«Вспышка» и невыученные уроки
Чему нас может научить противостояние эпидемии ВИЧ в позднем СССР
В России только что вышла «Вспышка» — книга, которая, казалось бы, в нынешней России невозможна. Она рассказывает, каких жертв советскому обществу стоила ложь властей, обнищание медицины, идеологические препоны. Этот документальный труд можно считать предупреждением любому социуму, где государство, жестко регулируя частную жизнь, принуждает собственных граждан к жестокой игре со смертью.
О чем книга, — исчерпывающе сообщает подзаголовок: «Неизвестная история ВИЧ в СССР». Звучит и интригующе, и в достаточной мере академично, — таков и сам труд, выполненный тщанием честного исследователя.
Если о Катерине Сувериной я могу сказать только, что она, как следует из выходных данных, — культуролог, то историку Ирине (Ире) Ролдугиной как русскоговорящий квир-человек я благодарен за сенсационное архивное открытие: это она сумела восстановить судьбу Ники Полякова, русского гомосексуала, который еще сто лет тому назад рассуждал о справедливости в категориях абсолютно адекватных нашему времени.
Во «Вспышке», компактной, в две сотни страниц научно-популярной книге и в достаточной степени научно, и в нужном количестве популярно описывается, как вирус иммунодефицита попал в Советский Союз; как советские спецслужбы пытались имплантировать в мировое медиа-пространство фейк, что вич родом из тайных лабораторий ЦРУ; как эту ложь тиражировали в СССР и как там же, в СССР критики из неангажированных эту ложь опровергали.
Эта глава читается как детектив и имеет все задатки остросюжетного романа или шпионского детектива. Родом социального очерка можно считать главы, где описано взаимодействие разных государственных структур, где одним важна была фикция, другие же стремились исполнить свой профессиональный долг.
Искры тогдашних подковерных конфликтов оставили следы. В книге указано, например, что вич-позитивный статус был установлен у двух советских граждан еще в 1984 году, — у 12-летней девочки, которой делали переливание крови, и неназванного взрослого мужчины. Между тем, власти СССР настаивали, что «нулевым пациентом» был некий гомосексуал, выявленный в 1987 году. Авторы "Вспышки" не исключают, что для демонизации вич-инфицированных куда полезней был негетеросексуальный человек, нежели ребенок.
Труд чрезвычайно интересный и в том смысле, что он напоминает, каким был позднесоветский гражданин, — типаж, увы, уже ушедший. Тандем исследователей на фактах доказывает, например, насколько хорошо жители страны умирающего социализма были натренированы в распознавании государственной лжи, — их, десятилетиями вынужденных читать между строк, не особо обманывали газетные передовицы о вирусной диверсии зловредных американцев; они же, представители общества якобы бесклассового, куда быстрей, нежели большинство американцев, распознали вич как беду общую, а не "особую болезнь для особых людей", — геев, проституток, наркоманов.
«Вспышка» позволяет понять, как была устроена советская система противоэпидемической защиты, — у нее, принудительной, тоталитарной по сути, были возможности быстрого реагирования на новый опасный недуг: нужно было признать факт опасности. Но теория едва ли могла стать практикой и из-за сильного технологического отставания СССР, и по причинам идеологическим, и из-за обмана как привычного модуса поведения «генералов от медицины»: в стране, где был табуизирован публичный разговор о сексуальности, адекватное системное реагирование на распространение вич было едва ли возможно.
Авторы показывают, как кризисная ситуация выявила дряхлость всей советской государственности: медицина, неспособная к соблюдению гигиенических стандартов, была выражением всеобщей советской нищеты и подступающей разрухи. Однако беда, став публичной благодаря новой политике «гласности», сыграла и просветительскую, и консолидирующую роль: необходимость говорить о людях из «группы риска» впервые в советской истории публично обозначила наличие в обществе квир-людей.
Сколь плохо советизм, насаждавший превосходство «мы», был пригоден к обозначению важности частного человека, показывает судьба фоторепортажа, который Валерий Христофоров сделал в 1990 году во 2-й московской инфекционной больнице (туда перевезли детей, заразившихся в больнице Элисты ). Опубликованный лишь частично, этот цикл осел в архивах фотографа:
«На фото Христофорова — простые люди, которые никогда бы не стали героями газет и журналов, потому что не вписывались в советский героический стандарт. Общество предпочло ничего не знать о них и не видеть их отчаянья».
Авторы, обильно цитируя документы позднесоветского времени, по счастью не забывают за частоколом цифр и фактом реальной боли: как директор завода сообщил имя вич-инфицированного по местному радио, как учительницу, заразившуюся от жениха, увозили на глазах у всего села. Ира Ролдугина, изучающая эту тему с 2018 года, предметом своей исследовательской гордости называет интервью с Геннадием Рощупкиным, которое он дал осенью 2023 года.
Вот как он описывает свои чувства, когда 18-летним, в 1988-м узнал о диагнозе:
«С одной стороны становится страшно. С другой стороны, все быстро упрощается, куча проблем сразу уходит. Не будет никакого пожилого гея, которых я уже много повидал на той же «плешке» и которым становитmся ну совсем не хотел. А тут на тебе, подарок судьбы — не будешь ты пожилым геем. Учиться, работать? Тоже вопрос. Зачем учиться, если ты потом…».
Во «Вспышке» приведена история Юрия Егорова, одаренного пианиста из Казани, который в 1976 году отказался возвращаться на родину после европейских гастролей. Обосновавшись в Амстердаме, он продолжил выступать, а в интервью был необычайно откровенен и по тогдашним западным меркам:
«В России невозможно жить. Это же смешно, что некоторые книги нельзя читать или просто нельзя играть какую-то музыку — Шенберга и Штокхаузена, например, как декадентское капиталистическое искусство. Кроме того, я гей. В России рассматривают гомосексуальность как форму сумасшествия. Я жил с комплексом, что я психически болен. А если ваша гомосексуальность обнаружится, вам полагается от пяти до семи лет лишения свободы. Я должен был скрываться, а я это ненавижу».
Юрий Егоров скончался от осложнений, вызванных СПИДом в 1988-м, а его партнер ушел из жизни спустя несколько месяцев.
Чего я из книги не узнал, но очень бы хотел, — подтверждения своей догадки об "охоте на геев" в СССР в середине 1980-х, — примерно в те же годы, когда советские спецслужбы пытались опорочить ЦРУ спланированной дезинформацией о лабораторном происхождении вич. У меня есть, как минимум, два документальных свидетельства, что государственная гомофобия сделалась агрессивной вскоре после того, как на Западе заговорили о «раке геев»
"Вспышку" можно считать многообещающей заявкой на новые книги: хоть научпоп, хоть беллетристику. Но для этого для историков должны быть открыты российские архивы, где ждут своего часа тысячи и тысячи томов, страниц, дел, судеб, лиц.
Чтобы архивы открылись, должно произойти еще очень и очень многое.
Сейчас, в декабре 2024 года важно отметить, что «Вспышка», написанная по-русски со всей интеллектуальной честностью, выглядит, скорей, анахронизмом: и напоминанием о временах до того, как любая квир-публичность в России оказалась под запретом, и обещанием времен, когда бесчеловечные, варварские государственные ограничения позднего путинизма станут прошлым.
Этот труд, во всех отношениях благородный, можно считать и развертыванием тезиса о вреде молчания, — о том, как опасны табу для всего общества: непроговоренной проблема становится бедой.
И в заключение пара цитат из хронологии, приведенной в самом начале книги:
2018 — более 1% взрослых россиян имеют вич-положительный статус. Каждый час в России 10 человек заражаются вич-инфекцией.
2023 — по официальной статистике на 30 июня 2023 года в России живет 1 млн. 189 тыс. людей с вич-инфекцией.
