Терпение квир-писателя Микиты Франко
Как бы громко ни звучало, но таковы факты: Микита Франко, приезжий из Казахстана, вчерашний новосибирский студент совершил революцию в российском книгоиздании. Именно его текст стал первым весомым доказательством, что ЛГБТК-романы и в России могут становиться бестселлерами. Сколько в этом случайности, а сколько закономерности? И какую роль в этом сыграла квир-идентичность Микиты, небинарного человека?
Мы в студии «Радио Сахаров» в Берлине. Я пришел из дома, а Микита Франко приехал из литературной резиденции под Берлином, где остановился пожить и поработать на несколько недель. У меня после нашей встречи дела обычные, бытовые, — у него же встреча с читателями. Так получается, что я — лицо, скорее, частное, а он — в некотором роде инстанция.
Популярный беллетрист. По самоопределению нынешнему — «казахстанский русскоязычный писатель». Каково это, в 27 лет быть известным автором? Микита и сам, кажется, в это едва способен поверить.
«Боже мой, где я? Что я, какой-то человек из Павлодара, тут вообще делаю? Почему это вообще происходит со мной?» — Микита вспоминает события осени 2020 года.
Его, выпустившего в России свою первую книгу, выдвинули тогда на премию журнала GQ в номинации «Автор года». Для Микиты Франко это была первая возможность познакомиться с российским истеблишментом. Повод: сенсационный роман «Дни нашей жизни» о взрослении мальчика в современной российской гей-семье.
«Книга вышла в июне, а осенью я был на этой премии, — говорит Микита, — Но со мной там никто не разговаривал. Там было очень много известных людей, которых я раньше видел только по телевизору».
Роман «Дни нашей жизни», предназначенный для «юных взрослых», вышел в России летом 2020-го и вызвал бурю обсуждений. Как раз тогда в русскоязычных соцсетях много говорили об этически сомнительном провластном видеоролике. Кремлевские пропагандисты самым популярным образом пытались обосновать, почему у ребенка не может быть двух пап. Между тем, Микита Франко, писатель-дебютант, убедительно и обаятельно доказывал, что да, два гея, ставшие парой, могут быть хорошими родителями.
Из романа «Дни нашей жизни»:
«У меня два отца. Они говорят, что другие люди думают, что это плохо, но мне так не кажется. На самом деле один из них мой дядя, а другой — человек, которого он любит, но я стал называть их папами, потому что им это нравится и потому что мы живем вместе уже сто лет, как одна семья… Слава и Лев — так зовут моих пап. Кстати, они работают художником и врачом».
А вот еще одно весомое свидетельство состоятельности Микиты Франко в книжном мире России. Зимой 2021 года все те же «Дни нашей жизни» претендовали на премию «НОС», определяющую главные имена новой российской словесности. Чуть ранее книга была номинирована на молодежную премию «ФИКШН35».
Вчера — ноунейм, сегодня — литературная звезда. Судя по стремительности, — и впрямь, похоже на чудо. Если же учитывать все предшествующее, — то, скорей, результат тщательной подготовительной работы. Первые фрагменты будущего сенсационного романа Микита Франко выкладывал в популярной русскоязычной социальной сети «ВКонтакте». Тогда же 2019 году, он издал бета-версию книги для своих подписчиков. Она же, в свою очередь, заинтересовала профессионалов книжного мира. Первыми были редакторы из АСТ, издательского гиганта.
«Я получил летом предложение к изданию от АСТ. Но они в итоге испугались и не издали. Тогда меня это немного фрустрировало, но, с другой стороны, я понял, что, кажется, книга имеет какую-то ценность, — раз на нее обращают внимание. Я подумал, что она, наверное, слишком смелая для издателей в России, и мне нужно что-то делать самому».
Смелей оказались молодые профессионалы из московского издательства Popcorn Books: поначалу они издавали переводные квир-романы для молодежи, а затем решили создавать собственных звезд, которые говорили бы с аудиторией на родном русском языке.
Книга стала одним из главных российских бестселлеров 2021 года. Успех «Дней нашей жизни» показывает, как важно для автора оказаться в нужное время в нужном месте. Тогда все образуется, вроде бы, само собой: и хорошие продажи, и благосклонные критики, и новые перспективы.
Но если слушать Микиту, то главным чудом для него стал, все-таки, не шум вокруг романа, а сам роман, — вернее, целительный эффект этого текста, который в рамке выдуманной описывал реальные чувства молодого квир-человека наших дней.
«В 2019-м я написал «Дни нашей жизни», и у меня резко прошла депрессия. Ее как будто рукой сняло. Это мой самый психотерапевтический текст. Больше никакой текст не смог на меня так повлиять, как этот. Это было буквально какое-то исцеление».
Он родился и вырос в Павлодаре — самом крупном городе на востоке Казахстана, близ границы с Россией. Судя по названию, место уютное, гостеприимное. Что об этом думает сам Микита?
«Павлодар — это довольно скучный город, который был отстроен в основном в Советском Союзе, поэтому в нем очень мало какой-то исторической архитектуры. Он скучноватый, серый, но мне нравится. Там очень солнечно и очень много зелени».
В советские годы преимущественно русскоязычный, Павлодар и сейчас, судя по переписи населения, на треть заселен людьми, которые идентифицируют себя как русских. Отсюда же и ориентация на Россию, которую Микита с ранних лет воспринимал как норму. Еще до недавнего времени в Павлодаре было так принято: если хочешь чего-то добиться в жизни, то должен уезжать в Россию.
По крайней мере, учиться.
«Например, в моем детстве основная часть населения было русскоязычным и, в принципе, русскими. Иногда я говорю, что это как Крым в Украине. Примерно вот такая же ситуация. И главный регион, на котором обычно концентрируются какие-нибудь российские депутаты, когда говорят, что надо оттяпать часть Казахстана, – это мой город».
И его родители врачи, и родители родителей были связаны с медициной — после школы Микита поначалу согласился продолжить семейную традицию. В 18 лет отправился в Новосибирск учиться на клинического психолога. Профессия сама по себе его привлекала мало, и, объясняя свой тогдашний выбор, он называет себя «терпилой». Поступил так, как от него ожидали старшие.
«Не могу сказать, что я был абсолютно равнодушен к психологии. Но клиническая психология изучает в основном психику человека с ментальными расстройствами, а не психику здорового человека. Меня больше интересовала норма, а там была патология, и я не сильно питал к этому интереса. Но подумал, что, наверное, норма там тоже будет. Она была».
Норму личную Микита обозначил сразу, едва пришел в свой вуз. В его паспорте в графе «пол» написано «женский», однако он попросил однокурсников обращаться к нему в мужском роде и, как вспоминает, возражений от сверстников не последовало. Чего нельзя сказать о преподавателях:
«Они в основном отказывали мне в правильном обращении. Причем был случай с преподавательницей, с которой, я был уверен, все будет нормально, потому что она у нас вела предмет «Гендерная психология, психология сексуальности». И мы на паре проходили трансгендерность и другие гендерные идентичности, — прямо все по правилам, вообще никак не могу придраться к тому, как она объясняла. И когда я к ней подошел с этой просьбой о другом обращении, она сказала: «Но у вас же в документах не так?» И все».
Едва став студентом, он обозначил себя как транс-парня. Психотерапевты, к которым обращался в Новосибирске за помощью, говорили разное. Одна специалистка заявила, например, что не считает его транс-человеком, потому что у него нет… специфического запаха.
«Я помню, что мы обсуждали мою идентичность, и она сказала, что не думает, что я трансгендерный человек. Она сказала, что, типа, квир-люди ментально воняют, что она чувствует какую-то брезгливость. А вот я приятный человек, и она такого не ощущает. Значит, скорее всего, я что-то сам себе придумал, и на самом деле я не настоящий квир-человек. Я охренел, конечно же. По-моему, я ничего прямо тогда ей вслух не сказал, нозадним числом написал ей гигантское сообщение, что это было вообще стремно, и как вообще может такое говорить психолог».
Чужой большой город, сложности самоидентификации, трудный поиск своих, собственного комфортного, безопасного пространства, — наверное, неудивительно, что годы в Новосибирске связаны у Микиты с сильным чувством одиночества.
«Один из самых сложнейших этапов моей жизни. И для меня это ощущалось, как настоящая эмиграция. Хотя, казалось бы, что меняется? Это несколько сотен километров от моего города, это тоже русский язык, на котором я говорю. Мне ужасно не нравилось, я все время хотел домой. И каждый раз, когда ездил домой, я думал: блин, слава богу, нормальная страна».
О том, что гендер это — спектр, множество гендерных идентичностей, Микита выяснил самостоятельно. В детстве не считал себя девочкой, позднее и самоназвание «транс-парень» его уже не очень устраивало. Сейчас Микита называет себя небинарной персоной. Как это случилось?
«Я в Новосибирске стал ходить на встречи трансгендерных людей. И я увидел, что как будто бы не такой, как они. Это было для меня неожиданным открытием, потому что я не такой, как другие, то есть не такой, как цисгетеро-люди, большинство вокруг меня. И я думал, что пойду в комьюнити, и люди там будут похожи на меня. Я пришел, и понял, что мне не близки темы, на которые они говорят. Они обсуждали медицинский«переход», например, смену документов. И вот они начали, допустим, принимать гормональную терапию, и делятся радостью. И я понимаю, что у меня это вызывает какой-то внутренний ужас — меня очень все это пугает, я этого не хочу. Я, по-моему, только на одну или две встречи сходил, и все — потому что меня это загрузило: кто же я тогда такой? Почему все вот так? И я потом понял, что, кажется, проблема в том, что, насколько я себя не чувствую девушкой, я настолько же не чувствую себя парнем. И мне не нравится думать, что я могу как-то измениться».
По подсчетам Микиты, психотерапевтов у него было десятка два. Из его же слов следует, что наиболее эффективным оказалось самолечение. Нужной дорогой его повела сильная потребность уложить переживания в слова, нечто вроде «автоматического письма», техника, давно доказавшая свою состоятельность как в психиатрии, так и в литературе. Правда, в данном случае потребовалось отстранение: рассказ о себе через образ другого, — литературное творчество, иными словами.
«Я как будто бы просто не могу не писать. В смысле, у меня есть время, свободное от каких-то других дел, и я в это свободное время просто сажусь и пишу, потому что мне это нравится. Я как будто бы отдыхаю через это.Когда людям скучно, они включают сериал, а я включаю свое писательство, — сажусь и пишу. Как будто бы в своей голове смотрю сериал, — только я его сам придумал. Это обычно всегда странные истории в том плане, что мне может прийти, например, какой-то персонаж в каких-то обстоятельствах. Я думаю: сейчас попробую написать про него, допустим, одну главу. И дальше оно как-то само идет. Я никогда не планирую сюжет от начала и до конца. И даже если я так сделаю, скорее всего, это не сбудется. Это как будто бы не то, чем я могу управлять. Я начинаю писать одно, и потом понимаю, что герой хочет по-другому. И я делаю, как хочет герой».
Вот что называется «мэтч»: увлечение, которое помогает в излечении, которое становится работой и остается увлечением. Говоря о себе, как о человеке пишущем, Микита с благодарностью вспоминает бабушку.
«Она мне все время говорила, как важно читать книги. Ей было пять лет, когда началась война. Они жили в деревне в Башкортостане. И у них была бедная семья, не было книг. Если книги появлялись, то бабушке не разрешали читать, потому что надо работать, — еще там восемь детей. В общем, какая-то такая жизнь, и еще идет война. И бабушка рассказывала, что если ее родители ловили с книгой, то могли за чтение даже побить. И из-за этого она мало читала. И когда выросла, в итоге сделала себя, поступила в медицинский. Но это была огромная работа над собой. Она говорила, что всю жизнь чувствовала, как ей не хватает этого пласта личности, который строился бы на литературе. И мне она всю жизнь говорила, типа, «Если ты не хочешь, чтобы у тебя было, как у меня, то нужно читать книги». Она читала мне, а в какой-то момент я стал читать сам. И потом она же была первой читательницей моих детских произведений. То есть она готовила на кухне, а я в этот момент сидел за компом, что-то писал. Написал, позвал ее. Она прочитала, сказала «гениально» и пошла дальше готовить. Мои первые истории были написаны для бабушки».
Но одно дело — писать для себя и своих близких, другое — осознать себя как писателя. В этом, — складывается впечатление, — ему помог интернет. Во всяком случае, сомнений в собственном предназначении поубавилось, когда популярность его текстов в сети «ВКонтакте» начала расти: студент новосибирского вуза, именующий себя «Мики», описывал переживания личные через выдуманного героя, — и эти чувства, заключенные в слова, вызывали живейший отклик. Мир виртуальный и стал тем искомым комфортным местом.
Микита вспоминает:
«Я в Новосибирске тогда сделал, по-моему, сто книг. Такой тираж был у «Дней нашей жизни». И я продал это моим подписчикам «ВКонтакте». Все разошлось. И потом я сделал второй раз, еще 100 книг, — и тоже разошлось. И подписчиков становилось все больше. Как-то люди приходили, находили, читали, а по интернету ходила электронная версия».
Свой первый роман он написал в 2019-м. Годом позже бросил медицинский вуз, не доучившись на четвертом курсе, и уехал в Москву — там, как ему казалось, будет проще начинающему писателю.
В своих прогнозах не ошибся, однако, вспоминая, подчеркивает, что это была, скорей, авантюра: издательский интерес был еще делом будущего, у него же, тогдашнего, имелась лишь уверенность, что все идет так, как надо.
«То есть я бросал университет «вникуда». Я подумал, что сейчас брошу и буду заниматься литературой. Если меня не захотят издавать, я буду самиздатом заниматься. Но больше учиться не буду, потому что это вообще не мое, меня это раздражает, делает несчастным».
Был студентом медицинского вуза с более-менее понятными перспективами. Стал автором квир-книг с весьма туманным будущим. Как к таким переменам отнеслись родители? По словам Микиты, они сочли это меньшим из зол.
«На тот момент они уже это были готовы принять. У меня были серьезные проблемы с ментальным здоровьем, мысли о суициде. Они все это знали. У меня был академический отпуск, они меня сами по врачам таскали, по психиатрам. И, конечно, они уже тогда были готовы на все: если я думаешь, что так тебе станет лучше, то делай. Родители понимали, что я что-то там написал и хочу на этом как-то выехать. Сомнительно звучало. Но они такие: ладно, пробуй».
Квир-человек, русскоязычный беллетрист, пишущий книги для подростков на темы, которые вынуждают думать о справедливости мироустройства. А еще и мигрант, гражданин другого государства. Уже в теории сочетание характеристик непростое, — тем более, после февраля 2022 года, когда Россия открыто вторглась на территорию Украины, показав миру свое фашизированное лицо.
Каким Микита помнит то время?
«Я помню, что, когда все это только началось, то в самый первый месяц были какие-то еще надежды, что что-то сейчас отмотается назад и станет лучше. Потом фон войны начал становиться как будто привычным. Мне не сильно нравилось, что я начинаю привыкать к тому, что это как будто бы нормально — жить теперь так. И при этом стали ужесточаться законы — про, вот, эти фейки об армии. И стало невозможно вообще что-либо говорить. В смысле, ты либо говоришь и рискуешь свободой, или молчишь. И я помню, что я еще какое-то время пытался как-то лавировать между этими законами. То есть делаю какие-то посты про войну и думаю, что это какое-то на самом деле чудо, что их никто не заметил. Ко мне обращались какие-то правозащитные организации, волонтерские с просьбой репостов, и я их делал, и я каждый раз думал, что что-то будет. То есть это тоже был какой-то выбор, типа или я сейчас это сделаю, и буду сидеть и нервничать, или промолчу. И я всегда выбирал понервничать».
Сейчас, к осени 2024 года Микита Франко — автор пяти романов, изданных в России официально. Все в том же, поворотном 2020 году на русском вышла вторая книга. «Тетрадь в клеточку» тематизировала трансгендерность. Год спустя, в 2021-м, — опубликовано размышление о гендере и несовершенстве привычных социальных ролей под названием «Девочка в нулевой степени». Год 2022-й — релиз романа «Окна во двор» — продолжение «Дней нашей жизни». Главный герой с двумя папами эмигрирует в Канаду, в Ванкувер.
Вот, иными словами, тот, кого безо всяких оговорок можно именовать квир-автором, — квир-человеком, который пишет о квир-людях. Тем удивительней, что были времена, когда это обозначение казалось ему ярлыком.
«Вначале, когда написал «Дни нашей жизни», я еще не совсем понимал, что будет дальше, что я буду писать дальше. Я думал, что название «квир-автор» меня загоняет в какие-то рамки, — значит, я больше не могу написать ничего другого, кроме квира. И меня это тогда раздражало. А потом я написал «Тетрадь в клеточку», «Девочку в нулевой степени». И подумал, что вообще-то ничего не хочу больше писать, кроме квира. Ко мне другие-то сюжеты особо не приходят. Вот, «Скоро конец света», наверное, исключение, — но это такая редкость на фоне всего остального, что я подумал, ну, наверное, мне подходит этот ярлык. Он перестал мне казаться какими-то ограничивающими рамками, а просто стал мной».
«Окна во двор» вышли в ноябре 2022-го, за месяц до вступления в силу варварского российского закона о полном запрете на «пропаганду ЛГБТ». Следующий год — еще страшней. Начал действовать закон о запрете трансгендерного перехода, а несуществующее «международное движение ЛГБТ» объявлено «экстремистским».
В случае Микиты получается, что власть запретила его многократно: и как квир-человека, и как публичную квир-персону. Что он чувствует по этому поводу? Гнев? Ярость? Или, может, смирение?
«Мои психотерапевты говорят, что у меня проблемы с выражением гнева. У меня, когда спрашивали на психотерапии, злюсь ли я на что-нибудь или на кого-нибудь, я никогда не мог вспомнить таких ситуаций. У меня есть какая-то усталость от этого: типа, блин, ну, опять. И смирение не в том смысле, что я мирюсь с ситуацией, а именно в том, что я как будто бы ее принимаю такой, какая она есть, понимаю, что мне нужно как-то к ней приспособиться, и чтобы продолжать писать, и чтобы меня продолжали читать. Это как будто бы игра, в которой все время меняются правила. Ты только понял, как нужно играть, и они резко поменялись, и ты снова перестраиваешься. И я такой: хорошо, сейчас еще что-нибудь придумаю, чтобы это работало».
Российские власти, в 2022 году принимая закон о полном запрете квир-публичности, в качестве абсолютного зла называли подростковый роман «Лето в пионерском лагере», выпущенный все тем же издательством PopcornBooks. Позднее авторы гей-бестселлера Елена Малисова и Катерина Сильванова были официально маркированы даже «иностранные агенты», — трансляторы «вредных знаний», по мнению путинистов. Ожидал ли Микита Франко, что это клеймо, а с ним и всю силу ненависти российской власти, вот-вот ощутит и он сам?
На удивление, моему собеседнику особо нечего сказать на сей счет:
«На моих площадках это редко бывает, что кто-то приходит и чего-то начинает писать. Только какие-то крайне редкие случаи. Так было и до 2022-го, и после 2022-го. Может, чуть-чуть почаще стало на фоне скандала, связанного с «Летом в пионерском галстуке», — как будто я тоже немножко попал под этот каток.Но потом все поутихло, и я сейчас «их» уже у себя давно не вижу. Но я знаю, что есть там какие-то у «них»свои площадки, на которых меня перетирают — какие-то «патриотические» каналы. Я даже видел какую-то статью с рассуждениями: книги запретили, а некий Микита Франко свои книги через какие-то серые каналы все равно в Россию отправляет. Это, видимо, про мой самиздат».
Квир-беллетрист, пишущий на русском. По состоянию на год 2024-й — безусловно, нонсенс. Издавать такие книги в нынешней России уже нельзя. А почему бы не пойти на уступки? Почему Миките Франко, уже состоявшемуся российскому автору, не попробовать писать конвенциональную прозу — о цисгендерных, гетеросексуальных ребятах и девчатах.
Ответ категоричен: нет, ни за что.
«Во-первых, потому что мне неинтересно писать про конвенциональных людей, я же не конвенциональный. Я конвенциональных не понимаю. Пусть про них пишут конвенциональные. Я не выбираю, о чем писать. Мне приходят какие-то сюжеты, я о них пишу, они сами ко мне идут, я их просто принимаю и пишу об этом истории. Для меня это вообще не вопрос какого-то выбора. Я не выбираю».
И еще один нонсенс как факт нашей жизни: на полках российских книжных увидеть романы Микиты Франко теперь невозможно, но по факту он остается популярным русскоязычным автором: 15 тысяч фолловеров в телеграме, 32 тысячи в ТикТоке, больше десяти тысяч в Инстаграме. Большие цифры, если учитывать, что речь о писателе, а не стендапере или, скажем, музыканте.
Если не круг судьбы, то уж точно спираль времени: Микита Франко пришел в литературу из так называемого «самиздата», — selfpublishing стал для него спасением и с наступлением новых сумеречных времен. Теперь вместе с группой единомышленников он издает свои романы самостоятельно, — размер тиража определяют по количеству предзаказов, тексты редактирует он сам, обложки рисуют друзья.
Следует признать, что это весьма профессиональная работа и с точки зрения редактуры, и с точки зрения полиграфической. Таким образом в 2023 году вышел «Лев», приквел к «Дням нашей жизни», — нынешний суммарный тираж этой романа уже больше семи тысяч экземпляров.
«Получается, что первый раз мы делали предзаказ, и люди, там 3500, – это столько заказов мы получили за месяц. И потом он приехал, и мы их разослали еще за два месяца. И все, книги кончились на этом. Мы видим, что потом пришли еще новые люди, которые все время хотят еще книг, а у нас их больше нет. Поэтому мы уже второй тираж 3 500 запустили сами, — в смысле без предзаказа. В феврале он приехал, а в июле закончился».
Он уехал из Москвы в Павлодар летом 2023 года. Думал, что лишь погостить, но остался, — новости из России были все страшней, риски росли день ото дня: за публичный разговор о квир-людях власти грозили уже не только штрафами, но и уголовными сроками. Объясняя, Микита вспоминает свой роман «Островитяне», который начал писать, оказавшись в родительском доме.
«И вот я нахожусь на территории, где я напишу слово «война», и со мной ничего за это не сделают. И в целом могу высказываться на эту тему без какой-то опасности для себя. И я понял, что для меня возможность высказываться ценнее, чем, например, иметь какой-то круг общения, — то, чем для меня была важна Россия (там все мои друзья). И я сделал выбор в пользу правды. В пользу того, чтобы говорить правду».
Его роман «Островитяне», увидевший свет в марте 2024 года, — способ осмыслить, что такое война. Вот емкий анонс одного из первых читателей: «Современная Россия, в которой живет гей-семья с трансгендерным ребенком. Один из его отцов — депутат партии «Единая Россия», а параллельно идет война».
Из романа «Островитяне»:
«На уроках истории война воспринималась совсем иначе: как будто там, в прошлые века, умирали не совсем настоящие люди. Может, потому что они были другие, не как мы? Носили странную одежду и жили странными порядками… Иногда я думаю, что мне плевать, как все это закончится: мне все равно, если мы проиграем, развалимся как страна, и нами будет править президент Америки. Потом мне становится стыдно, что я желаю поражения своей родине, и я начинаю гадать, думала ли так, ну, например, моя прабабабушка, когда была моего возраста и шла война: думала ли она, что ей все равно, если ими будет править Гитлер? Потом я смотрю на смерти детей, и мне начинает казаться, что все оно так и закончилось, и мы не выиграли в той войне, потому что если мы победили фашизм, то почему фашисты тоже мы?».
Вся тысяча экземпляров, весь первый тираж «Островитян» был распродан в интернете за три часа. Не только веское доказательство популярности автора, но и маркер, сколь велика потребность в свободном размышлении о происходящем сейчас, — языком простым, для подростка понятным.
Для самого Микиты это и размышление о собственном будущем. Каким оно будет?
«В какой-то момент всего этого последнего военного двухлетия у меня были мысли, что война скоро закончится, Путин умрет, возможно, и что-то поменяется, и можно будет туда вернуться. Сейчас мне так не кажется. То есть мне не кажется, что это случится в момент, когда я буду еще молод. Сейчас у меня этой иллюзии нет, а есть ощущение, что даже если война закончится, и Путин умрет, то как будто бы тоже ничего не поменяется. Вернее, это будут очень медленные перемены, — эти законы все равно будут какое-то время существовать, все не изменится вот так, по щелчку, как казалось».
Как и в прежние годы, герой, сюжет, тема приходят к нему по наитию, — как результат каких-то трудно объяснимых душевных метаморфоз. Его новый роман, который должен скоро выйти в Казахстане, называется «Травма». Время действия — 2025 год. Главный герой — небинарный человек. Он вовлечен в «проституированную работу». Я прошу Микиту пояснить:
«Я предпочитаю говорить проституированный человек. Это терминология шведской модели. Она не совсем такая, как принято в квир-сообществе. Она приравнивает ее к насилию, но криминализирует клиента, а не работника. Он не хотел, но он в это вовлечен почти с подросткового... С детства, можно сказать, вовлечен через насилие. И какое-то время существует в этом круговороте насилия. Там место действия в России. А потом к нему приходит загадочный персонаж, в котором он со временем узнает, он полагает, что это дьявол. И это так, скажем, затравка».
Если быть подписчиком его соцсетей, то можно запросто прийти к мысли, что речь уже о целой «Вселенной Микиты»: одни книги порождают другие, — сюжетные линии ветвятся, множатся. Он пишет день по главе, примерно по две тысячи слов — таков его нынешний ритм.
К психотерапевту не ходит, пусть и понимает, что поддержка такого рода ему бы не помешала. Полтора года назад врач поставил Миките диагноз, к которому он еще не понял, как относиться.
"Мне поставили "РАС" - расстройство аутистического спектра. И сказали, что проблемы, которые я связываю с тревожностью, на самом деле могут быть связаны с сенсорными перегрузками. Я не решил еще, хотя прошло полтора года, как быть с этим диагнозом. Я все еще не знаю, как к нему отношусь, и как будто бы я его обесцениваю для себя и говорю, что нет, это не я. В то же время мне сложно это отрицать".
Микита именует себя нынешнего «аромантическим асексуалом». Как сообщает интернет, «аромантическая асексуальность означает, что человек не испытывает романтического или сексуального влечения».
А как объясняет себя сам Микита?
«Скажем так. У меня как будто бы есть потребность в каких-то отношениях, — чтобы был какой-то человек близкий для меня. Но я не хочу ничего от него, что... — короче, в этом традиционном понимании отношении,типа, секс, поцелуи, это все – не хочу. Меня это как-то отторгает. Как будто бы у меня есть потребность в квир-платонических отношениях, которые бы не были сексуальными и романтическими. Вот так».
Слушая это размышление, я мысленно вычеркиваю целый блок вопросов о личном. Но есть вопрос, без которого я не могу обойтись. Каким Микита Франко видит свое счастье?
«Иногда я еще просто думаю, счастлив ли я сейчас? И, наверное, когда я об этом задумываюсь, я понимаю, что скорее, да. В смысле, я занимаюсь тем, чем хочу, и я в этом успешен на том уровне, который меня устраивает. Ямогу прокормить себя своим любимым делом. И это уже, по-моему, огромное счастье».
Мы разговариваем в тот момент, когда постоянным местом жительства у него вновь родительский дом: в семье, по словам Микиты, по-прежнему не обсуждают ни его творчество, ни его писательские успехи. Пока неясно, считать ли Павлодар конечной остановкой или промежуточной станцией. Микита не исключает и новый переезд. Например, в Германию.
Правда, есть сложности с легализацией: в отличие, скажем, от России, Казахстан не считается у немцев опасной для квир-людей страной. Факт, что популярный русскоязычный беллетрист и на родине чувствует себя как в гостях, — это не очень-то весомый аргумент для немецких миграционных служб.
«Я знаю, что есть гуманитарные визы, есть визы фрилансера. Это скорее то, про что я думаю, как какие-то основные варианты, которые надо рассмотреть. Насколько они реализуемы для меня, я пока не понимаю. Потому что, да, я имел бы некоторые основания для гуманитарной визы, если бы был россиянином, например, если бы на меня в России какие-то проверки проводились по экстремизму, — вот это вот все. А так я не уверен, что мне не скажут: ну, и живи в Казахстане, тебя же там ни на что не проверяют».
Германия — выбор, пожалуй, логичный: писатель Mikita Franko известен и немецкому читателю. Роман «Дни нашей жизни» вышел в Германии в 2022 году под названием «Die Lüge» («Ложь») и получил одобрительную критику.
«Персонажи, созданные Франко, интересны и многозначны, язык легок и увлекателен», — писала тогда газета Tageszeitung. «История человека, который должен справиться не только со смятением времени отрочества, но и ужасами гомофобного общества», — вторила не менее авторитетная Frankfurter Allgemeine Zeitung.
Катаклизмы последних лет разделили время на эпохи: кажется, что 2020-й, когда вышел роман «Дни нашей жизни» отделяют от нас многие годы. Перечитав первый роман Микиты Франко, я поймал себя на мысли, что и он описывает реалии уже не существующие.
А не хотел бы автор переписать свою самую знаменитую книгу?
«Мне кажется, нет, потому что я писал эту книгу, исходя из ощущения среды, которое было на тот момент. И от этого оно мне просто кажется достоверным. То есть, конечно, задним числом можно это усугубить, но я не уверен, что это будет тогда действительно отражать ту эпоху, довоенную, — что это останется правдой».
Константин Кропоткин
Терпение квир-писателя Микиты Франко
0:00
38:13
«Квир-беседы». Четвертый цикл интервью с русскоговорящими ЛГБТК-мигрантами выходит при поддержке «Радио Сахаров».
