Наш Грамши. Гегемония

Гегемония по Антонио Грамши начинается с признания невозможности пролетарской революции в ее каноническом смысле захвата политической власти.

Грамши в «Тюремных тетрадях»* увязывает политическую и горячую войну в единое целое, используя военные метафоры для описания политической борьбы.

* Перевод приводится по изданиям «Грамши А. Избранные произведения. Т.3 Тюремные тетради», Издательство иностранной литературы, 1959 год, Москва и «Грамши А. Тюремные тетради. В 3 ч. Ч. 1.», Издательство политическая литература, 1991 год, Москва.

Цитата: «Всякая политическая борьба всегда имеет в качестве своей первоосновы военную борьбу».

Грамши оперирует понятиями «маневренной» и «позиционной» («осадной») войны, на примере Первой мировой войны давая понять, что выбор между ними не является свободным и может быть жестко продиктован обстоятельствами.

Привожу развернутую цитату, чтобы показать логику перехода Грамши от горячей войны к политической.

Цитата: «Содержащееся в романе генерала Краснова утверждение, что Антанта, не желая победы Российской империи из опасения, как бы эта победа не привела к окончательному разрешению в пользу царской России восточного вопроса, навязала якобы русскому генеральному штабу позиционную войну (которая действительно была бы абсурдом, учитывая огромную протяженность фронта от Балтики до Черного моря при наличии огромных пространств, покрытых болотами и лесом), между тем как единственно возможной была маневренная война,— утверждение это является чистейшей нелепицей. В действительности русская армия пыталась вести маневренную и наступательную войну, особенно в австрийском секторе фронта (но также и в Восточной Пруссии), и результаты ее были столь же блестящи, сколь и эфемерны. Истина заключается в том, что нельзя по собственному желанию выбрать ту или иную форму ведения войны и еще в меньшей степени — добиться немедленного подавляющего превосходства над противником; известно, сколь многих потерь стоило упорство, проявленное генеральными штабами, не пожелавшими признать, что позиционная война была «навязана» общим соотношением сил борющихся сторон. В самом деле, позиционная война — это не просто окопная война; она определяется всей организационной и промышленной системой той территории, которая находится в тылу действующей армии. <…> Однако существование этих военных технических элементов, о которых сейчас говорилось в связи с позиционной войной и о которых раньше шла речь в связи с маневренной войной, не означает, конечно, что предыдущий тип нужно рассматривать как отвергнутый наукой. Существование таких элементов свидетельствует лишь о том, что в случае войны между более развитыми в промышленном и гражданском отношениях государствами значение этого типа следует рассматривать как ограничивающееся выполнением. Скорее тактической, чем стратегической функции и что его нужно рассматривать в ей же плоскости, в какой ранее осадная война рассматривалась в сравнении с маневренной».

Грамши пишет, что Первая мировая война на территории Германии и Австро-Венгрии имела объективно позиционный характер, попытки же России перейти к маневренной войне потерпели крах. И проводит принципиально важный водораздел, подчеркивая, что на территории России в силу ее специфики («огромных пространств, покрытых болотами и лесом») маневренная война, наоборот, была единственно правильным выбором.

Оставим за скобками число военную компоненту, Грамши пишет исключительно про политическую войну, используя горячую в качестве метафоры и подводящей аналогии. Весь текст про Первую мировую написан по существу про политическую борьбу, что далее раскрывает сам Грамши.

Цитата: «То же самое ограничение нужно сделать в политическом искусстве и в политической науке, по крайней мере в отношении более развитых государств, в которых «гражданское общество» превратилось в очень сложную структуру, выдерживающую катастрофические «вторжения» непосредственного экономического элемента (кризисов, депрессий и т. д.): надстройки гражданского общества в этом случае играют роль как бы системы траншей в современной войне. В такой войне ожесточенный артиллерийский обстрел, который, казалось бы, должен был уничтожить всю оборонительную систему противника, на самом деле разрушает лишь ее внешнее прикрытие, так что в момент атаки и наступления атакующие наталкиваются на все еще эффективную линию обороны. Подобное же явление имеет место в политике в период сильных экономических кризисов: несмотря на последствия кризиса, атакующие не могут ни организовать с молниеносной быстротой свои силы во времени и пространстве, ни тем более обрести наступательный дух; в свою очередь атакуемые не оказываются деморализованными, не прекращают обороняться даже среди руин и не теряют веры в свои силы и свое будущее. Положение, конечно, не остается неизменным, но верно и то, что происходящим событиям не хватает быстроты, ускоренного темпа, ясно выраженного прогрессирующего развития, на что, вероятно, надеются в таких случаях стратеги политического диктаторства».

«Стратеги политического диктаторства» — это явным образом сторонники пролетарской революции и установления диктатуры пролетариата. Это провальная стратегия в стране с развитым гражданским обществом, дает понять Грамши.

Цитата: «Последним выражением такого рода политических явлений были события 1917 года. Они ознаменовали собой решающий поворот в истории политического искусства и политической науки. <…> Следует подумать над тем, не является ли пресловутая теория Бронштейна [Троцкого, прим. АМ] о перманентности движения [перманентной революции, прим. АМ] отражением в политике теории маневренной войны (в этой связи надо вспомнить о замечаниях казачьего генерала Краснова), а в конечном счете — отражением общих экономико-культурно-социальных условий страны, в которой кадры национальной жизни находятся еще в эмбриональном, расслабленном состоянии и не могут сыграть роль «траншей» или «крепости». В этом случае можно было бы сказать, что Бронштейн, который выглядит «западником», на самом деле был космополитом, то есть он был лишь поверхностно национален, и столь же поверхностными были его западничество и его европеизм. Напротив, Ильич [Ленин, прим. АМ] был глубоко национален, и столь же глубоким был его европеизм».

Грамши пишет, что неразвитость российского гражданского общества, его «эмбриональное, расслабленное состояние» стало фундаментальной причиной, по которой в России могла состояться Октябрьская революция путем «маневренной войны» — захвата политической власти и навязывания обществу определенной социально-политической модели.

Но данный опыт неприменим к странам с развитым гражданским обществом, в частности, к Италии, считает Грамши, который на этом основании называет теорию перманентной революции Троцкого несостоятельной и противопоставляет Троцкому — Ленина как национального лидера.

Ленин, по мнению Грамши, сделал ставку на «маневренную» войну в России и на «позиционную» в Европе.

Цитата: «Мне кажется, что Ильич понял необходимость превратить маневренную войну, победоносно примененную на Востоке в 1917 году, в войну позиционную, которая была единственно возможной на Западе, где (как отмечает Краснов) на небольшом пространстве армии могли сконцентрировать бесчисленное количество боеприпасов и где социальные кадры сами по себе были еще способны сыграть роль сильнейших укреплений. По-моему, это и означало бы осуществление формулы «единого фронта», которая соответствует концепции единого фронта Антанты под единым командованием Фоша. Ильич только не имел времени, чтобы углубить свою формулу; однако надо учесть, что он мог углубить ее только теоретически, между тем как основная задача носила национальный характер, то есть требовала разведки территории и выявления тех элементов гражданского общества, роль которых можно уподобить роли траншей и крепостей и т. д.

На Востоке государство было всем, гражданское общество находилось в первичном, аморфном состоянии. На Западе между государством и гражданским обществом были упорядоченные взаимоотношения, и, если государство начинало шататься, тотчас же выступала наружу прочная структура гражданского общества. Государство было лишь передовой траншеей, позади которой была прочная цепь крепостей и казематов; конечно, это относится к тому или иному государству в большей или меньшей степени, и именно этот вопрос требует тщательного анализа применительно к каждой нации».

Грамши заявляет парадоксальный, с марксистской точки зрения, тезис. Пролетарская революция и диктатура в России возможны по причине незрелости ее гражданского общества, то есть архаичности, отсталости, в условиях которых «государство было всем». В то время как по Марксу пролетарская революция возможна только во всемирном масштабе и только после вызревания предпосылок (перезревания буржуазной фазы).

Грамши соединяет Ленина и Маркса, заявляя, что большевики совершили революцию (путем маневренной войны) не по марксистскому канону и по факту победы расширили канон.

Цитата: «Единственная «философия» — это история в действии, это сама жизнь. В этом смысле можно истолковать тезис о немецком пролетариате, наследнике немецкой классической философии, и можно утверждать, что теоретизация и осуществление гегемонии, проделанные Иличи [Лениным, прим. АМ], явились великим «метафизическим» событием».

Грамши следует концепции Маркса о действительной истории, к которой человечество пробивается по мере развития материального базиса, и необходимости отменить (снять) всю философию при вступлении в действительную историю. Таким образом, единственной подлинной философией оказывается действительная история. В этом ключе Грамши настаивает на расширения марксистского канона по факту свершения Великой Октябрьской социалистической революции, которая состоялась и тем самым расширила канон.

Еще раз тот же посыл. Цитата: «Величайший теоретический вклад Иличи [Ленина, прим. АМ] в философию практики следует искать именно в этой области. Иличи на деле двинул вперед философию как таковую тем, что двинул вперед политическое учение и практику».

Коммунистическая же борьба в Европе, по Грамши, ведется в русле позиционной войны, то есть путем вызревания предпосылок трансформации общества, о которых писал Маркс.

Грамши выделяет три фазы на пути к коммунистическому обществу.

Экономико-корпоративная фаза, в которой общественные отношения определяются грубым материальным интересом и вытекающим из него принципом солидарности. Цитата: «Первой и самой элементарной стадией коллективного политического сознания является экономико-корпоративная стадия: купец считает, что он должен выступать солидарно с другим купцом, фабрикант — с другим фабрикантом и т. д., но купец еще не ощущает себя солидарным с фабрикантом».

Фаза борьбы за гегемонию в гражданском обществе.

Государственная фаза после установления пролетарской гегемонии на национальном уровне. Грамши здесь утверждает возможность социализма в отдельно взятой стране, и оговаривая, что при нем должны развиваться все надстройки (т. е. это не жесткая диктатура пролетариата), далее не развивает этот вопрос. Цитата: «Государственной фазе соответствуют определенные формы интеллектуальной деятельности, которые нельзя произвольно сочинять или предвосхищать. В фазе борьбы за гегемонию развивается наука о политике; в государственной фазе должны развиваться все надстройки, иначе государству грозит распад».

Грамши делает заявку на раскрытие второго этапа борьбы — борьбы за гегемонию в гражданском обществе.

Цитата: «Отправным пунктом всегда должно быть обыденное сознание, ибо оно представляет собой спонтанную философию масс, и задача в том, чтобы придать ему идеологическую однородность».

Обыденное сознание представляет собой мировоззрение масс, формируемое путем преломления философии в массовом сознании. Такое сознание, по Грамши, идеологично, что означает его «ложность». Грамши развернуто критикует вульгарный материализм и механистический марксизм (согласно которому развитие материального базиса само собой приведет к коммунизму), призывая вести культурно-политическую войну за формирование массового сознания.

Цитата: «Философия практики [марксизм] считает, что идеологии вовсе не произвольны; они представляют собой реальные исторические явления, с которыми нужно бороться и разоблачать их сущность как орудий господства исходя не из нравственных соображений и т. п., а именно из требований политической борьбы: чтобы сделать руководимых духовно независимыми от руководящих, чтобы покончить с гегемонией одних и установить гегемонию других, ибо таково необходимое условие переворачивания практики [революции]».

Концепцию гегемонии можно считать ответом Грамши на вопрос, как именно пролетариат должен осознать свои интересы и переустроить общество на их базе.

Установление гегемонии пролетариата по Грамши подразумевает два шага: освобождение сознания пролетариата, ведущее к разрушению гегемонии буржуазии — захват общественного сознания пролетарской идеологией, означающий установление пролетарской гегемонии в обществе.

Пролетарская идеология также будет именно идеологией, то есть одной из форм ложного сознания. В этом утверждении есть некоторое кощунство, проблематизирующее веру. Но, например, было ли советское сознание идеологическим? Безусловно. Было ли оно ложным? Очевидно, да.

Грамши снимает данное противоречие, давая понять, что гегемония пролетарской идеологии является шагом вперед — шагом к действительной истории — прогрессивным историческим процессом.

Цитата: «Философия — это критика и преодоление религии и обыденного сознания, <...> Осуществленная гегемония означает реальную критику философии, ее реальную диалектику».

Марксистская философия преодолевает предшествующее ей обыденное сознание и устанавливает свое, таким образом, воплощаясь в историческом процессе как действии. Задавая исторический вектор.

Гегемония пролетариата на этапе борьбы в национальном государстве подразумевает не ликвидацию буржуазии, а подчинение буржуазии и других слоев общества пролетарской идеологии. Совместное следование по пути к коммунизму вопреки классовому интересу буржуазии. Альтернативной же является мировоззренческое подчинение пролетариата буржуазной идеологии.

Цитата: «Когда социальная группа, имеющая собственное мировоззрение (пусть существующее еще только в зародыше, проявляющееся лишь в ее действиях и, следовательно, не постоянно, а от случая к случаю), приходит в движение как органическое целое, она, будучи интеллектуально зависима от другой социальной группы и подчинена ей, руководствуется не своим мировоззрением, а позаимствованным ею у этой другой группы. Она утверждает это мировоззрение на словах и даже верит в необходимость следовать ему, потому что она следует ему в «нормальные времена», то есть когда ее поведение еще не стало независимым и самостоятельным, а остается подчиненным и зависимым. Нельзя, таким образом, отрывать философию от политики; и более того, можно показать, что выбор и критика мировоззрения также являются политическим актом».

Гегемония — это война за прошивку общественного мировоззрения своей идеологией. В результате чего другие слои общества начинают воспринимать жизненную программу гегемона как собственную. И реализовывать чужие интересы как свои.

Концепция гегемонии раскрывает парадоксальный тезис Энгельса о возможности обуржуазивания пролетариата (с позиции собственности на средства производства, это невозможно).

Из письма Энгельса — Марксу (Ленин включил данное письмо в марксистский катехизис): Цитата: «Английский пролетариат фактически всё более и более обуржуазивается, так что эта самая буржуазная из всех наций хочет, по-видимому, довести дело в конце концов до того, чтобы иметь буржуазную аристократию и буржуазный пролетариат рядом с буржуазией».

Мировоззрение пролетариата (как и аристократии) может стать буржуазным, таким образом, произойдет обуржуазивание пролетариата, его подчинение буржуазной программе жизни.

Война за мировоззрение ведется в надстройке, всю совокупность отношений в которой Грамши называет «историческим блоком».

Цитата: «Базис и надстройки образуют «исторический блок», иначе говоря, сложный, противоречивый, неоднородный комплекс надстроек есть отражение совокупности общественных производственных отношений. Отсюда вытекает следующий вывод: только всеобъемлющая система идеологий рационально отражает противоречие базиса и наличие объективных условий для переворачивания практики [революции, прим. АМ]».

«Исторический блок» во всей своей полноте характеризует актуальные противоречия между базисом и надстройкой. Победа пролетариата подразумевает установление им гегемонии в надстройке, предпосылки для которой формируются в базисе, и в своей реализации требуют перепрошивки мировоззрения всех остальных классов.

Концепция «Исторического блока» фактически противопоставляется «голой» диктатуре пролетариата. Грамши последовательно делал ставку на широкий союз прогрессивных сил, призванный двинуть историю вперед. Пролетарский дискурс должен был победить в умах широкой коалиции, а затем при ее участии установить гегемонию во всем обществе.

Цитата: «Бесспорно, гегемония предполагает, что будут учтены интересы и тенденции тех социальных групп, над которыми будет осуществляться гегемония, что возникнет определенное компромиссное равновесие, то есть что руководящая группа пойдет на жертвы экономико-корпоративного характера; но также бесспорно, что такие жертвы и такой компромисс не могут касаться основ, потому что если гегемония является этико-политической, то она не может не быть также и экономической и ее основой не может не служить та решающая функция, которую руководящая группа осуществляет в решающей области экономической деятельности».

Идя на уступки другим группам населения, пролетариат-гегемон безусловно будет реализовывать свою генеральную программу. Таким образом, любой компромисс ограничен курсом на построение коммунизма, который должен воплощаться по факту. Грубо говоря, так или иначе обозначенный путь к коммунизму должен стать мировоззренческой установкой всех слоев общества. Он может приниматься осознанно или неосознанно, прямо, косвенно или совсем завуалировано, но определяться курс страны будет им, если пролетариат сумеет стать гегемоном.

Цитата: «Строительство аппарата гегемонии образует новые идеологические формы, обусловливает реформу сознания и методов познания, постольку оно является актом познания, философским актом. <…> когда удается внедрить новую мораль, соответствующую новому мировоззрению, это приводит к тому, что внедряется также и данное мировоззрение; другими словами, происходит целая философская реформа».

Реформа сознания может пройти без горячей войны. Грамши в данном ключе рассматривает ряд примеров из истории Европы и приход к власти фашистов во главе с Муссолини, которое Грамши назвал «пассивной революцией» (заимствуя термин у итальянского историка Винченцо Куоко).

По существу, Грамши предлагает Европе путь пассивной революции как войны за гегемонию в общественном дискурсе. При этом Грамши не исключает ее перехода в горячую фазу, но подчеркивает решающее значение победы в гегемонистской войне за мировоззрение.

Цитата: «Политика умеренных показывает со всей ясностью, что политику гегемонии можно и нужно проводить и в период, предшествующий приходу к власти, и что не следует рассчитывать только на материальные силы, которые власть предоставляет для осуществления эффективного руководства. Именно блестящее разрешение этих проблем сделало возможным Рисорджименто [объединение Италии в XIX веке, прим. АМ] в тех формах и границах, в которых оно было осуществлено — без «террора», как «революция без революции» или как «пассивная революция» (если употребит» выражение Куоко в смысле, немного отличном от того, какой он сам в него вкладывает)».

Пассивная революция может состояться даже до смены власти. Так фактический курс страны может определяться царящей в обществе гегемонией, даже если утверждаемое ей мировоззрение формально отрицается властями.

Цитата: «Действительно может случиться, что политическое и нравственное руководство страной в определенный момент осуществляется не законным правительством, а «приватной» организацией, а также революционной партией».

Здесь речь не о тайных заговорщиках, а о хозяевах дискурса.

Делая акцент на гегемонию, Грамши остается безусловно революционным философом и политиком и с революционных позиций критикует «экономизм» и социал-демократию.

Я предлагаю прочитать следующую развернутую цитату из «Тюремных тетрадей» как пример продвижения гегемонии пролетариата. Грамши блестяще разоблачает социал-демократию и лишенную революционного духа борьбу за экономические права рабочих (синдикализм) как разновидность либерализма (как утверждение буржуазной гегемонии) и с этих позиций утверждает пролетарскую гегемонию как ее антитезу — как путь к освобождению.

Цитата: «Экономизм» — теоретическое движение в защиту свободной торговли (либерализм) — теоретический синдикализм. <...> Связь между идеологией свободной торговли и идеологией теоретического синдикализма проявляется особенно отчетливо в Италии <...> Однако по своему смыслу эти тенденции весьма различны: первая присуща господствующей и руководящей социальной группе; вторая — социальной группе, которая еще подчинена, еще не обрела сознания своей силы, своих возможностей и путей своего развития и поэтому еще не в состоянии выйти из стадии примитивизма. <...>

Вопрос о движении теоретического синдикализма более сложен. Бесспорно, что в этом движении независимость и самостоятельность подчиненной группы, провозглашающей себя его поборницей, принесены в жертву интеллектуальной гегемонии господствующей группы, потому что именно теоретический синдикализм представляет собой не что иное, как один из аспектов либерализма, оправдываемого несколькими искаженными (и потому сделавшимися банальными) положениями философии практики. Как и почему приносится эта «жертва»? Она сводится к тому, что исключается возможность преобразования подчиненной социальной группы в господствующую, или потому, что эта проблема вообще даже не ставится (фабианство, Де Ман, значительная часть лейбористов) , или потому, что она выдвигается в неподходящей и недейственной форме (социал-демократические тенденции в целом), или же потому, что принимают за постулат скачок непосредственно от строя, при котором существуют социальные группы, к такому строю, который характеризуется полным равенством и синдикальной экономикой».

По части синдикализма, фабианства, лейборизма и социал-демократии в целом Грамши оказался полностью прав. Это великолепный текст, и по мысли, и по публицистической убедительности. Концепция же гегемонии точно описывает произошедшее, в нее не включен фатум победы пролетариата. Гегемония в принципе может быть рассмотрена вне контекста пролетариата (что и было сделано постграмшистами).

Трактовка перехода от премодерна к модерну с позиции гегемонии звучит следующим образом.

Цитата: «Всякое мировоззрение в какой-то определенной своей исторической фазе приобретает «спекулятивную» форму, которая знаменует его апогей и начало разложения? Можно было бы провести аналогию и выявить связь с развитием государства, которое от «экономико-корпоративной» фазы переходит к фазе «гегемонии» (активного консенсуса). Можно считать, иными словами, что каждая культура проходит через свой спекулятивный или религиозный момент, который совпадает с периодом полной гегемонии социальной группы, выражающей данную культуру, и, может быть, даже с тем именно периодом, когда реальная гегемония разлагается снизу путем молекулярного процесса, тогда как система идей именно поэтому (именно для противодействия этому разложению) совершенствуется догматическим путем, становится трансцендентальной «верой». Недаром было замечено, что каждая так называемая эпоха декаданса (когда происходит разложение старого мира) характеризуется утонченной и высоко «спекулятивной» мыслью».

Гегемония — это активный консенсус, деятельное согласие общества на то или иное положение дел, которое вытекает из того или иного общественного мировоззрения.

Культура, проходящая через свой спекулятивный или религиозный момент — это премодерн и конкретно Средневековье, в котором по Грамши была установлена полная гегемония церкви, выражающей «данную культуру» (христианскую веру).

Разложение гегемонии церкви «путем молекулярного процесса» — это модернизация (молекула — метафора индивида), представляющая собой перепрошивку общественного сознания в русле гегемонии буржуазии, опирающейся на соответствующий уровень развития материального базиса.

Говоря о настоящем и будущем, Грамши с позиции гегемонии описывает кризис государства.

Восстание против принципа авторитета, как переход к модерну (убийство Бога). Цитата: «Обыденное сознание» не могли не превозносить в XVII и XVIII веках, когда люди стали восставать против принципа авторитета, представленного Библией и Аристотелем».

Обрушение принципа авторитета на следующем шаге оборачивается кризисом государства. Цитата: «Принято говорить о «кризисе авторитета», а это и есть кризис гегемонии или кризис государства в целом».

Кризис авторитета в отношении государства представляет собой потерю веры масс в государство. Напомню формулу Грамши «массы как таковые не могут усваивать философию иначе, как веру».

В условиях кризиса старой веры, по Грамши, решающее слово оказывается за гражданским обществом.

Цитата: «Можно отметить два больших надстроечных «плана»: план, который можно называть «гражданским обществом», то есть совокупность организмов, вульгарно называемых «частными», и план «политического или государственного общества», которому соответствуют функции «гегемонии» господствующей группы во всем обществе и функции «прямого господства», или командования, выражающиеся в деятельности государства и «законного» правительства».

Кризис старой веры ведет к смене гегемонии в гражданском обществе, из которого выделяется новая главенствующая группа, пересобирающая государство. Чем не формула Октября, с поправкой на молниеносный в исторической перспективе характер маневренной войны?

Цитата: «Государство = политическое общество + гражданское общество, иначе говоря, государство является гегемонией, облеченной в броню принуждения».

Броня принуждения защищает содержание. Если нет своего содержания, то эта броня будет защищать чужое, даже если каким-то образом окажется в руках бессодержательных людей.

Гегемония тотальна. Все общественные институты и все общественные отношения, по Грамши, могут и должны быть прочитаны под ее призмой.

Цитата: «Гегемония одной социальной группы над всей национальной общностью, осуществляемая через посредство так называемых негосударственных организаций вроде церкви, профсоюзов, школ и т. д.».

Грамши описывает буржуазную гегемонию как глубокоэшелонированную и устойчивую.

Цитата: «В стране с классическим парламентским строем «нормальное» осуществление гегемонии характеризуется сочетанием силы и согласия, принимающих различные формы равновесия, исключающие слишком явное преобладание силы над согласием; напротив, пытаются даже добиться видимости того, будто сила опирается на согласие большинства, выражаемое через так называемые органы общественного мнения — газеты и ассоциации, количество которых вследствие этого при определенных условиях искусственно увеличивается».

Коррупция — также составляющая борьбы, используемая для утверждения гегемонии правящей группы. Любые общественные отношения являются актом борьбы за мировоззрение людей.

Цитата: «Промежуточное положение между согласием и силой занимают коррупция и обман, характерные для определенных ситуаций, когда становится трудно осуществлять гегемонию, а использование силы чревато большими опасностями. Их распространение означает, что противник или противники находятся в состоянии истощения и паралича, вызванного подкупом властей, подкупом скрытым, а в случае непосредственной угрозы — и открытым, преследующим цель внести смятение и расстройство в ряды противника».

Грамши обращает внимание на ничтожность цели «борьбы с коррупцией». Значение имеет гегемония, подспудно утверждаемая через эту борьбу.

Цитата: «Люди, заинтересованные в разрешении кризиса в соответствии с их устремлениями, притворяются, будто они уверены (и были бы готовы объявить об этом во всеуслышание), что дело состоит в «коррупции».

Каждый общественный акт — это акт утверждения той или иной гегемонии. Первой задачей ведомой группы, по Грамши, является осознание такого положения дел. Осознание неизбежно включает в себя формирование собственной гегемонистской программы, иначе ведомая группа не может отделить себя от правящей группы. Второй шаг — борьба за утверждение своей гегемонии в обществе, то есть борьба за формирование общественного сознания. Такая борьба ведется тотально и перманентно. В ней участвую все, каждый индивид, безотносительно того, осознанно он это делает или неосознанно.

Мировоззрение — идеологично. Каждый общественный акт идеологичен.