ИХ ГОЛОСА

…- Живой! Да ты живой! – мужчины обнимаются в тесном подвальном помещении.

Оба – действующие военные, добровольцы. Один, брюнет помоложе, вскоре будет пьян с пары бокалов, второй, седеющий шатен с манерами представителя московского среднего класса и позывным из «Дюны», поразит меня репликой:

- Я почувствовал некий жизненный тупик. А тут – война. Помимо убеждений, скажу честно… это был способ преодолеть тупик.

Неожиданный способ «преодолеть тупик» - уйти воевать в артиллерию, а оттуда – в штурмовики.

Это мой четвертый Новый год в Донецке, за пропуском 2021/22, когда я уехала на Большую землю по семейным. И второй – совершенно, безо всяких скидок, военный.

Если в новогодье 19/20 я бестрепетно метнулась из центра на поселок Северный, и только там застала стрельбу, если в 20/21 мы с товарищем и его таксой прогулялись после гостей по городу в заснеженной тишине, то… в прошлом году в дом на бульваре Пушкина, где я ночевала, пришли чешские ракеты «Вампир» - и в ту же ночь атакой «Хаймарсов» сложили военную располагу в Макеевке, множество жертв. А в этом, спустя какие-то минуты после боя курантов, ракеты и «Хаймарсы» снова пришли по центру, разгромив гостиницу «Донбасс Палас».

Те мои друзья, к которым я четыре года назад ездила на Северный, сейчас воюют, оба – и муж, и жена. Муж был уже был тяжело ранен.

Тот товарищ, с таксой которого мы гуляли по Донецку всего три года тому, к слову – университетский преподаватель – тоже на фронте. Где такса? Надеюсь, с нею все хорошо.

Мне иной раз кажется, что я со своей привычной журналистско-литературной деятельностью, как это сказать… отлыниваю.

Ребята-интербригадовцы, две трети которых составляют действующие военные, треть – волонтеры, пьют шампанское и что покрепче из пластиковых стаканчиков. Я принесла бутылку неплохого «саперави» и прошу налить мне хотя бы в чайную чашку. Высокий, уставший до сомнамбулического состояния координатор «Интербригад» Юра смотрит сверху в белую сферу чашки, где плавает малиновый островок вина, и с улыбкой произносит: «О, Наталия Курчатова-стайл… Никакой водки, никакого пластика…»

- Пряники твои мы перенесли в кабинет, заберешь, как сможешь.

Я не говорю уставшему Юре, что коробка пряников от моей читательницы предназначалась для «Шторма Z», которые закономерно пошли в штурм, и когда теперь до них еще доберешься. Пряники даже подписаны – кому, какой роте. Сколько останется из этой роты? Нужны ли будут им пряники – или рота уже питается в селениях небесных, где есть место любому раскаявшемуся грешнику, не говоря уж о тех, кто отдал жизнь за други своя?...

На стенах подвала – портреты погибших добровольцев «Интербригад», многих я знала. Портретов так много, что они уже теснятся.

Последним погиб улыбчивый Илья, командир отделения. К своему стыду, когда мы виделись в последний раз близ расположения их части, я не сразу узнала его. А вот Илья встретил как старую знакомую. Действительно, мы не раз виделись в их штабе.

Сейчас я иду на кухню, требую нож, батон, масло. Я принесла «интербригадовцам» банку настоящей икры и хочу сделать бутеры. Порадовать их как-то.

Пацаны и несколько девчонок разбирают бутеры и радуются, как дети.

Смотрю на портреты погибших – 25-летняя Земфира, 22-летний Илья, 19-летний Андрей…

После боя курантов «лимоновцы» кричат один из своих девизов: «Да, смерть!»

Я молчу.

Мне этот девиз не очень. Я вообще за то, чтобы люди жили, не торопясь на тот свет.

Успеется.

Выходим покурить с Ольгой, водителем волонтерской машины и комендантом штаба. Ольга – пружинистая, миниатюрная взрослая женщина. Резкая, как понос. У нас бывали с ней совместные выезды, бывали и стычки, но, вроде бы, есть доля взаимного уважения.

Ольга закуривает и говорит – не мне, скорее в пространство:

- Эта кричалка – «Да, смерть» – мне не нравится. На митингах, из партийной дисциплины, я ее исполняю. А так…

«Само собой», - думаю, - «глядя на эти молодые лица на мемориальных портретах…»

А еще думаю, что эти юные ребята, чьи жизни прошли - с моей, с нашими, по касательной… такими стремительными и резкими краями – как будто защищают всех нас, пока остающихся здесь.

И та самая фронтовая чуйка – туда не иди, здесь пригнись, выезжай попозже – это, на самом деле, их голоса.