на себе многозначительные взгляды. — Что?

— Об этом позже…

— Не, давай сейчас, — настаивал рыжий пират, чем вызвал у Пайка тяжелый вздох и желание надавать кое-кому тумаков.

— Вит, — позвал он его. — Заткнись.

Судьба курносой заботила приятеля куда больше, чем собственная. Не хотел Витигис откладывать этот вопрос, показательно покривился и цокнул языком, но все же послушал бастарда. Мальчишка с интересом следил за реакцией, поглядывал то на одного пирата, то на другого.

— У меня есть один вопрос, — продолжил он, но если раньше говорил со всеми, то теперь обращался только к Зигфриду. — Как высоко ценится обещание на Железных островах?

— Слово — не ветер, как и везде, — отвечал Пайк, хотя не сильно понимал, к чему это было.

— А ваш поступок с тем кривозубым пердуном?

Он явно спрашивал за Алдрика, намекал на слова о предательстве и о том, что оно повторится вновь. Это объяснило вопрос мальчишки: он не стал пренебрегать предупреждением.

— Команда не дает клятв капитанам, — вместо бастарда ответил другой островитянин. — Это они нам обещают царские хоромы и полные трюмы золотых побрякушек. Если улова нет, то за таким никто не пойдет.

— У лордов только по-другому, — дополнил третий перебежчик. — Вот им клятвы дают, но и там полноценная служба.

— Так что, малый, никого мы не предавали. Алдрик подставил команду, а мы ответили тем же. Зиг предупреждал, и другие советовали возвращаться.

— А Зиг это?.. — решил уточнить юноша, на что бастард незамедлительно ответил: «Я». — Хорошо, я вас услышал. В таком случае вам стоит встать на колено и дать клятву в верности жизнью своих близких и именем своего бога.

И вновь железнорожденные впали в замешательство. Никогда прежде не слышали таких условий, даже не знали, чтобы кто-то их выдвигал.

— Это…

— Справедливо, — не дал тот Зигфриду возмутится. — Если слово для вас хоть что-то да значит, то вы не станете его нарушать. Боги, какими бы они ни были, не любят клятвопреступников… Ну, или я чего-то не знаю.

— И что мы должны сказать?

— Я, кто вы там по имени и роду, клянусь Утонувшим Богом, жизнью близких своих и родных в верности Эдмунду Блэквуду, его отцу — Хостеру Блэквуду, а так же всему дому Блэквуд. Клянусь не поднимать против них меча и не предпринимать злодеяний. Если я нарушу данное собой слово, то пусть Утонувший Бог покарает меня, или умрут мои близкие.

Они не спешили произносить этих слов, не спешили преклонять колено. Сомневались не только в ней, но и в своем выборе покинуть капитана. Даже Зигфрид задумался: правильный ли он сделал выбор, послав Алдрика в седьмое пекло? Хоть верность не была для него пустым звуком — до поры до времени, — но от них требовали произнести страшные клятвы, на жизни близких и родных.

С другой стороны, откажи пираты мальчишке, их будет ждать участь остальной команды. А если согласятся и нарушат, то Утонувший Бог отвергнет их души и не откроет врата Подводного чертога. Не прощает он лжецов.

Нерешительность железнорожденных растягивало ожидание, но юноша отнесся к этому с терпением и не требовал дать немедленный ответ. Понимал ли, что требовал от своих новых людей? Или ждал, когда сможет приказать своим псам наброситься на них? Стая собралась за его спиной. 

И в третий раз Пайк подавал пример остальным, опустился на правое колено и склонил голову. Только жрецы могли бы сказать, правильно ли сделал или нет, но их не было. Все, на что мог уповать бастард, это на понимание Утонувшего бога.

— Я, Зигфрид Пайк, сын Лотара из дома Гудбразер, клянусь Богом, что утонул за всех нас… 

Так начал свою речь бастард, и повторил почти каждое слово маленького лорда с той разницей, что подзабыл последовательность. А там, где запнулся, юнец любезно подсказал. Остальные последовали его примеру и опустились на холодную землю. Когда с клятвами было покончено, Витигис вернул их к самому главному вопросу:

— Так чего с бабой-то будем решать? Вернут, не?

***

Следующим днем конный отряд повел вереницу пленных к западному побережью. Колонну возглавлял маленький лорд с доверенными людьми, за ними держались хмурые, как грозовые тучи, всадники, что присматривали за железнорожденными, как связанными между собой, так и свободными. Те шли медленно, ибо устали за последние дни, а избиение в остроге отняло силы для нового перехода. Порой пираты спотыкались на ровном месте, кто-то валился с ног, особенно старик с опухшей ногой: тяжело ему было, постоянно чертыхался и проклинал не только детей зеленых земель, но и перебежчиков. А через пару пройденных миль заявил, что никуда не пойдет, пусть хоть убьют, но ни одна сила не заставит его сдвинуться с места.

Маленький лорд повелел привязать его к лошади и за ноги волочить по земле. «Умрет ведь», — говорили ему, на что тот безразлично махнул рукой: «Насрать». Тогда ратники выполнили приказ с большим энтузиазмом и всячески издевались над старым пиратом: подгоняли пинками, тыкали тупыми концами копий, а ведомый мог пришпорить коня и поволочь бедолагу на кусты и камни. Поначалу тот кряхтел и возмущался, бросался страшными проклятиями и грозился расправой, пока не затих. Тряпичной куклой волочилось его тело, и никто не проверял: жив ли, или обрел покой.

— Старые боги, Новые боги, Утонувший, — в слух размышлял самый смазливый из безусых юнцов, которые держались маленького лорда. — И тем и тем молятся, а кто же существует? Ведь ни тех и ни других никто никогда не видел.

Странный вопрос, подумал Пайк. В Семерых он не верил — где их хваленый Воин, когда горели септы? — а Богов Первых Людей признавал, но считал слабыми. Знал лишь своего истинного, и не видел причин сомневаться в праотце свободных людей.

— То, что ты никогда их не видел… — хотел ответить маленький лорд, как вдруг к нему подлетела ворона. 

Стремительно опустилась она, захлопала крыльями прямо у левого уха, задевая по волосам, и старалась ухватиться когтями за наплечник. Вот только юнец не был рад ее внезапному появлению, отклонился, как от прокаженной, и прогнал взмахом руки. Нравился он тварям Штормового бога, везде следовали за ним и сопровождали, как своего. Но тот не разделял их любовь, и вместо взаимности отвечал раздражением и чертыханьем под нос. 

Человеческое любопытство сияло в глазах Пайка, когда он рассматривал пятерых чернокрылых созданий, что летали над головами людей. Ведь это не вислоухие шавки, которые бегали впереди отряда и чья верность не вызывала вопросов — это вóроны и ворóны, чей свободолюбивый нрав известен во всем Вестеросе, если тех не воспитали мейстеры. 

— Если ты не видел Богов, — нотками недовольства продолжил Блэквуд, — то это не значит, что их нет.

— Я видел.

Мгновенно воцарилось молчание, когда многозначительные взоры мальчишек обратились к самому здоровому из них, с копной каштановых волос и бычьей шеей. Даже Гарольд обернулся с удивленно выгнутыми бровями, а на суровой лице мелькнула тень удивления. Такое пристальное внимание заставили мальца смутиться.

— Где? — только и спросил юный Блэквуд.

Неуверенность поселилась в маленьких глазах здоровяка, он заерзал в седле, с непониманием посматривая на друзей. А те ждали ответа, и он удивил их еще сильнее, стоило ему сказать на полном серьезе:

— В септе. — Даже Зигфрид удивленно моргнул, спрашивая себя: из какого пня слепили дуралея? Видимо из дуба, решил бастард, когда тот дополнил: — На стенах нарисованы.

Озадачены были мальчишки, стали переглядываться между собой, словно искали друг у друга вменяемого объяснения.

— Ты дурак? — спросил смазливый, на что здоровяк неопределенно пожал плечами.

— Чего дурак-то? Сам же сказал: никто их не видел. А я видел.

— Я не настенные каракули имел в виду…

Так и продвигались они на запад, пока не встретили небольшой разъезд лорда Блэквуда. Их отвели к нему, где на небольшом холме железнорожденным рубили ноги и вздергивали на ветвях деревьях. Этим даже выбора не дали. 

Казнь была остановлена, когда маленький лорд предложил распять пленных на побережье в назидание остальным, кто посмеет ступить на их берега. Идея понравилась отцу, даже задумываться не стал, когда отдал необходимые распоряжения. Но стоило заметить четверых свободных от веревок островитян, как тут же потребовал от сына объяснений. 

Прав был Гарольд, когда говорил, что лорду не понравится его решение. Она заставила старшего Блэквуда смотреть на Эда так, как порой Зигфрид смотрел на Витигиса. К слову, последнему вернули девчонку под обещание уплатить за нее серебром.

И теперь они стояли перед владыкой Воронодрева, чьи темные глаза отдавали жгучим льдом, стоило им обратится к железным людям. Они должны висеть, говорили они, а не служить его дому.

— Эдмунд… — с большим усилием сохранял он спокойствие, возвышаясь на маленьким лордом. — Объясни мне: на кой хер мне сдались эти оборванцы?

— Мне нужны люди, — невозмутимо объяснял юноша, так, словно с отцом они были равны. — Ты сам сказал, что я могу набирать кого захочу.

Медленный вздох вырвался из груди лорда-отца.

— Я не это имел в виду. — Он подождал, чтобы до юнца дошел весь смысл сказанного, но тот упрямо стоял на своем. — Ты собираешься окружить себя головорезами и подонками, от которых проку не больше, чем от свинопаса.

— Как раз наоборот: от них проку гораздо больше, чем от вчерашнего свинопаса. Они умеют убивать…

— И насиловать, — резко перебил его лорд, на что сын тут же сделал поправку:

— Так и я могу. — И развел руками, словно для него здесь ничего такого не было. — Не вижу здесь никаких проблем: если они умеют сражаться, то пусть это делают со мной, а не против меня.

Очень долго шел этот спор между старым и молодым бараном, что встретились на узком мосту и отказывались уступать друг ругу дорогу. Если у них это было семейное, размышлял Пайк, то, как говорили вестеросцы: яблоко от яблони далеко не падает. В конечном итоге лорд Блэквуд позволил остаться пиратом, и потребовал от них новую клятву верности. Только на этот раз островитянам поведали что с ними будет в случае измены, даже за мельчайший намек на неповиновение.

Все меньше и меньше нравилась Зигфриду новая судьба, воротило от одной мысли, что ему предстоит служить этим людям. Служить какому-то юнцу с невысохшим на губах молоком. Не было дня, чтобы бастард не задумывался: простит ли его Утонувший бог, если он нарушит клятвы, данные вестеросцам? Что если это сейчас суровый владыка морей гневается на своих детей за проявленную слабость? Ждет, когда они наконец-то образумятся и добудут себе свободу?

К сожалению, бастард не был жрецом, не умел обращаться к Утонувшему богу через холодные воды морей. Они бы поведали ему правду, передали бы слова владыки. Однако их не было, и Пайку оставалось лишь гадать, периодически замечая на себе вопросительные взоры собратьев. Их терзали те же мысли, но все ждали решение нового вождя.

Чуть позже у островитян выведали про галеры Алдрика. Никто не врал, рассказали, где бросили якорь три галеры, и повели пятьдесят всадников к тому месту. Негласно Пайк надеялся на смышленость оставшихся у кораблей собратьев, что они успеют поднять паруса и уплывут. Надеялся на снисхождение Утонувшего бога.

Вот только Штормовой опередил его: наслал ветер и прилив. Стоило галерам поднять якоря, как могучие волны выбросили их на берег, прямо под копыта лошадей и заостренную сталь мечей. «Старые боги слышат нас!» кричали ратники лорда, указывая остриями на чернокрылых птиц. Может, и вправду они, но Зигфрид слышал в их карканье насмешливый смех Штормового.

Награбленное добро вернулось к прежним хозяевам, и теперь ничего им не мешало устроить массовую казнь. К побережью привезли стволы свежесрубленных деревьев, из которых сделали Т-образные столбы; крестьяне из округи с большой радостью поделились молотками и гвоздями, и пришли посмотреть на муки ограбивших их пиратов. Никчемное мужичье, опороченные бабы, малолетние ублюдки — все до последнего наслаждались агонией криков, постоянно злорадствовали и заливались смехом.

— Под-ни-май! Под-ни-май! — скандировала детвора, когда ратники ставили первый столб с распятым человеком.

— Ишь как кальмара повесили, — показывала молодая мать своему чумазому мальчонку. — Вот тебя так же прибьют, если будешь воровать лепешки. Понял меня?

— Да, мама, — с пальцем в носе кивнул тот.

Ближе к полудню сорок три распятых, полностью раздетых мужчин украсили тот берег, где они сошли с кораблей. До заката не смолкали их крики, всю ночь доносились утробные стоны и надрывной плач сломленных духом людей. В честь их мучений местные землепашцы решили устроить праздник и, конечно же, пригласили своего лорда, ведь теперь им было чем накрыть столы.

Только четверка перебежчиков осталась в стороне от гуляний. Они разожгли маленький костер на окраине деревни, недалеко от сарая, где им предстояло спать. Сидели молча и слушали тишину, как разгоняли ее радостные песни и веселый смех, и как где-то вдали умирающие собратья испускали дух.

Железных людей сторонились от греха подальше, обходили стороной с презренными мордами лиц. Пара ратников следили за ними издалека, а одна из собак не сводила с них черных глаз. Только курносая могла затесаться среди местных, что она и сделала. Стоило ожидать, что девчонка решит остаться, плюнет на Витигиса, который больше не казался могучим пиратом, покоряющим соленые воды. Теперь он был ничем не лучше оборванца. Однако Аллея его не бросила, и вскоре вернулась от общего стола с охапкой пищи и питья, насколько хватало девичьих рук. Принесла пару буханок хлеба, копченого мяса, что тут же подогрели на костре, и ломоть козьего сыра. Запивали кислым сидром из одного кувшина, что постоянно кочевал из одних рук в другие.

— Мороз опускается, — угрюмо заметил один из собратьев, поглядывая на черное небо. — Видать ветер поднимается от моря.

— Наверняка, сука, Штормовой ублюдок: недоволен, падла, что нас в жертву не принесли.

— Здесь люд в Старых верует, — очень тихо поправила его Аллея, похожая на маленького мышонка, очень стеснительного, который непонятно как оказался в компании голодных котов. Отламывала от сыра крохотные кусочки, хлеб почти не тронула, а сидр пила лишь по предложению муженька. — Не слыхала я про Штормового.

— Но жертвы-то приносите? — уточнил другой пират.

— Конечно, но не людей. У чардрев мы молим Старых богов о всяком, а взамен приносим пищу и вкушаем вместе с ними: половина твоя, половина Богам. Молим во время суровых зим, как однажды было, иль перед посевом, чи когда лето выходит слишком жарким и грозит погубить весь урожай; когда молодые сватаются подношения даем, или умирает кто. Это делаем, но кровушку никогда не пускали. [3]

— Даже звериную? — поинтересовался Витигис.

— Ну коль туго бывает, как в трехлетнюю зиму — тогда жуть какие ветра были, и снега навалило выше колен, — то наши мужики зарежут скотину какую. Тогда так и поступили, ибо в тягость уже было: принесли козленка и окропили им корни чардрева. Через три луны начало теплеть.

Хмыкнул один из островитян, покачал головой и глянул на курносую, как на дурную.

— Скажи еще, что это вы призвали лето.

— Но ведь пришло, — заявила Аллея с непривычной для себя уверенностью, будто иначе и быть не могло. — Старые боги слышат нас — таков девиз нашего м’лорда, и не зря: слышат ведь.

«Возможно», — думал про себя Пайк, — «Возможно оно так и было». Иначе он не знал как объяснить странности маленького лорда. Всего пару ней бастард провел рядом с ним, а узрел такие способности в общении со зверьем, о которых ни псарь, ни конюх, ни известный ему в стенах Хаммерхорна мейстер не могли похвастаться: вислоухие собаки понимали каждый свист, гнедой жеребец вел себя, как разумный, а вороны всюду следовали за юнцом. Если Зигфриду скажут, что этот Эдмунд еще и напрямую с Богами общается, то вряд ли удивится.

Ему бы поговорить со своим, узнать чего хочет Утонувший от своих детей, и простит ли нарушение клятвы. В поисках ответа Пайк посмотрел на собратьев, надеялся, что они смогут подсказать, дать правильный совет. К сожалению, одного взгляда на их обветренные лица хватило, чтобы отказаться говорить. Ничего они не скажут, лишь сами спросят.

В таких раздумиях прошла та ночь, и все последующие дни, пока маленький лорд не привел свой отряд и железнорожденных к большой деревне со странным именем — Рим. Всякое видел в плаванье Пайк, слыхал много причудливых названий, но конкретно это ни о чем ему не говорило… Пока не увидел табличку на въезде. Тогда все стало понятно, но не спрашивал про неких Ронаса и Меланту: плевать хотел бастард на очередного пахаря и давно помершую шлюху.

Вот только странности на одном имени не закончились. Местных назвать крестьянами язык не поворачивался, походили больше на городских, в чьих жилах текла ланнистерская кровь. Одежды их слишком богаты для этих мест, а небольшие цеха говорили, что не земля была их ремеслом: ткачи, кузнецы, гончары, кожевники, кого здесь только не было.

Но лишь одно по-настоящему удивило бастарда, и то была ни мельница на юге, чей ветряк виден издалека, ни речные барки у причала, и уж точно не то, как группа мужиков перемещала целый дом. Хотя последнее все же заинтересовало Зигфрида, но не так сильно, как выбежавшая из неоткуда дорнийка. Каким же это ветром в такую глухомань занесло соленую девку? 

Или правильнее спросить: кто ее сюда привел? 

На носочках темных сапожек подбежала она к маленькому лорду, стоило тому спрыгнуть с седла. Встречала его игривой улыбкой и неуклюжим реверансом, смотрела, как на давнего друга, а не как слуга на лорда. Все стало на свои места, когда юный Блэквуд беззастенчиво обнял ее за талию и притянул для короткого поцелуя. Изучающий взгляд бастарда скользнул по девчонке с головы до пят, а потом заметил слегка округлившийся живот. Не нужно быть мейстером, чтобы увидеть под сердцем матери растущее в чреве дитя.

— Ты же хотела отправиться в Эссос, — несмотря на радость встречи, в голосе Эдмунда проскочили нотки непонимания. Девушка, хотя правильнее сказать будущая женщина, наморщила носик, словно учуяла где-то рядом зловония:

— Та не все так просто, как хотелось, м’лорд, — с возмущением напевала она каждое слово. — Не пустили меня к лорду Мутону, а начальник порта и вовсе отказался слушать. Видите ли какая-то баба мало что знать может в морских делах, а когда заикнулась о страховании, то и вовсе посмеялся и выдворил.

Новость не вызвала у юноши какой-либо реакции: то ли ожидал подобного исхода, то ли плевал на проблемы любовницы. Только линии мысли исполосовали его лоб, да сошлись на переносице брови, а задумчивый взгляд поднялся на Пайка, стоило ему подойти. Дорнийку он не заинтересовал, заслужил лишь мимолетного внимания, когда как другие неустанно косились на их четверку.

— Ну, а в Девичьем Пруду удалось продать?

На одно мгновение в глазах девчонки отразилось мнение о глупом вопросе маленького лорда.

— Зачем? — спросила она, как у неразумного ребенка. Тот на интонацию внимания не обратил. — Куда выгоднее отвести за Узкое море и в сто крат завысить цену. За одну бочку мёда можно получить, как за медвежью шкуру или ящик янтаря.

— И что предлагаешь делать? Мне что ли ехать?

— Со мной, — тут же поправила дорнийка, хотя недовольное лицо мальчишки явно выражало недовольство и нежелание. — Пойми, м’лорд, у тебя есть имя благородного дома — с тобой будут говорить. А кто для них я? Чужеземка без рода и племени. Привет, ребята.

Ее кивок ненароком заставил Зигфрида обернутся на подошедших мальчишек, за чьими спинами держался сир Ален с рукой на рукояти меча. Никто не верил железнорожденным, даже клятвы ничего не изменили. Всегда кто-то присматривал за ними, даже ворона на крыше дома, которую только что заметил Пайк.

«Чья ты тварь, ворона? Штормового ублюдка, или Старых богов?»

— Ты хотела арендовать корабль, да? — Вопрос Блэквуда привлек бастарда обратно.

— Ну, да, — повела плечами дорнийка, говоря о само собой разумеющихся вещах. — Не на барках же через море плыть.

— Тогда лучше переговорить с Мутоном… — задумчиво протянул тот, а потом резко добавил: — Но говорить буду только я, а то мало ли: вдруг лосось обидчивый.

— Лосось не треска, милорд, — отозвался Каспер. — Рыбка-то озерная, и хвостом не бьется.

— Да-да, конечно, — закивал Эдмунд с наигранной учтивостью, и жестом предложил всем зайти в «Три гроша». — Сегодня не бьется, а завтра окажется, что: «Мудрость и сила проплыли нас мимо».

Под дружеский смех они заходили в постоялый двор. Почти все столы были заняты всадниками маленького лорда: они отбросили за плечи шерстяные плащи, сняли шапки, чепчики и шлема, и в один голос звали пышную хозяйку налить им какую-то медовуху и пиво. В зале царил своеобразный уют, было тепло и сухо, а с кухни веял приятный аромат чего-то жареного. Если бы не компания землепашцев, то островитяне устроились бы как дома, но им пришлось сторониться местных и сесть за самый дальний стол, и то на двоих стульев не хватило.

Только бастарду не позволили присоединиться к своим, приказали подниматься на второй этаж в комнату юного Блэквуда. И зачем тому понадобилось присутствие железнорожденного? Хотел спросить чего, или узнать? Но увы, стоило Зигфриду закрыть за собой дверь, как очень быстро стал дополнительной декорацией не совсем богатого убранства. Помещение не казалось крестьянской хибарой, но и не смахивало на кабинет мелкого лорда. Скорее это было то место, где уроженец Железных остров казался таким же естественным, как и дочь дорнийских дюн.

В итоге Пайк просто подпирал у выхода стену со сложенными на груди руками, не скрывал своей скуки и многое пропускал мимо ушей.

— Это все хорошо, — о чем-то говорил юный Блэквуд своим друзьям. — Будут деньги — будут люди, вот только есть одна загвоздка: где достать много дешевого железа?

Судя по неопределенным взглядам, никто не мог дать необходимый ответ. Лишь Тристан испытал удачу:

— На болотах? — предложил он. — Сколько папке привозили оттуда, оно ценилось не больше оленя.

— Ага, — произнес Эдмунд без согласия. — А дерьма в нем столько же, сколько во рве Воронодрева. Нет, нужна хорошая руда, и недорого.

— На Железных островах. — Недоуменными взглядами одарили Зигфрида дети, не то от самого предложение, не то забыли о его присутствии. Сам же отнесся к такому вниманию спокойно. — Дом Гудбразер владеет железными шахтами на Большом Вике и торгует рудой. Можешь договориться с ними.

— Ты ведь Пайк, правильно? — вдруг поинтересовался мальчишка. — Ты бастард семьи?.. — И движением ладони попросил уточнить.

— Гудбразер. Покойный дядя нынешнего лорда Горольда был моим отцом.

С задумчивым видом закивал маленький лорд, медленно сцепил пальцы в замок и подпер ими подбородок, после чего вновь посмотрел на бывшего пирата.

— Как думаешь, Зигфрид, ты сможешь договориться со своей семьей о поставках железа?

— Милорд, ты сейчас серьезно? — за всех выразил искреннее удивление Каспер, и пренебрежительно указал на бастарда: — Он же кальмар.

— И? — выгнул брови Эд.

— Я ему не доверяю.

— Я тоже, — встал на сторону смазливого Джаспер. — Он скорее соберет своих дружков и свалит куда подальше, аж след простынет.

Но Блэквуд не прислушался к мнению друзей, и продолжал думать о своем.

— Ну, доверие еще нужно заслужить. У него такая возможность есть, — спокойно объяснял он мальчишкам, а после вернул свое внимание к Пайку: — Что скажешь? Тебе можно довериться, чтобы ты отправился на Большой Вик и вернулся с железом?

Не успел Зигфрид что-либо сказать, как Каспер надменно фыркнул:

— Да, он-то вернется, вот только с новой бандой головорезов.

И пока остальные согласно кивали — кроме дорнийки, чей народ не знал бесчинств железных людей, — Блэквуд впал в еще большие раздумья. 

— Да… — вновь закивал он, разглядывая волокла столешницы, а потом поднял глаза на бастарда, в коих загорелся странный огонек. — Так что скажешь, Зиг? Приведешь мне банду головорезов?

— Тебе? — переспросил удивленный Пайк, для которого вопрос прозвучал нелепой шуткой. Другие были ошарашены не меньше, чего только стоили их озадаченные лица, с которыми смотрели то на юного лорда, то на мужа соленых вод.

— М’лорд? — Дорнийка первой обрела дар речи и как-то странно покосилась на мальчишку.

— Мне нужны люди, — в который раз повторил Эдмунд, словно это могло оправдать его идею. — И мне плевать откуда они родом. Если могут сражаться — пусть сражаются за меня и мой дом.

— Лордёнок, — позвал его Зигфри первым словом, которое пришло на ум. — С чего ты взял, что кто-то согласится прийти к тебе на службу?

— Почему нет? — в свою очередь поинтересовался Эд.

«Мы не сеем», — так хотел сказать Пайк, но прежде вспомнил, что говорил на эти слова юноша: «Не будете сеять — начнете удобрять». Поэтому он не мог ответить мальчишке, ведь тот не сможет понять презрительное отношения железных людей к пахарям зеленых равнин. К тем, кто вместо меча берет плуг, и вместо железной монеты расплачивается серебром или золотом.

Сомнения отразились на обветренном лице бастарда, видны были невооруженным взглядом, и не позволяли сказать ему ни слова. Наверное Блэквуд заметил это, потому как неожиданно вздохнул и поднялся из-за стола:

— Пойдем. Я тебе кое-что покажу.

И жестом указал на дверь.

— Милорд, — на полпути остановил его Джаспер, в чьих грустных глазах скрывалось недоверие к железнорожденному. — Может нам пойти с тобой?

— Только если не будете мешать.

В таком составе они покинули постоялый двор. Другие островитяне увидели Зигфрида и пойти за ним, но тот сказал остаться. Ему было интересно чего такого хотел показать маленький лорд, а потому, слоило выйти на маленькую площадь, терпеливо ждал и поглядывал на округу. Сам Эдмунд был рядом, лишь друзей попросил держаться подальше.

— Что ты видишь?

— Деревня, — обозначил Пайк, не совсем понимая, чего от него хотят. — Большая.

— Хорошо. Пять лет задан здесь ничего не было. Вообще ничего. Сплошная пустошь и ни души на добрые двадцать миль, если не больше.

Значит, Рим появился совсем недавно. Это заставило бастарда по новому посмотреть на поселение и его жителей. Только сейчас стал обращать внимание на свежую древесину, из которой построены дома, на светлые доски причала, а богатые для крестьян одежды местных уже не казались чем-то странным. Первые поселенцы — вот кем они были.

— У тебя есть дом, Зигфрид? — задал Эдмунд следующий вопрос.

— Есть. Длинный.

— Соседи?

— Пара семей.

— Так мало? — пришла его очередь удивляться. — Что, у других нет крова?

— У кого как, — равнодушно повел плечами Пайк, ведь для него это было в порядке вещей. — Живут в землянках, или находят какие пещеры в горах. Земли не так много, чтобы дома строить.

— У каждой семьи есть свой дом. — Зигфрид не сразу понял, что Блэквуд говорил про свою деревню, только когда обернулся на постройки. — Зимой они топят печи… 

Затем его взгляд за что-то зацепился, и вскоре юноша указал рукой в сторону реки. Там на берегу стоял небольшой дом, к стене которого прилегало водяное колесо, размером выше крыши. Течение Красного зубца заставляло его вращаться, а из прикрытых ставней, сквозь которые пробивался свет огня, доносились ритмичные удары стали о сталь.

— У ваших кузнецов есть водяной молот?

— Нет, — признался бастард, с интересом рассматривая мейстерское чудо. Видел такие в Просторе, но не задавался вопросом об их работе. Мальчишка же вздохнул:

— Я так и думал.

После чего повел их за черту поселения, куда-то на юго-запад. И пока они шли, Зигфрид не мог избавиться от мысли про пять прошедших лет. Он мог представить описанную юнцом глухомань, но чтобы за такое время появилось все то, что видел — с большим трудом.

О себе напомнила зависть к людям зеленых земель, особенно к их жизни. Она тенью легла на лицо железнорожденного, нахмурились косматые брови, опустились на потускневшие глаза, которые уже не хотелось поднимать. Вот только мальчишка заставил это сделать:

— У вас есть мельницы? — спросил он, указав пальцем на тот самый ветряк, что был виден над крышами домов.

Мельница. И откуда ей взяться там, где не выращивали зерно?

— Ты же знаешь… — выдохнул бастард без прежнего энтузиазма, и встретился со спокойным взглядом юнца.

— Ну да, чего это я спрашиваю, — говорил он куда-то в сторону, словно разговаривал сам с собой. — Железнорожденные ни на что негодны, только отбирать то, что было создано другими. А если не получается — они удобряют землю.

Резкие слова так сильно задели Пайка, что он повернулся к мальчишке с желанием пересчитать ему зубы. Все, что его остановило, это присутствие других юнцов, а так же двух ратников, которые непонятно когда прибились к ним. Они заметили перемены бывшего пирата и напряглись, положили руки на оружие и приготовились в любой момент защитить маленького лорда. Это заставило Зигфрида поумерить свой пыл.

— Нашу землю. — Блэквуд отвернулся от округи к Пайку, нисколько не удивившись его мрачному лицу. — Твоя плоть сгниет и ее сожрут черви. На этой земле вырастит сочная зеленая трава, которую будут есть наши овцы, козы, коровы, лошади… И когда наш скот станет жирным и упитанным, мы разделаем их на мясо, зажарим и подадим на столы; снимем с них кожу и пустим на все, что только можно.

Высокий муж возвышался над юношей, как гигантская волна над одиноким кораблем во время шторма, готовая обрушится на посудину, разить ее в щепки и утащить на дно целую команду. Вот только… Зигфрид не был столь беспощаден, как она. Все же у Блэквуда получилось обратить его внимание на все те вещи, о которых говорил, и заставил задуматься. Нехотя Пайк сравнил этот мир с тем, откуда сам был родом, и признал правоту мальчишки.

— Чтобы ты хотел своим детям, Зигфрид? — как можно спокойнее спросил Эд, будто ему и вправду было дело до кальмарских отродьев. Ведь так их кличут по эту сторону морей. — Хотел бы, чтобы у них была своя земля? свой дом, уверенность в завтрашнем дне? Или ты предпочитаешь, чтобы они утонули в море или удобрили нашу землю?..

Ничего не ответил Пайк, не мог больше смотреть в глаза мальчишки и отвернулся. Молчание говорило за него.

— Здесь посадят ржено. — Эдмунд зашерхал ногой по перекопанной земле, а после посмотрел куда-то на запад. — Там ячмень, а чуть севернее кукурузу… Чем плоха такая жизнь?

— Железнорожденные не станут пахать землю.

— А я не пахать приглашаю, — резким тоном сказал тот. — Я же сказал: мне нужна банда головорезов. И железо… Предложи своим такую же службу, какую предложил тебе я. Да, выбора тогда особо не было, но теперь он есть: ты можешь вернуться на острова и больше никогда не возвращаться — тогда я ошибся на твой счет, — или ты можешь заключить договор со своей семьей от моего имени, и привести сюда способных держать меч.

Прежде, чем Зигфри что-либо сказал, Эдмун полез в кошель на поясе, выудил оттуда серебряную монету и положил на большой палец. С характерным звоном подпрыгнула она к бастарду, и приземлилась в его раскрытую ладонь.

— Вернешься, и будешь получать в десять раз больше. В будущем, если все будет хорошо, я попробую убедить отца дать вам землю на побережье. Ну или брата, если батька не будет сговорчив. Ничего не обещаю.

— Взамен? — тут же спросил Зигфрид с вновь проснувшимся любопытством. Странным казался мальчишка, не похожим на других.

— Подчинение мне и моему дому, и защита этих земель. Выбирай, Зигфрид, — на последних словах Эдмунд развернулся в сторону деревни, но вдруг остановился: — И да, желательно, чтобы ты отправился как можно скорее, а если надумаешь уйти — не советую возвращаться.

Сдержал свое слово маленький лорд, позволил Зигфриду забрать своих людей и вернутся домой. Им дали еды в дорогу и маленький мешочек с серебром, чтобы могли купить место на одном из кораблей в Сигарде.

Уже на палубе, когда капитан приказал снимать тросы, он вдруг понял, что может больше не возвращаться в Сырые земли. Только вернутся на Большой Вик, в свой дом, где ждала его семья. К сожалению с пустыми руками, чему своенравная женушка совершенно не обрадуется: зима еще не закончилась, а закрома наверняка уже опустели. Поэтому на оставшиеся деньги купил в порту столько еды, сколько мог, чтобы хотя бы немного остудить пыл одной бабы от рода Харлоу, хотя она такой же Пайк, как и он сам.

Поставив локти на борт корабля, Зигфрид достал того самого серебряного оленя, которого ему дал мальчишка. Рассматривал его, перебирал руками и тер пальцами чеканку. Разные мысли посещали его, особенно о службе юному Блэквуду и его обещании платить в десять раз больше. Ни пахари ему нужны, ни скотоводы и уж точно не ремесленники. Мальчишка хотел банду головорезов — это звучало так забавно, островитянин даже улыбнулся, на миг представив себе такую картину: вестеросский мальчишка командует свободными мужами Железных островов.

— Я уж думал, что больше не увижу море. — По правую руку стоял Витигис со своей морской женой, смотрел куда-то вдаль, где небо встречалось с краем холодных вод. — Хорошо чувствовать под ногами качку.

— Меня сейчас вырвет… — тихо простонала курносая с опущенной за борт головой. Ей стало плохо еще на первом узле, вырвала все, что ела этим утром. Здесь стоило оказать поддержку, но рыжий дуралей лишь смеялся над слабостью девчонки:

— Это потому, что ты зеленая.

Можно было бы его поучить, но Пайка не заботила судьба крестьянки. Не его беда, если та помрет от качки или, если не выдержит плавания, решит утопиться. Волновали только думы, что не хотели отпускать разум бастарда: вернутся к прежней жизни, или принять предложение?

— Чего дальше, Пайк?

Он обернулся на еще двух островитян, что встали по левую руку и поставили на борт локти. Слишком очевидный вопрос задавали они, особенно для тех, кто возвращался в родные края. Сомнения должны были покинуть их, развеяться, как утренний туман, но они остались.

— Дальше… — полушепотом повторил бастард с серебряной монетой в руках. Какое-то время он еще разглядывал ее, а потом подбросил и сжал в кулаке. Наконец-то ноты уверенности прозвучали в его тоне: — Дальше сделаем то, что сказал маленький лорд: я встречусь с Горольдом от его имени и заключу сделку, а потом найду мальчишке людей.

Не это они ждали услышать, совсем не это.

— Служить ему? — не верящим тоном переспросил один из них. — Это ж дурное дело. А если плуг тянуть заставит?

— Не заставит. При нем мы будем делать то же самое, что делали при Алдрике, только за плату. Малыш хочет нанять головорезов, а не землепашцев.

— То же самое, говоришь?

— За плату?

Вот это показалось пиратам гораздо интереснее и заставило всерьез задуматься. Ведь по сути от них не требовали того, чего не делали раньше. Все то же самое, только за деньги. Они посмотрели друг на друга с безмолвным вопросом, а потом единодушно кивнули Пайку.

________________________________________________

[1] — Взято из скандинавской мифологии. Маргюг — здоровенная русалка-страхолюдина, предвестница шторма. Она как суслик: ты ее не видишь, а она — есть.

[2] — Промежуток между узлами, которыми измеряют скорость корабля — 15,4 метра.

[3] — Не канон, полная отсебятина на основе языческих верований.