Ольга Соколова

Я не особенно люблю предаваться воспоминаниям. Быстро пролистываются у меня в голове страницы: это ещё слишком свежо, это неприятно, это стыдно, это грустно, это неинтересно — зачем же хранится в моей памяти такое, а не вычистишь и не вымараешь... Всё быстрее и быстрее, с короткими остановками на когда-то милом и нежном, а теперь больно щемящим сердце, — и вот перед моими глазами встаёт картинка, которую я вижу совершенно отчётливо, как если бы много раз разглядывала её на фотографии. Только фотографии такой не существует, а видеть со стороны ничего подобного я никак не могла.

Потому что на этой картинке — я сама. Мне года 3-4, я держу бабушку за руку и мы, две чёрные фигурки, бредём по заснеженной улице. И это мой папа смотрит на нас.

Возможно, это был лучший момент в его жизни. Папа часто вспоминал его, описывал, что видел, и лицо его становилось умиротворённым и раздумчивым, как бывает, когда мы бережно воскрешаем в памяти что-то драгоценное. Известно, что наши самые важные, многократно воспроизводимые воспоминания незаметно для нас искажаются, достраиваются и подправляются нашим собственным сознанием — насколько же могла исказиться эта картина, которую так долго берег мой папа, а потом я? Было ли это вообще? Вполне могло быть — а если какие-то детали на самом деле выглядели чуть иначе, это ничего не меняет ни для меня, ни для папы.

Я представляю себя на его месте: вот я стою в начале улицы и вижу, как мне навстречу — или, наоборот, от меня? так сразу не разобрать — идут мои мать и дочь. В поселке совершенно тихо, снега намело — ни пройти, ни проехать, и снег этот невероятно чистый и лежит по краям дороги ровными пятнами нетронутого белого, словно тут остался непрокрашенным лист. Мне нравится строгая симметрия фона: уходящая из-под ног наблюдателя белая дорога, плотно обрамленная тёмными еловыми силуэтами, сходящимися перед горизонтом, несколько едва заметных утоптанных дорожек посередине. И точно там, где предписано законами композиции, — акцент: два небольших, по-зимнему схематичных силуэта.

- Посмотри, что ты тут наворотила! Когда я дал тебе место, я не думал, что ты будешь работать много – я даже сказал тебе, что ты не должна работать много. Но, чёрт возьми, я рассчитывал, что ты будешь работать качественно!

Тоже ничего. Наташа смотрит на него, разглядывает его галстук. Спрашивает себя: «Ты любишь этот галстук?». Ничего не отвечает.

Он не предложил Наташе сесть – очень раздражён. Сердито листает бумажки, почему-то держа папку на весу; полистает – и поругается; опять полистает. Наташа спрашивает себя: «Ты любишь этот голос?». Вздыхает.

Сашины глаза ловят её взгляд. Это нетрудно: она смотрит ему в лицо. Вообще, он думал, что она будет смотреть в пол – думал, знает её как облупленную, а вот, смотри-ка, не знает. Наташа смотрит Саше в лицо.

- Ладно, давай пока забудем это всё, - пытается смягчить голос Саша. – Сбавь обороты. Не надо брать на себя всё, что не хотят взять на себя другие.

Наташа ещё раз вздыхает. Он думает, оттого, что он её отчитал. На самом деле, она уже не очень его слушает.

- Знаешь, это уже не так важно, на самом деле.

Ну вот, к чему это «на самом деле»? Новое слово-паразит? Пока продолжается пауза, Наташа быстро выбирает один из двух десятков вариантов фразы. Конечно, два десятка вариантов придумать непросто – Наташе понадобилась неделя. Каждый лаконичный и веский. Как будто она взяла с его стола папку потолще (кстати, та, что он держит в руках, не годится - тонка) и дала Саше по голове. По голове…

В одной далекой-далекой теплой стране жил-был царь и был у него сын, Иван-царевич, юноша редкой красоты. Когда царевичу исполнилось шестнадцать, царь велел ему выбирать невесту по сердцу. Юноша вскочил на коня и поехал по отцовским землям. Много земель он объехал, много красивых девушек повидал, но ни одна не пришлась ему по сердцу. Долго ли, коротко ли, вернулся он во дворец и говорит старому царю:

- Не нашел я девушки себе по сердцу, но слышал, что в далекой стране живет Прекрасная королевна Эльза – к ней я и поеду свататься.

Отговаривал Ивана-царевича отец:

- Королевна Эльза прекрасна, как солнце, но холодна, как снег; да знаешь ли ты, какое испытание должны пройти женихи?

- Нет, - говорит Иван-царевич, - того никто в нашей стороне не знает; говорят только, что много царевичей и княжеских сыновей ездили свататься к Прекрасной королевне Эльзе, да никто не вернулся живым. Сказывают, кто не выполнит королевского испытания – тому голову с плеч долой, да только хочу я попытать счастья, ведь краше невесты на свете нет, да и приданое за ней огромное. Ведь король, отец королевны Эльзы, несметно богат.

- Что ж, - говорит царь, - поезжай, коли так.

Дал царь Ивану-царевичу боевого коня, меч-кладенец и прочих дорогих вещей, чтобы Иван-царевич родное царство за границею достойно представлял, и тронулся царевич в дорогу.

Они пришли к Ольге домой поздно вечером, и Саша молча смотрел, как она раздевается, не в силах на что-либо решиться. Он сказал, что пойдет примет душ, и она кивнула, но он вышел в прихожую и остановился там, слушая шорохи. Потом прошел в ванную, разделся и включил воду, но не встал под душ, а некоторое время стоял неподвижно, глядя, как в маленьком водовороте исчезает вода. С широко открытыми, невидящими глазами вышел, накинув только рубашку, в прихожую, запустил руку в карман Ольгиного полушубка и вытащил оттуда кошелек.

Он стоял, держа кошелек в руке, забыв об осторожности, потому что не хотел делать то, что сейчас сделает, потому что ему очень нравилась Ольга, но он навсегда решил, что между ними не должно быть ничего серьезного, потому что он не мог жить за счет женщины, но не находил в себе сил окончательно оттолкнуть ее. Ольга ошибалась, когда думала, что он абсолютно к ней равнодушен и не говорит этого только потому, что с ней удобно было провести время или похвастаться ею перед своими друзьями. Он работал курьером в той же фирме, в которой работала Ольга, и они постоянно встречались, так как у них было очень много совместных дел, и Ольга была бы рада при каждой встрече вешаться ему на шею, но он отталкивал ее так грубо и говорил ей такие обидные вещи, что она в конце концов научилась довольствоваться добытым силой поцелуем в щеку и радоваться каждому его ласковому слову. Она думала, что надоедает ему, но на самом деле он просто боялся возбудиться или в порыве нежности дать Ольге повод надеяться на что-то большее, а то, что редкие проведенные вместе ночи не являются таким поводом, Ольга усвоила четко.

Саша открыл кошелек, пересчитал разноцветные бумажки и сунул одну из них в карман рубашки. Потом немного подумал – и взял еще две. Потом пошел в ванную, всю наполненную паром, потому что за то время, что он стоял в прихожей, терзаемый ненавистью к себе, поднялась горячая вода, и теперь из душа лился почти кипяток. Саша выключил горячую воду, снял рубашку и встал под ледяной душ. Он полагал, что Ольга не заметит исчезновения пары сотен – при ее-то легкомысленном отношении к деньгам! – но дело было не в том, что он боялся быть уличенным, а в том, что ему было мерзко поступать так с преданной ему женщиной, и Саша поклялся себе, что сделает единственное, что он мог для нее сделать, - подарит ей самую восхитительную ночь, какую может подарить мужчина женщине во искупление своей вины.

Более четырех лет спустя Сергей попытался снова пережить этот день, когда пригласил Катю в бар. Катя обрадовалась этому приглашению больше, чем он ожидал, и он решил, что дело в нем, но дело было не только в нем, а еще в Ане: для Кати его приглашение было символом общения с ней ради нее, а не ради того, чтобы это видела Аня.

Они проучились вместе шесть лет и вместе поступили в аспирантуру – у них была лучшая группа на курсе, и Аня была самой красивой студенткой небедного на женские ножки филфака. Но Катины страхи были напрасны, Аня не могла составить ей конкуренцию, потому что Сергей, о чем не знали даже его друзья, уже убедился, что Аня именно такая, какой ее хотели видеть сокурсницы: пустышка с потрясающим самомнением. И именно после того, как он несколько часов пробарахтался в постели с Аней, к нему впервые пришел тот кошмар, суть которого он неизменно забывал, едва проснувшись, но возвращения которого так боялся, хотя, как он понял много позднее, кошмар имел лишь косвенное отношение к Ане и был связан с ней не по сходству, но по смежности времени.

Свойство видеть один и тот же сон несколько раз было присуще и Леночке, но ее сон не всегда оборачивался кошмаром, а иногда бывал и вовсе восхитительным, потому что во сне она делала то, что мечтала делать всю жизнь, но попробовала лишь однажды, и с тех пор, как она пережила ощущение свободного падения, события столь памятного ей дня развивались по законам сна, повторяясь снова и снова, но каждый раз наполняясь новым смыслом. И, как часто бывает во сне, время и место действия менялись с головокружительной скоростью, а люди и вещи могли запросто обернуться совсем не тем, чем были в начале, как некогда девушка, принятая Сергеем за проститутку, оказалась очень серьёзным сотрудником очень крупной фирмы по производству продуктов глубокой заморозки.

Начальство ценило Ольгу, и она отчетливо видела перед собой перспективу со временем подняться на самый верх. Но уже и тогда, когда Сережа пошел с ней в ближайшее кафе, она зарабатывала весьма прилично для своего возраста, хотя, возможно, недостаточно для такой роскошной фигуры.

Между ними уже давно все было ясно – настолько ясно, что это дало Кате повод втайне сожалеть об утраченной для них Тайне, об Игре, исхода которой не знает ни один игрок. На самом деле она жалела о том, что сама разрушила, потому что если Тайну спасти было уже никак нельзя, то Игру еще можно было: сделать вид, что ни один из них не понимает, что другой понимает, чего хочет первый; но Катя не захотела такой Игры, а пожелала, чтобы все было ясно, и в один прекрасный день сказала все словами. И поэтому ни один из них ни на секунду не усомнился, зачем он позвал ее и зачем она согласилась, и слова уже не имели значения.

Он ждал ее у метро, но думал почему-то не о ней, а о том, как однажды оскорбил женщину в постели. Это была очень умная женщина, с которой он познакомился на работе у отца, – совсем молодая, не старше его, но уже специалистка по веб-дизайну. Это Леночка приучила его пользоваться интернетом и доступно объяснила достоинства электронной почты. Теперь он постоянно тратил деньги на интернет-пакеты, благодаря чему смог поддерживать постоянную связь с Ольгой: они писали друг другу простые короткие письма, сообщая, как идут дела, и подписываясь просто «Я». Ближе к лету письма приходили все более регулярно, и в них все чаще обсуждались перспективы очередной встречи – он звал ее к себе в Питер, а она то обещала, то сомневалась. На деле она так ни разу и не приехала к нему, а он до сих пор каждым летом, а иногда еще и зимой изыскивал возможность повидать ее в Москве. Ольга не была ленива или тяжела на подъем – он знал, что нет, но она все равно ни разу не собралась к нему, а Сергею ни разу не пришло в голову, что все дело в том, что он не смог приехать к ней в тот единственный раз, когда от этого зависело так много.

С Леночкой вышло то же самое: Сережа выбрал самый подходящий момент и сделал самый подходящий шаг для того, чтобы закрыть путь для их возможной любви. В тот момент показалось, что все кончено, но Сережа вымолил у нее прощение и остался с ней еще надолго, хотя это был уже только секс – простой секс двух людей, которым нечего скрывать друг от друга, но после той, первой ночи было уже глупо делать ей комплименты или заводить разговор о мелочах, которые со временем оформляются словом «любовь». Сережа вспомнил – и невольно поморщился от стыда, - как Леночка ударила его по лицу и закричала что-то, а потом пришло самое жуткое воспоминание о том, как он стоял в утренних сумерках на коленях и шептал разные совсем не уместные слова, а она смотрела сквозь него тусклыми глазами и повторяла, что не сердится, и просила у него прощения, и от этого – и тогда, и сейчас – вставал ком в горле.

Отпуск надвинулся неотвратимо – теперь уже наверняка. Хороший повод отмахнуться от мира и начать этот рассказ, чтобы избавиться от навязчивых образов теснящихся у меня в голове.

Я знаю, вам очень обидно, что я пишу это вроде бы и не для вас, а для себя: не для того, чтобы вложить в ваши головы собственную мудрость, а в ваши души – просветление, нет, - для того, чтобы, засыпая, не думать о живых, а еще для того, чтобы проверить, правда ли, что жизнь увлекательнее любой книги. Когда-нибудь я напишу книгу для вас, а пока – у меня нет той мудрости, нет и просветления.

Я расскажу вам, как врут руки и как бывают верны слова.

Я расскажу вам о бешенстве в глазах и ласке в голосе, о том, как трудно бороться с улыбкой, о том, как больно бывает от объятий и как хочется, чтобы было больно.

Я расскажу вам о том, как однажды Сережа увидел девушку в электричке метро. Девушка была в зеленых обтягивающих брюках и розовой футболке, но привлекла его внимание не этим, а тем, что читала книжку небольшого формата, в которой Сережа сразу узнал издание серии «Иллюминатор». Он все пытался встать так, чтобы прочитать имя автора и название книги, но между ним и девушкой, которая стояла у выхода, постоянно протискивался народ, и пока Сергей переминался с ноги на ногу, девушка подошла ближе к двери и закрыла книжку. Тут Сережа заметил, что между страниц она положила как закладку карточку Московского метрополитена. Она москвичка?

Те несколько десятков секунд, что оставались до станции, Сережа вглядывался в лицо и фигуру девушки, пытаясь уловить в ней Ольгины черты. Но ни в плотно обтянутой футболкой груди, ни в складочках шеи, ни в тонко очерченных губах, ни в темных глазах и слегка рыжеватой косе не было ничего, что напоминало бы Ольгу. Конечно, это еще не значило, что девушка была не москвичкой. Не все москвички обязаны походить на Ольгу, улыбаться, как она, или так же по брови нахлобучивать бейсболку. Но в сознании Сергея Москва была связана с Ольгой – и только с ней, и любое упоминание Москвы вызывало в памяти Ольгу – такую, какой она была при их последней встрече, а еще точнее, такую, какой он представлял ее себе последний год, испытывая томительное желание продолжить начатое год назад. Конечно, при встрече он увидит, что она не совсем та, что он помнил, и виновато в этом не время, а память, но это никогда не бывало настолько важно, чтобы заставить его разочароваться в ее образе. И каждый год он удивлялся, что Ольга не та, какой он ее знал, как при их второй встрече, когда он удивленно воскликнул: «Ты, оказывается, черненькая, а я думал, блондинка», - а она засмеялась над его ошибкой.

Ты явился с влюбленной девчонкой на поводке.

Я сердилась: мне вовсе не нравится патриархат.

Мое сердце на ржавом, скрипучем висячем замке,

А ключи я швырнула, не глядя, куда-то назад.

Ты явился, когда я тебя совсем не ждала,

По-хозяйски включил телевизор и сел на диван,

Ты все лампы зажег, когда я так сладко спала,

Съел конфету мою, а другую засунул в карман,

Отцепил ты девчонку, ко мне подошел с поводком,

Подняла я ключи и держала их крепко в руке…

Ты разжал мой кулак и себе их забрал, а потом –

А потом ты ушел и увел меня на поводке.