«Ты меня ферштейн?»: как в австро-венгерской армии не понимали друг друга
В Австро-венгерской империи, державшейся на древних брачных союзах, современных договорах и закулисных сговорах, ничего не могло быть простым — в том числе и армия.
Имперской считалась Общая армия, набираемая из всех подданных габсбургской державы и финансируемая из общего бюджета. Помимо неё существовали и территориальные части второй линии. Это были ландвер в австрийской половине и гонвед в венгерской. Словно этого всего мало, внутри гонведа ещё отдельно выделялся хорватский домобран, так как хорваты, в рамках венгерской половины, имели особые права и привилегии.
Ко всему прочему, венгры Общую армию, мягко говоря, недолюбливали. Венгерский парламент годами прокатывал повышение ассигнований на неё, при этом стабильно поднимая финансирование родного гонведа. Чехи пытались заниматься тем же в австрийской половине.
«Часовой, стоявший у вагона с телефонными аппаратами, поляк из Коломыи, по странной случайности, попал в 91-й полк»
C 1882 года всё государство разделилось на 16 корпусных округов, в которых приписанные к ним части набирали призывников. Такие меры (аналогичные принятым в большинстве европейских держав) в теории должны были не только ускорить мобилизацию, но и повысить гомогенность полков, собранных из одних городов и местностей с общей культурой и традициями.
Но габсбуржцам с их этнической чересполосицей это мало помогло.
Три крупнейших по численности нации давали в армию государства чуть больше половины солдат.
На первом месте были немцы (25 процентов), на втором венгры (20 процентов), а на третьем чехи (13 процентов). Остальные 42 процента набирались среди ещё более дюжины национальностей, включая поляков, украинцев, хорватов, словенцев, словаков, румын и итальянцев.
Понятное дело, солдатам и офицерам разных национальностей надо было как-то понимать друг друга — как в быту, так и в бою. Для этого придумали сложную и многоступенчатую языковую среду.
«Gleicher Schritt! Gliedruckwartsmarsch! Gliedhalt! Laufschritt! Gliedmarsch! Schritt! Gliedhalt! Ruht! Habtacht!»
В первую очередь, появилось понятие «командный язык» ((Kommandosprache) . Для Общей армии и ландвера это был немецкий, для гонведа — венгерский, для домобрана — хорватский.
Каждый боец должен был знать по 80 простейших слов и команд, таких как «Стой!», «Шагом марш!», «Ко мне!», «Огонь!» и так далее.
Кроме того, бойцам полагалось знать около тысячи немецких слов и терминов, описывающих организацию службы, части оружия и так далее. Предполагалось, что этого количества вполне хватит, чтобы расчёт, собранный из разных углов империи, мог, скажем, вести огонь и обслуживать пушку или пулемёт.
В каждом полку язык, на котором говорили более 20 процентов солдат, объявлялся «полковым» (Regimentssprache), на нём военнослужащие свободно общались друг с другом и с командованием вплоть до ротного уровня.
В 1914 году по такому принципу «моноязычными» — что отнюдь не равнялось «моноэтническим» — были менее половины всех полков Австро-Венгрии, их насчитывалось 142. В 162 полках языков было два, а в 24 — три! Существовали также четырёхъязычные полки самых весёлых сочетаний — вроде чешско-немецко-польско-венгерского и итальянско-венгерско-хорватско-немецкого!
«Добже, — сказал генерал по-чешски. Он был поляк, знавший немного по-чешски»
Языковую проблему никоим образом не упрощал тот факт, что три четверти офицеров в армии были немцами. Волей-неволей каждый офицер был вынужден становиться полиглотом. Молодым выпускникам военных училищ давали по три года, чтобы выучить языки той местности, в которую их отправляли служить. К этому относились чрезвычайно серьёзно. Тех, кто не справлялся, ждали серьёзные последствия, включая приостановку повышения в звании и продвижения по службе.
Каждый, кто хотел продвинутся по карьерной лестнице, учил иностранную речь — большинство командиров дивизий вполне свободно изъяснялись на трёх и более имперских языках. Абсолютным рекордсменом считался начальник генерального штаба фельдмаршал Конрад, он знал целых семь языков.
Конечно, единственным языком, на котором вели документацию и писали приказы в общей армии, был немецкий. На нём же полагалось общаться между собой всем офицерам, независимо от их национальности. Проявления этнических и языковых вольностей считались недопустимым вольнодумством на грани нелояльности.
«Fur Kaiser, Gott und Vaterland»
В мирные дни всё это разнообразие со скрипом, но существовало. В военное же время система быстро деградировала. Степень проблем австро-венгров была настолько уникальной, что с подобным не сталкивался никто из участников войны — кроме разве что англичан с их индийскими подразделениями.
Разные полки и даже батальоны часто невозможно было свести под одно командование, солдаты не понимали и враждебно относились друг к другу, своим командирам и местному населению даже в собственном тылу. Множество резервистов не имели ни времени, ни возможностей, чтобы постичь все тонкости мультикультурализма, а старые опытные кадры гибли.
Ещё одной проблемой, о которой говорили с первого же дня, была неуверенность в лояльности многих частей, а также непонимание того, в какую сторону и в кого именно нужно стрелять. И тут самыми опасными были как раз моноэтнические части из меньшинств.
Австрийцы грустно говорили по поводу резервистов из славян и даже венгров:
«На сборные пункты они придут со всем воодушевлением, но их задор существенно спадёт в эшелонах и на маршах. Что они будут делать на последней тысяче метров до врага, не знает никто».
Не просто так на самые сложные фронтовые участки военное руководство старалось ставить моноэтнические полки из немцев или, на худой конец, венгров. Только в них можно было быть до определённой степени уверенными.
Так что никого сильно не удивило, когда в конце 18-го года многонациональные полки довольно быстро разбежались по своим углам, а многие мононациональные просто плюнули на всю эту габсбургскую вековую историю.
И никаких больше языковых проблем. Баста.
