Пределы человека. Дюркгейм

«Человек — общественное животное и по природе создан к сожитию с другими».

                                                                                                          Аристотель

Социологию как отдельную дисциплину в академический оборот ввел французский философ Давид Эмиль Дюркгейм (1858 — 1917 годы жизни). Работы Дюркгейма остаются основополагающими по сей день, потому я предлагаю обратиться к ним за ответом на вопрос о соотношении индивида и социума. Ответ этот не будет полным и окончательным. Наша задача — уловить общую интенцию, не буквальность сказанного, а то, как (в какой системе координат) мыслит Дюркгейм и, соответственно, в какой самой общей системе координат существует социология по сей день.

Дюркгейм родился во Франции в семье потомственного раввина, но не связывал свою жизнь с религией. Закончив Высшую нормальную школу в Париже, одно из самых престижных учебных заведений Франции, Дюркгейм преподавал философию в ряде французских школ. Затем учился в Германии.

В 1887 году Дюркгейм преподает первый в истории Франции курс по социологии в университете Бордо.

В 1892 году в своей докторской диссертации по философии «Разделение труда в обществе» Дюркгейм вводит в оборот понятие коллективного сознания (во французском оригинале коллективная совесть).

В 1895 году Дюркгейм возглавляет первую в мире кафедру по социологии, основанную в университете Бордо. В этом же году была опубликована интересующая нас работа Дюркгейма «Правила социологического метода», являющаяся своего рода манифестом социологии.

В 1897 году Дюркгейм издает первый в мире журнал, посвященный вопросам социологии, «Социологический ежегодник».

Затем Дюркгейм стал профессором, заведующим кафедры «Образования и социология» в Сорбонне и советником при министерстве образования Франции.

Первым социологом считается французский философ Огюст Конт (1798 — 1857 годы жизни), но сделал его таковым именно Дюркгейм, на которого Конт оказался существенное влияние. Сам Конт не выделял социологию в отдельную дисциплину, считая ее новым этапом философии, на котором человек будет раскрыт во всей своей полноте. Первым социологом Конта «назначил» Дюркгейм, который, как уже отмечалось выше, по существу первым системно разработал и ввел в академический оборот социологию как отдельную гуманитарную науку.

Дюркгейм, наряду с Контом, Максом Вебером и Карлом Марксом, считается основоположником социологии и предтечей структурализма. Дюркгейм был одним из ключевых интеллектуалов своей эпохи, открывшим дверь знания о человеке из XIX в ХХ век.

Цитата (здесь и далее перевод В. Желнинова): «Мы настолько не привыкли к научному восприятию явлений общественной жизни, что некоторые положения, излагаемые в данной книге, способны удивить читателя. Впрочем, если наука об обществах вообще существует, то, конечно, не следует ожидать, что она будет представлять собой простой пересказ традиционных предрассудков. Скорее она должна побуждать нас к тому, чтобы мы смотрели на мир иначе, нежели это делает обычный человек, поскольку цель любой науки состоит в открытиях, и все такие открытия в большей или меньшей степени опровергают общепринятые мнения».

В предисловии к первому изданию книги Дюркгейм делает заявку на опровержение обывательского представления об обществе, подчеркивая, что основанное на «здравомыслии» общепринятое мнение несостоятельно с научных позиций. Написано всё это строго на языке эпохи Просвещения, призванной просветить массы и тем самым преодолеть их тёмность.

Во втором предисловии к книге Дюркгейм емко формулирует основной принцип, на котором основана социология.

Цитата: «Наш основной принцип, то есть объективную реальность социальных фактов. А в конечном счете именно на этом принципе все зиждется и все к нему сводится. Вот почему нам показалось полезным неоднократно его подчеркивать, в то же время избавляя это рассмотрение от всяких второстепенных вопросов. Мы уверены, что, приписывая этому методу столь высокую значимость, мы остаемся верны социологической традиции, так как, в сущности, именно из этой концепции произошла вся социология».

Социальный факт (объект) лежит в основе социологии, задачей которой является его исследование. Что такое социальный объект.

                                               Шекспир

Цитата: «Когда я действую как брат, супруг или гражданин и выполняю принятые на себя обязанности, то подчиняюсь долгу перед законом и обычаю, внешним для меня и моих действий. Даже когда закон и обычай отвечают моим собственным чувствам и когда я признаю в душе их реальность, эта реальность не утрачивает своей объективности, поскольку вовсе не я сам создал эти обязательства: они усвоены мною посредством воспитания. Кроме того, как часто нам неведомо полное содержание налагаемых на нас обязанностей, а для их познания мы вынуждены изучать законы и советоваться с уполномоченными их истолкователями! Точно так же верующий с рождения окружен готовыми к применению верованиями и обрядами своей религии; если они существовали до него, значит, они существуют вне его самого. Система знаков, которыми я пользуюсь для выражения мыслей, денежная система, которую я применяю для уплаты долгов, инструменты кредита, служащие мне в коммерческих отношениях, практики, соблюдаемые в моей профессии, и т. д. – все это функционирует независимо от того употребления, каковое я им предназначаю. <…> Следовательно, эти способы мышления, деятельности и чувствования обладают тем примечательным свойством, что они существуют вне индивидуального сознания».

Социальные объекты «существуют вне индивидуального сознания» и определяют сознание индивида.

Дюркгейм приводит ряд примеров того, как социальный объект формирует сознание индивида и репрессивно принуждает индивида к жизни в определенном русле.

Цитата: «Такие типы поведения и мышления не только находятся вне индивидуума, но и наделены принудительной и побуждающей силой, благодаря которой они навязываются ему, хочет он того или нет. Безусловно, когда я добровольно им подчиняюсь, это принуждение мало или совсем не ощущается, поскольку оно в этой ситуации лишнее. Тем не менее оно внутренне присуще этим фактам, доказательством чего может служить то обстоятельство, что принуждение тотчас проявляется, едва я пытаюсь сопротивляться. Если я нарушаю нормы права, они реагируют против меня, как бы норовя воспрепятствовать моему действию, если еще есть время, или упраздняют мое действие – или восстанавливают его в нормативной форме, – если оно совершено и может быть исправлено; или же, наконец, заставляют меня искупать вину, если иначе исправить сделанное невозможно. Если на кону стоят сугубо моральные правила, общественная совесть удерживает от всякого действия, их оскорбляющего, посредством надзора за поведением граждан и посредством особых наказаний, которыми она располагает. В прочих случаях принуждение оказывается менее настойчивым, но все равно продолжает существовать. Если я не подчиняюсь принятым в обществе условностям, если моя одежда не соответствует заведенному обычаю моей страны и моего социального класса, то смех, мною вызываемый, и то отдаление, на котором меня стараются держать, производят, пускай в слабой степени, то же воздействие, что и наказание как таковое. В иных случаях принуждение, хотя и косвенное, оказывается не менее действенным. Я не обязан говорить по-французски с моими соотечественниками или использовать одобренную законом валюту, но я не могу поступать иначе. Попытайся я ускользнуть от этой необходимости, моя жалкая попытка немедленно бы провалилась».

Дюркгейм подчеркивает, что социальные объекты нельзя смешивать с органическими (биологическими) и психическими явлениями.

Цитата: «Итак, перед нами категория фактов, наделенных крайне специфическими свойствами; сюда относятся способы мышления, деятельности и чувствования, внешние по отношению к индивидууму и наделенные принудительной силой, вследствие которой они этим индивидуумом управляют. Также, поскольку они состоят из представлений и действий, их нельзя смешивать ни с органическими явлениями, ни с явлениями психическими, которые возникают лишь в индивидуальном сознании и при посредстве последнего. Они составляют, следовательно, новый вид, которому и надлежит присвоить обозначение социального. Такое обозначение вполне подходит, ибо совершенно ясно, что эти факты, не имея своим субстратом индивидуума, не могут иметь другого субстрата, кроме общества».

Социальный объект лежит вне индивида и потому не может быть объяснен через индивида как такового, включая психологию и биологию индивида. Телом социального объекта является общество.

Но и к обществу всё не сводится, Дюркгейм предлагает рассмотреть социальный объект как отдельную сущность.

Цитата: «Впрочем, поскольку приведенные нами примеры (юридические и нравственные правила, религиозные догматы, финансовые системы и т. п.) состоят как таковые из ранее принятых верований и практик, то на основании сказанного можно утверждать, что социальный факт возможен лишь там, где присутствует некая социальная организация. Однако существуют и другие факты, которые не обретают такой кристаллизованной формы, но обладают той же объективностью и тем же влиянием на индивидуума. Это так называемые социальные течения. Возникающие на многолюдных собраниях великие порывы энтузиазма, негодования и сострадания не зарождаются ни в каком отдельном человеческом сознании. Они приходят к каждому из нас извне и способны увлечь нас вопреки нам самим. Поддаваясь этим порывам, я могу не осознавать того давления, которое они оказывают на меня, но это давление немедленно проявится, едва я попытаюсь бороться с порывами. Если некий человек попробует воспротивиться любому из этих коллективных ощущений, то он выяснит, что отрицаемые им чувства обращаются против него. Если эта сила внешнего принуждения обнаруживается столь явно в случаях сопротивления, значит, она существует, хотя не осознается, и в случаях противоположных. То есть мы являемся жертвами иллюзии, которая побуждает верить, будто мы сами создаем то, что в реальности навязывается нам извне».

Социальный объект существует не только вне индивида, но и вне общества как такового. Общество является телом, через которое проявляется социальный объект, а индивиды — посредники такого воплощения.

Таким образом, социальный объект формирует не только конкретного индивида, но и общество в целом. Важнейшей частью такого формирования является воспитание детей. Если мы рассмотрим его гуманистически, то речь идет о формировании человека как такового, человека просто нет вне социального формирования. Если мы рассмотрим вопрос «репрессивно», то обнаружим, что человек представляет собой лишь форму для воплощения социального объекта.

Цитата: «Дополнительно это определение социального факта можно подтвердить через изучение характерного опыта. Достаточно понаблюдать за воспитанием ребенка. Если рассматривать факты такими, каковы они есть (и каковы должны быть), то бросается в глаза, что воспитание как таковое заключается в постоянных усилиях по принуждению ребенка видеть, чувствовать и действовать способами, к которым он не пришел бы самостоятельно. С самых первых дней жизни мы обязываем младенца есть, пить и спать регулярно, в определенные часы, и соблюдать чистоту, спокойствие и послушание; позднее мы заставляем его считаться с другими, уважать обычаи и приличия, трудиться и т. д. Если с течением времени это принуждение перестает ощущаться, то только потому, что оно постепенно перерастает в привычку, во внутренние склонности, которые делают принуждение бесполезным, однако все эти качества возникают лишь вследствие того, что они порождаются принуждением. Правда, согласно Спенсеру, рациональное воспитание должно избегать таких приемов и предоставлять ребенку полную свободу действий. <…> воспитание преследует цель создания социального существа. Тем самым можно увидеть в общих чертах, как складывалось это существо в истории. Давление, которому ребенок непрерывно подвергается, есть не что иное, как давление социальной среды, стремящейся сформировать его по своему образу и подобию; в этой среде родители и учителя оказываются только представителями и посредниками».

Представление об учителях и родителях как посредниках воплощения социального объекта может быть расширено. Во-первых, речь идет о социальной роли, которую индивид отыгрывает в заданном социальным объектом русле. То есть это не конкретный человек, действующий в соответствии со своим разумом, а социальная роль родителя и учителя, отыгрываемая конкретным человеком.

Во-вторых, в том же ключе может быть прочитана любая социальная роль в принципе. Например, какую задачу решает историк? Он воспроизводит/защищает/навязывает определенное представление об истории и обо всем, что из нее вытекает. То есть является посредником при воплощении социального объекта.

Цитата: «К социальным фактам принадлежат верования, склонности и практики группы, взятой коллективно, тогда как формы, в которые облекаются коллективные состояния, «воплощаясь» в отдельных людях, суть явления иного порядка. Двойственность их природы наглядно доказывается тем, что обе эти категории фактов часто встречаются в разъединенном состоянии. Некоторые способы мышления и действия приобретают вследствие повторения известную устойчивость, которая, так сказать, их выделяет, изолирует от отдельных событий, отражающих сами факты. Они как бы наделяются тем самым обликом, особой осязаемой формой и составляют реальность sui generis [единственную в своем роде, перевод с лат., прим. АМ], предельно отличную от воплощающих ее индивидуальных фактов. Коллективный обычай существует не только как нечто имманентное последовательности определяемых им действий, но и по привилегии, неведомой области биологической, выражаемой раз и навсегда в какой-нибудь формуле, что передается из уст в уста, через воспитание и даже запечатлевается письменно. Таковы происхождение и природа юридических и нравственных правил, афоризмов и народных преданий, догматов веры, в которых религиозные или политические секты кратко выражают свои убеждения, вкусовых норм, устанавливаемых литературными школами, и пр. Ни один из этих способов мышления и действия не встречается целиком в повседневной практике отдельных лиц, так как они могут существовать без применения в настоящее время».

Социальный объект никогда не воплощается в полной мере через конкретного индивида и может «существовать без применения в настоящее время», то есть вне социальных практик.

Отсюда двойственная природа социального объекта, существующего в качестве идеальной формы (здесь напрашивается аналогия с идеями Платона, но, если быть точным, Дюркгейм соотносит свои построения с кантианством) и в форме воплощения через общество и конкретного индивида.

Далее Дюркгейм описывает способ наблюдения социального объекта «в чистом виде».

Цитата: «[Специальные] процедуры, по сути, необходимо выполнять, если требуется вычленить социальный факт из совокупности явлений и наблюдать его в чистом виде. Так, существуют направления общественного мнения, степень интенсивности которых варьируется в зависимости от эпохи и страны; они побуждают нас, например, к браку или к самоубийству, к более или менее высокой рождаемости и т. п. Очевидно, что это социальные факты. С первого взгляда они кажутся неотделимыми от форм, принимаемых ими в индивидуальных случаях. Но статистика дает нам средство их изолировать. Они и вправду выражаются довольно точно показателями рождаемости, браков и самоубийств, то есть тем числом, которое получают при делении среднего годового итога браков, рождений и добровольных смертей на число лиц, по возрасту способных жениться, производить детей или убивать себя [Не во всяком возрасте и не во всех возрастах одинаково часто прибегают к самоубийству, примечание Дюркгейма]. Поскольку каждая из этих цифр охватывает без различия все отдельные случаи, то индивидуальные обстоятельства, которые могли бы отчасти сказываться на возникновении явления, взаимно упраздняют друг друга и потому никак не могут считаться причастными к результату. Цифра выражает лишь известное состояние коллективной души».

Так и появились социологические замеры, призванные нивелировать сбой в лице конкретного индивида и рассмотреть явления (социальный объект) в чистом виде.

Цитата: «Подавляющее большинство социальных явлений приходит к нам именно таким путем [извне, прим. АМ]. Но даже тогда, когда социальный факт возникает отчасти при нашем прямом содействии, природа его остается все той же. Коллективное чувство на каком-либо собрании выражает не просто сумму индивидуальных чувств, разделяемых многими, – как мы показали, оно есть нечто совсем другое. Это плод совместного существования, продукт действий и противодействий, возникающих между индивидуальными сознаниями. Если оно отражается в каждом из них, то в силу той особой энергии, которой обязано своему коллективному происхождению. Если все сердца бьются в унисон, это не следствие самопроизвольного и предустановленного согласия, а итог действия одной и той же силы и в одном и том же направлении. Каждого вовлекают и увлекают все вокруг».

Дюркгейм пишет, что «подавляющее большинство» социальных объектов приходит к нам извне. Но даже в тех случаях, когда социальный объект порождается определенной группой индивидов, он не равен данной группе и, зародившись (либо проявившись), начинает навязывать ей свою волю. Индивид не контролирует даже те социальные объекты, первичному проявлению которых он непосредственно сопричастен.

«Когда строку диктует чувство,

И дышат почва и судьба».  

                           Пастернак

Исходя из вышесказанного, Дюркгейм следующим образом формулирует предметную область социологии.

Цитата: «Итак, теперь мы можем точно определить область социологии. Она охватывает лишь конкретную, четко оформленную группу явлений. Социальный факт опознается через силу внешнего принуждения, которой он обладает или способен обладать применительно к индивидуумам. А присутствие этой силы опознается, в свою очередь, или по существованию какой-то определенной санкции, или по сопротивлению, которое факт оказывает любой попытке индивидуума выступить против него. Впрочем, возможно также его определить по распространенности внутри группы при условии, как отмечалось выше, что будет прибавлен второй основополагающий признак, а именно: что факт существует независимо от индивидуальных форм, принимаемых при распространении в группе. <…> второе определение, в сущности, представляет собой лишь иную форму первого: если способ поведения, существующий вне индивидуальных сознаний, становится общим, он делается таковым только при посредстве принуждения».

Затем Дюркгейм еще раз напоминает про репрессивно-организующую роль социального объекта, формирующего человека.

Цитата: «Организация, следовательно, есть форма принуждения. Если население теснится в городах вместо того, чтобы расселяться привольно в сельской местности, это происходит потому, что имеется коллективное мнение, коллективное устремление, обязывающее индивидуумов к такой концентрации. Мы вольны в выборе конструкции жилищ не больше, чем в выборе фасонов одежды; по меньшей мере то и другое предлагается извне».

В завершение Дюркгейм дает короткое определение социального объекта.

Цитата: «Наше определение в итоге учтет все, что надлежит учесть, если мы скажем: социальным фактом является всякий способ действий, устоявшийся или нет, который оказывает на индивидуума внешнее принуждение; или иначе: это факт, распространенный по всему данному обществу и обладающий собственным существованием, независимым от его индивидуальных проявлений».

Придя к определению социального объекта, мы не раскрыли его сущность. Что можно рассмотреть, как противоречие. Но Дюркгейм выводит социальный объект из понятийной категории.

Цитата: «Человек не способен жить среди явлений, не составляя понятий о них, и этими понятиями он руководствуется в своем поведении. Но поскольку эти понятия ближе к нам и понятнее, чем реальности, которым они соответствуют, то мы, естественно, склонны подменять ими последние и делать их предметом наших размышлений. Вместо того чтобы наблюдать объекты, описывать их и сравнивать, мы довольствуемся всего-навсего идеологизированным анализом».

Дюркгейм осмысливает объект с позиции кантианства. Кант разделял субъект (разум человека) и объект, как нечто существующее, но принципиально непознаваемое до конца. Таким образом, существует представление об объекте (его понятие) и сам объект, который своему понятию не равен.

«Всего-навсего идеологизированный анализ» отсылает нас к тезису Энгельса о том, что идеология есть ложное сознание, призванное скрыть классовую подноготною истории.

Из письма Энгельса первому биографу Маркса немецкому философу и историку Францу Мерингу (1843 год): «Идеология — это процесс, который совершает так называемый мыслитель, хотя и с сознанием, но с сознанием ложным. Истинные движущие силы, которые побуждают его к деятельности, остаются ему неизвестными, в противном случае это не было бы идеологическим процессом. Он создает себе, следовательно, представления о ложных или кажущихся побудительных силах. Так как речь идет о мыслительном процессе, то он и выводит как содержание, так и форму его из чистого мышления [отсылка к чистому разуму Канта, прим. АМ] — или из своего собственного, или из мышления своих предшественников. Он имеет дело исключительно с материалом мыслительным; без дальнейших околичностей он считает, что этот материал порожден мышлением, и вообще не занимается исследованием никакого другого, более отдаленного и от мышления независимого источника. Такой подход к делу кажется ему само собой разумеющимся, так как для него всякое действие кажется основанным в последнем счете на мышлении, потому что совершается при посредстве мышления».

Как видим, Энгельс также разделяет мышление индивида и формирующие это мышление факторы. Мы не будем останавливаться на вопросе, как именно Энгельс интерпретирует данные факторы. Только еще раз отметим в качестве заметки на полях, что Маркс и наряду с ним Энгельс считаются одними из основоположников социологии.

Цитата: «Понятия, о которых говорилось чуть выше, вообще-то суть те notiones vulgares [простонародные представления (лат.)] или praenotiones [предустановленные понятия (лат.)], которые, по [английскому философу, занимавшемуся философскими основаниями научного знания] Бэкону, лежат в основе всех наук, где они замещают факты. Это idola [идолы (лат.)], подобия призраков, искажающие истинный вид объектов и ошибочно принимаемые нами за сами объекты. Поскольку этот воображаемый мир не оказывает нашему уму никакого сопротивления, то ум, не испытывая стеснения, предается безграничному честолюбию и считает возможным построить, или скорее перестроить, мироздание по собственному усмотрению и своей властью».

Вводя понятия, разум перестраивает мироздание по собственному усмотрению во имя утверждения своей власти над ним, пишет Дюркгейм.

Цитата: «Что такое объект? Это противоположность идеи, как и то, что познается извне, противоположно тому, что познается изнутри. Объект – это всякий предмет познания, который сам по себе непостижим и непроницаем для мысли. Это все, что мы не в состоянии вообразить себе посредством простого приема мысленного анализа; это все, чего ум не в силах постичь, не выходя за пределы самого себя, путем наблюдений и экспериментов последовательно двигаясь от наиболее внешних и непосредственно доступных признаков к менее видимым и более глубоким».

Непознаваемый объект — это чистый Кант. Констатируя непознаваемость объекта, Дюркгейм пишет, что социальная жизнь возможно «представляет собой лишь развитие каких-то понятий».

Цитата: «Не исключено, что социальная жизнь и вправду представляет собой лишь развитие каких-то понятий, но даже если так, то все-таки эти понятия не осознаются нами моментально. То есть к ним нельзя прийти непосредственно, они открываются только через постижение реальных явлений, в которых выражаются».

Исходя из этого, Дюркгейм призывает изучать социальные явления, отделяя их от сознающих субъектов.

Цитата: «Потому надлежит рассматривать социальные явления сами по себе, отделяя их от сознающих субъектов, которые создают себе собственные представления о них. Эти явления нужно изучать извне, как внешние объекты, поскольку именно в таком облике они предстают перед нами. Если этот внешний характер окажется мнимым, то иллюзия начнет рассеиваться по мере развития науки, и мы увидим, как внешнее, так сказать, сольется с внутренним. Но результат нельзя предвидеть заранее; даже пускай в итоге выяснится, что социальные явления лишены всех существенных свойств объектов, исходно их правильно трактовать так, как будто эти свойства у них имеются. Это правило, стало быть, приложимо ко всей социальной реальности в целом, и нет ни малейшего повода искать исключения. Даже те явления, которые убедительнее всего представляются искусственными, должны рассматриваться с этой точки зрения. Условный характер практики или [социального, прим. АМ] института никогда не должен предполагаться заранее. Кроме того, если нам будет позволено сослаться на наш личный опыт, смеем уверить, что, действуя таким образом, часто с удовольствием наблюдаешь, как факты, вначале очевидно произвольные, при более внимательном наблюдении проявляют свойства постоянства и регулярности, присущие объектам».

Обратите внимание, как мечется мысль Дюркгейма, стремящаяся не выйти за рамки эпохи Просвещения. Представление Канта о том, что есть только субъект (разум) и принципиально непознаваемый объект предельно размыло представление о реальности как таковой. Это вершина модерна. Гегель стремился продлить ее дальше вверх, преодолевая Канта. Но уже даже сам факт такой попытки говорит о том, что эпоха Просвещения достигла своего предела через Канта и далее на повестке оказалось ощупывание и преодоление этого предела.

Дюркгейм пытается найти опору в естественных науках, которые имеют дело с чем-то достоверным (с объектом как таковым) и ставит их в пример гуманитарным наукам.

Цитата: «Напомним, что предметом физики служат реальные физические тела, а не представления о них, присущие людской массе)».

Но каждый новый этап развития физики раскрывает содержание предыдущего именно как представление людей о физике. Физика Эйнштейна разоблачает мир физики Ньютона как представление об объекте, ложно претендующее на раскрытие самого объекта. Теория суперструн идет еще дальше.

Цитата: «Нельзя открыть законы реальности, разрабатывая эти понятия, как бы мы к ним ни подступались. Напротив, эти понятия походят на завесу между нами и объектами, они скрывают последние от нас тем надежнее, чем прозрачнее выглядит завеса. Такая наука будет ущербной, ибо она лишена необходимого предмета, на котором и взрастает. Едва она возникает, можно заметить, как уже исчезает, превращаясь в искусство. Считается, будто научные понятия содержат в себе все существенное для реальности, но это потому, что их смешивают с самой реальностью. Вот и кажется, что в них есть все, что требуется нам, чтобы постигать существующее и чтобы предписывать нужные действия и способы их осуществления. <…> Это присвоение науки искусством, мешающее научному развитию».

Любая научная теория в сфере естественных наук может быть рассмотрена как понятие, как представление, как интерпретация и как искусство. Но если для падения пафоса «исследования объективно существующего объекта» в естественных науках потребовались века (в массовом сознании данное представление инерционно царит по сей день), то социология столкнулась с этим вызовом сразу же в момент своего зарождения.

Вернемся к вопросу соотношения социального объекта и индивида.

Цитата: «В силу своей природы социальные факты стремятся возникать вне индивидуального сознания, ибо они господствуют над последним».

Далее Дюркгейм предъявляет ряд правил проведения социологических исследований. Рекомендую читателю ознакомиться с ними самостоятельно. В завершение данного раздела Дюркгейм формулирует принцип «исследования вопреки».

Цитата: «Лишь позднее мы продолжим наши исследования и, последовательно приближаясь к результатам, постепенно уловим ту ускользающую реальность, которой, быть может, ум человеческий никогда не будет в силах овладеть вполне».

Если человеческий ум не в силах овладеть реальностью, он живет не в мире реальности, а в мире своих представлений о реальности. Читая Дюркгейма, я вижу ряд будущих заходов на постмодерн. Это, конечно, постзнание. Дюркгейм же говорит о вере в прогресс, который рано или поздно, может быть, сумеет раскрыть реальность.

Дюркгейм разделяет социальные объекты на нормальные и патологические. Среди прочего, автор описывает следующую ситуацию, при которой нормальное состояние может быть еще не проявлено, а патологическое может доминировать в обществе.

Цитата: «Примером служат переходные периоды, когда весь вид находится в процессе развития и не приобрел еще окончательно новой формы. Здесь единственный нормальный тип, уже воплотившийся и данный в фактах, есть тип прошлого, который более не отвечает новым условиям существования. Значит, какой-то факт может сохраняться в виде, уже не соответствуя требованиям ситуации. Он обладает тогда лишь видимостью нормы, а его распространенность обманчива; поддерживаемая только слепой привычкой, она больше не указывает на то, что наблюдаемое явление тесно связано с общими условиями коллективного существования».

Бог убит, но явное большинство еще считает себя христианами. Эта «распространенность обманчива» и скрывает собой переход к новому нормативному состоянию — светскому буржуазному обществу.

СССР разрушен, но постсоветская буржуазия еще считает себя советским или просоветским человеком. Эта «распространенность обманчива» и скрывает собой переход к новому нормативному состоянию —буржуазному обществу с элементами постбуржуазии.

Дюркгейм описывает переход от религиозного общества к светскому как нормативный.

Цитата: «Так мы сможем продемонстрировать, что нынешнее ослабление религиозных верований и, шире, коллективных чувств по поводу коллективных объектов вполне нормально; сможем доказать, что это ослабление становится все более и более явным по мере приближения обществ к нашему современному типу, а последний, в свою очередь, более развит (см. «О разделении общественного труда»). Но фактически перед нами лишь частный случай предшествующего. Ведь если нормальность явления возможно установить таким способом, это значит, что оно одновременно связано с самыми общими условиями нашего коллективного существования. Действительно, если этот регресс религиозного сознания более заметен при дальнейшем уточнении структуры наших обществ, то отсюда явствует, что он не случаен, что он обусловлен самим строением нашей социальной среды».

Далее Дюркгейм показывает, что преступность и суицид не являются выходом за рамки социума. Вновь рекомендую ознакомиться с полной версии работы, так как в ней приводятся развернутые аргументы, цитирование которых в полной мере превратит статью в книгу.

Цитата: «Вопреки общепринятым сегодня воззрениям преступник вовсе не является асоциальным существом, кем-то наподобие паразитического элемента, чуждого и не поддающегося поглощению тела внутри общества. <…> Он исправно участвует в общественной жизни. Преступность, кроме того, нельзя более рассматривать как зло, для которого не существует установленных границ. Ни к чему радоваться, когда она опускается заметно ниже обыкновенного уровня, и можно быть уверенным в том, что такой мнимый успех чреват и непосредственно связан с каким-нибудь социальным расстройством. Так, число случаев нанесения телесных повреждений становится крайне незначительным в голодные времена. <…> Также должна обновиться или, скорее, должна быть пересмотрена теория наказания. В самом деле, если преступление равнозначно болезни, то наказание – это лекарство, оно не может трактоваться иначе; поэтому все дискуссии вокруг него сводятся к вопросу о том, каким ему быть, чтобы служить именно лекарством. Однако если в преступлении нет и намека на патологию, то наказание не призвано исцелять; его истинное назначение следует искать в другом».

Дюркгейм пишет, что преступность является социальной нормой (частью функционирования социума как такового) и потому не может быть искоренена в существующем социуме. Ее можно только регулировать. Относительно суицида я рекомендую прочитать отдельную работу «Самоубийство» (1897 года).

Для нашей темы здесь существенно, что никакой вызов индивида социуму не является выходом за его рамки. Индивид не может выйти за рамки социума.

Дюркгейм продолжает описывать социальные объекты.

Цитата: «Существенный признак этих явлений заключается в способности оказывать извне давление на индивидуальные сознания, то получается, что они не производятся этими сознаниями и что социология поэтому не есть королларий [следствие, прим. АМ] психологии. Такая принуждающая сила свидетельствует, что явления имеют природу, отличную от нашей, ибо они проникают в нас насильно или по меньшей мере оказывают на нас более или менее ощутимое давление. Будь общественная жизнь просто продолжением индивидуального бытия, мы не наблюдали бы в ней упорного стремления вернуться к своему источнику и подчинить его себе. Власть, перед которой склоняется индивидуум, когда он действует, чувствует или мыслит социально, господствует над ним в такой степени потому, что она – продукт сил, которые превосходят человека и которые он не в состоянии объяснить. Это внешнее давление, им испытываемое, исходит не от него, и он не может объяснить происходящее какими-то внутренними причинами. Да, мы способны принуждать себя, способны сдерживать свои стремления, привычки, даже инстинкты и останавливать их развитие, накладывая запреты. Но эти запреты не следует путать с движениями, составляющими социально принуждение. Первые центробежны, тогда как вторые центростремительны. Одни вырабатываются в индивидуальном сознании и стремятся затем выразиться вовне, а другие вначале находятся вне индивидуума, но потом извне стремятся преобразовать его по своему подобию. Если угодно, запрет есть то средство, которым социальное принуждение выполняет психические действия, но не есть само это принуждение».

Если социальная жизнь «господствует над ним [индивидом] в такой степени потому, что она – продукт сил, которые превосходят человека и которые он не в состоянии объяснить», то это субъект, а не объект либо продукт субъекта, находящегося вне человека.

Господствующая социальная жизнь, если мы примем данный тезис, не ограничена рамками ныне существующего общества и проявляется через поколения. То есть представляет собой нечто большее, чем все ныне живущие люди вместе взятые, коллективную сущность, творящую историю и сотворяющую на этом пути человека.

Если мы рассмотрим Россию как социальный объект по Дюркгейму, то со всей очевидностью признаем, что Россия больше, чем все ныне живущие русские и все люди, так или иначе связанные с Россией.

Цитата: «Если оставить в стороне индивидуума, останется лишь общество. Значит, в природе самого общества нужность объяснения социальной жизни. Можно предположить, что, раз оно бесконечно превосходит индивидуума во времени и в пространстве, общество в состоянии навязывать ему образы действий и мыслей, осененные коллективным авторитетом. Это давление, отличительный признак социальных фактов, есть давление всех на каждого».

Вопрос, что именно является субъектом, господствующим над человеком, коллективное сознание (общество) или социальный объект, манифестирующийся через сознание и порождающий сознание. Это мой вопрос, ответ Дюркгейма см. далее.

Цитата: «Общество – не просто сумма индивидуумов, но система, образованная их взаимосвязью и представляющая собой реальность sui generis [единственная в своем роде, прим. АМ] с особыми свойствами. Конечно, коллективная сущность невозможна без индивидуальных сознаний, но это условие необходимое – и недостаточное. <…> В этом смысле и по этим причинам можно и нужно говорить о коллективном сознании, отличном от индивидуальных сознаний. Чтобы обосновать это различие, нет необходимости гипостазировать первое; коллективное сознание есть нечто особое и должно обозначаться специальным термином просто потому, что его состояния конституируют это сознание способом, несхожим от способов отдельных сознаний. Эта специфичность возникает оттого, что данные состояния образуются из иных элементов. Индивидуальные сознания возникают из природы психоорганического существа, взятого изолированно, а коллективное сознание – из комбинации множества таких существ. Результаты не могут, следовательно, не различаться, ибо составные части принципиально различны. Вдобавок наше определение социального факта лишь высвечивает под другим углом эту демаркационную линию. <…> В природе этой [коллективной, прим. АМ] индивидуальности, а не в природе составляющих ее единиц нужно искать ближайшие и определяющие причины возникающих в ней фактов. Группа мыслит, чувствует и действует совершенно иначе, чем это делают ее члены по отдельности. Если начинать с раздельного изучения членов группы, будет невозможно понять происходящее в группе. Если коротко, между психологией и социологией имеется то же различие, что и между биологией и науками физическими и химическими. Поэтому всякий раз, когда социальное явление прямо объясняется явлением психическим, можно быть уверенным, что это объяснение ложно».

Дюркгейм ставит коллективное сознание безусловно выше индивидуального, подчеркивая, что коллективное сознание не является суммой сознаний индивидов и не может быть понято исходя из характеристик индивида. Также Дюркгейм внятно (и, на мой взгляд, убедительно) отделяет социологию от психологии.

В качестве заметки на полях давайте в предложенной Дюркгеймом системе координат рассмотрим такой феномен, как отстаивание человеком той или иной картины мира вопреки всему. Допустим, существует представление, содержащее в себе вопиющие противоречия и отрицающее само себя самым наглядным образом. Казалось бы, как только оно проявило свое самоотрицание, оно тут же должно было бы рухнуть. Но этого никогда не происходит. С каким бы представлением мы ни имели дело, его вопиющее и нагляднейшее самоотрицание (если оно есть) ведет не к его исчезновению, а к его яростному утверждению обусловленными им индивидами. Указание же на самые явные противоречия ведет к крайней агрессии в отношении указывающего, которая на глазах теряет всяческую адекватность, через слово противоречит сама себе и напрочь игнорируя любые аргументы начинает «топать ногами и плеваться». Примеров чему великое множество, каждый при желании может привести их сам.

Если мы рассматриваем данный парадокс с позиции индивида — как взаимодействие с индивидом, то мы оказываемся в безумном мире откровенного бреда, запредельного лицемерия, крайне тупости и т. д. Причем предъявлять нам всё это могут далеко неглупые люди, вполне адекватные в иных отношениях. В чем же ответ? Они над нами издеваются? Ответ дает Дюркгейм, предлагая рассмотреть происходящее как самозащиту социального представления (я бы сказал идеи), которая не может признать содержащееся в ней самоотрицание. Так как признание ведет к ее немедленному обрушению и/или коренному перерождению. Индивид же в данном случае выступает лишь посредником агрессии данной идеи. Такой подход всё объясняет.

Дюркгейм развернуто пишет, что человека никто не спрашивал.

Цитата: «Быть может, скажут, что общество, сложившись, выступает ближайшей причиной социальных явлений, а причины его возникновения носят психологический характер. Мол, пусть взаимосвязь индивидуумов и вправду способна породить новую жизнь, но случается так лишь по причинам индивидуального толка. Однако в действительности, как бы глубоко мы ни заглядывали в историю, взаимосвязь выглядит наиболее обязательным среди всех факторов, ибо она является источником прочих обязательств. По причине рождения на свет человек непременно оказывается связанным с тем или иным народом. Впоследствии, сделавшись взрослым, он, можно сказать, дает согласие соблюдать это обязательство тем, что продолжает жить в своей стране. Но какое это имеет значение? Данное согласие не устраняет принуждения. Пускай принятое и охотно переносимое, давление все равно остается давлением. Кроме того, насколько далеко заходит это согласие? Во-первых, оно вынужденное, так как в подавляющем большинстве случаев материально и нравственно невозможно избавиться от национальной принадлежности; такая перемена обыкновенно признается отступничеством. Во-вторых, согласие не может касаться прошлого, которое мы не в состоянии принять, но которое продолжает сказываться на настоящем (мы не желали того воспитания, которое получили, а оно сильнее всякой другой причины укореняет нас в родной почве). Наконец, это согласие не может иметь нравственной ценности для будущего в той мере, в какой последнее неведомо. Мы не знаем даже полного перечня всех тех обязанностей, которые могут быть когда-нибудь возложены на нас как на граждан, – разве возможно заранее соглашаться на них? Как мы показали, источник всего обязательного находится вне индивидуума. При условии, что человек не выходит за пределы истории, взаимосвязь в группе носит тот же характер, что и остальные связи, а потому объясняется таким же образом. Кроме того, поскольку все общества непосредственно и без перерывов происходят от других обществ, можно не сомневаться в том, что на протяжении всей социальной эволюции не было ни одного момента времени, когда индивидуумам приходилось бы решать, вступать ли в коллективную жизнь и в какую именно. Такой вопрос ставится лишь у первичных истоков всякого общества. Но сомнительные по определению ответы на этот вопрос ни в коем случае не воздействуют на метод, которому нужно следовать при рассмотрении исторических фактов. Следовательно, нам нет надобности останавливаться на них».

Обратите внимание на следующий тезис: «при условии, что человек не выходит за пределы истории».

Дюркгейм пишет, что социология исследует надчеловеческую сущность.

Цитата: «Все же из предыдущих рассуждений можно сделать ошибочный вывод, что социология, по нашему мнению, не должна и не может принимать во внимание человека и его способности. Напротив, очевидно, что общие свойства человеческой природы участвуют в работе, итогом которой становится общественная жизнь. Но не они ее порождают, не они придают ей особую форму; они лишь делают ее возможной. Исходными причинами коллективных представлений, эмоций и устремлений являются не конкретные состояния индивидуальных сознаний, а условия, в которых складывается социальное тело в целом. Конечно, они могут реализоваться лишь в случае, если индивидуальные свойства не оказывают сопротивления. Но последние суть лишь бесформенное вещество, которое социальный фактор определяет и преобразует. Их вклад состоит исключительно в порождении предельно общих состояний, расплывчатых и потому податливых предрасположенностей, которые сами по себе, без помощи иных агентов, не могут принять конкретных и сложных форм, присущих социальным явлениям».

Еще раз цитирую, индивид есть «лишь бесформенное вещество, которое социальный фактор определяет и преобразует». Вклад человека «состоит исключительно в порождении предельно общих состояний, расплывчатых и потому податливых предрасположенностей, которые сами по себе, без помощи иных агентов, не могут» сформировать социум.

Цитата: «Мы пришли к следующему правилу: определяющую причину социального факта следует искать среди предшествующих социальных фактов, а не среди состояний индивидуального сознания».

Причиной социального факта является другой социальный факт (или другие социальные факты), а не человек, пишет Дюркгейм.

Далее Дюркгейм выдвигает гипотезу, согласно которой социальная эволюция зависит от динамической плотностью социальной среды. Под плотностью понимаются как социальные связи в обществе, так и в ином разрезе численность населения. Для нашей темы здесь наиболее существенно, что субъектом истории Дюркгейм называет социальную среду, то есть коллективное сознание.

Цитата: «Единственным активным фактором остается собственно человеческая среда. Поэтому главное усилие социолога должно быть направлено к тому, чтобы выявить различные свойства этой среды, способные оказать влияние на развитие социальных явлений. <...> Эта концепция социальной среды как определяющего фактора коллективной эволюции в высшей степени важна. Если от нее отказаться, социология не сможет установить никаких причинных связей».

На мой взгляд, Дюркгейм формулирует принцип социальный среды, стремясь остаться в рамках эпохи Просвещения. Ведь если выйти за ее пределы, то социология действительно «не сможет установить никаких причинных связей», говоря на языке модерна (а другого языка может просто не быть). Как бы то ни было, коллективное сознание — главный и единственный субъект истории по Дюркгейму.

В целом работа Дюркгейма не оставляет камня на камне от представления о том, что человек регулируется или может регулироваться своими интересами, которые способен осознать и далее на их базе (заключить общественный договор, совершить пролетарскую революцию и т. д.). То есть Дюркгейм обрушивает дискурс модерна, несмотря на то, что сам стремится остаться в модерне.

Концепцию общественного договора Дюркгейм критикует прямо (см. в книге).

Мы же обратимся к еще одной развернутой попытке Дюркгейма остаться в рамках эпохи Просвещения — к его апелляции к разуму.

Цитата: «Несомненно, мы считаем принуждение характерным признаком всякого социального факта. Но это принуждение исходит не от более или менее искусного устройства, призванного скрывать от людей те западни, в которые они сами себя поймали. Оно обязано своим возникновением тому обстоятельству, что индивидуум оказывается в присутствии силы, перед которой он преклоняется и которая над ним правит. Но эта сила – естественная. Она не обусловлена неким договором, возникшим по воле человека, которую она просто дополняет; нет, это порождение сокровенных недр реальности, необходимое следствие конкретных причин. Поэтому для того, чтобы склонить индивидуума добровольно подчиниться, не нужно прибегать ни к каким ухищрениям. Достаточно, чтобы он осознал свою естественную зависимость и слабость. Посредством религии он выражает это ощущение символически или чувственно, посредством науки он составляет определенное и адекватное понятие. Поскольку превосходство общества над индивидуумом не только физическое, но также интеллектуальное и нравственное, то здесь нечего опасаться критического исследования (при условии надлежащего выполнения последнего). Разум, показывая человеку, насколько социальное бытие богаче, сложнее и устойчивее бытия индивидуального, может лишь открыть ему поводы для требуемого повиновения и для чувств привязанности и уважения, которые привычка запечатлела в его сердце».

Регулируюсь разумом, человек, по Дюркгейму, должен осознать свою обусловленность социумом и добровольно склониться перед ним, чтобы…

Дюркгейм формулирует следующее соотношение социума и индивида.

1) Единственным актором истории является социальная среда.

2) Социальная среда не равна сумме входящих в нее индивидов и не может быть понята с позиции индивида (исходя из его психологии, биологии и т. д.).

3) Социальная среда обусловлена социальными объектами, которые можно объяснить только через другие социальные объекты, а не через индивида. Полное же существо социального объекта может быть в принципе недоступно для человеческого разума.

4) Индивид сам по себе есть «лишь бесформенное вещество, которое социальный фактор определяет и преобразует». Человеком в классическом понимании индивид становиться исключительно благодаря социальным объекта и социальной среде, которые формируют его в соответствии со своими установками (манифестируются через него).

5) Никакой возможности выйти за рамки социума у индивида нет. Потому что за рамкой социума его нет, а есть «лишь бесформенное вещество». Таким образом, человек полностью обусловлен социумом. Неясным остается лишь вопрос о соотношении социальных объектов и социальной среды. Пространство же для маневра у индивида есть постольку, поскольку существует ряд обществ и ряд социальных объектов. Но любой переход между ними крайне травматичен и ведет к перезагрузке личности.

Дюркгейм наметил полную обусловленность человека социумом, ставшую общим место в социологии. Затем данное направление развил и довел до своего предела познания человека структурализм. Ответом на такое достижение предела стал постструктурализм, возможность которого также можно найти у Дюркгейма. Конкретно в его реплике, что все предъявленные построения верны, «при условии, что человек не выходит за пределы истории». А если выходит? Индивид не может выйти за пределы социума, а постиндивид — может. Но, «выходя» постиндивид не оставит за собой социум, его выход по существу представляет собой превращение социума в постсоциум.

Выход из социума — это выход за пределы человека и за пределы разума.