Вращение, ч.3

Более четырех лет спустя Сергей попытался снова пережить этот день, когда пригласил Катю в бар. Катя обрадовалась этому приглашению больше, чем он ожидал, и он решил, что дело в нем, но дело было не только в нем, а еще в Ане: для Кати его приглашение было символом общения с ней ради нее, а не ради того, чтобы это видела Аня.

Они проучились вместе шесть лет и вместе поступили в аспирантуру – у них была лучшая группа на курсе, и Аня была самой красивой студенткой небедного на женские ножки филфака. Но Катины страхи были напрасны, Аня не могла составить ей конкуренцию, потому что Сергей, о чем не знали даже его друзья, уже убедился, что Аня именно такая, какой ее хотели видеть сокурсницы: пустышка с потрясающим самомнением. И именно после того, как он несколько часов пробарахтался в постели с Аней, к нему впервые пришел тот кошмар, суть которого он неизменно забывал, едва проснувшись, но возвращения которого так боялся, хотя, как он понял много позднее, кошмар имел лишь косвенное отношение к Ане и был связан с ней не по сходству, но по смежности времени.

Свойство видеть один и тот же сон несколько раз было присуще и Леночке, но ее сон не всегда оборачивался кошмаром, а иногда бывал и вовсе восхитительным, потому что во сне она делала то, что мечтала делать всю жизнь, но попробовала лишь однажды, и с тех пор, как она пережила ощущение свободного падения, события столь памятного ей дня развивались по законам сна, повторяясь снова и снова, но каждый раз наполняясь новым смыслом. И, как часто бывает во сне, время и место действия менялись с головокружительной скоростью, а люди и вещи могли запросто обернуться совсем не тем, чем были в начале, как некогда девушка, принятая Сергеем за проститутку, оказалась очень серьёзным сотрудником очень крупной фирмы по производству продуктов глубокой заморозки.

Начальство ценило Ольгу, и она отчетливо видела перед собой перспективу со временем подняться на самый верх. Но уже и тогда, когда Сережа пошел с ней в ближайшее кафе, она зарабатывала весьма прилично для своего возраста, хотя, возможно, недостаточно для такой роскошной фигуры.

Она читала немного и беспорядочно – в основном, классику двадцатого века, насыщенную психоделией и наркотическими образами, и русских писателей, которых была вынуждена прочесть в школе и которые ей понравились. Она держала дома канарейку. Она работала с десяти до шести, разрешая пожилому уже директору щипать себя за попу и иногда невзначай гладить по груди, зажимая у факса, а дальше этого начальник, к счастью, никогда не пытался зайти. А по вечерам она не делала ничего – в смысле, ничего общественно полезного.

Они сидели в кафе не меньше двух часов, и Сергей все более терял чувство реальности, но уже не приставал к Ольге, и не то чтобы боялся, а даже и не хотел. Но желание вновь всколыхнулось в нем, и ему пришлось помолчать с полминуты, прежде чем ответить, когда Ольга усмехнулась и сказала: «Надо же, вы потеряли со мной весь вечер, а все из-за того, что захотели проститутку». И когда Сергей смог совладать с собой настолько, чтобы быть почти уверенным, что его голос не будет дрожать, он сказал: «Нет, я хотел именно вас, и я на самом деле очень рад, что вы оказались не проституткой». Ольга вдруг перегнулась к нему через угол столика и, настойчиво глядя ему в глаза, спросила, понизив голос: «Отчего же? Потому что тогда меня можно поиметь бесплатно?». И Сереже пришлось позвонить дальним родственникам и предупредить, что ночевать он не придет и заберет сумку завтра.

Сергей не стал тогда говорить, хотя ехидные слова уже вертелись на языке, что Ольга обошлась ему не совсем бесплатно: ведь он заплатил за выпивку, - но Ольге всегда было плевать на деньги – она могла себе это позволить, - и она не раз говорила это Саше, когда тот начинал жаловаться ей на жизнь. А ему было, на что жаловаться: он работал за сто долларов в месяц, но не мог требовать большего, потому что уже несколько лет жил в Москве без паспорта и прописки. Ужас перед проверкой документов преследовал его днем и ночью, и как-то раз он даже попался, но сумел выкрутиться и снова погрузился в безумный водоворот, в котором паспорт цеплялся за прописку, а прописка – за деньги, а деньги снова за паспорт, и так бесконечно, год за годом. И Саша никак не мог поверить, что Ольге действительно не надо от него ничего, что можно унести с собой, и мрачнел перед всеми праздниками. Ольга дарила ему подарки, но это унижало его; она предлагала ему в долг деньги, чтобы она разобрался с документами, но он отмахивался от нее, и Ольга отказалась от мысли ему помочь. Но ей Саша дарил только пытку, не освещаемую даже надеждой на любовь, как та надежда, которой жила Инна. А у Инны были все основания надеяться, потому что случались дни, которые она и Вася проводили вместе – бродили по Васильевскому острову, забегали на огонек к Сергею на Петроградку или обедали в кафе, и Вася старался предугадать любые желания Инны и исполнить любую ее прихоть (чем она отнюдь не злоупотребляла), - в общем, вел себя абсолютно так же, как и Сережа в достопамятное московское воскресенье, когда он проснулся на очень мятом покрывале в незнакомой квартире и увидел рядом с собой самую красивую женщину на планете, неторопливо расчесывающую блестящие темные волосы.

В то воскресенье они объелись мороженым и только что появившимися абрикосами; они ходили по Тверской с кульком черешни, и Сергей слизывал красный сок с уголков Ольгиных губ и останавливался у каждого поворота, чтобы прижаться к ней, и у каждого ларька, чтобы спросить, не хочет ли она шоколадку? а джин-тоник? а вон того зеленого петушка? – и, в конце концов, Ольга, сверкая счастливыми глазами, сказала, чтобы он немедленно прекратил тратить на нее деньги, а то она и впрямь чувствует себя проституткой. Сережа, всецело поглощенный размышлениями о том, нужен ли им глиняный колокольчик, чтобы звенеть им на каждом шагу, сказал девушке, которую обнимал за талию: «А что, ты предпочитаешь делать минет бесплатно и чувствовать себя просто шлюхой?»

Наверное, Ольга была немного виновата в том, что три года спустя Сережа позволил себе так поступить с Леночкой, потому что когда Сергей, до которого дошел смысл его слов, в ужасе обернулся к Ольге, она смеялась. Ольга смеялась отчасти потому, что понимала, что Сергей не имел ввиду назвать ее шлюхой, а отчасти потому, что здесь следовало бы дать ему пощечину, а она не умела и никогда не научилась давать пощечину, а умела только драться, но его проступок не тянул на хороший удар левой (правой рукой она обнимала его), в отличие от проступка Димы, которому она разбила в кровь лицо несколько лет спустя. А вот Леночка не смеялась и ударила Сережу раньше, чем он сообразил, что сказал, и для них все было кончено. А Сергей не хотел ее оскорбить – тем более в их первую, такую чудесную ночь, - а, наверное, хотел пошутить, но уже слишком устал – было уже утро, - чтобы контролировать свои слова. И поэтому их болтовня кончилась так нелепо, когда Леночка шутливо куснула его, а он в притворном возмущении сказал: «Ну, ты просто…» - а она смеясь переспросила: «Просто кто?» - и он ответил: «Просто блядь». И это было совсем ни к чему и ни при чем, но вырвалось, и ему было очень больно – едва ли не больнее, чем ей, потому что не каждый день чувствуешь себя мерзавцем. Вторично он почувствовал себя так уже с Катей, в тот момент, когда отпустил ее и постарался вести себя так, словно ничего не случилось. Но Катя была настолько ошарашена, что даже не сразу ощутила боль, и ей пришлось испытать всю меру боли только через несколько часов, когда она пыталась все рассказать подруге, положив голову ей на колени – в точно такой же позе, в какой за четыре года до нее Ольга пыталась все рассказать своей подруге, мучительно пытаясь найти выход.

Подруги иногда дают хорошие советы, как подруга Кати, которая сунула ей в руку телефон, и иногда говорят дельные вещи, как Ольгина подруга Лена, которая, гладя ее по прямым волосам, сказала: «Зачем тебе нестись куда-то, если он поехал не к тебе, а отдыхать в Сочи?» А дело было в том, что Ольгу не хотели отпустить с работы в дополнительный отпуск, а очередной она уже отгуляла в июне, а теперь был август – и она звала Сережу к себе, но он написал ей, что не сможет приехать, потому что едет в Сочи. Он рассказал ей, где будет, и пригласил с собой, и Ольга едва не наплевала на работу и на все на свете, но Ленины слова были – как холодный душ. И все решилось в один момент, как и у Кати с Петром Аркадьевичем за два года с небольшим до того дня, когда Сергей пригласил ее к себе домой.

Не то чтобы у Кати свет клином сошелся на Петре Аркадьевиче, нет – у нее бывали другие любовники даже и в то время, когда они встречались регулярно, - но все-таки он был ее первым мужчиной, и она испытывала к нему какие-то теплые, не вполне определенные чувства. Тепло иссякло в тот день, когда Кате пришло в голову, что Петр Аркадьевич всего лишь самоутверждается за ее счет. И именно эта мысль породила в ней презрение к самой себе – не за то, что встречалась тайком с женатым мужчиной, а за то, что он спал с ней не из-за нее, а из-за себя, и она тут была ни при чем.

Катя была неправа: она действительно была очень привлекательной женщиной, как ей и сказал в свое оправдание Сережа, но когда он сказал это, было уже слишком поздно, и его слова прошли через ее сердце, не оставив следа. Сережа догадывался, что он нанес ей удар более серьезный, чем он мог предположить, но не стал задумываться над этим за отсутствием привычки задумываться о чувствах других людей.

Но она была, однако, благодарна Сереже уже за то, что ради него она на несколько дней вновь стала прежней – вновь пережила давно оставивший ее душевный подъем и преодолела апатию, от которой так долго не могла избавиться. Она затеяла грандиозную уборку, а накануне поездки к Сергею впервые за два года вновь хорошенько занялась собой: приняла ароматическую ванну, втерла в кожу увлажняющее масло, отполировала пемзой ступни и легла спать, благоухая лавандой и улыбаясь – она вновь не боялась встретить утро. Это было ее последнее безоблачное утро, но ей даже не пришла в голову такая мысль, и она только радовалась, что ей все удается – так было первый раз в ее жизни, что в такой ответственный день у нее действительно получилось выглядеть так, как она хотела, и тушь не растеклась, и тональный крем лег ровно, и не содрался лак с ногтей.

А она ведь могла понять, что это дурное предзнаменование, своего рода предоплата, как поняла однажды Леночка, что если за целую неделю не было ни одного звонка с претензиями от клиентов, то надо готовиться к худшему, - но Катя уже настолько не доверяла себе, что отмахнулась от предчувствий. А Леночка не отмахнулась, но никому ничего не сказала, потому что, во-первых, этого все равно нельзя было предотвратить, а во-вторых, потому что она работала сразу на несколько компаний и во всех появлялась от случая к случаю, так что и про то, что дела идут так хорошо, услышала совершенно случайно. Ее и не было в конторе, где ждал ее Сергей, как раз когда случилось худшее и все растерялись и не знали, за что хвататься, потому что системный администратор уехал на дачу, а тут подвернулся Сережа, и обезумевшие от телефонного надрыва сотрудники, заметив его, вспомнили про Леночку, которая должна была вот-вот появиться, и с полчаса жили в надежде ее помощь.

Она приехала, одуревшая от усталости, посмотрела на коллег мутными светлыми глазами и сказала: «А я что могу? Я же не программист и не администратор». И все сообразили, что она, действительно, не программист, и всем стало стыдно, что они в растерянности так ждали ее, и все засуетились еще больше, а Леночка ушла, едва взглянув на Сергея, и это была их последняя встреча, еще освещенная отблесками страсти. Именно поэтому Сергей запомнил ее взгляд – взгляд женщины, уставшей бороться и удивленной, что от нее ждут продолжения борьбы, - и снова увидел его, когда заглянул в Катины глаза.

Он ужаснулся, потому что именно в этот момент впервые вспомнил наяву свой старый кошмар: как он занимается любовью с ледяной скульптурой, - и впервые осознал, что Аня тут была ни при чем, как была ни при чем и Катя, но именно ее потухший взгляд вернул ему ощущение, раз за разом переживаемое во сне: как он прижимает к груди ледышку и целует ее, тщетно пытаясь вдохнуть в нее тепло, и как бы ему ни было холодно, он все равно совершает бессмысленные телодвижения, входя в нее все глубже, а вокруг стоят люди, но никто не смеется, как будто он исполняет свой нелегкий, но неизбежный долг.

А ведь им с Катей предстояло еще учиться вместе в аспирантуре, а был уже август, и Сергей напугался - особенно вечером, после ее звонка, когда он хотел успокоить ее, но почувствовал, что стало только хуже. Но он уже не владел ситуацией, как перестал владеть ситуацией Дима, когда увидел бешенство в Ольгиных глазах, а ведь Дима никогда не желал ей ничего плохого. Больше того, он был единственным, кто сочувствовал ей, и Ольга не могла этого не понимать, но она была уверена, что Дима и его жена были одной из причин того, что их с Сашей роман превратился в фарс, ведь Дима и Света были признанными лидерами сплоченной компании, в которую входил Саша и в которую он однажды привел Ольгу, что стало одновременно и началом, и концом их скоротечного счастья. В компании этой была своя, достаточно отчетливая иерархическая лестница, и Саша находился в самом ее низу, поэтому Ольга сразу поняла, что если она захочет влиться в круг Сашиных друзей, ей придется смириться с самой последней общественной ролью, потому что по законам, сложившимся в течение более чем десяти лет общения, женщины в этом кругу всего лишь прилагались к мужчинам.

Много спустя Ольге пришло в голову, что Сашу, по сути, устраивала его роль, так как она гарантировала ему некоторую опеку и снисхождение его товарищей; тогда же она связала эту Сашину особенность с тем, что он не желал предпринимать никаких усилий для того, чтобы как-то исправить весьма затруднительное положение, в которое он попал, когда лишился московской прописки. Поначалу же Ольга считала (и в душе осуждала Сашу за это), что ему просто не хватает энергии, подобной той, которой обладала Инна, постоянно решающая сотни вопросов, разрывающаяся между семьей и почти недоступным любовником, - а ведь Инна не находила в Васе той поддержки, какую обрел в Ольге Саша. Наверное, Инна с детства привыкла к бесконечным трудностям, потому что она была мастером спорта по плаванию и даже входила в сборную страны, но на чемпионате Европы стала участницей допингового скандала, была дисквалифицирована и в спорт уже не вернулась. Зато у нее до сих пор была такая спина, какая и не снилась Васе или, например, Сереже: ее просто невозможно было ущипнуть, так плотно обтягивала кожа крепкие мышцы, в чем Сережа смог однажды убедиться, когда танцевал с Инной у нее в гостях под Новый год.

А у Инны это был самый счастливый Новый год, который ее родители решили встретить у старых друзей не менее строгих нравов, чем они сами, и ей удалось тайком от них договориться с подругой, чтобы та взяла к себе ребенка. И можно было танцевать до упаду, а потом пускать во дворе фейерверки, а под утро попрощаться с гостями и потащить Васю в постель. И она бы очень дорого дала, чтобы утро никогда не наступило, но оно наступило, и все стало по-прежнему.

Инна думала, что не может быть более ужасного утра, чем то утро первого января, когда они с Васей проснулись поздно, и надо было сразу бежать к подруге за ребенком, пока Вася мыл посуду, чтобы к возвращению родителей в квартире не было следов ночного буйства, потому что родители помогали Инне с деньгами, и если она еще могла вынести их нудное недовольство, то лишить сына хоть какой-то прибавки к ее мизерной зарплате санитарки она не могла никак. Но утра хуже все-таки бывают, как, например, случилось однажды у Ольги, потому что утро Инны было согрето хотя бы ничем не омрачаемыми воспоминаниями о прожитой ночи, а у Ольги не было и того, хотя ночь тоже была прекрасна, и ей подарил ее Саша, но не из любви, а из стыда.