Трилогия Беккета. Неведомый шедевр. Серии. 0.

Прежде чем продолжить о Беккете, немного поговорим о Делёзе. В некотором смысле философия Делеза — это история разработки концепта «смысла». В «Логике смысла» этот центральный концепт открывает доступ к проблеме, которую постоянно ставит перед собой Делез — к тому, что такое мышление, — для Беккета этот же вопрос — ключевой. В том же смысле, в котором в делезианской логике всё «центральное» постоянно обретается где-то на периферии (как беккетовские персонажи — в канаве или мусорном баке), присутствуя в обиходе подобно некоей парадигме — то есть вроде сегодня она здесь, а завтра — ее след простыл (“a manner of paradigm, here to-day and gone to-morrow”). Во-первых, «смысл» укоренен в языке и значит лингвистике, во-вторых, в логике. Лингвистика дает представление о языке как о системе знаков и различий, которая образует единое целое и которая сама по себе лишена смысла — знак лишь отсылает к другому знаку, который делает то же самое по бесконечной цепочке — лингвисты-герменевты на ориентальный начетнический манер перебирают крупу, на ней в углу на коленях же и стоя. Делез на примере кэролловской побасенки об «Ане в стране чудес» показывает, что обязательно существует другое измерение языка, в котором «значение» отсечено от функции информирования и коммуникации, посредством чего оно не сводится к структурам и… всё-таки имеет значение. Бац! Вот и двойная артикуляция из мема о крабе на страницах «Тысячи плато»! Смысл характеризуется как замкнутая система, система заглушек. Смысл Делеза возникает из бессмыслицы, не имеет «смысла», то есть дополнительного значения, то есть равен самому себе. Смысл прорывается, возникает как эффект («эффект смысла») в связи с разломами-разрезами, которые вскрывают означающие структуры. Смысл не господствует, он антидиалектичен (поджанр делезинианы — фельетон по мотивам Гегеля «в схемах и таблицах»).

Смысл неотделим от ницшеанской «воли» или «силы», одно и то же явление меняет свой смысл в зависимости от воли, которая вызывает его к жизни. Это реактивное телеологическое (целеполагающее) измерение смысла — «кто стоит за чьей спиной». Смысл освобождается от языковой формы, чтобы быть имманентным реальности сил, которые его «выражают», даже если он неотделим от акта интерпретации. С другой стороны, мы приходим к идее неуемного плюрализма сил и смысла, поскольку сила никогда не существует в единственном числе. Как пара брюк в английском языке. Кульминация проблемы «смысла» — в понимании, а понимание, в свою очередь, — это сложная система зеркал, нависающих над поверхностными эффектами смысла. 

Другой важный аспект смысла — в проблеме выражения. Тезисно законспектируем делезианское понимание Спинозы: «выражение — это и есть смысл» (форма важнее «содержания», поверхностный эффект важнее «глубины»); «выражение является истинным произведением поверхностных эффектов смысла; оно неотделимо от витализма желаний и пантеизма сил. Выражающее выражаемое не существует вне выражения, и все же не похоже на него, а, по существу, относится к тому, что существует вне выражаемого, да и самого выражения. Смысл не является чем-то обязательно пропозициональным (не есть суждение, грубо сказать). Он имеет онтологическую плотность. Бытие — это выражение, которое самовыражается. Выраженный конечный смысл однозначен (однозначность бытия как субстанции). Смысл — это то, что связывает дуализм выражающего и выражаемого воедино (как Бог). Он преобразует причинно-следственное отношение (механическую причинность между телами), с одной стороны, и отношение между представлениями (как психический автоматизм) — с другой. Смысл глубже, чем причинно-следственная связь, глубже, чем связь представлений.

Скользя по «Логике смысла» не следует путать логику смысла с традиционной логикой пропозиции, организующим принципом которой является референт, то есть, в конечном счете, положение вещей. Смысл Делеза лежит на поверхности вещей, множественный и «кочевой», и не может быть сосредоточен в ядре как сущности вещей. Смысл имеет идеальную поверхность, на которую он же воздействует. Смысл — это чистое событие, которое отделяется или отличается от состояний вещей, которые его производят и среди которых оно совершается. Точнее говоря, смысл — это то, что в данной ситуации «собирает» событие, что не следует путать со «случайностями», которые «случаются» с вещами. Вопрос в том, какое из различных измерений, присущих пропозиции, является тем, которое может выразить Событие. На самом деле их нет, если, по крайней мере, придерживаться трех традиционных измерений: обозначения-денотации (отношение пропозиции к внешнему положению вещей, исходной точке); проявления-манифестации (отношение к предмету высказывания); значения-сигнификации (отношение к универсальным или общим понятиям, не сводимое к лингвистическому значению). Смысл, по Делезу — это четвертое измерение пропозиции. Зачем нужен смысл, этот четвертый термин? Для взаимодействия двух разнородных серий различий и для получения подлинного события. Соединение, дающее толчок этому взаимодействию, устанавливается случайной точкой бессмыслицы. «Каждое событие подобно смерти», «смерть — это событие из всех событий, смысл в чистом виде». Смысл равен бессмыслице смерти. В конечном итоге, смысл появляется только при разрезе, разломе, значит он генетически родственен насилию (пропускаем серию фрейдистских словесных эффектов про кастрацию и прочий «эдипизм»-«приапизм», «Анти-Приап или «Бесплодные усилия любви»). Он создает необратимую брешь, ухмылку пустоты, которая впоследствии будет только усугубляться – как в серии с «кричащим Папой» Бэкона. Язык не является структурирующей, созидающей силой. Напротив, он напрямую связан с внешним, присутствует в виде серий в непрерывных вариациях и поддерживается фоном хаотических интенсивностей, которые приводят к тому, что смысл обретает состояние постоянной гетерогенности, которая не может быть сведена к обычной игре структур. Состояние неустойчивости. «Чудотворец был высокого роста».

Можно ли поймать случайную точку, которая, перемещаясь по поверхностям, действует, приводя в соединение разрозненные серии, которые больше не имеют между собой отношений интерпретатора и интерпретируемого, означающего и означаемого. Делез и его борьба с «деспотизмом означающего». Поверхность как среда обитания смысла становится «телом без органов» (это текстуальный мем!). Смысл множественен, и кочевое распределение интенсивностей мыслится Делезом с помощью концепта «машин желания». Всё это сводится к проповеди безапелляционного анархизма, беснования, социального идиотизма и политического экстремизма, не выходя из-за профессорского стола. И не выходя из докторского окна; Делез — доктор философии, доктор кукольных наук в мире, где куклы — Арлекин, Пьеро, Буратино — оживают: «мысль как таковая производит что-то интересное, когда она вступает в реакцию с бесконечностью, которая освобождает ее от истины». 

Бессмыслица или хаос, с которыми мысль сталкивается вместе с плавучим плотом разума, не может быть отделена от горизонта истины и от того трагического вопроса, который заставляет нас мыслить («я жить хочу, чтоб мыслить и страдать»). В конечном итоге, в безумных социальных дискурсах, в уродстве политических и религиозных структур, в странных особенностях сформированных организмов всегда происходит что-то еще, возникает другая мысль, прослеживается линия отхода. Смысл как событие пытается назвать и осмыслить это активное и творческое «бегство» (fuite). Благодаря этому году мы знаем, что современная наука, господствующая система этических и политических норм молниеносно приводят к исчезновению смысла, и что доминирующие жизненные силы приводят к исчезновению жизни. Но Делез как раз показывает нам, что смысл, как мысль о событии, возникает снова и снова, непременно и всегда.