Двери резидента Никиты Бетехтина
Открыто выступая против войны в Украине, он попытался сплотить российское театральное сообщество и, осознав меру личных рисков, был вынужден покинуть Россию. Как Никита Бетехтин, подающий надежды театральный режиссер из Ишима получил славу «грозы зига-театров» и какую цену ему пришлось заплатить, чтобы заниматься любимым делом в Германии.
В Берлине он живет в необычно устроенной квартире: несколько комнат, составленных одна на другую; скрипучие деревянные лестницы, таинственные закоулки. Похоже на сказочный домик — или на театральную декорацию.
Впечатлению на пользу и первый встречающий. Зовут Семен, блондин, четыре года.
Золотистый ретривер дружелюбно тыкается в колени уже у входа. Он — верный спутник моего сегодняшнего собеседника. Он же — отчасти его спаситель — вначале от одиночества в пандемию, а затем — от неприкаянности во время странствий по Европе.
Никита Бетехтин, 36-летний режиссер, был среди тех, кто, выступая против войны в Украине, попробовал сплотить российское театральное сообщество и, осознав, насколько это рискованно, был вынужден уехать. Теперь он может, пожалуй, служить живым ответом на вопрос, есть ли для российского режиссера место в актуальном немецком театре.
Безусловно, да. Есть.
Другое дело — сколько экстраординарных усилий нужно предпринять, чтобы вписаться в совсем новую для себя среду. Чем нужно поступиться и что обрести, чтобы переформулировать себя?
Сложно уже на словах. А как на деле?
Мы с Никитой вдвоем в его гостиной. Пес Семен вначале был вежливо выдворен из комнаты, а теперь ушел на прогулку по берлинским улицам в сопровождении Янника, — это парень Никиты.
Семена с нами нет, но как повод для разговора он, разумеется, присутствует.
«Он оптимист, абсолютно позитивный, — объясняет Никита, — Что бы ни происходило, он всегда улыбается, ему всё по кайфу, где бы мы ни находились, где бы мы ни ночевали. Этот оптимизм я черпаю от него. Типа, хорошо, у нас сегодня есть еда, завтра нет еды, сегодня есть крыша над головой, а завтра нет».
Семен говорит только по-русски. Немецких команд пес не понимает. Для Янника, бойфренда Никиты, это важный повод русский подучить, — он записался на языковые курсы; собачьи команды «сидеть» и «пойдем» уже произносит без акцента.
Как Семен появился в жизни Никиты?
«По глупости своей, по непониманию, что такое собака, я завел Семена, взял полуторамесячным щенком в Красноярске во время пандемии. Хорошо, что я в этот момент не имел никаких репетиций. Мы прекрасно провели дома два-три месяца. В это время у нас и сложилась такая связь. Моя собака — это часть моей семьи. Это моя ответственность, мой ребенок, моя часть семьи, мой хороший друг».
Они в Германии с осени 2022 года, — срок, в общем-то, небольшой. Приехав, Никита поначалу не знал даже, где будет ночевать, а сейчас как режиссер выпустил спектакль на одной из главных театральных площадок страны, в Deutsches Theater.
«Автопортрет между лесом и степью», — моноспектакль Алексея Лохмана, немецкого актера из казахстанских немцев.
«Мы сделали проект о его семье, о пути семьи, о том, как Леша, будучи трехлетним мальчиком, уже жил в Германии, про то, как он учил язык, как свой родной, как он забывал свой родной русский язык. Как он проходил весь путь, в том числе, как он боролся со стереотипами. Лешу всегда идентифицировали, как русского, даже в театральном вузе. Молодые люди, пытаясь найти защиту и убежище, ищут ее среди своих сверстников, собираются в группы, входят в криминальные группировки, продают травку, занимаются всякими разборками. И, пройдя всё это, он возвращается в театр, потому что что-то было заложено в нем изначально, и как-то он круто повернул свою жизнь, сумел из этого society выйти и вернуться в театр. Там, преодолев кучу всевозможных тоже непринятий, стереотипов и клише, он начал работать в Deutsches Theater. И здесь должен быть хэппи-энд, всё получилось. Но наступает 24-го февраля 2022 года. Леша всегда гордился тем, что он русский, а теперь он нет. Он открывает свое свидетельство о рождении, а там написано: мама украинка, а папа немец. Алексей говорит, что у него в документах не сказано, что он русский, но он всегда идентифицировал себя как русского. Эта тема буквально зеркалит мою боль».
Никита признается, что историю Алексея ощущает отчасти как свою: «Кто я теперь?».
Вопрос идентичности для него — один из первостепенных. К 36 годам он обзавелся тремя режиссерскими образованиями, у Бетехтина дипломы двух лучших театральных вузов России, — ГИТИСа и школы-студии МХАТ. А еще знания театрального менеджмента, приобретенные в «Шанинке», московской высшей школе социальных и экономических наук. И со всем этим внушительным профессиональным багажом в Берлине он очутился на положении стажера — человека, который больше слушает, чем говорит, а если надо, то готовит режиссерам кофе.
Никита добавляет.
«Но всё-таки нужно сказать, что немецкий театр и российский театр — это две абсолютно разных корпоративных культуры. Никто мне ни разу не тыкнул, не сказал мне что-то высокомерно, никто ко мне пренебрежительно не отнесся, не сказал: «Эй, ты, убери здесь. В России театр более иерархичный. Там есть четкая иерархия: режиссер, актер и все остальные. Я, конечно, попадал в ситуации, когда актриса могла такое сказать звукорежиссеру… Тут так не принято. В Германии все делают свою работу, стараются делать ее хорошо. Я проходил большую стажировку в Deutsches Theater, целая годовая сессия. Я ни разу не видел какого-то высокомерного отношения к коллегам, несмотря на свою «высокую» должность».
На сайте берлинского театра у Никиты, как и других, — своя страница. Там указано, в частности, что он — «резидент».
Что это значит?
«Никто этого не знает, — Никита улыбается, — Когда я знакомился с интенданткой театра, она тоже сказала: «Кто ты?». «Я резидент Deutsches Theater». «А это как?». Такую должность мне придумали, потому что я получил стипендию Artist Protection Fund. Это фонд, который занимается поддержкой беглых художников которые по тем или иным причинам не могут работать в своей стране.
Получить помощь американского фонда Никита смог благодаря друзьям-коллегам по театральному миру. Они и направили, куда надо, и поручились, где могли. Но главное тут, похоже, в его личном понимании, что помощи не нужно просто ждать, — нужно действовать.
«Двери открываются, когда в них стучишь. Дверей много, надо стучать во все, вот и весь секрет. Я написал 137 писем, сидя в лагере для беженцев, — во все театры Германии. Мне пришло, наверное, семь ответов с категорическим отказом. Еще два-три театра сказали: «Фу». А три театра пригласило меня на встречу.
В Германию Никита попал кружным путем. Россию покинул в конце апреля 2022 года. В Турции пробыл месяц, затем была Румыния, куда позвали пожить коллеги. Он с благодарностью вспоминает Майю Моргенштерн, знаменитую румынскую актрису.
«Все так удивлялись. Я знакомлюсь с кем-то и говорю: «Здрасьте, меня зовут Никита. Я на несколько месяцев приехал сюда, в Румынию. Я живу у Майи Моргенштерн». Она, конечно, легенда — снималась у Стивена Спилберга в «Страстях Христовых», играла мать Христа. Легенда абсолютная. Ее обожают в Румынии. Майя – человек большого сердца. Она предложила мне квартиру своих родителей на три месяца. Я мог три месяца там отдышаться, и я ей очень сильно за это благодарен».
Румыния в этом причудливом маршруте была своеобразной данью прошлому. В прежнем послужном списке режиссера Бетехтина — спектакли не только в Москве, Новосибирске и Красноярске, — но и, например, в Сату-Маре, румынском городе, на подмостках Teatrul de Nord, «Театра Севера».
Логичный вопрос: почему он не остался в Румынии, а уехал в Германию?
«Германия была первой страной, которая объявила о том, что она примет беглых политиков, журналистов и культурных деятелей. Тогда больше ни одна из стран этого не делала».
Вспоминая те странствия, Никита признает, что чувствовал себя, порой, персонажем Булгакова — а точнее, булгаковской пьесы «Бег», рассказывающей о людях, после большевистского путча 1917 года бежавших из России. Жизнь похожая на дикий сон. Вот, например, сцена покупки авиабилета в Турции: у Никиты пачка купюр вместо обычной пластиковой карточки.
«Мне кажется, это в Анталье было. Я отсчитываю вот такую пачку денег, и она удивленно спрашивает меня: «А почему вы это не сделаете карточкой? Вы носите такие суммы с собой! У вас нет банковской карты?». «Да!». «А почему?». «Потому что я русский!».
В некоторые дни у Никиты с Семеном не было денег даже на еду. Ситуация знакомая: он и в России знавал времена, когда деньги закончились, а новый гонорар еще не пришел, и надо у кого-то занимать. Рядовые будни свободного художника.
Никита добавляет:
«Но в Турции это было, конечно, тревожнее. Одно дело, когда ты в России, ты можешь одолжить у своих коллег, одолжить у своих родных, заработать на какой-то халтурке и т.д. Но когда ты оказываешься в Турции без особых прав на ту же самую работу и подработку…».
В мае 2022-го он подал документы на гуманитарную визу. Ответ получил в конце августа, а в Германии оказался в сентябре. Самостоятельно выбрать город проживания не мог, — как предписывают правила, обладателя гуманитарной визы отправляют туда, где есть место. В случае Никиты это был Штутгарт, немецкий юго-запад.
«Мне дали сразу место в общежитии для беженцев в Штутгарте. Честно, общежитие для беженцев в Штутгарте выглядит намного лучше, чем общежитие ГИТИСа. Единственная проблема была в том, что у меня собака:«Вот твое место, вот твоя койка здесь, вот твоя комната. Вот тебе набор посуды весь, новый, чистый, новая кастрюля и новая открывашка для пивных бутылок. Но с собакой ты здесь жить не можешь». В итоге я несколько дней с собакой ночевал в небольшом отеле, но понимал, что я долго так не протяну. Ibis, на минуточку, стоит здесь как нормальный пятизвездочный отель в России».
Никита смеется: на самом деле, Семен оказался не обузой, но подспорьем. Разве не трогательный образ: бродяга с собакой? Разве найдется такой человек, который не захочет им помочь? Обаянием Семена он объясняет, например, свое нечаянное сотрудничество со штутгартским центром современной музыки, Musik der Jahrhunderte. Он пришел туда, чтобы выпить кофе и поблагодарить за верительную грамоту, — письмо-намерение о сотрудничестве, полезное при получении гуманитарной визы.
«А они говорят: «Слушай, мы же тебе написали такое письмо. У нас к тебе есть три вопроса». «Хорошо. Я кофе пришел попить. Но давайте, отвечу на все ваши вопросы». Мы говорим на английском языке, я немецкого не знаю еще тогда. «Первый вопрос: у тебя были когда-нибудь, как у режиссера, музыкальные проекты?». «Конечно. Мы сделали оперу в Театре Наций, небольшие камерные оперы выпустили». «Ну вот, хорошо, замечательно. Второй вопрос. А ты можешь быть не просто режиссером, но стейдж-режиссером? То есть, помогать, например, композитору реализовать его идею, его проект на сцене? Понятно, что они, наверное, скучные для тебя». «Конечно, могу». «И третий вопрос. А не хотел ли ты у нас получить резиденцию? Мы тебе дадим комнату, ты можешь жить со своей собакой. Мы знаем, что у тебя проблема, что тебе надо жить с собакой (я писал об этом в Facebook). Мы очень любим собак. Мы тебе дадим проекты, может, один, может, два. Можем тебе еще оформить какую-то небольшую стипендию». Мне кажется, это подарок судьбы».
Далеко за пределами российского театрального сообщества Никита Бетехтин стал известен весной 2022-го. В апреле портал «Медуза» сообщил о списке, который вместе с единомышленниками вел этот режиссер: туда, на всеобщее обозрение вписывали российские театры, которые поддержали российскую военную агрессию — вывесили на фасады зданий букву «Z», тиражируемый кремлевскими пропагандистами символ войны.
Никита вспоминает:
«У нас уже образовалась небольшая команда людей, которая фиксировала все эти попытки театров выслужиться. Куда они только не вешали эти буквы «Зю» — и вместо афиши, и на фасады. Один из татарских театров извратился: они в национальном татарском орнаменте нарисовали букву «Зю».
Идея красивая. Театральный люд дружно отказывается поддерживать войну в Украине, а с теми, кто за убийства, отказывается работать. Варварское властное решение получает отпор деятелей культуры, огласка принуждает к размышлениям других людей, — а далее общественное мнение принуждает Кремль одуматься. Война заканчивается, наступает мир.
«Мы этим списком создали еще дополнительную реальность. Вы зиганете, но об этом точно мы узнаем, вы попадете в этот список, и с вами не будут работать. Я знаю о десяти кейсах, когда наши коллеги разорвали с этими театрами отношения».
Идея красивая, но, как показали дальнейшие события, утопическая. Список театров, которые выступили за войну России в Украине, остановился на цифре сорок, и с июля 2022 года не обновлялся. Писать букву «Z» на фасадах перестали, а вот менее демонстративная поддержка властных решений стала для российского театрального мира новой «нормой».
Никита не может скрыть горечи.
«Нужно было закрыть все театры. Просто взять ключ, как говорит Петя Трофимов в «Вишневом саду». Если у тебя есть ключ, надо закрыть всё, взять этот ключ и кинуть в колодец и никогда туда не возвращаться после того, что началось. После 24 февраля не нужно было вообще в этот театр заходить. Театр не спасет человечество точно. Но мы могли бы сказать, что не хотим в этом всем участвовать. Такая акция. Три дня театры просто не работали бы, на три дня остановить бы всю эту машину, и это был бы серьезный удар по войне, репутации Путина. Меня во всей этой истории разочаровывает то, что эти парни, режиссеры, которые и тогда ставили, и сейчас ставят, и продолжают ставить, несмотря ни на что, быстро заполнили нишу уехавших режиссеров. Страх, отчасти малодушие, отчасти какая-то нерешительность. Практически все театры так или иначе уже поддержали СВО».
В новой реальности, после 24 февраля 2022 года, у Никиты не было сомнений, кто прав, и как следует действовать. И эта определенность, ясность как намерений, так и поступков, по его словам, родом из детской еще уверенности, что война — никогда не может быть решением. Война равно ужас, мучения, боль.
«У меня с детства есть страх войны, и я ее ненавижу. Он был воспитан рассказами дедушек и бабушек о том, что такое действительно война, что такое голод военный, послевоенный, что такое фронт, что такое реальные бои. Я ненавижу войну. В пять или шесть лет я уже слушал рассказы про то, как война пахнет кишками, трупами, кровью, что такое запах крови, что такое травмы после войны. Я видел парней, которые возвращались после Афгана. У некоторых в прямом смысле было только полголовы. Один из моих двоюродных братьев участвовал в военной кампании в Чечне. Я знаю от него, что такое война. Для меня война — это абсолютное месиво грязи, крови, кишков. Я никогда не был на войне, но у меня всегда есть к этому абсолютная, выработанная поколениями неприязнь».
Никита признает, что весной 2022 года не очень-то представлял себе риски, которые сулит его открытая антивоенная позиция. Желание сказать войне «нет» заглушало тогда доводы опасливого благоразумия. Собственно, и прославивший его «Список зигатеатров» был следствием предыдущих публичных решений. Никита был среди тех артистов, режиссеров и музыкантов, кто уже 25 февраля 2022 года подписал письмо-призыв деятелей культуры о прекращении военного конфликта.
Этот призыв стал фактически «расстрельным списком». Со временем кого-то из подписантов власти принудили к лояльности, кто-то был вынужден покинуть страну.
В апреле 2022 года опасность для Никиты стала более, чем реальной. Анонимные телеграм-каналы, именующие себя «патриотическими» и выражающие намерения властей, начали сообща, явно исполняя заказ, поминать и самого режиссера, и его театральные работы. Безымянным авторам не нравилось, что Бетехтин выпускает новый спектакль в московском «Электротеатре» — «Роналду никогда не догонит мою бабушку».
Премьеру отменили буквально накануне.
«Мне написали эсэмэс: «Никита, мы вас очень просим завтра не приходить на премьеру, потому что мы ее отменили. Вы сами всё понимаете». Это было абсолютное малодушие коллег. У меня осталась к ним куча вопросов. Я всё понимаю, мы любим директорское кресло, но в два часа ночи чистить Instagram, все социальные сети, и сайт так, чтобы не осталось ни одного упоминания о спектакле в день его премьеры?».
И стоит отметить, что речь о детском спектакле, — просветительском: о том, что такое время, теория относительности. Но в нынешней России политикой может стать что угодно. Например, по словам Никиты, подозрительной могла оказаться реплика о разрушенных городах, которые никогда больше не станут прежними, они, как и стеклянный стакан: если разобьешь, то уже не сможешь собрать без следов.
Национальность Никиты трудно определить, — возможно, южанин, а может и нет. Он объясняет:
«Моя мама познакомилась с моим отцом в Нальчике. Они не могли быть вместе, пожениться. В Кабардино-Балкарии считается, что кабардинский мужчина должен жениться на кабардинке, а балкарец должен жениться на балкарке и т.д. Мой отец по каким-то причинам не смог преодолеть стереотипы: «Нет, я люблю эту русскую женщину, я отправляюсь с ней в Сибирь, или мы переезжаем жить в Балкарию». Я его за это не виню. Свою маму я тоже не могу в чем-то винить, но факт есть факт. Половина моей крови досталась мне от отца. Я наполовину генетический кавказец».
С 6 до 17 лет Никита жил в Ишиме, небольшом городе в Западной Сибири. До Тюмени, крупного города, почти триста километров и больше четырех часов на машине. Бабушка с дедушкой отдали им свой дом, а сами уехали в деревню.
«У меня всегда был й вопрос к маме: какого хера мы переехали в этот город? Ужасный, вонючий. Мы еще жили возле мясокомбината. Раз или два в неделю там жгли остатки туш. Этот смрад пропитывал тебя и весь наш район, как только ветер дует в нашу сторону. Абсолютно нищий город с нищими людьми, никаких перспектив. Я не хочу оскорблять людей, которые любят этот город по-настоящему. Но я его возненавидел сразу же после того, как мы переехали туда из Тюмени».
Вначале их семья была просто бедной, а потом, после гибели отчима, уже на грани нищеты. Втроем, мама, сам Никита и сводный брат, жили иногда на тысячу рублей в месяц, на пособие по потере кормильца.
«Тогда это были другие тысяча рублей, чем сейчас. На них тогда можно было как-то проволочиться. Мы так и волочились. К нам приходила раз в год гуманитарная помощь от деда и моей бабушки в виде восьми мешков картошки. Периодически дед присылал нам половину свиньи из деревни. У нас был небольшой огород. На это мы и жили».
Никита говорит, что у него «бэкграунд гопника». Он умеет драться. В Ишиме парню без этих навыков не выжить.
«Мы то поколение, которое дралось. Город маленький, а его главная достопримечательность — это тюремная зона. И люди, которые выходят из тюрьмы, очень часто остаются в этом городе. В школе у нас были криминальные понятия. Мои одноклассники поголовно мечтали быть криминальными авторитетами».
О себе же Никита всегда знал, что хочет стать театральным режиссером, — с того самого момента, как узнал о существовании такой профессии. Мама Никиты незадолго до кончины в 2017 году вспомнила, как ее сын обрел свое призвание, — еще в Тюмени, незадолго до переезда в Ишим они попали в театр.
«Я не помню, что за спектакль. Это мне рассказала мама. Мы с ней провели два месяца перед тем, как она ушла. В 2017 году я последние несколько месяцев за ней ухаживал. Мы много о чем говорили. Она вспомнила: «Тебе было лет пять, после спектакля такой серьезный. Я спрашиваю: «А что, Никит, тебе не понравился спектакль, что ли?» А я: «А кто это всё сделал?» Она говорит: «Режиссер». «Ну, тогда я буду режиссером».
Ясность была и в том, кто он. Никита говорит, что довольно рано осознал свою гомосексуальность. Так же ранним было и понимание, что эту часть себя лучше прятать в городе, где принято жить по понятиям криминального мира, где гей — это синоним отверженности.
«Еще лет в пять я понял себя: «А, вот что со мной происходит, так я вот тот самый пидорас. Окей, а что я с этим буду делать? А ничего я не буду с этим делать. Ну и что? Мне нравятся мальчики». Я вдруг понял, почему, листая атлас (у нас такой был советский атлас, там география, национальный костюм), я смотрю не на девочку, а на мальчика, парня. Один из моих двоюродных братьев мне объяснил, кто такие пидарасы. Брат мне сказал, что их надо убивать, уничтожать. Я понял, что об этом лучше, наверное, никому не говорить до какого-то момента. Я помню, что в Ишиме ходил какой-то слух: двоих мужчин убили за их гомосексуальность. Они были уличены».
Никита вспоминает, как лет в 16-17, еще будучи старшеклассником, посылал объявления в местную газету, в раздел «Знакомства»:
«Это городская газета, в которой публиковали объявления о знакомстве, чаще всего, судимые люди, которые будучи еще в тюрьме, искали себе женщин, с которыми могут завязать отношения после отсидки. Или одинокие женщины писали: «Я одинокая женщина, 55 лет. ЖО». Типа, с жилплощадью, жилищно обеспечена. Еще там была рубрика «Альтернатива», где публиковали объявления лесбиянки и геи. Я тоже написал: «Парень, 18 лет. Интересуюсь». Было жутко страшно, но я всегда мог отмазаться, быстро подраться и убежать. Многим парням я просто не отвечал, потому что там были какие-то неадекватные письма, мол, давай встретимся с тобой где-то за городом, держи в руках черный пакет. А один из парней был мой ровесник, и он присылал мне свои фотографии. Мы долго переписывались, и потом я понял, что это абсолютно адекватный человек, и мы встретились»
Они поели мороженого и разошлись. А биография романтическая, — со свиданиями, влюбленностями, увлечениями и прочим, — началась у Никиты уже в Тюмени. Он уехал учиться на режиссера в тамошнем институте культуры.
«Я сначала сказал только своей лучшей подруге, что я гей и у меня есть парень. Это не был гомофобный Ишим, в котором могли за это убить. Тюмень — это большой город. Там работало два гей-клуба. Я вращался в среде режиссеров, студентов, студентов-театралов, студентов-журналистов. И наше поколение было уже другое. Мои друзья не относились к этому как к «фу». Говорили: «Ну, да, Никита гей, и что?» Все принимали это как норму. Я один раз столкнулся с гомофобией только тогда, когда встал вопрос, оставаться ли мне на в вузе преподавать или нет. Мой мастер пришел на к новой завкафедры и сказал: «Я хочу, чтобы он со мной набрал курс». «Ты что? Он же всех мальчиков нам перепортит». За глаза, наверное, обсуждали и даже, может быть, говорили: «Господи, как это ужасно, что он спит с мужиками», но в лицо никогда».
И еще проще, и еще свободней стало после переезда в Москву: получив режиссерский диплом в Тюмени, Никита поступил снова, — на сей раз в ГИТИС. В этот московский вуз, старейший театральный вуз мира Никита Бетехтин поступал пять раз, — и помехой на вступительных экзаменах был то сибирский говор, то дислексия, психически обусловленные трудности с чтением.
«Театральный вуз — это абсолютная перестройка тебя как личности, как человека, проработка. В девять утра вы встаете за хореографический станок. Мне уже было 24 года, а меня лупили по спине, как будто мне 17, и говорили мне, мол, ты что такой горбатый? Это театральное тоталитарное образование. Я благодарен педагогам за это, но они особо не церемонятся и каждый понедельник дают тебе жесткую обратную связь, что и как их не устраивает. Говорят всё как есть. Вот если педагогу не понравился твой этюд, то он его разбирает как кусок говна».
Никита говорит, что довольно много времени ушло на то, чтобы перестать стесняться своего провинциального прошлого. Эта новая уверенность в себе явилась почти одновременно с пониманием, насколько несправедливо устроена Россия: Москва высасывает ресурсы из огромной страны, а жизнь в провинции, которая столицу кормит, бедна и опасна. Он вспоминает, как приехал в Красноярск, работать режиссером в местном ТЮЗе:
«Город, который периодически утопает в заводском смоге, — там режим «черного неба». Тебе категорически не рекомендовано выходить на улицу. Нечем дышать. А «розам ветров» такая, что «черное небо» как раз возле ТЮЗа. Концентрация газов там иногда превышает норму в разы. Нечем дышать».
Весной 2022 года возможное накануне, оказывалось немыслимым уже на следующий день. Угроза уголовного преследования за антивоенные выступления становилась более чем реальной.
Показательная цифра: с конца февраля по начало мая 2022 года в России за призывы прекратить военную агрессию было задержано больше 15 тысяч человек. В полиции можно оказаться за книгу «Война и мир», показанную в публичном месте, — как это было в Москве, возле Могилы неизвестного солдата. Весной 2022-го в Санкт— Петербурге была задержана художница Саша Скочиленко, — она заменила ценники в продуктовом магазине на информацию о жертвах в Украине. Год спустя, в 2023-м, ее приговорили к семи годам тюрьмы, якобы за распространение ложной информации.
Складывается впечатление, что в апреле 2022-го счет для Никиты Бетехтина шел не на дни даже, а на часы.
«На самом деле, я готов был отправиться в тюрьму. В какой-то из дней я гулял с собакой. Дождик накрапывал, красивый московский тихий спокойный вечер, мы гуляем с Семеном. Всё уже тревожно, конечно, война никуда не ушла, а жизнь идет, и вот она, перед тобой эта вся жизнь. Я подумал, что если сейчас уйду от Семена на семь лет, то в следующий раз я его увижу, когда ему будет десять. Он будет уже старым песиком. Я сейчас его вижу почти молодым щенком, он еще молод, а в следующий раз я его увижу в преклонном возрасте, если выйду, если повезет. Я подумал, что, по-моему, ничего это вообще не стоит, и я никому ничего не докажу, если я сяду в тюрьму».
Из рассказа Никиты можно понять, что радикальные общественно-политические метаморфозы 2022 года стали для него неожиданностью. Да, он и прежде понимал, ситуация в России оставляет желать лучшего, однако меру мерзости путинизма не осознавал, а еще была надежда на естественную смену поколений — старики сами собой уйдут, их власть кончится.
«У меня не было ясного взгляда на ситуацию. Конечно, в Москве я тоже выходил на протесты. Там было огромное количество полицейских, которые просто лупили, месили людей на улице Москвы. Меня это дико возмущало. Меня возмущала политическая ситуация в России, и я не хотел иметь к этому никакого отношения. Но при этом у меня была надежда, что скоро «он» сдохнет, и, может быть, у нас что-то поменяется. У меня была надежда, как минимум, на мое поколение — миллениалов, — которые были воспитаны на других ценностях, на ценностях свободы».
Он должен был лететь на репетиции в Хабаровск. Далее в планах — проекты в Ижевске и Саратове. Из вещей — чемодан и рюкзак, а еще особая клетка для крупных собак. С Семеном Никита расставаться не собирался:
«Я понимал, что нужно пролезть в угольное ушко. Позвонил в авиакомпанию и спросил, могу ли я поменять мои билеты на другой рейс, в Стамбул. «К счастью, у нас есть рейс, вы должны переплатить в четыре раза, но у нас есть такая возможность перевезти вас с собакой в Стамбул уже завтра». И на следующее утро я лечу в Стамбул».
Немецкая жизнь Никиты в его собственном описании напоминает драмеди, — там то смешно, то грустно, там комедия с трагедией пополам. Поначалу самое страшное — просто выйти на улицу и не суметь ответить на какой-то вопрос случайного прохожего. Все самые веселые воспоминания для него, дислексика, связаны с немецким языком, который он лишь относительно недавно начал учить интенсивно.
«Я полгода говорил людям «keine Anzug». И вдруг меня какой-то друг поправляет: «Что ты имеешь в виду?». «Я хочу сказать, что у меня нет никакого представления об этом, нет понятия». Он говорит: «Это keine Ahnung». А я полгода уже говорю keine Anzug — нет костюма».
Никиты Бетехтина в нынешней официальной России нет. Ни как человека, что понятно, ни как имени, что тоже символично. Все, что он прежде ставил, вымарано из репертуарных планов. На сайте красноярского ТЮЗа его имя исчезло относительно недавно. Никита не исключает, что виной тому сумма факторов, — и то, что открыто выступает против войны, и то, что уехал, и то, что не скрывает своей гомосексуальности.
«Активисты, «зет-общественность» увидела: «Это же тот самый Бетехтин, который гроза зигатеатров! Ага! Да он еще и гей! У них там что, гей-лобби, что ли? Они оборвали трубки в Министерстве культуры, начали говорить: «А ничего, что у вас открытые геи в детском театре работают?». Министерству культуры было так сильно страшно, что они удалили не просто мою страницу, но со всех страниц моих же спектаклей удалили упоминания меня как режиссера. Заходишь на страницу какого-то спектакля, а там упомянуты помощник режиссера, художник, но нет режиссера. Я выпилился из российского театра, у меня есть новая жизнь. Я теперь наблюдаю, как самоубийца наблюдает из мира мертвых мир живых: «Да, интересно, как всё развивается».
Никита Бетехтин готов отказаться от российского гражданства, что, однако, не означает отказа о русского языка, от своей русскости. Ему, впрочем, по душе самообозначение «сибиряк» или «уралец». Это, по его словам, та часть его идентичности, которую он должен сохранять.
«Любовь к пельменям и щам у меня никуда не ушла. Я очень люблю русскую кухню. Я читаю книги на русском языке. Я хочу читать книги на русском языке. У меня прекрасное российское образование, которое к Путину не имеет никакого отношения. Я разделяю всё-таки. У меня есть Путин, его шайка и государственность, и есть моя страна, моя культура, мой русский, тот самый могучий русский язык, который я очень люблю».
Спектакль в Берлине, еще один спектакль Румынии, другой в Молдавии. Никита Бетехтин не оказался в числе тех многих мигрантов, которые ради денег вынуждены заниматься нелюбимым делом.
Себя он именует берлинским режиссером, российское прошлое которого — скорее, груз, бремя.
«Во-первых, все европейские театры понимают, что, взяв российского режиссера, они идут на определенные риски. Я всё-таки российский режиссер. Я буду еще какое-то время оставаться им. Несмотря на то, что у меня есть даже официальный статус политического мигранта, это не дает уверенности многим театрам, что мы сейчас будем работать с российским режиссером, и это не приведет к репутационным рискам».
Свои шансы на возвращение в Россию Никита Бетехтин расценивает как призрачные. Театр — труд коллективный, и даже если путинский режим станет прошлым в обозримом будущем, коллеги, которые присягали войне, останутся.
«Там должен быть какой-то сложный путь, который, например, прошла Германия. Вот, немцев американцы привозили в лагеря и показывали им ужасы фашистского режима, показывали им кости. После этого женщины падали в обморок, а кто-то сблевывал. Надо их всех увезти в Мариуполь и показать им, что на самом деле лежало в Мариупольском театре. Чтобы каждый россиянин погулял по кладбищу в Мариуполе. У меня сейчас нет иллюзии, что я вернусь в Россию и сяду в застольный период с артистами, которые зиганули. Как?! Там все театры теперь так или иначе в этом замешаны. Все мои коллеги, которые теперь работают, закрывали на это глаза. Как мне с ними работать?».
"Двери резидента Никиты Бетехтина", слушать:
Konstantin Kropotkin
Queerbesedy Nikita 44.mp3
0:00
47:21
«Квир-беседы», четвертый цикл интервью с русскоговорящими квир-мигрантами в Германии выходит при содействии «Радио Сахаров».
