Стринги и отверстия

Если бы я был стендапером, то я бы, наверняка, придумал себе стендап, как я работаю квир-автором, потому что, когда я так представляюсь, а потом, для непонятливых еще поясняю — «ЛГБТ», — то реакцию часто встречаю такую, будто снял штаны при всем честном народе, или намерен немедленно поинтересоваться, как мой собеседник использует отверстия в своем теле.

Реагируют по-разному. Кто-то смущается, страдая, видимо, испанским стыдом, кто-то готов по-родительски утешить, мол, есть люди, которым похуже приходится, — работают, например, ассенизаторами, или всю жизнь разделывают на фабрике вонючую рыбу. Есть и такие, кто хихикает, стреляет глазками, — словно те символические трусы, которые являю миру, какого-то особо неприличного фасона, или, может, у них пятно мочи впереди.

Да, так и вижу. Приходит к людям приличный из себя дяденька и вдруг разоблачается, оставаясь в одних стрингах, — розовых, наверное, и наверняка обоссанных.

Уточнения мои делу не помогают. Даже если я поясняю, что пишу и рассказываю о квир-кино больших фестивалей, о квир-книгах, ставших международными бестселлерами, о людях из мира квира, которые меняли, меняют и намерены менять целый мир, — даже в этом случае блещет у людей в глазах жирная такая ехидца; мол, все понимаем, но зачем тебе, взрослому мужику, розовые стринги-то.

И тут хоть начинай перетряхивать все свое нижнее белье, которое сплошь удобное и практичное (ну, окей, иногда в горошек и с котиками).

Бывает и так, впрочем, что человек сердобольный — обычно женщина в возрасте — вздыхает сочувственно-горестно: эк, тебя, жизнь довела. И приходится вспоминать, что нет на свете человека, которого не нашлось бы кому оплакать. Есть маньяки, убийцы, военные преступники, путин есть, есть и тот, кто говно путина в чемодане носит, а есть этот, он пишет и говорит про квир, простигосподидушугрешнуюрабабожьегодавайятебехотьпирожковнапеку.

Моя мама в России, к слову, к числу таких сердобольных не относится, — как было и в ту пору, когда люди не знали, что думать про ее педиковатого сына, она принимает вид непроницаемо-гувернантский, и храни мнимый бог того, кто позволит себе сказать ей что-то лишнее.

Я, когда болтаем по скайпу, и сам ограничиваюсь общими фразами: вот, кино посмотрел и написал, а вот книга, нет, она тебе, наверное, не понравится. Недавно мама спросила, почему я, так давно проживая в заграницах, не пишу про эмиграцию, — писали же люди сто лет назад, а жили от тебя в двух шагах, в том же Берлине. Я отшутился, — кому моя писанина нужна, а сам подумал, что едва ли нужна моя писанина моей маме.

Ага, напишу я о своем муже, о наших друзьях из квиров, о свадьбах, поездках, покупках, переживаниях, а она, конечно, с удовольствием прочитает и помчится, радостная, делиться шедевром с подружками (которых у нее, кстати, после 24 февраля все меньше и меньше, — сраные конформистки-путинистки).

Нет, не пойдет, не поделится. А страху, что ее сыночка опять выкинет что-нибудь эдакое, у нее опять прибавится. И кому это надо? Зачем?

Интересно, кстати, как она отвечает на вопросы, чем я в заграницах занимаюсь? Наименование «журналист» — неприличное же на русском слово. Соловьев, вон, тоже журналист. Или как ее, Маргариточка-всявблеске-забылфамилию. И она же тоже журналистка, хотя плачет по ней который год Гаага.

Маме моей, в общем, хвастаться особо нечем, а тут еще и этот квир. Не исключаю, что она мне потому предложила писать эмигрантские заметки, чтобы деликатно так намекнуть: сними же ты эти розовые стринги, зачем они тебе.

И надо бы признать, что пользы практической от трудов моих действительно нет. Я своей уникальной жизнью воздух отапливаю, в грубых фактах веду жизнь бездельника и тунеядца.

На недавнем кинофестивале в Берлине один приличный человек из беглых русских интересовался, чем я занимаюсь: да-да, квир это понятно, а занимаешься-то чем?

И в этом вопрос: на что живешь?

И, говоря по совести, если бы не было у меня любимого зарабатывающего мужа, то не было бы и никакого квира.

До того, как таких, как я, в России еще не объявили экстремистами — мы производим ЛГБТ-контент, — то писал я рецензии на книги и кино. Приходили оттуда и еще кое-какие заказы на работу поденную, — теперь же работы такой нет и не предвидится, а за пределами России я тоже никому особенно не нужен.

Нет, я не активист и не устраиваю гей-парадов, я пишу и рассказываю про квир-книги и квир-кино. Нет, я не волонтерю в ЛГБТ-организациях, а рассказываю и пишу понятно о чем. И нет, я не знаю, зачем я все это делаю, — просто занимаюсь тем, в чем знаю толк.

Общественный толк, наверное, такой же, как от знания языка Атлантиды. То есть чуть меньше, чем от знания латыни, но, возможно, чуть больше, чем от знания старогреческого, — если что, можно же выступить экспертом в голливудском проекте о затонувшем материке.

И вот еще кстати. Недавно от нужды подрабатывал статистом в кино, — мое бедро в полотенце полсекунды покажут в фильме об одном аферисте, который пока не сел, шлялся пр фешенебельным саунам. Но это тема для особого стендапа, не про квир, а про седьмую кепку в двадцатом ряду.

Что до квира, то нет от него особой пользы и для тех, кто, вроде, в курсе, что есть фильмы и про влюбленных ковбоев, и про лесбиянок-учительниц, и кроссдрессеров во имя красоты и справедливости.

Меня иногда спрашивают, а что бы я такого посоветовал посмотреть. Прежде я начинал фонтанировать идеями, — и то глянь, и сё,— теперь же предлагаю просто в Гугл забить заветные слова: гей, фильм, смотреть. Понятно, что первые пять страниц будут порнухой, но на шестой, может, и будет то, что не про стринги и не про телесные отверстия.

Да даже если и про них, но еще и про квир в смысле не обязательно порнографическом.

Сам же я советов больше не даю, потому что не знаю, что конкретно человек ищет. Вполне возможно, кстати, что нужны именно первые пять страниц в поиске гугла, полные спермы и огня, а тут я им точно не помощник.

Вспомнил. Один знакомый приехал в Ситжес, под Барселоной, на знаменитый гей-курорт. Я, когда его туда отправлял, то говорил честно, что это, по-моему счету, самый лучший гей-курорт на земле, а я был и на Миконосе, и Гран-Канарии, и в Провинстауне. Знакомый вдохновился, поехал в Ситжес и был разочарован. Приехал с багажом, полным стрингов и надежд, вышел на привокзальную площадь, а там никто не зовет его немедленно заняться свальным грехом, не машет призывно радужным дилдо, — ходят люди, среди которых много вежливых дядечек в перстнях и шляпках, солнце светит, дома стоят, где-то неподалеку плещется теплое море.

И это лучший на свете гей-курорт?

В общем, не убедил я того знакомого. Думаю, проще было бы посоветовать ему бюджетный гей-круиз по Средиземному морю; причем, «бюджетный» тут главное слово — чтобы корабль могли позволить себе те, кто помоложе, чей уровень тестостерона существенно выше благосостояния. Там точно могут уже на входе помахать радужным дилдо.

Дело в том, что адресуя запросы мирозданию, нужно получше, поконкретней их формулировать. Тут не стоит обходиться общими фразами.

Однажды для своего проекта «Квир-беседы» захотел взять интервью у одного гея (ремарка: «взять интервью» — это когда ты с диктофоном приходишь к человеку и задаешь ему вопросы, человек отвечает — словами, а не языком тела, — а диктофон записывает). Этот гей заинтересовал меня фразой «я видел все». Говорил он торжественно и с придыханием, и я немедленно захотел припасть к кладезю его гейского опыта.

Оказалось, что это самое «все» — всего лишь поездка в Таиланд, где он поближе познакомился с местными профессиональными ледибоями.

Вот и все это «все». Ничего другого, для себя интересного я там не обнаружил.

Пока слушал, чувствовал что-то вроде стыда. Получается, я видел больше, чем «все»?

Но почему мне тогда кажется, что я ничего еще толком не видел, не понял, не узнал, не почувствовал?

Надо бы мне тоже научиться этому взгляду с поволокой, загадочной улыбке и общим фразам, которые указывали бы на какое-то мое, такое особое, безусловно ценное знание. Меня бы потом, такого эксклюзивного звали в ток-шоу во вдудь, к шаиняну и гордеевой, а я бы нес людям своего знания свет, — нес, иными словами, околесицу.

Быть гуру — это ж как голливудский боевик, где чушь сюжета искупается темпом, чем глупее, тем чаще надо стрелки переводить и делать «пиф-паф».

Но загвоздка в том, что надо говорить и верить в важность своего мнения, а у меня с этим проблемы. Щеки растут, но не от важности, а потому что надо бы вам, батенька, кушать поменьше, а бегать почаще.

Мне уж давно не шестнадцать, а все не важен.

И там был, и то видел, но ничего особенно выдающегося, исключительного нигде не разглядел. Квир и тот — как рядовая публичная жизнь: там про свадьбы и похороны, про расставания и встречи, про любовь и ненависть, про жизнь личную и публичную, как ее принято преподносить средствами литературы и кинематографа. И вариантов тут неисчислимое множество, — и все сплошь рядовые.

Не про отверстия. И крайне редко про стринги.

Короче, на вопрос «что посмотреть» могу только руками развести: да сколько и чего угодно.

Прежде, рядясь в тогу квир-консультанта, я начинал рассказывать о фильмах, которые заставили меня рыдать, гневаться, негодовать, плевать ядом в сторону несправедливого устройства жизни. Вот же высокохудожественное кино о том, что действительно важно.

Но со временем, ловя тухлый блеск в очах, пыл свой поумерил: люди, как правило, хотят киношку, под которую можно сесть на диван с любимым масей, винца плеснуть, обняться и вздохнуть умиротворенно, когда на экране любовь сделается взаимной и любящие сердца соединяться.

Такое кино есть, конечно, но говорить про него скучно, — вот как будто выходишь на люди, подкованный такой дяденька, жестом отточенным сдергиваешь с себя штаны, — смотрите чего покажу! — а там не стринги розовые, и даже не дилдо в радужный горошек, а самые рядовые семейные трусы.

Трусы. Семейные. Как у всех.

Приличные, может быть даже отглаженные. И это то, на что я трачу свою уникальную жизнь? На стрелки на сатиновых розочках?