Alexander Marey

Я иногда - под настроение, - перевожу какие-нибудь частноправовые документы. Вот один из них, составленный в Кастилии в 1314 году родственниками канцлера вдовствующей королевы Марии де Молина. В нем есть всё, что может порадовать сердце юриста: составление и заверение завещания, обязательство душеприказчиков (родных братьев наследодателя) принять и исполнить все легаты и иные, поручения своего брата, отсылки к римско-правовой процедуре и даже - личный голос городского нотария, призванного составить документ. В нескольких строках, как в капле, кадр из жизни средневекового города. 
"Пусть знают все, кто увидит эту грамоту, что мы, дон Педро, Божией милостью епископ Саламанки и я, Феррант Перес де Монрой, его брат, - поскольку наш брат, дон Муньо Перес, архидиакон Кампоса, аббат Сантандера и канцлер королевы доньи Марии, сказал нам, что он, находясь в своем уме, пожелал составить свое завещание и придать ему силу при его жизни, признавая, что он воспитал нас и всегда оказывал и оказывает нам добро, милость и помощь, - подтверждаем, что соблюдем неукоснительно и завещание, и всякий отказ, и всякое дарение, сделанное названным доном Муньо Пересом, каким бы образом он его ни сделал, церквям ли, монастырям, своим ли воспитанникам, или кому-либо другому или другим, в какое-то иное место или места, отныне и впредь, как из того имущества, коим он владеет сейчас, движимого или недвижимого, так и из того, что он приобретет отныне и впредь. Для того, чтобы это исполнить, мы отказываемся и отмежевываемся от всякого закона, и всякого фуэро, и всякого писаного или неписанного права, от всякой эксцепции и репликации, и от грамот милости от короля, или королевы, или инфанта, или магната, или его жены, или же любого иного сеньора, согласно которым мы будем освобождены от исполнения, - пусть они не имеют силы для нас, и пусть не слушают нас по этому поводу ни в церковном суде, ни в мирском, ни при дворе, ни вне двора, ни в каком-либо ином возможном месте. И мы отказываемся от копий этой грамоты, и пусть нам не дают их, хотя бы мы и просили об этом, и пусть не будут иметь силы и не будут приняты ни в одном суде и ни перед одним сеньором наши требования предоставить нам срок на размышление или адвоката, ни какие-либо иные наши доводы или возражения, служащие тому, чтобы мы не исполнили обещанного. Мы добросовестно и без дурного умысла клянемся и обещаем Богу и св. Марии неукоснительно соблюдать все изложенное выше и никогда не идти против этого. И, чтобы это соблюдалось, просим Руя Диаса, публичного нотария Медины-дель-Кампо, чтобы он приказал составить эту грамоту и поставил бы на ней свою подпись. Это было сделано в первый день марта, эры 1352 года. Свидетели: Фернан Перес де Логроньо, каноник из Бургоса и товарищ при церкви Саламанки; Перо Руис, товарищ при названной церкви Саламанки; Мартин Вивас, товарищ при названной церкви Саламанки; Жоан Санчес, воспитанник названного епископа; Жоан Гарсия, клирик из Медины-дель-Кампо. Я, Руй Диас, вышеназванный нотарий, присутствовал при этом и приказал составить эту грамоту, и поставил на ней свою печать в знак свидетельства.“

Несколько коротких замечаний о судебном процессе т.н. "обвинительного" типа, практиковавшемся в странах Европы до появления инквизиции, т.е., примерно до сер. XII века. 

1. Цель судебного процесса. Против ожиданий, это не вполне очевидный вопрос. Для современного судьи цель в том, чтобы выяснить подлинные обстоятельства дела и принять решение, наказав виновного и очистив или даже наградив невинного. Для судьи раннего Средневековья цель в том, чтобы восстановить мир в общине, устранив источник конфликта. Понятия виновности и невиновности приобретают в этом случае относительный характер, а истина и вовсе перестаёт кого-либо интересовать. 

2. Из этой цели проистекают несколько следствий. Во-первых, это презумпция виновности. Бремя доказывания в тот период падало на обвиняемого / ответчика в процессе. Истец мог быть наказан за клевету, но это лишь в том случае, если он проигрывал процесс. 

3. Проблема доказательств. В Европе раннего Средневековья грамотность была распространена очень слабо, почти всё население читать и писать не умело. Процедура доказывания, что естественно, была устной и складывалась из двух основных элементов: соприсяжничество и ордалии. В первом случае правота определялась тем, за кого из участников тяжбы было готово присягнуть больше т.н. "добрых людей", то есть, людей с именем и репутацией. Во втором решение отдавалось на волю случая, будь то ордалия холодной водой, кипятком или калёным железом. В любом случае, человека, проигравшего процесс, штрафовали, казнили или изгоняли из общины, имя второго участника считалось очищенным, мир в общине восстанавливался. 

О судебных поединках напишу отдельно, как-нибудь потом.

Решил, пока мне не спится, сделать что-нибудь хорошее и полезное и для себя, и для других. В этой папке собрано практически все, что у меня на этом ноутбуке есть из исследований по истории римского права. Все, что я скачивал откуда-нибудь, брал у коллег, фотографировал сам... Со временем буду пополнять, а пока - делюсь, вдруг кому будет что-нибудь оттуда нужно.
https://disk.yandex.ru/d/GXm0u-CJXqHx5g

В день прав человека напомню несколько, в целом, известных фактов про них. 
1. Понятие прав человека (они же - естественные права, iura naturalia) появляется в европейской правовой культуре достатрчно поздно, в XVII веке, а окончательно закрепляется еще столетие спустя, в конце века XVIII. До этого права человека были Европе неизвестны. 2. Появлением своим права человека обязаны не юристам, а философам, разрабатывавшим теорию общественного договора. Именно в рамках этой теории и появляется представление о естественных правах, то есть, о том, что остаётся у человека после его отказа от статуса субъекта естественного права. 3. Из сказанного выше есть два важных следствия. Во-первых, естественные права называют также неотъемлемыми не потому, что их нельзя у него отнять (можно, отнять всё можно...), а потому, что сам он не может отказаться от них, не потеряв, при этом, своей человеческой природы. Таким образом, эти права, их набор, позволяет отстроить понимание тем или иным автором, что по его мнению есть человек. Во-вторых, права человека обретают какое-либо значение лишь в ситуации противостряния человека и государства, в частно-правовом дискурсе они бессмысленны и бесполезны. 4. Наконец, последнее. Критерий, отличающий права человека от прав гражданина, очень прост. Первые человек не может отдать, не может отказаться от них, и государство не должно их преступать. Вторые государство дает своим гражданам, а значит, может и ограничить их, и отнять, не совершая, при этом, никакого нарушения. 
Вот как-то так. 

Изучая историю древнего Рима, часто встречаешь утверждение о том, что римские магистраты, в том числе, высшие, обладали властью, т.е., potestas, а римский Сенат имел авторитет, то есть, auctoritas. Одно замечание о природе этого "авторитета".
Когда мы сейчас смотрим на наш (или американский, испанский и т.д. - не важно) сенат, мы видим, что каждый из входящих в его состав сенаторов облечен неким авторитетом, проистекающим из авторитета сената как института власти. Иначе говоря, своим авторитетом в наших глазах этот человек обязан не своим качествам и заслугам, а тому органу власти, частью которого он является. Предполагаю, что в Риме, особенно до эпохи Принципата, всё выглядело иначе. 
Сенат состоял из глав римских родов, то есть, в прямом смысле этого слова, из старейшин (откуда и само слово "сенат"); каждый из этих старейшин обладал собственной auctoritas в глазах как членов своего рода, так и остальных глав родов. За ним признавали, прежде всего, знание о том, как управлять своим родом и своим домохозяйством, familia. И именно совокупность личных auctoritates членов Сената и обеспечивало его общий, институциональный, если угодно, авторитет. От единичного к общему, не наоборот.

В продолжение предыдущей записи отмечу еще один любопытный момент. Давайте сравним структуру Бревиария Алариха со структурой других известных нам текстов римского права, вошедших в него. В глаза сразу же бросается одно несоответствие - "Институции Гая"! Мы же прекрасно знаем, что этот труд состоит всего из 4 книг, а в Бревиарии его фрагменты сгруппированы аж в целых 18. О чем это свидетельствует? На самом деле, лишь об одном, зато абсолютно ясно: в Тулузском королевстве не только не было ни одной полной рукописи "Институций", но никто из юристов Алариха не читал этой работы полностью и, скорее всего, не видел ее. С "Институциями" работали лишь во фрагментах и не знали, как они выглядят целиком. Поэтому и собрали их фрагменты в 18 книг вместо положенных четырех.