ДБД. Трудности на пути | Глава VIII. «Мак» (Часть 2)

В некоторых главах будет присутствовать музыкальное сопровождение. Ссылка на плейлист находится в середине текста. В этой главе она в почти в конце.

Выбор пал на SoundClub: удобно для тех, кто читает с телефона. Скопируйте ссылку, откройте новую вкладку моб. браузера и вставьте ее — музыка играет в фоновом режиме. 

Пользователи ПК, конечно же, скажут: «Боже мой, да всем насрать!»

P.s. Не забудьте отключать автоплеер: https://i.ibb.co/RvBgS6n/image.png

P.s.s. Текст проверку гаммой не прошел, ни первая, ни вторая часть. Что вышло судить уже вам.

--------------------------------------------------------------------------------------

Следующий день можно было назвать одним из значимых для Рима: как-никак, снаряжался его первый караван. Маленький, ненадежный, с сомнительной репутацией караван, но, что главное, первый. Повозку нагрузили шестью бочонками и дюжиной глиняных крынок из-за недостачи первых, накрыли рваными полотнами, от которых ткачи были только рады избавиться, и запрягли в нее хилую с виду кобылу. Из маленького гарнизона Рима выделили пятерых сопровождающих, на своих лошадях и при хорошем оружии. Внутренне Эдмунд хотел дать больше, но тогда в Риме никого бы не осталось, а прав посылать людей из Воронодрева у него не было. 

И ответственность легла на бежавшую дочь проигравшего корабль с трюмом купца. От подобного словосочетания хотелось и смеяться и плакать. Пусть подозрения насчет Линды никуда не делись, юный Блэквуд тешил себя лисснийским ковром, тройкой мешочков специй из далекого Пентоса, какими-то причудливыми безделушками из бронзы и меди не-вестеросской работы, и другой всячиной. Откуда у столь сомнительной персоны подобное его не волновало, особенно когда он стал их новым владельцем.

Дальше пошла обыкновенная рутина. Совместные тренировки с ополченцами сменялись время от времени неожиданно проявившимися административными обязанностями. До людей из окрестностей наконец-то дошла весть о прибытии голоса их лорда, а потому чуть ли не каждый счел своей обязанностью доставать его своими проблемами.

И так проходили дни, а вместе с ними полнились дары. Наверное, прошло уже более месяца — Эд, как всегда, сбился со счета еще в середине, — как он был готов возвращаться в Воронодрев. За день до отъезда грузились две телеги, забивались под завязку разношерстными изделиями от каждой гильдии и пересчитывались два маленьких, в охапку до локтей, сундучка. Олени, звезды, немного лун, грошей было больше, и каким-то волшебным образом среди них нашли место семнадцать драконов. Чуть позже двое портных и мастер-кузнец увеличили число до двадцати.

Две груженые телеги ждали своего часа в закрытом амбаре, а юный Блэквуд вернулся в свои маленькие покои гостиницы для последнего пересчета монет, кидая по одной в открытые сундучки и записывая их количество. Одна, вторая, третья. Первый подсчет показал одну сумму, вполне приемлемую для какой-то деревни. Второй получился на порядок больше, чем смутил маленького лорда и заставил пересчитывать в третий раз. Даже если бы Эдмунд опять сбился, он хотя бы мог назвать среднее число, а потом просто округлить для красоты.

Но шум за окном отвлек его, слышал как к гостинице приближались стук копыт и переговоры десятка голосов. Рука с медяком замерла в нерешительности, не зная что с ним делать.

— Да твою ж налево… — удрученно выдохнул он и бросил монету обратно в общую кучу. Придется пересчитывать заново, но сначала он выглянет наружу и узнает, кого следовало отблагодарить из отхожего ведра.

У гостиницы остановился внушительный эскорт, около тридцати всадников, но Эд не счел нужным их пересчитывать. Взгляд ухватился за два высокоподнятых копья со знаменами его дома, белого древа на черном щите, окруженных стаей воронов на алом поле, слишком точный и детальных для обычных вояк. Эд догадывался о причине их появление, а замеченный среди всадников старший брат не оставил сомнений. Его сопровождали присягнувшие Блэквудам рыцари, Гарольд и Алин, отец Каспера, а остальных юноша плохо помнил.

Ронас спрыгнул с седла и оглядел округу с каким-то омерзением, словно это место было ему противно. Выбежавшая хозяйка прямо с порога бросилась в поклон, осыпая второго сына пожеланиями и благословением Старых богов. Тот отвечал вяло и так тихо, что Эд даже слова не услышал. Вид старшего ему совершенно не нравился, а пойманные на себе темные очи отозвались в младшем глубоким вздохом.

Пришло время, говорили они.

Вскоре Ронас поднялся в их общие покои. Хмурый как грозовая туча, он прошел в сторону письменного стола.

— Все так плохо? — спрашивал спокойным, умиротворяющим голосом.

Брат грузно упер кулаки об стол, словно ему была невыносима невидимая на плечах ноша. Голова опустилась, едва ли не касаясь подбородком груди. Карие глаза пробежались по столешнице, задержались на наполовину заполненных сундучках и кучках разномастных монет, не выражая к ним какой-либо заинтересованности. Эдмунд отошел от окна и остановился с противоположной от брата стороны.

— Как посмотреть, — наконец выдохнул Ронас, морща густые брови, что опустились на темные глаза. — У тебя, конечно, будет получше.

Третий сын не торопил, терпеливо ждал, позволив брату самому выбирать момент для неприятных слов.

— Я уезжаю на Тарт. Мы движемся к Девичьему пруду и оттуда морем.

— Могло быть и хуже, — с малым облегчением отозвался младший, так как представлял себе место куда страшнее, чем Сапфировый остров. — Отец мог послать тебя на Север, на тот же Скагос, например. Ну или в Дорн.

— В Дорн мог поехать только ты. — Ронас наконец-то поднял голову и взглянул на застывшего в недоумении брата. — Оберин Мартелл предлагал свою кандидатуру, но отцу не понравилась его репутация. Можешь потом сказать спасибо.

— Так… 

Эд упер кулаки в бока, осмысливая удивительную новость. Он мог оказаться в жарких дюнах пустыни, страдать от обезвоживания и пережить все прелести акклиматизации. Пески и горы, редкие оазисы и скудные реки, коих можно пересчитать на пальцах одной руки. Пот, грязь, пыль в глазах и на зубах — не самое лучшее сочетание. И все, что уберегло юношу от юга это какая-то репутация похотливого любителя ядов. Эд словил себя на мысли, что ему определенно следовало поблагодарить Мартелла за то, каким он был.

— И куда меня?

— В такую же задницу мира, как и меня, — криво усмехнулся Ронас. — Сам догадаешься или подсказать?

Замечательно, думал нахмурившийся Эд, играем в загадки.

— Пестры Долины? Три сестры? Какой-то дом в заливе Черноводной? Какая-то глушь в Просторе?.. Неужели Железные Острова? — Перечислял юноша, но на каждый вариант Ронас отрицательно качал головой. Варианты богами забытых земель заканчивались очень быстро. — Только не говори, что к Фреям.

И хоть Эдмунд ни разу не имел дела с лордами Переправы, нелицеприятного мнения отца породили об этом доме скверное представление.

— К твоему счастью — нет. — Ронас не старался как-то обрадовать младшего брата, но на самую малость все же получилось. — Север. И я напомню: это задница мира.

Болотные глаза закатились к потолку, когда из груди вырвался полный досады вздох. На ум приходил только один дом.

— Только не говори, что к Мормонтам, — с тлеющей надеждой спрашивал Эд, желая услышать другое место.

Ведь Медвежий остров не мог сравниться с Тартом. Хуже могла быть только Стена. Теперь Эдмунд понял, за что он должен был сказать отцу «спасибо». Из двух концов мира, куда Хостер грозился разослать сыновей, младший бы выбрал раскаленные пески и ведра стекающего пота, чем… это.

Старший, хотел того или нет, с печалью улыбнулся младшему и развеял сомнения полным сожаления кивком.

— Лучше бы к Фреям, — вырвалось у Эда, когда он отправился мерить шагами кабинет. — Там хотя бы родня есть. — Он остановился посреди комнаты. — Но я так и не понял, чем моя участь лучше твоей?

Лицо брата скривилось, выражая смесь неприятных эмоций. Презрение, досаду, омерзение и какую-то скрытую боль, словно своим вопросом Эд потревожил гноившую не один день рану. Второй сын понурил голову и крепко сжал зубы, напряженно поигрывая желваками.

— Я помолвлен с Марией Дарри.

Теперь Эдмунду стало понятно, почему его брат так горестно переживал отправку. Вернее сказать, не она была причиной его упаднического духа, а решенная отцом женитьба с той, кого он не желал.

— Это неправильно, — Ронас с силой оттолкнулся от столешницы, но возмущался не он, а его молодое сердце. — Это не честно.

Третий сын не решался что-либо говорить, напряженно покусывая нижнюю губу и сжимая пальцы левой руки. Нужно было хорошо обдумать каждое предложение, прежде чем их услышит влюбленный подросток.

— Я не могу так, Эд. — Темные глаза обернулись к младшему брату, отражая из глубины души болезненную тоску. — Я не смогу спокойно жить, зная, что Мириэль отдадут за другого.

Эд молчал, решив дать второму сыну выговориться и выплеснуть эмоции. Иначе одно неверное слово и ему пришлось бы иметь дело с неугомонным горе любовником, что априори примет любые доводы в штыки. Знал, что так будет, ведь когда-то был на месте брата.

— Эта сраная вражда, из поколения в поколение! — Ронас завелся, тяжелым шагом ступая по кабинету и нервно взмахивая руками. — Мне нет никакого дела до того, что было в прошлом! Мы в этом не виноваты! Но нет же, дай отцу только вспомнить за Бракенов, так он тут же плюется слюной не хуже бешеной псины! А Бракены?.. Джонос и Роберт такие же твари, не хуже, чем он сам, провались они все в седьмое пекло.

Ноги привели его обратно к столу, руки сжались в кулаки до побеления и вновь уперлись костяшками об столешницу. Карие глаза почернели и смотрели сквозь младшего брата, пока не сфокусировались на нем. Эд никуда не спешил, отсчитывая в голове до трех.

— Пошли.

— Куда? — в недоумении поморщился старший, наблюдая за уходящим братом.

— На свежий воздух, — спокойно объяснил Эдмунд, сняв с торчащего из стены гвоздя ключ. Рука легла на дверную ручку и потянула на себя. — Здесь стало слишком душно.

Он повел его на выход, попросив по пути у хозяйки пару кружек и кувшин эля. Братья спустились к реке, к маленькой, длиной в три шага пристани, где местные по утрам ловили рыбу. В небе плыли десятки белоснежных облаков, изредка закрывая собой летнее светило и накрывая землю прохладной тенью. С востока по Зубцу плыли три барки с рассеченными вертикально парусами из синих, белых и бежевых полос — люди Пайперов везли свое добро в соседние земли, но они, как и другие, не хотели плыть к земле.

Ронас хмурился, не понимал, что они здесь делали.

— Садись, — кивнул Эд на место подле себя и свесил с края ноги. Рука с кувшином наклонилась над кружкой в другой, зажурчал переливающийся в нее эль. Юноша подождал, пока старший брат сядет рядом, и протянул ему напиток. — А теперь дыши и просто пей.

— И как мне это должно помочь? — Второй сын скептически покосился на кружку и не торопился обмакивать губы.

— Свежий воздух отрезвляет, — повел плечами младший. В пример для брата, он сделал маленький глоток и вдохнул полной грудью. Эд бы мог рассказать про влияние кислорода на мозг, если бы хоть кто-то знал, что это такое. — Он успокаивает и приводит мысли в порядок. Поэтому дыши.

— А эль?

— Для расслабления.

То, о чем говорил младший брат, вызывало у Ронаса сомнения. И все же он сделал так, как ему сказали, позволив Эдмунду наблюдать за отступающим гневом и воцарением покоя. Какое-то время они сидели молча и каждый был сам себе на уме, пока второй сын не заговорил спокойным тоном.

— Ты же не пил: ни вино, ни эль. Сколько тебе предлагали, ты всегда отказывался.

— Иногда можно. Сейчас та самая ситуация.

По тому, как Ронас качнул головой, можно было сказать, что ответ его удовлетворил. Воздух с речным оттенком благоприятно сказывался на его настроении, но не настолько, чтобы юноша обратил на это внимание. Скорее всего он бы обвинил в этом эль.

Но не только братья предались распитию — комары тоже захотели провести пир и вкусить молодой крови. Люди оказались жадными и прогоняли их, а самых настырных убивали и сбрасывали в реку.

Одного Ронас прихлопнул у себя на шее, поднес к глазам раскрытую ладонь и стал рассматривать оставшееся от насекомого пятно.

— Эд, — позвал он, после чего соскреб остатки комара об угол пристани. — Зачем тебе Рим?

Вопрос без конкретики вызвал на лице юноши недоумение, а болотные глаза обратились к брату за пояснением.

— Он же не будет твоим, — любезно объяснил Ронас. — Титос станет лордом, а мы, в лучшем случае, встанем по обе его руки. Но владеть-то нам нечем.

— Давай начнем с того, чего мы хотим. С тобой все понятно: тебе достаточно дать рыцарский пояс и уже будешь прыгать от счастья.

— А ты, значит, решил сделаться мелким лордом? — заулыбался тот, поглядывая на младшего со снисхождением к глупому ребенку. Дальше в его голосе появились веселые нотки с издевкой.  — Лорд Эдмунд, повелитель Рима. Зануда, всезнайка, любитель собачек и котов, а еще он коне…

— Заткнись, — резко перебил его Эд и стукнул в миг повеселевшего брата по ноге. — Нет, мне титул не нужен. Было бы забавно, конечно, но я хочу отправиться по миру.

— Скитаться по миру? — переспросил Ронас и тут же фыркнул, ясно выразив свое мнение. — В одиночку?

— Почему же? Я бы мог отправиться в Эссос и стать наемником. А вся эта затея с Римом всего лишь хитрый план. Я хотел… место, которое бы окупило мне собственный отряд. Оружие, доспехи, нанять самих людей, чтобы не клянчить у отца, и отправиться в путь.

— А еще говоришь, что это я романтик. Сам-то грезишь о чужих землях, но на себя не смотришь. — осмысливая сказанное, второй сын выдержал паузу глотком эля, смотря куда-то вдаль. — И чего тебе дома не сидится? Разве это так обязательно куда-то уезжать? — А на последних словах он покривился: — Тем более продавать свой меч.

Эд и не думал, что его кто-то поймет. Брат хотел стать рыцарем как в сказках и легендах, он видел в Королевской гвардии свой идеал, и большего от жизни не требовал. Шпоры, пояс, красивая приставка к имени — вот предел всех мечтаний. Но у Эдмунда были иные взгляды.

— Мы живем только один раз, Рон. Никто не знает, что будет завтра. Может начнется война? Не через год так через два? Или придет чума и опять унесет жизни половины Вестероса? А может я завтра навернусь с коня и сверну себе шею?

Ронас не нашел чем ответить, лишь хмурил темные глаза и задумчиво водил ими, пока не остановил их на младшем брате. Тот продолжил, мягко и без напора.

— Никто не знает, — пожал плечами третий сын и допил остатки эля. К кувшину никто так и не притронулся. — Как по мне, жить надо так, чтобы ни о чем не сожалеть. Если чего-то хочешь — делай, следуй зову своего сердца. Что скажут другие не имеет никакого значения, потому что это твоя жизнь, а не их. Они вольны загонять себя в какие-то рамки — это их право. Я же хочу сам ковать свою судьбу. 

«Даже если загоню в могилу, не в первый раз», — хотел он добавить, но вовремя остановил себя.

На этой ноте мальчишки притихли, и каждый отдал себя собственным думам. Просидели они не долго, назойливые комары позвали своих собратьев и не давали покоя, загнав братьев обратно в гостиницу.

В Трех грошах стало веселее, и те редкие столы, что всегда оставались свободны, уже не могли вместить в себя всех гостей. Стульев и лавок не хватало, но воинов Воронодрева это не смущало и они рассаживались даже на полу. К закату здесь стало не протолкнуться от нахлынувших девиц, что слетелись как учуявшие мед пчелки. Хозяйка бегала как ужаленная и постоянно звала мужа, а тот только и успевал, что приносить из погреба новые бочонки. Дошло до того, что ему с сыновьями пришлось отправиться прямиком на медоварню.

Братья были со всеми как почтенные гости, но не налегали на выпивку. На Рорана вновь накатила печаль, которую впору было бы утопить, но за вечер не выпил даже половины. У Эдмунда было просто плохое настроение — Медвежий остров не внушал радости. Он смог уговорить Гарольда и Алена идти сначала в Воронодрев, а там довериться судьбе и воле отца. Либо сможет остаться, либо его путь проляжет в Сигард, а оттуда уже морем. 

Следующий день был очень важен для Эдмунда. Спросонья, он кое-как натянул на себя брошенную на пол одежду и пошкреб будить остальных. Первой жертвой стал Ронас, чью кровать Эд бесцеремонно пнул и прошел мимо. В ответ юноша услышал какие-то невнятные звуки.

Нужно было вывести телеги и запрячь лошадей, провести последний учет того, что он собирался поднести отцу и доказать, что дома от него толку больше, чем на далеком севере. Только потом он соизволил смыть остатки сна холодной водой из бочки и вернуться в их с братом покои за сундучками. Те ждали его в других сундучках, придавив своим весом бумаги и пару книг.

Эд взял первый, но не рассчитал силы, из-за чего поднял слишком резко. Странно, думал он, ведь вроде как еще вчера он был тяжелее. Тяжелые шаги заставили мальчишку обернуться. Сир Ален застыл на пороге и с тревогой оглядел кабинет.

— Милорд Эдмунд, — обеспокоенно обратился он, наклоняясь вперед и заглядывая в открытую дверь соседней комнаты. — Вы не видели Ронаса?

— В смысле? — нешуточно опешил от его вопроса Эдмунд, на секунду забыв, почему он держал сундучок.

— С самого утра его никто не видел. Гарольд предположил, что он тут, но…

— Да спит он, — поморщился Эдмунд, прекрасно помня, как он с братской любовью будил старшего. Видимо бить надо было сильнее, а еще лучше перевернуть кровать.

Он поднялся в сторону соседней комнаты и никак не удивился, увидев закутанное тело. Рука торчала и свисала вниз, выглядывала макушка черных волос.

— Вставай, соня, тебя тут уже потеряли, — тихо смеясь говорил он, подходя к брату и схватился за край одеяла.

Он замер. Рука была слишком маленькая. Волосы, казавшиеся черными, в близи стали светлее. Эдмунд отдернул одеяло и отшатнулся как от огня.

— М’лорд? — спросонья промямлила одна из дочерей хозяйки, щуря заспанные глаза и медленно приподнимаясь на локтях. Одеяло сползло, обнажая ее до пояса. Она не понимала, почему маленький лорд и рыцарь так ошеломленно на нее смотрят. 

— Yebannyy rot etogo kazino… — шептал себе под нос юноша самые подходящие для момента слова. Он повернулся к сиру Алену, надеясь, что тот просто ошибся. — Его нигде не видели?

— Нет, милорд, — беспокойство вновь вернулось к рыцарю, что с вопросом смотрел на обнаженную девицу. — Никто не видел, как он спускался или выходил.

— Да твою ж мать… Ищите его. Хоть всю деревню переверните, но ищите.

Рим в миг оживился, и то была вина ни ярмарки, ни народного праздника, ни чьей-то женитьбы. Люди в цветах Блэквудов носились меж домами, заглядывали в каждую щель или чердак, будто бы они могли найти Ронаса именно там. Его нигде не было, как и его мерина. Те двое, что сторожили лошадей, клялись, что никто не подходил, но объяснить пропажу не могли.

Поиски ничего не дали. Эдмунд другого и не ожидал. Он вспомнил вчерашний день, как они с братом сидели у реки и распивали эль. Вспомнил свои слова, что говорил. Юноша не думал, что все так обернется. А стоило.

Он вернулся в кабинет к сундучкам и открыл тот, что показался ему легким. От вида полупустого дня веки болезненно закрылись, сквозь стиснутые зубы прозвучали тихие ругательства. Второй сундучок был таким же, и в обоих остались небольшие кучки медяков. Ни серебра, ни редчайшего золота — Ронас прикарманил их.

Будь он рядом, Эдмунд бы без заминки выбил ему все зубы.

— Вы никчемные бездари! — донеслось с улицы разъяренное рычание сира Гарольда, словно это он потерял своего сына. — За что вам только жалование платят?!

— М’лорд, мы клянемся, что никого не было! — неуверенным голосом возражал караульный. — М’лорд Ронас не приходил, мы его не видели!

Эдмунд чуть ли не вылетел из гостиницы, сжимая в правой руке дублет брата. Вид собравшихся его не радовал, а желание рыцарей найти и наказать виновных заставляло кривить лицо в недовольной гримасе.

— А где его лошадь, тупая ты скотина, а?! — Гарольд навис над воином, вбивая его в землю тяжестью пылающих глаз.

— Вас высекут, — объявил сир Ален, держась чуть позади мастера над оружием. Он так же был недоволен тем, что произошло, но по крайней мере сдерживал себя. Тем не менее наполненный сталью голос сквозил жгучим льдом. — Молитесь, чтобы с сыном лорда Хостера ничего не случилось, иначе лишитесь головы.

— Да отстаньте вы от них, — буркнул на них Эдмунд, проходя мимо бесполезного цирка.

Левая рука потянулась ко рту, но пальцы замерли на полпути — Кабаниха, словно предчувствовала зов хозяина, появилась раньше свистка. За ней бежала остальная свора полукровок. Юноша присел перед ней, взял за холку и поднес к носу скомканный дублет.

— Давай, Каба, найди мне этого ублюдка.

Если кто и слышал, как Эд обозвал своего брата, то дипломатично промолчал. Гончая завертела головой, вырываясь из хватки и требуя отпустить, но только для того, чтобы залаять на запад. Щенки, следуя примеру матери, принюхались к одежке и навострили носы в том же направлении. Они рычали, тихо и без угрозы.

— Чего стоите? — обернулся юноша на собравшихся вокруг него людей. — Седлайте лошадей, пока след не остыл!

Быстро, насколько было возможно, всадники выступили из Рима. Буцефал, словно разделяя желание юного Блэквуда, рвался вперед и гневно вздымал землю, стараясь не наскакивать на собак. Те держались по бокам, избегая мощных ударов копыт. Кабаниха изредка лаяла, останавливалась, водя носом по траве и тут же срывалась на бег. Один раз она потеряла след, но Дева и Дозор продолжали вести за собой людей.

Эдмунд надеялся настичь брата до того, как он пересечет реку. Скача вдоль Красного зубца, он радовался, что брат не додумался войти в воду.

Некоторые всадники начали отставать. Пара человек отбилась от отряда, когда их кони жалобно заржали и отказывались идти дальше — им было все равно на брань и удары ездоков.

Мерин Ронаса был скаковым, быстрым и выносливым. Буцефал компенсировал скорость силой и упертостью, громко дышал носом, но не останавливался. К сожалению для Эдмунда, возможность преследовать брата зависела не от него.

Щенки заскулили, громко и жалобно, бросая на хозяина молящие передышки глаза. Они никогда не загоняли дичь и не могли тягаться с их опытной матерью. Пришлось сделать остановку и дать им передохнуть.

— Я могу поехать дальше, — предложил сир Ален во время привала.

— Без собак вы его не найдете. Как вы узнаете, что он пересек реку? Или куда-то свернул?

Спорить рыцарь не стал, но нашел иной вариант:

— Можно послать вперед, пока кони не устанут. Дождемся вас и продолжим путь.

— Это не выход, — не согласился с ним маленький лорд. — Когда мы вас встретим, ваши лошади успеют отдохнуть, а наши измотаются.

— В этом и суть, милорд. Вы нас встретите уставшими и останетесь на привал, а мы продолжим путь. Так мы сможем нагонять сутки вперед.

— Только не загоните лошадей — от мертвых толку нет. Если Ронас свернул, я пошлю к вам гонца, куда следует идти.

Сир Ален отправился дальше, взяв с собой четверых на резвых скакунах.

Они продвигались так почти целый день с короткими привалами для собак и лошадей. Солнце еще не начало клониться к закату, как погоня вымотала животных и те отказывались идти дальше. Блэквуду ничего не оставалось, кроме как объявить о последней остановке. Люди устали не меньше, каждый с блаженством разминал напряженные ноги.

Разожгли костры. Те, кто додумался прихватить с собой еду, доставали ее из седельных сумок и делились с остальными. Примерно через три часа вернулся сир Ален, переживавший, что основной отряд свернул с пути, а про них забыли. Однако путь оставался прежним — когда Эдмунд дал собакам дублет брата, те как один продолжали указывать в том же направлении, вдоль реки.

Вот только Красный зубец заворачивал на юго-запад, к месту, где впадала в него Вдовья. В тех землях Блэквуды не имели власти, Бракены не стоили ни гроша, а Талли были пустым звуком.

Окрестности Пеннитри. Королевский домен. Эдмунд отдал брату должное: лучшего места, чтобы скрыться прямо под носом не найти, но тот, видимо, не придал значения гончей и ее выводку.

На рассвете всадники продолжили путь, но уже не так рьяно, как начинали. В галоп никто не срывался, а темп задавали полукровки. Через пару миль за бугром появились люди сира Алена. Странно, ведь они не так давно отправились вперед, а Блэквуд не давал им повода возвращаться. Он поднял руку в приказном жесте, останавливая отряд. Мысль, что они нашли Ронаса, была отброшена — тогда бы их было шестеро.

— Всадники! — кричал им рыцарь издалека. — Всадники! — А потом, преодолев еще сотню ярдов, сообщил: — Бракены!

— Бракены? — Эдмунд не поверил своим ушам. — Какого хера они здесь делают?

В недоумении болотные глаза обратились к остальным, надеясь получить хоть какое-то объяснение.

— Без понятия, милорд, — ответил первым сир Гарольд, придерживая бурого в яблоках мерина. — Я удивлен не меньше вашего.

Другие отмолчались. Каспер морщил брови и цепким взглядом высматривал упомянутых людей, словно они задолжали ему приличных денег. Джаспер наклонился к Тристану и что-то тихо проговорил. Эд собирал пальцы левой руки, будто бы вновь ощущал колющую боль на каждое их сжатие.

Сир Ален наконец-то подъехал к ним и силой натянул поводья. Конь под ним забил по земле, оставляя после себя вспаханную клочки земли. Четверо людей были более осторожны чем он. 

— Их семеро, милорд.

— Узнал кого? — Эд хотел знать, с кем ему придется иметь дело и чего следовало ожидать. 

— К сожалению, милорд, они были далеко от нас. Мы разглядели только знамя.

— Ладно. В любом случае нас больше. Вперед!

Отряд выдвинулся навстречу. Миновав подступившие к берегу реки страж-деревья, они взобрались на возвышенность и остановились на его вершине. В трехстах ярдах, на другом холме, они увидели семерых всадников под стягом вставшего на дыбы рыжего жеребца на золотом щите и коричневом поле. Они видимо знали, что их заметили, и специально остановились так далеко от своих северных соседей. Их собаки разразились злобным лаем, стоило лишь учуять чужаков. Кабаниха отвечала тем же, припадала к земле, словно собиралась наброситься на них. Щенки вторили матери низким рычанием и оскалом белых клыков.

— Тихо, — бросил им хозяин, разом заставив замолчать. Только Локи не внял команде, за что мать щелкнула его за ухо.

Никто не спешил выезжать навстречу. Всадники стояли на противоположных холмах, взирая друг на друга с неприкрытым недоверием и ожиданием подлости. Блэквуду пришлось послать Буцефала шагом, остальные последовали за ним. Знаменосец поднял над головой копье, знамя на конце лениво хлопнуло на слабом ветру и поникло.

— Каба, останься, — приказал мальчишка, не задумываясь, поймет ли его верная спутница или нет. Она сделала как он велел, и придержала своих детей. Эд воспринял это как само собой разумеющееся — сейчас его волновали бежавший брат и люди Бракенов.

Те стояли в нерешительности, видимо их смущали два десятка людей, что служили враждебной для них семье. Один отделился, махнул одному рукой, а остальным приказал идти за ним. Тот, что остался, выехал перед гончими Каменного Оплота и время от времени повышал голос, стараясь держать их в узде.

Эдмунд узнал в их предводителе Джоноса Бракена, старшего сына лорда Метиса. Его взъерошенные волосы каштана и потрепанный колет, натянутый поверх простой рубахи, видали и лучшие дни. Сопровождающие, одетые в легкие стеганки, окрашенные в золото и медь сюзерена, выглядели не лучше. Возможно они не первый день в дороге, но Эд не спешил утверждать.

— Блэквуд, — без какой-либо любезности приветствовал Джонос, когда расстояние сократилось до возможности вести переговоры. Юноши остановились напротив друг друга, Джонос был старше и выше, но размеры Буцефала с лихвой компенсировали Эдмунду недостаток в росте.

— Бракен, — в тон отвечал тот, хмуря на незваных гостей блеклый взгляд темно-зеленых глаз. Они обратились на залаявших собак, оставленный с ними всадник обругал их нечленораздельной бранью. — Кого-то ищите?

— Не мы одни. — Джонос так же обратил внимание на Кабаниху и ее выводок. — Сейчас я предлагаю забыть старые обиды.

— Ага, обиды, — фыркнул сир Гарольд и заставил мерина поравнять его с жеребцом Эдмунда. — Твой младший брат покалечил его и оставил на память метку.

— Я признаю, что мы действовали на эмоциях, — не повел бровью Джонос, сохраняя хладнокровную стойкость. — И мой лорд-отец уже отплатил наши ошибки золотом.

— Надо было плотью.

— Гарольд, — резко приструнил его маленький лорд, медленно покачивая головой. Рыцарь смиренно склонил голову, но презрение к Бракенам никуда не скрыл. — Кого вы ищете?

— Мою сестру.

Эдмунд чувствовал как в груди зародилась искра тревоги. Он не хотел знать почему побег Мириэль так совпал с бегством Ронаса. Джонос заметил изменения в юноши, по его лицу пробежала мрачная тень осознания, словно он нашел подтверждение своим подозрениям.

— Мириэль покинула замок седмицу назад. Мы бы ее нашли, если бы она не пересекла реку — собаки потеряли след… 

— Сколько вас? Это все?

— Нет, — разочаровал его Бракен. — Мы разделились как перешли Зубец. Мой лорд-отец предположил, что Мириэль могла поехать в вашу родовую крепость и отправился на север. Я шел на восток, а Роберт свернул на запад.

На запад. Туда же, куда отправился Ронас. Эд не хотел даже думать, что могло произойти, если упертый брат встретится с неуравновешенным Робертом. На благоразумие последнего он не надеялся — левая рука снова сжалась в кулак. Не внушал доверия и Джонос, которому ничего не стоило приказать отрезать ухо.

— Мне нужна только Мириэль, — продолжил меж тем Бракен. — Наши отцы дали клятву, что ничего не будет.

— Отцы. Не вы, — не скрывал своего скепсиса Эд.

— Я не привык идти против воли лорда-отца, — тот насупился, будто его только что оскорбили. Боги праведные, поражался Эдмунд, до чего же все ранимые. — Даю свое слово: когда мы найдем мою сестру и твоего брата, то тут же разойдемся. С миром.

***

Ронас ушел ночью, подложив вместо себя какую-то пьяную девчонку. В седельной сумке позвякивали мешочки серебра и редкого золота, бесчестно украденных у младшего брата, за что он корил себя грязным вором. Но это было нужно. Темная ночь будто бы была создана для темных деяний.

Он ступал аккуратно, стараясь не издавать лишних звуков. Самое сложное было позади, оставалось лишь забрать из конюшни Сливку [3]. Как хорошо, что ночные пташки готовы за блестящее золотого сделать почти что угодно. Они бы отдались ему прямо на месте, не доставало лишь желания, но Ронас брал их для двух караульных. Это был бесстыдный поступок, низкий и недостойный.

Девушки увели мужчин на ближайший сеновал, оставив вход без присмотра. Запрягая Сливку, юноша одновременно возмущался и радовался безответственным людям на службе его лорда-отца. В другое время он бы приказал их высечь. Сейчас мысленно благодарил. Их, и Тома Строителя за то, что его рабочие не выкладывали улицы Рима камнем: конь тихо ступал по утоптанной земле, не рискуя кого-либо разбудить. Только один раз подкова ударила о случайный камушек, Блэквуд озирался по сторонам, моля Старых богов хранить людской сон. Обошлось.

И ночь приняла его в свои объятия, скрывая от чужих глаз. Небосвод, до этого затянутый мраком и лишенный звезд, затрещал. В нем появились маленькие бреши, что медленно плыли куда-то на восток. Пару раз светила луна, покрывала землю серебристым светом и дарила юноше мгновение света, а потом вновь прятала свое лицо.

Рон не рисковал гнать мерина, опасался как бы тот не ступил в невидимую в ночи яму и не подвернул лодыжку.

Своими речами Эдмунд подарил ему уверенность в своем решении, которое он принял еще в Воронодреве. Ронас написал письмо от своей руки и проследил, чтобы Вилеон не вздумал его вскрывать или, не дай боги, переписывать на свой лад. Мейстер интересовался его содержимым, по-другому он просто не мог, но юноша не удовлетворил его любопытства.

Сомнения терзали Блэквуда до самого Рима, как бы он не понимал, что назад дороги уже не было. Младший брат хотел помочь и поначалу Рон думал, что мелкий всезнайка начнет толковать вычитанными в книгах речами. Может оно так и было, слишком заумно звучали последние слова, слишком мудро для тринадцатилетнего мальчишки. Но он был прав, прав как никто другой.

Жить надо так, чтобы ни о чем не сожалеть. Следовать зову своего сердца, а что скажут другие не имеет значения. Ведь это его жизнь, а не их. Ронас впервые признал Эдмунда хоть в чем-то правым.

Когда начинало светать, он тронул Сливку в бока и послал рысью. Потом, когда небо окрасили теплые рассветные тона, мерин перешел в галоп. Он гнал его на запад, придерживаясь Красного зубца, чтобы не потеряться. Въезжая в лесные массивы, юноша прижимался к шее коня и прикрывал рукой лицо от назойливых веток. Сливка замедлял ход, чтобы случайно не споткнуться, но стоило оказаться на открытой местности, как конь вновь срывался вперед. Мерин был быстрым и выносливым скакуном, с которым не мог соперничать ни один тяжеловес.

Ко второй половине третьего дня беспрерывная скачка закончилась. Юноша выехал с востока, на равнину с протяженными на несколько миль высотами. В низине раскинулось большое ячменное поле, по пояс скрывая людей в соломенных шляпах. К югу от него пастух гнал стадо коров, а пара крупных собак обходили их по широкой дуге, ответственно охраняя от возможных угроз.

Королевский ленн. Он добрался.

Сливка вышел на тропу, устало ступал копытами, неся своего всадника к двум самым высоким холмам. На южном посреди маковых цветов стояла одинокая мельница, старая как сама деревня, чей ветряк лениво вращался под силой речного ветра. На северном раскинулся фруктовый сад, огражденный низким забором из сплетенных веток. Яблони, абрикосы и вишни, деревья росли рядами, даря местным сочные плоды, а те собирали их в плетеные корзины. По своему красивое место, спокойное и тихое. Но вот почему холмы обозвали Сиськами Ронас не понимал. Да, они были больше чем в других местах, и выше того, на котором стоял Рим, но сходства так и не нашел. Местным, видимо, нравилось жить между пышными грудями, а потому так и назвали.  Для Блэквудов они были Мессии, а у Бракенов Барбьены — даже здесь их семьи нашли место для спора.

Между располагался Пеннитри. Очередная деревня, коих в Речных землях было немало, но заметно отличающаяся от всех остальных. Над крышами домов возвышались двенадцатифутовые стены каменного острога, а за ними выглядывала круглая башня. На ее вершине, цепляясь за конец шестифутового шеста, реяло королевское знамя из пеньки с нечетко вышитым треглавым драконом.

Мерин медленно ступал к центру поселения, где росло подарившее ему название дерево, между утиным прудом и маленькой кузней. Старый дуб был высоченным, могучие корни выпирали из земли, а длинные кроны раскинулись широкой шапкой. Рон специально вел мерина как можно ближе, с интересом рассматривая сотни, если не тысяча медных монет, прибитых гвоздями к толстому стволу дуба.

Рядом с этим деревом утомительная дорога подошла к концу и, к облегчению для Сливки, юноша слез с седла и размял ноги.

Теперь ему осталось узнать, согласилась ли Мириэль на дерзкий поступок. Он надеялся, что да, иначе все было зря. В своем письме Ронас не просил и не умолял, лишь сделал предложение уехать в месте с ним. Подальше от семей, подальше от их старой как гниющая рана вражды. Пеннитри должно было стать хорошим местом для встречи, единственном на всю округу, где их лорды-отцы не имели власти, находящееся на спорной земле. 

Рон надеялся на ее согласие, на то, что она получила письмо и благополучно добралась. Надеялся, что его задержка не заставила Мириэль вернуться. А если нет, то он хотя бы попробовал оседлать свою судьбу.

— М’лорд!

Из кузни вышел бочкообразный мужичок со светлой бородой и жирными волосами. Приветливая улыбка надула его румяные щеки, сверкала желтыми зубами — одного даже не хватало, — а измазанные в саже руки спешно вытирались об кожаный передник. 

Юноша не удивился, что в нем признали кого-то важного, и именно «кого-то». Кожаная безрукавка, застегнутая на петлях обычными железными пуговицами, скрывала нагрудную вышивку из белых нитей темного камзола. Ножны полуторного меча, обтянутые гладкой кожей, опоясывали талию, а сам ремень нес на себе серебристые заклепки. Ронас не скрывал своего происхождения, но следовал примеру младшего брата, что не любил выделяться именем их дома.

— Для нас велика честь принять вас. Уверен, сир Донован с радостью разделит с вами хлеб с солью.

— Я признателен за вашу доброту, — вежливо отвечал юноша, в душе не желая иметь какого-либо дела ни с этим человеком, ни с каким-то рыцарем. — И буду рад принять гостеприимство сира Донована, но я приехал по личному делу. К вам, случайно, не приезжала благородная леди? Юная, моя сверстница, у нее волосы каштана и глаза светлее, чем мои.

— Ясно дело, есть така леди, — улыбаясь, кивал мужчина. — Вы, видать, тот рыцарь, что должен к ней примчаться? — Он покосился на оружие юноши и на украшенный серебром ремень. — Диво, скажу вам. Никогда не думал бы, что это случится на мой век. Не считайте грубостью, м’лорд, но коли Блэквуды и Бракены сходятся в одном месте — к быде дело. Еще мой батька говаривал, как в наших местах бывали битвы.

Неужели узнал? Но как? Ронас не называл имен и никак не представлялся. Может, нужно было брать одежду намного проще. Эти мысли отразились на его лице недовольством, но больше на самого себя, чем на неповинного толстячка.

— Где она?

— Таки не знаю, м’лорд, — заиграла у того виноватая улыбка, когда он указал грязной рукой на ворота острога. — Должна в остроге у сира быть, ибо негоже благородной леди томиться в какой-то хате. Это я вам кажу! — Несмотря на то, что Ронас повел Сливку к открытым воротам, толстяк пошел следом, ковыляя ногами под тяжестью грузного пуза. — И вам не советую, коль желание проявите. Ярка варит чудное пиво, вкуснейшее, я б сказал, но вот черства она баба, и хата у нее така же. Я сам тудой не хожу, и вам совет поступать так же. Но вот пиво добротное, это да. Посмаковать стоит.

Тот все говорил и говорил, но второй сын его практически не слушал.

За невысокими по сравнению с Воронодревом стенами находился застроенный, а от того небольшой двор: пара амбаров, маленькая конюшня, покосившийся домик, возле которого ошивался одинокий алебардист, и точно такой же возле ворот, откуда доносился приятный запах чего-то вкусного. В центре, словно неприступный титан, возвышалась одинокая башня, что служила ленному рыцарю и домом и защитой.

Прямо перед ней тренировался рослый мужчина с длинными, уложенными назад волосами яркого ореха, обучая меньшую копию себя на тупых мечах. Мальчик был немного младше Эдмунда, но для своих лет уверенно боролся со взрослым воином, подбадриваемый криками юной девицы. Судя по внешнему сходству в цвете волос и треугольной форме лица, она приходила дочерью и старшей сестрой.

Донован, а это был явно он, ловко отбил взмах сына, схватил левой рукой за центр клинка и ткнул мальчишку острием в грудь. Тот вскрикнул и попятился, потирая ушибленное место.

— Не увлекайся, Рик, ты дерешься с человеком, а не чучелом, — поучал его отец, вытирая со лба редкие капли пота. 

Перестук копыт привлек внимание рыцаря, любопытство, с которым он посмотрел Блэквуда, развеяла тень осознания, унеся с собой все остальное. Он не удивился, и не задавался вопросом, будто ждал его приезда, или, по крайней мере, знал.

— Добро пожаловать в Пеннитри, — начал он, переложив рукоять в левую руку, и протянул правую. Ронас незамедлительно ответил. — Меня зовут сир Донован — я рыцарь на службе Его Величества. А вы, должно быть, Ронас Блэквуд.

— По мне так заметно? — Юноша был малость удручен тем, что его узнает кто ни попадя.

— Честно говоря, милорд, леди Мириэль была откровенна с моей женой. Мы ждали вашего приезда.

Ронас просиял, услышав знакомое имя, а то, что про него знали, уже не имело какого-либо значения. Важно лишь то, что девушка была здесь. Он проглотил уточняющий вопрос, отвечая себе: «Конечно она тут, балбес». 

Рыцарь похмурился, видимо не так понял его перемены, и заговорил дружелюбным голосом:

— Не переживайте — это королевский ленн и я здесь от имени Его величества Эйриса Таргариена. Пока вы здесь, вы под моей защитой.

— Боюсь, это никого не остановит, — невесело улыбнулся Ронас, не представляя, что мог сделать один рыцарь против двух лордов. Притом не самых последних.

— Нет, не остановит, — почти сразу согласился рыцарь, но его уверенность никуда не делась. — И хоть я простой рыцарь, это еще не значит, что я не могу помочь. Мой долг служить королю и помогать тем, кто в этом нуждается.

— Я очень признателен, сир Донован, и если бы мог как-то отплатить… — Ронас осекся, заметив на периферии зрения бегущего к нему от башни человека. Он повернулся, очень вовремя, чтобы поймать прыгнувшую на него девицу.

— Рон!

Мириэль обняла его шею и прильнула щекой к груди. Юноша оступился на шаг чтобы не упасть. На устах заиграла счастливая улыбка, руки обхватили юную леди, очень бережно, и крепко прижали к себе, словно она могла куда-то исчезнуть. Ронас зарылся носом в макушку светлого каштана, вдыхая приятный аромат лаванды и жасмина.

Сливка не разделил радости влюбленных, возмущенно заржал и попятился назад. Со стороны Донована послышался смешок.

— Почему ты так долго? — Девушка отстранилась на вытянутые руки, держалась за его шею, и взглянула обеспокоенным взглядом в темные как ночь глаза.

— Пришлось сделать крюк, но даже так меня будут искать. Нам нельзя задерживаться.

— Но отдохнуть все же стоит, милорд, — напомнил о себе рыцарь, переманив внимание обнимающейся пары. — У меня нет таких скакунов как ваши — тогда бы мы просто поменялись, — но я дам кров и пищу, и укрою настолько, насколько сочтете нужным.

— До завтра. На рассвете нам лучше уйти… — Юноша задумался, вспоминая последние дни непрерывной скачки. — Но мы вряд ли сможет остаться у вас на ночь: Пеннитри слишком маленький, а ваша башня привлекает к себе внимание.

— Вы можете переночевать на мельнице. Там, конечно, нет никаких удобств, но это лучшее, что я могу предложить. А пока я приглашаю за свой стол, отведать хлеба и выпить пива. Мы не так богаты, как ваши семьи, но в погребах найдется что-нибудь достойное для леди и ее чемпиона.

Внутри старую башню озарял лучащийся сквозь бойницы свет и десяток масленых ламп. В неровной кладке стен виднелись трещины, где, если провести рукой, можно было собрать осыпавшуюся известь. Когда Ронас так сделал, Мириэль одарила его укоризненным взглядом, заставив юношу почувствовать себя виноватым и стараться ни к чему не прикасаться. 

Несмотря на простоту, хозяева старались привнести сюда немного роскоши, насколько позволяли собственные силы. Первый этаж ничем не выделялся, да и не должен был, ведь его использовали как хранилище. Но по второму уже можно было сказать, что здесь жили не последние люди: пол из обожженных досок укрыли черными в белые пятна шкурами коров, на стенах развешены охотничьи трофеи, будь то лосиные рога, или шкуры мелкой дичи, которому давно пора выбросить. Резьба покрывала почти все, что было сделано из дерева: балки в замысловатых узорах, простые на вид стулья с плетеными из веток спинками, покрытый линиями и орнаментом столешница обеденного стола, перегородка носила на себе изображения из переплетенных растительностью фигур диких зверей. Не богато, но и не сказать, что бедно.

Сток накрыли скромно и без всяких изысков, к которым привыкли дети знатных лордов. Первым подали вареную похлебку из ячменя, кусочков курятины и лука, а потом принесли слащенную в меде утку с поджаренным черным хлебом и маслом. Слуг у рыцарей было немного, за столом их обхаживали две женщины и молодой парень, приносили еду и убирали пустые тарелки, подливали в рога и деревянные кружки темное пиво старой Яры. Маленький сынишка довольствовался яблочным сидром — в честь знатных гостей отец разрешил ему выпить. 

Они сидели до вечера, коротая время непринужденными беседами. Донован и его супруга тактично обходили тему побега стороной, хотя Ронас видел, как у них чесались языки что-нибудь спросить. Только их детям не было до этого дела: старшая дочь смотрела на молодую пару с восхищением; маленький Рик хвалился своим мастерством и не уставал напоминать о своих великих планах.

День подходил к своему концу. Золотой диск практически опустился к линии горизонта и окрасил западный небосвод в теплые тона меди, розового шелка и тусклого золота. Сгущались облака, примеряя голубые платья с юбками морской волны, об которые лучи солнца разбивались на белоснежные ленты.

(Музыкальное сопровождение: https://on.soundcloud.com/wDCBH)

Ведя под узду лошадей, Ронас и Мириэль вели лошадей по тропинке к одинокой мельнице, попавшей в окружение красных как вино маковых цветов. Лепестки медленно стягивались к черной чашечке, готовились переждать ночь, чтобы потом вновь привнести в скудный мир ярких красок. Юноша сорвал три таких и протянул их своей возлюбленной — они ей нравились. Мириэль скрутила тонкие стебли и аккуратно впутала их в волосы на левым ухом.

— Ты решил, куда мы поедем? — спросила она, шурша юбкой длинного платья. Внешне спокойная, но то была лишь маска, скрывающая волнение и неуверенность.

В отличие от Ронаса, девушка выбирала одежду с ответственностью и не походила на благородную леди. Голубое шерстяное платье могло похвастаться разве что тонким ободком желтых нитей на разрезанных рукавах и шнуровкой на низком лифе, под которым выглядывала белая рубаха.

— Про кузенов мы можем забыть: я уверен, что они нас выдадут. — Он сомкнул на переносице густые брови, и отправил темные глаза блуждать по округе в поисках подсказки. — Мы можем пойти к Варнерам или к Грейсфордам — я не видел их на турнире. Или к Редвинам, Тиреллам, Блэкбарам…

— А может быть в Дорн? Чем дальше, тем лучше.

— Я не хочу жариться в песках. — Ронас наслышался о царившей там погоде, и она никак его не привлекала. — Уйти в южные земли Простора, или в Штормовые земли… Проще уплыть в Эссос.

— У меня не так много денег. — Мириэль, к удивлению Ронаса, остановила рыжую кобылу и расстегнула одну из седельных сумок. — Но я взяла свои украшения. Их можно продать если…

— Мири. — Он положил ладонь на ее руку — это было последним, чего бы он хотел. — Не нужно. Я взял с собой серебра и золота — мы не бедные.

Украл, проскочила в голове упрекающая мысль, а за ней легкое облегчение, когда Мири убрала от сумки руку и застегнула ее обратно.

— Так может сразу уплывем? — Она старалась говорить уверенно, по крайней мере не показывать своих переживаний. Но зубы то и дело покусывали нижнюю губу, взгляд постоянно гулял, а красочный закат не мог отвлечь ее от преследующей от самого острога тоски. — Я мало что знаю про Эссос, но там будет намного безопаснее.

— Мы там никто. — Блэквуд разделял ее тягость, но мысль о землях за Узким морем не могла ни утешить, ни ободрить. — Да и что мы там будем делать? Мне останется только продавать свой меч, если его вообще кто-то возьмет.

Он вспомнил младшего брата. Да, мелкий всезнайка нашел бы выход и всегда имел в кармане пару заготовленных вариантов. Как-то раз братья спорили за Вольные города и Ронас старался доказать ничтожность лавочников и торгашей перед цветом Вестероса, что эти трусы и лицедеи ни на что не способны. «Весь Вестерос берет в займы у этих трусов», — отвечал тогда Эдмунд, — «А это о многом говорит. Где деньги — там возможности. Здесь их как кот наплакал».

А ведь Эд старался его научить — он понял это только сейчас. Но вместо того, чтобы учиться с мейстером и познавать ошибки вместе с братом, Ронас просто выполнял то, что от него требовалось, не вникая ни в суть, ни в смысл. Получалось — хорошо, не получалось — Эд исправит, не в первый раз. И теперь, когда перед ним встал выбор уплыть в Эссос, Ронас даже не знал, что там делать. Ему бы спросить совета, у Вилеона или зазнайки, но было поздно.

До мельницы дошли в молчании. Им понадобилось приложить усилия, чтобы заставить лошадей пройти через низкие ворота, словно их делали гремлины. Внутри мельница казалась меньше из-за огромного, поднимающегося на три платформы механизма и сложенных под стеной мешков с зерном. 

Донован предупреждал, что здесь не было удобств, а потому приходилось обустраиваться самостоятельно. Он предлагал помощь, но Блэквуд возразил, сказав: «Пусть о нас мало кто знает, чем знает вся деревня». В этом было немного смысла, но рыцарь вместо споров дал им коровьи шкуры и набитые овчарней одеяла. Больше просить не стали, только масляную лампу, которую на коленях держала Мириэль. 

Четыре мешка, сложенные квадратом, заменили им кровать. Коровьи шкуры, твердые, но все же мягкие на ощупь, накрыли их вместо легкой перины. Одеялом, вместо набитой овчарней, послужила шерстяная, с торчащими волосинками ткань. Расстилая его, Ронас заметил по своей тени, как единственный источник света переместился за левое плечо.

Девичья рука опустила масляную лампу на дощатый пол под стеной. Какое-то время Мириэль стояла перед ней с опущенной головой, а длинные волосы каштана опустились с плеч, закрыв собой лицо. Бракен достала из волос маковые цветы и положила их рядом, аккуратно, словно лепестки могли сорваться от одного неосторожного касания. 

Правильно ли он поступил, заставив покинуть дом? А заставил ли? Блэквуд не просили и не умолял уходить вместе с ним, сделал лишь предложение. А могла ли она ответить отказом? Дурные мысли, все это дурные мыли. Ронас сделал глубокий вдох и прогнал их из головы, прикрыл на мгновение глаза, чтобы вновь посмотреть на юную леди. 

Она была с ним, и это по своему успокаивало. Взволнованная, Мири заламывала пальцы и долго не отводила глаза от маленького огонька. Смотреть на это было невыносимо, Ронас хотел подойти и обнять ее, убедить, что все будет хорошо. Но она опередила его и сбила с толку своей устремленностью.

Девушка чуть ли не проплыла, настолько тихо ступала она по старым доскам, и остановилась в одном шаге от юноши. Сумерки давно взяли бразды правления в свои руки, свет не проникал. Но даже так, стоя спиной к маленькой лампе, Ронас мог различить ее светлые карие глаза, что заглядывали в его темные. Она усмехнулась ему, легко и невинно, явив на пухленьких щечках маленькие ямочки. Уголки губ невольно разошлись, но его улыбка была блеклой и виноватой, в тишине просящей прощения. Ведь он знал, что не об этом мечтала юная леди, и не этого заслуживала. Однако Мириэль больше и не требовала. 

Ее ладони, мягкие и нежные как бархарт, медленно обхватили его шею и ненавязчиво притянули к себе. Их губы сомкнулись в неуверенном, неуклюжим, но пылающим страстью молодых сердец поцелуе. Юноша взял ее за талию и прижал к себе, пуская мозолистые ладони блуждать вверх по спине и опускаться к ягодицам. Прикосновения вызывали в девушке легкую дрожь, а тот, не понимая почему, начинал улыбаться.

Мири медленно отстранилась, остановила Рона, когда тот начал клониться к ней, желая вновь ощутить вкус ее губ. На лице юноши промелькнуло замешательство, он еще раз попробовал притянуть к себе девушку, но та будто дразнила, уперев в его грудь ладони. Потом, специально медленно, перевела их к шнуровке на лифе, развязывая узлы один за другим. Блэквуд потянулся к ее ремешку и бросил его куда-то в сторону. Голубое платье освободилось и спало к ногам, оставив девушку в одной белой рубахе…

Сквозь щели пробивался утренний свет, невооруженным глазом видна парящая в воздухе пыль. Лучи складывались в ленты и пробивали ими царивший в мельнице мрак. Тоненькая линия медленно скользила по лицу Ронаса, грея сначала правое левое ухо, скользнула на висок, а затем легла на закрытые глаза. Он зажмурился и потер веки левой рукой. Правую он не чувствовал: Мириэль придавила ее. Она положила голову на его плечо, а растрепанные волосы торчали во все стороны и лезли в глаза и нос. Теплое дыхание шевелило на груди редкие волоски.

Нужно было подниматься, как бы того не хотел Ронас. Он бы с радостью обнял девушку и пролежал бы так до самого обеда, наслаждаясь ощущением тепла и нежностью ее кожи. И несмотря на их поступок, на бегство от своих семей, Мириэль была счастлива, спокойно сопела на его плече, обхватив рукой за живот и закинув ногу. Блэквуд врал Джеффори о своих победах, о том, что дочь конюха сделала из него мужчину. Вчерашним вечером он пожалел, что не обращал на Кет внимания, ибо не знал, что делать. К облегчению Мири была такой же и с ней юноша не чувствовал смущения от неловких касаний и первых в своей жизни поцелуев. С ней же он чувствовал себя по-настоящему счастливым.

Эд сказал следовать зову сердца. Ронас откликнулся и ни о чем не жалел.

Где-то далеко залаяли собаки. Деревня просыпалась. Они же должны отправляться в путь. Девушка возмущенно замычала, когда Рон начал подниматься, попыталась вернуть его обратно, заползая сверху и придавливая собственным весом.

— Мири, надо вставать.

— Ммм… — протянула она, недовольно поморщив носик.

— Мири.

— М’м.

Ронас закатил глаза и опустил их на любительницу снов. Уста посетила кривая ухмылка, когда он наклонился к ее губам.

— Ммм? — было ее вопросом, а левая рука проползла по его шее к волосам, не давая возможности разорвать сладкий поцелуй. Ронас оказался сильнее и отстранился, заглядывая в сонные глаза своей возлюбленной. Недовольна, она предприняла еще одну попытку, но юноша все равно отстранился и выполз из-под одеяла.

Голым. Щеки загорели, когда он обернулся на Мириэль. Несмотря на проведенную вместе ночь, ему было неловко представать в том, чем мать родила, и надеялся, что она не смотрит. К сожалению еще как смотрела: девушка приподнялась на локте, голова наклонилась над левым плечом, позволяя взъерошенным волосам водопадом спасть на коровьи шкуры. Она прекрасно поняла смущение юноши, отвечая смеющимися глазами и широкой улыбкой.

Ронас постарался не обращать на это внимание.

— Ходи так почаще, — услышал он за спиной, когда надевал штаны. Блэквуд не знал чем ответить и постарался приструнить Мири укорительным взглядом. Она засмеялась, прикрывая рот ладошкой, и повалилась обратно на мешки с зерном.

— Это совсем не смешно.

— А мне кажется…

Ее прервал громкий лай. Ронас готов был поспорить, что собак стало больше. Он жестом попросил Мири помолчать и прислушался.

Какие-то злобные голоса, снова лай собак. Заржала лошадь.

— Одевайся, — резко похолодевшим голосом сказал он, подскочил к лежавшему на полу платью и бросил его девушке. — Не сможем уехать, так спрячемся.

— Я же проехала в брод, — делилась своим непониманием Мириэль, спешно надевая белую рубаху. С ней было проще простого, в отличие от голубого платья со шнурками. — Собаки не должны были меня учуять.

— В брод? — замешкался Ронас, на что юная Бракен тяжело вздохнула и глянула на него как на дурачка.

— Ну конечно! У нас же есть гончие, а они могли привести по моим вещам… — Она зашнуровывала вырез на груди, пока вдруг не остановилась и не подняла глаза на замершего в недоумении юношу. — Только не говори, что ты не входил в воду.

— Нет. — Еще один тяжелый вздох. — Но если их привели собаки, то это должно быть Эдмунд.

Логичное предположение успокоило разбушевавшуюся тревогу. Если их найдут, то он сможет переговорить с младшим братом. Конечно, с ним могли быть рыцари отца, которые не захотят его слушать, но этот вариант был намного лучше, чем встреча с семьей Мириэль.

Те показали свое отношение на Эдмунде. Ронас жалел, что его тогда не было рядом.

Они спешно собрались и быстро спускались по лестнице. Лай собак оставался все так же далеко, только голосов прибавилось, и все разъяренные. Наверное, думал Рон, сир Донован сдерживал свое слово и старался задержать незваных гостей. Только боги знали, на сколько хватит его сил.

Первым из мельницы Блэквуд провел Сливку. С рыжей Каштанкой произошли проблемы. Они-то и в первый раз с трудом затолкали ее, а теперь кобыла и вовсе упирала копыта в землю и отказывалась идти.

— Ну давай, милая, — толкала ее сзади Мири, пока Рон наклонял упертой кобыле голову и тянул за узду. — Ну пожалуйста, Каштанка, что ты как возница!

Со стороны Пеннитри зазвучал топот копыт, собаки оглашали свое приближение агрессивным лаем. Они либо проедут, либо поднимутся на холм… Нет, они поднимались, и это был не Эдмунд — над изгибом холма появилось знамя Бракенов. Нужно было думать, но времени оставалось чертовки мало.

— Нет, давай назад. — Ронас начал толкать Каштанку обратно в мельницу. — Спрячься. Если я буду один… так будет намного лучше.

— Давай ее… — Она не договорила: лошадь заржала совсем рядом, заставив Ронаса отскочить от ворот и встречать небольшой отряд всадников.

«Критин, какой же ты кретин! Надо было сразу уезжать».

Люди Бракенов взяли его полукругом, лишив возможности бежать. Три гончие, крупнее тех, что были в Воронодреве, встали в пятнадцати футах от юноши и скалили на него клыки, разбрызгивая на каждый лай льющуюся ручьем слюну. Ронаса охватил страх перед зверьми, рука сама легла на рукоять меча, а ноги предательски отступили на пару шагов.

— Где моя сестра?! 

Вперед выехал Роберт, вспыльчивый младший брат Джоноса и старший для Мириэль. Из темных впадин на Ронаса смотрели две черные точки, словно маленькие окошки в пекло Неведомого. От тяжелого дыхания раздувались ноздри, верхняя губа подрагивала, стремясь явить не менее разъяренный чем у собак оскал. Младший сын лорда Метиса выглядел неважно, будто провел несколько бессонных ночей. Восьмеро всадников были ничем не лучше своего господина, такие же усталые и злые.

— Ее здесь нет, — Ронас старался говорить уверенно и меньше смотреть на гончих.

На лицо Роберта опустилась тень, оно напряглось, медленно краснея как раскаленная печь. Он задрал голову к мельнице и с громким криком прорычал:

— Мири! Я знаю, что ты здесь!

— Ее здесь нет, — тем же тоном повторил Ронас.

— Тогда я проверю.

— Нет, — ответ вырвался машинально, Блэквуд заслонил собой ворота и крепче сжал рукоять полуторного меча.

— Значит она там. — Бракен спрыгнул с седла и зашагал к мельнице. Клинок Ронаса вышел на треть с глухим трением, заставив того остановиться. — Мири, либо ты выходишь, либо я спускаю на него собак. Клянусь Старыми и Новыми богами!

— Не надо!

Ронас прикрыл глаза, всего на мгновение. От неубедительной лжи не осталось и следа, когда Мириэль выбежала и встала позади возлюбленного. Она часто дышала, с периодическими судорогами, что с лихвой выдавали ее волнение.

— Роберт, наши отцы поклялись, что крови не будет.

— Ты сам нарушил эту клятву! — взревел юный Бракен, а гончие подхватили его крик яростным лаем. Мири испугалась их и спряталась за спиной Блэквуда — это лишь сильнее разозлило ее брата. — Это ты заставил ее сбежать!

— Никто ее не заставлял! — сорвался на крик Ронас, чувствуя, как в груди нарастал его собственный гнев. — Это был ее выбор! Она сама решила вершить свою судьбу!

— Ее судьбу решает отец, а не ты, древоёб хренов! Если не хочешь крови, то тогда отдай ее мне и мы разойдемся… Пока у тебя есть такая возможность.

Правая рука собиралась достать меч из ножен, кровь взывала к бою, несмотря на плачевные шансы. Однако лезвие так и не вышло — Мириэль одним касанием заставила юношу остановиться и развеяла весь его пыл.

— Не надо, Рон. — Она говорила тихо и успокаивающе, сквозя колючими нотками нескрываемой грусти. — Не надо за меня умирать. Я не переживу.

Одна часть юноши требовала заступиться и скрестить мечи с выродком кобылы и человека. Другая, пробужденная голосом возлюбленной, взывала к голосу разума и просила отступить. Не так все должно было закончиться, не так он все себе представлял. Это неправильно. Нечестно.

Нехотя, Блэквуд развернулся к юной Бракен и встретил тот взгляд, который бы не хотел видеть. Печальный, молящий… и в то же время любящий. Эти чувства кольнули его в сердце, так больно, как никогда раньше. И эта боль казалась невыносимее издевательства несправедливого мира.

— Ладно… — Ронас тяжело выдохнул и одним движением вернул полуторник в ножны. Мириэль улыбнулась ему, но от этого стало только хуже.

— Идем, — скомандовал подостывший Роберт.

Девушка в последний раз взглянула на юношу, подалась вперед, но успела остановиться, поджав в нерешительности губы. Их прощание ограничилось лишь невыносимым молчанием, пока Ронас не указал кивком на ее старшего брата. Только тогда Мириэль вышла из-за его спины.

И только тогда, вместе с Робертом, он обратил внимание на ее неряшливый вид. У Бракена заиграли скулы, брови опустились на хмурые от недовольства глаза, что метались от сестры к Рону и обратно.

— Что с тобой такое? — Но даже говоря с ней, его тон не посетили теплые ноты, даже их отголоски.

— О чем ты?

Бракен мог бы объяснить, но не стал. Вместо этого он шагнул к сестре и схватил ее за запястье, силой потянув на себя.

— Ай! Больно же! Отпусти! 

Роберт не обратил внимание на ее крики и позволил ударить себя по плечу. Сам же задрал ей юбки и бесцеремонно потянулся рукой к девичьему лону. От подобного Блэквуд потерял дар речи, хотя, вроде как, должен был заступиться за возлюбленную. Роберт закричал раньше, в гневе отталкивая сестру к своим людям.

— Ты обесчестил ее!

Юноша хотел возразить, но передумал и захлопнул рот. Ему нечем было оправдывать их близость. Бракен пошел на сближение.

— Грязный ублюдок, ты сейчас за все ответишь!

— Роберт, не надо! — Мириэль выскочила перед ним и попыталась остановить, но здоровые руки оттолкнули ее.

— Держите ее!

Пара ближайших всадников мигом бросилась исполнять приказ. Они схватили девушку и выкрутили руки, оттаскивая назад.

— Миледи, это для вашего же блага, — пытался воззвать к ней левый и тут же наклонился в низ, когда девушка пяткой наступила ему на носок.

— Да отпустите меня!

— Ты. — Младший сын лорда Метиса остановился в трех шагах. Он стянул с левой руки кожаную перчатку и бросил ее что есть силы, попав юноше прямо между глаз. — Доставай свой меч!

Вызов. Лорд-отец и сир Гарольд много раз рассказывали про правила поединка и объясняли разницу между «перчатка в ноги» и «перчатка в лицо». Они не хотели, чтобы будущие оруженосцы и рыцари Воронодрева оплошали и сделали что-то не так, подписав себе приговор.

Бракен выбрал второй вариант, подразумевающий смерть одного из участников.

— Рон, не поднимай! — умоляла Мириэль, готовая вот-вот разрыдаться.

— Заткнись, шлюха! — чуть ли не плевался слюной ее старший брат. — С тобой мы еще поговорим! А ты, — он вернулся к своему противнику. — Мне плевать, поднимешь ты ее или нет. Я тебя и так прирежу, а потом четвертую к бесовой мастери.

— Милорд, — обратился к нему один из всадников, за что был грубо заткнут:

— Завали хлебало, Джон! — И вновь повернулся к Ронасу. — Клянусь всеми богами, ты либо умираешь с остатками своей гнилой чести или без нее. Выбирай.

— Роберт, пожалуйста! — Слезы текли по щекам младшей сестры, она не хотела смотреть как ее брат и возлюбленный сойдутся в поединке. — Умоляю тебя! Рон, пожалуйста, не поднимай!

Перчатка валялась прямо под ногами. Достаточно наклониться и схватить ее, принять вызов и драться до последнего вздоха. Вновь сознание разделилось на две части: первая требовало действий, покончить с тупым бараном и забрать с собой Мириэль; вторая, наоборот, прислушалась к мольбам девушки и старалась склонить чашу весов на свою сторону. Либо честный бой, либо бесчестный.

Ронас поднял на Бракена темные глаза и покачал головой, заметил краем глаза, с каким облегчением выдохнула юная леди.

— Ну и хрен с тобой.

Мечи с глухим трением покинули ножны. Дважды звякнула сталь. Гончие ринулись за хозяином, подступали к его врагу и окружали его. Юноши отвлеклись от поединка, когда Роберт пнул самую борзую со словами «Свалили нахер!» и продолжил их бой.

Ронас больше защищался, отходил на шаг, другой, когда встречались их клинки. Он отбил влево замах сверху. Поймал на дол следующий, подцепил и парировал вверх. Третий встретил жестким блоком, подставил полуторник плашмя, вертикально. Роберт отвел меч для выпада и рывком пошел вперед. Блэквул шагнул в право, упер дол в левую ладонь и как палкой отвел от себя острие. Шаг к Бракену, пальцы сомкнулись на лезвии собственного меча, поднимая его вверх. Навершие устремилось к голове Роберта, но тот успел отдернуть ее назад, гарда зацепила его по носу, но слабо, чтобы пустить кровь.

Бракен тоже поменял хват. Они использовали мечи как длинные молотки, целясь концами гарды в голову. Звон стали. Второй. Мечи скрестились, гарды зацепились друг за друга. Бракен навалился на свой, чтобы лишить врага оружия. Ронас пошел на опережения, шагнул левой, правым коленом ударил между ног. Пальцы Роберта ослабили хват, позволив Блэквуду вырвать меч и его рук.

— Это тебе за брата, — с легким удовлетворением молвил Ронас и увеличил между ними дистанцию. Как бы того не желал, он не собирался убивать Бракена, не на глазах его сестры. Измотать, избить, но не лишать жизни — второй сын не нарушал клятвы своего отца.

Одна из гончих сорвалась вперед и вцепилась в левую икру. Рон вскрикнул, не раздумывая рубанул ее по шее. Прыгнула вторая. Левая рука подставилась под клыки, защищая лицо. Псина вцепилась что есть сил и потянула за нее, дергая головой и разрывая плоть. Вся рука до плеча постреливала как от огня, Ронас болезненно рычал сквозь зубы, когда поднимал ее. Собака не отпускала, повисла на предплечье. Клинок спокойно прошел в мохнатое брюхо и вышел рядом с позвонком — она разжала челюсти, скуля от собственной раны.

Третья зашла за спину и схватила больную ногу, почти в том же месте. Колено согнулось, утягивая Блэквуда за собой на землю. Гончая отпустила, отскочила назад для броска. Ронас с размаха ударил ее больной рукой по морде, щелкнули по воздуху клыки. Меч в правой руке поднялся из-за плеча и опустился на проклятую псину. Шкура на лопатках разошлась, разрубленное мясо сорвалось с кости. Он отвел назад меч для единственного укола, пробивая сквозь ребра грудную клетку.

Ему хотелось, чтобы на этом все закончилось. Разорванный рукав промок от собственной крови, что ручейками стекала к подрагивающей ладони и собиралась на кончиках пальцев. Пульсировала левая нога, извергая волнами темную кровь — стопа практически не слушалась.

Если бы не подобравший меч Роберт, Ронас бы ни за что не нашел бы в себе силы подняться. С трудом, скрипя зубами, он заставил себя это сделать. Юноша подпрыгивал на правой ноге, левая практически не касалась земли. Разорванная клыками рука сама прижалась к телу.

Опять залаяли собаки, где-то далеко. Видимо учуяли кровь собратьев и человека.

— Умоляю тебя, Роберт, остановись!

Но Роберт не слышал свою сестру. Он взял клинок в обе руки и занес его над головой как дровосек над расколотым бревном. Полуторник Блэквуда поднялся диагонально, но сил одной руки не хватило против двух — Бракен с легкостью пробил защиту, продолжая идти вперед. Юноша отскакивал, балансируя на одной ноге. Дважды его чуть не ранили, один раз острие разрезало на груди кожаную безрукавку. Его теснили к мельнице.

Роберт сильно увлекся и больше не считал Ронаса равным соперником. Ведь добить раненого сущие пустяки. Блэквуд смог удивить, ответил ударом на удар, отбив очередной замах сверху и выбросил руку вперед — лезвие задело бедро, небольшой порез, но достаточно, чтобы тот захромал.

Только бы попасть в руку, а еще лучше разрубить пополам, мечтал Ронас, когда снова зазвенела сталь.

Кого-то из всадников ударили:

— Ах ты ж сука!

Блэквуд старался не отвлекаться, но понял, что Мириэль снова вырывалась из их рук. Он отзеркалил диагональный снизу. Отскочил назад, уходя от горизонтального размаха. Хотел прыгнуть вперед, проткнуть Роберта, но на одной ноге это было невозможно.

Какая-то лошадь заржала. Кто-то кричал.

Правая рука приготовилась к следующему удару, но вдруг появившаяся Мири остановила их бой. Она влетела в брата, изливая слезы, и толкала его назад, подальше от возлюбленного, но она была слабее Роберта, что одной рукой опрокинул ее на землю. Бракен приготовился к новому выпаду. Ронас опустил меч горизонтально, собираясь его поймать.

Макушка каштановых волос закрыла собой мир. Рон растерялся и чуть было не упал.

Живот проткнуло что-то холодное. Легкие выплюнули воздух, чтобы судорожно втянуть его обратно. Он слышал приглушенный девичий вскрик. Мириэль прижалась к нему спиной, не способная даже отойти.

Меч вошел в нее на две три, до гарды оставалась всего одна раскрытая ладонь. Озадаченный взгляд темных глаз поднялся на попятившегося назад Роберта. Переполнявшие его безумная ярость и неутихающий гнев испарились, светло-карие глаза протрезвели, когда с них спала кровавая пелена. Удивленные и широко раскрытые, они смотрели то на меч, то на собственные руки, будто не верили в произошедшее.

И кони. Много коней — топот копыт был совсем рядом, как и лай своры собак. Почему-то для Блэквуда поворот головы дался так же тяжело, как стоять на разорванной клыками ноге.

Люди Роберта поспешили отъехать перед большим отрядом всадников под знаменами белого древа и рыжего жеребца.

— Да твою ж сука мать…  — Это был Эдмунд. Ронас еще никогда не был так рад своему младшему брату. Его Буцефал еще не остановился, но это не помешало малчишке перекинуть правую ногу над его головой и соскользнуть с седла на землю. Чуть не упал, но третьего сына это никак не смутило.

Прибитая к Ронасу мечом, Мириэль подняла на него перепуганные глаза.

— Рон…

Она начала падать, утаскивая Блэквуда за собой. Ему понадобилось приложить последние силы, чтобы не придавить ее к земле: ноги поджались под себя, а руки не дали девушке упасть, посадив ее на свои колени.

— Ты что сука натворил?! — Это был Джонос. Он наступал на своего брата тяжелыми шагами и сбил с ног единственным ударом в челюсть. — Дерьмо собачье, ты о чем вообще думал?!

Эдмунд был тут как тут. Он припал к паре на колени, готовый что-то сделать, но бегающий взгляд выдавал охватившие его колебания. Ронас почувствовал, как кто-то придерживал его за спину.

— Эд…

— Заткнись. Гарольд, помоги мне, — бросил брат ему за спину. Значит то был мастер над оружием.

— Милорд, их нужно к лекарю, — обеспокоенно говорил где-то рядом сир Ален.

— А он тут есть? — ответил над ухом Гарольд, да так громко, что второй сын болезненно поморщился. А может из-за боли в животе, или руке, или ноге, или все вместе. 

Слева мелькнул упавший на ноги силуэт. Темные глаза скользнули к нему, узнали в нем растерянного Джоноса.

Кто-то оседлал коня и ускакал прочь. Блэквуд ощутил дрожь, но то была не его. Он взял ладошку Мириэль в правую и крепко сжал пальцы.

— Дайте мне какие-то тряпки. Что угодно. Гарольд, зафиксируй их. Джонос… — Эд помедлил, когда обернулся на старшего из Бракенов. — Бери сестру.

Девушка отвернулась к возлюбленному, подняв на него влажные от слез глаза. Лицо, что ему нравилось, побелело, а губы, чей вкус он помнил, дрожали, выговаривая его имя.

— Рон…

Эд взял двумя руками рукоять меча. Джонос обнял за плечи сестру, а Рон ощутил на своих ладони Гарольда.

— Все хорошо, — говорил юноша и выдавил из себя вымученную улыбку. Затем он поднял взгляд на младшего брата, чьи темно-зеленые глаза не разделяли его слов.

— Раз, два… Три.

Ронас напрягся всем телом, когда клинок выходил из раны. Мири закричала, сдавила ему руку до побеления. Из ее живота хлынула кровь, окрашивая голубое платье в бордовый цвет. Блэквуд почувствовал как что-то теплое стекало по его ногам.

— Вот… видишь? — Он продолжал улыбаться несмотря ни на что, но голос предательски дрожал. — Все хорошо, Мири…

Он снова поднял глаза на брата, по чьему лицу пробежала тень.

— Забирай ее. — Эд наклонил девушку к ее старшему брату и помог стащить с Ронаса. Тот не падал благодаря Гарольду. — Где, сука, тряпки?!

— Так, милорд… — услышал он взволнованного Каспера, но Эдмунд не дал ему договорить:

— Хуёрд!.. Сука, все самому делать…

Он схватил за ворот кожаной безрукавки и что есть сил дернул в разные стороны. Пуговицы срывались по одной, рвались петли, на которых они держались.

— Эдмунд. — Гарольд звал его, очень спокойно, но младший брат не слушал его. — Ему не помочь.

— Заткнись.

Второй сын ощутил сквозивший холод в голосе брата. Или ему становилось холодного? Солнце совсем не грело. Старый рыцарь был прав, подумал Рон, и хотел остановить брата… Но слова так и застряли в горле. Эдмунд будто бы стал совершенно другим, чересчур собранный и уверенный в том, что он делал. Мутные болота брата, кои всегда блестели озорством и смешной наивностью, стали тусклыми и уставшими, будто принадлежали старому человеку.

Но второму сыну было уже все равно. Он только поморщился, когда ему зажали на животе рану. Протяжно замычал, когда то же самое сделали на спине.

Блэквуд повернул голову к Джонасу. Он недалеко ушел, сидел на коленях и склонился над телом своей сестры. Мириэль… Бледна, холодна, и в то же время прекрасна… На глазах навернули слезы, горький ком подступил к горлу. Мири…

— Она… Она мертва, да? — Он хотел выпить, лишь бы не чувствовать боли. Ни телом, ни сердцем.

— Посмотри на меня. — Младший склонился над братом, взял в ладони его лицо и заставил посмотреть в свои глаза. — Все будет хорошо, Рон, все будет хорошо… 

— Прости меня… Прости…

— Это он виноват! — Полный отчаяния крик Роберта ударил по голове увесистым молотом. — Это он! Это все он! — На грани истерики кричал юноша, находя в этом некое облегчение. Идиот. И я тоже.

Живот сдавило, прямо на сквозной ране — Эд что-то сделал, но Рон даже не смотрел. Почувствовал, как тот взял его ногу и закатил штанину.

— Ебанный рот…

— Блэквуд. — Джонос звал похолодевшим голосом, без каких-либо чувств кроме горести утраты. — Во всем виноват твой брат.

— Еще хоть слово, Бракен… — Эдмунд рычал не хуже бешеной собаки.

И только сейчас Ронас услышал его полукровок. Не видел, они стояли где-то позади, но совсем рядом. Они все, словно разделяли гнев хозяина, издали протяжный рык. Кабаниха гавкнула, ее дети так не умели. Рядом застучали копыта. Буцефал вышел вперед, взметнул гривой и гневно ударил копытами по земле.

Его брат будто бы не замечал поведения своих зверей.

— И я оставлю тебя калекой на всю жизнь.

Я калека, брат, и телом, и сердцем. Если бы не Роберт…

У второго сына хватило сил, чтобы правой рукой схватить за одежду младшего.

— Эд… Я не поднимал…

— Что? — Злость, с которой он отвечал Бракену, в миг испарилась, уступив место растерянности.

— Я не поднимал…

— Рон, все будет хорошо, слышишь? Потерпи немного, прошу тебя. — Эд чем-то затянул его ногу и посмотрел бату за спину. — Поднимай.

— Поздно, Эд.

— Да поднимай его, сука! — Но третий сын сам обхватил брата под мышками и потянул вверх.

— Эд… перчатка…

— Потерпи, браток, все будет нормально… Я не дам тебе умереть.

Его упертость начинала раздражать. И этот мелкий всезнайка говорил, что это он баран. В глазах все плыло. Свет куда-то исчезал.

— Эд… дерьма ты кусок… — Младший остановился, но Рон уже почти не различал его черт. — Перчатка… не поднимал я… перчатку…

Молчание. Неужели он так туп?

— Ты не поднимал перчатку. — Эд звучал так, словно он был где-то далеко, за много миль это мельницы с красным маком.

— Да… Да… — Второй сын обмяк на его руках, радуясь, что до брата наконец-то дошло. — И… прости меня… пожалуйста…

Тишина была ему ответом. 

…

Небо затянули тяжелые свинцовые тучи, где-то в дали громыхал гром — казалось, что еще немного и они заплачут, и зальют землю холодными слезами. Пускай, думал Эд, свои он уже истратил. Осталась только ненавистная боль утраты, что маслом разжигало внутри обжигающее пламя гнева и злобы. Мир вокруг потускнел, и он вместе с ним.

Они возвращались домой в гробовой тишине, изредка обменивались словами, но разговоры не завязывались. Никто не тревожил маленького лорда, не после того, как он одним взглядом заставил Каспера замолчать. Верный друг хотел помочь и развеять над ним хмурые облака. Эд не нуждался в утешении, предпочитая переживать молча, без единого слова.

Может, Ронас был для него старшим братом, но третий сын всегда считал его младшим. Теперь, вернее сказать, второй, ведь одного лорд Хостер потерял и скоро об этом узнает. Как и его последние слова. Матушка рано или поздно спросит, о чем говорил ее ребенок. «Я не поднимал перчатки». «Прости меня». Они не давали юноше покоя, ни первые, ни последние. А ведь он простил его, так и сказал, но Ронас был уже мертв.

Как и дочь лорда Метиса, и виной тому непримиримая вражда, принципиальная и бессмысленная. Хотя такая уж и бессмысленная? Эдмунд понимал, почему все так случилось, но… он не мог не злиться. Семья… Эта семья стала для него такой же дорогой, как и первая. 

Воронодрев встречал их жизнью, но стоило углядеть двух мальчишек на одном жеребце, как голоса смолкали. Младший сын придерживал перед собой брата, крепко, чтобы тот не свалился на землю. Давно холодный, давно побелевший как свежий снег. Капитан гарнизона приказал немедленно позвать лорда. Кто-то начал молиться Старым богам.

Буцефал остановился посреди двора. Собаки обступили его широким кругом и с грустью смотрели как хозяин слезал на землю и спускал своего брата, разделяя его боль как свою собственную.

Ронас был тяжелым. Эд припал на колени, положив на них его тело. Буцефал сделал круг, остановился за спиной своего всадника и уткнулся носом в спину. Кто-то из полукровок завыл, остальные подхватили его вой. Даже с псарни раздались голоса.

Захлопали крылья. Ворона села на крышу крепостной кузни и громко каркнула.

— Нет. — Эд поднял глаза на мать, только что вышедшую из чертога. Она подхватила юбки и побежала к ним, продолжая выкрикивать на весь двор: — Нет! Нет! Нет! — Алира чуть ли не упала на колени и обняла любящими руками тело покойного сына. Некогда гордая леди Воронодрева билась в истерике, а голос, всегда уверенный и твердый, задрожал в истеричном плаче. — Не-е-ет!.. Мой ма-а-альчи-и-ик!.. Мой ма-а-альчи-и-ик…

Ее материнская скорбь в младшем новыми слезами, которые он постарался прогнать. Уста искривила болезненная ухмылка. Эд делал глубокие вдохи, первый, второй, но горький ком все равно поднимался к горлу: он не мог спокойно смотреть на убивающуюся в горе мать. Юноша положил на ее плечо руку, давая понять, что она не одна.

Болотные глаза поднялись на шорох земли и увидел шедшего к ним отца. Тень упала на его окаменевшее лицо, но глаза, всегда темные и холодные, были полны скорби. За собой он оставил Титоса, что обнимал спрятавшую лицо в его одежде Меланту. Маленькие плечики подрагивали, когда из нее вырывались утробные завывания. Старший брат старался быть таковым, но плачь маленькой девочки был заразнее любой чумы. Его невеста была рядом, обхватила его за руку и прижалась к плечу. Может, она не знала Ронаса, но так же переживала тяжесть семейной утраты.

А вороны все прилетали. По одному, по два, они усаживались по двору и все как один смотрели на мертвеца.

Хотер присел рядом с женой, аккуратно обнял ее и медленно гладил по плечу. Алира даже не посмотрела, все так же прижимаясь к Рону.

— Спи, сынок, спи спокойно, — тихо, практически шепотом говорил отец, беря в свою руку холодную ладонь. Густые брови опустились на черные как ночь глаза, когда карканье ворон стало очень громким. Он обернулся на них, на целую стаю. — Старые боги слышат тебя, Ронас. Они пришли за тобой.

 Эти птицы, эти вестники дурных новостей… Эд их ощущал. Всех до последнего.

— Кто?! — громогласно вопросил Титос, появившись рядом с ними, оставив Меланту в руках юной Джейн. — Кто это сделал?!

И Эдмунд рассказал все, как было. Про приезд Ронаса в Рим и про то, как он убежал. Как они встретили Джоноса Бракена, у которого пропала сестра, и что вся их семья искала Мириэль в их землях. 

Про то, как он опоздал. Эд не мог забыть как въезжал на покрытый маком холм, как они мчались к этой проклятой мельнице. И как нашли проткнутых одним мечем.

— Они оба погибли… — закончил он с тихим хрипом, смотря куда-то перед собой. Никто не знал, что он видел те события как на яву.

— Ебанные конеёбы! — взревел на весь двор Титос и заходил взад-вперед, не в силах обуздать свои эмоции. — Они должны ответить за это! Роберт должен быть казнен! Скажи, отец!

Но отец не спешил что-либо говорить. С опущенной головой, его нахмуренные карие глаза смотрели куда-то вниз, но на лице застыла тягучая скорбь. Даже гордый лорд был человеком. Он как будто постарел лет на десять, стал обычным, ничем не отличающимся от других родителей, что теряли своих детей.

Люди молчали, лишь вороны требовали от него ответа. И вскоре владыка Воронодрева явил себя, говоря ледяным словно холодная сталь тоном:

— Гарольд. — Он позвал своего верного рыцаря, не поворачиваясь к нему и не поднимая головы. Взгляд все так же был устремлен на тело сына.

— Да, милорд?

Тот был рядом, готовый выполнить любой его приказ. Тишина давила на них, вороны возмущенно каркали, собаки без устали задирали головы в протяжном вое. Старые боги слышали слова лорда, что давно не произносились в стенах этой крепости.

— Созвать знамена.

Темные глаза отца поднялись, но не к рыцарю. Они твердо смотрели вперед, в них не было и капли сомнения в своем решении, лишь непоколебимая уверенность. Пускай Хостер и не видел, но Гарольд все равно склонил голову, без малейшего колебания готовый выполнить его волю. Он развернулся к застывшим по двору людям, Эд видел, как он оглядел воинов, что служили в гарнизоне, а после шагнул прямо к ним.

— Вы слышали своего господина. Готовьтесь к войне.

А вороны все слетались, их становилось все больше и больше, пока они не заполонили собою всю крепость. Отец сказал, что Старые боги услышали Ронаса и пришли за ним. Так может они слышали затаенную злобу Эдмунда и пришли к нему?

-----------------------------------------------

[2] — Я не понимаю прикола пихать «Й» в имя МариЙя, если Mariya прямой транскрипцией это Мария.

[3] — Plum на английском.