Умом — Россию не понять

Четверостишие Федора Тютчева стало своего рода кодом, к которому адресуются, когда встает вопрос о том, что есть Россия.

Я предлагаю подобрать ключ к «коду» при помощи самого Тютчева и критиковавшего его с коммунистических позиций Горького.

По окончанию Московского университета в 1821 году Тютчев поступает на службу в Коллегию иностранных дел и выезжает в Мюнхен в качестве сотрудника дипломатической миссии Российской империи.

В 1839 году Тютчев отстраняется от службы в МИД, но продолжает жить за границей.

В 1844 году Тютчев возвращается в Россию и восстанавливается на службе в МИД. Пользуется личным покровительством императора Николая I, видевшим в Тютчеве выразителя курса России в отношении Запада.

Тютчев в МИД отвечает за формирование позитивного имиджа России в Европе и сам становится одним из ключевых политических публицистов своего времени, публикуя ряд статей: «Письмо к г-ну доктору Кольбу» («Россия и Германия», 1844), «Записка царю» (1845), «Россия и революция» (1848), «Папство и римский вопрос» (1849). Последние две статьи являются главами незавершенного трактата «Россия и Запад», обратимся к ним.

В 1848 году Европу сотрясает «Весна народов» — серия буржуазных революций, охвативших Францию (свержение восстановлений после первой революции династии Бурбонов и утверждение Второй республики), Германский союз, Австрийскую империю, Данию, Швецию, итальянские княжества и т. д.

12 апреля 1848 года Тютчев, реагируя на революции в Европе, публикует статью «Россия и революция». Оригинал был написан на французском языке, в цитатах использован перевод Б.Н. Тарасова.

Цитата: «Уже давно в Европе существуют только две действительные силы: Революция и Россия. Эти две силы сегодня стоят друг против друга, а завтра, быть может, схватятся между собой. Между ними невозможны никакие соглашения и договоры. Жизнь одной из них означает смерть другой. <…> До сих пор объяснения ему искали в области сугубо политических идей; пытались определить различия в принципах чисто человеческого порядка. Нет, конечно, распря, разделяющая Революцию и Россию, совершенно иначе связана с более глубокими причинами, которые можно обобщить в двух словах».

Тютчев пишет, что Европу вне России поглотила «Революция», так как революция была буржуазной, из этого следует, что Европа вне России окончательно и бесповоротно встала на путь превращения в буржуазную Европу или уже стала буржуазной в основе своей. Россия же представлена в виде инаковой силы. Тютчев подчеркивает, что речь идет не о политическом конфликте, а о принципиальных различиях в «человеческом порядке» — в основах устройства социума.

Цитата: «Прежде всего Россия — христианская держава, а русский народ является христианским не только вследствие православия своих верований, но и благодаря чему-то еще более задушевному. Он является таковым благодаря той способности к самоотречению и самопожертвованию, которая составляет как бы основу его нравственной природы. Революция же прежде всего — враг христианства. Антихристианский дух есть душа Революции, ее сущностное, отличительное свойство. Ее последовательно обновляемые формы и лозунги, даже насилия и преступления — все это частности и случайные подробности. А оживляет ее именно антихристианское начало, дающее ей также (нельзя не признать) столь грозную власть над миром. Кто этого не понимает, тот уже в течение шестидесяти лет [с момента Французской революции прим. АМ] присутствует на разыгрывающемся в мире спектакле в качестве слепого зрителя».

Европа с момента Французской буржуазной революции идет по пути служения «антихристианскому духу», то есть радикального отрицания и преодоления христианства, пишет Тютчев. В то время как Россия остается христианской страной.

Цитата: «Человеческое я, желающее зависеть лишь от самого себя, не признающее и не принимающее другого закона, кроме собственного волеизъявления, одним словом, человеческое я, заменяющее собой Бога, конечно же, не является чем-то новым среди людей; новым становится самовластие человеческого я, возведенное в политическое и общественное право и стремящееся с его помощью овладеть обществом. Это новшество и получило в 1789 году имя Французской революции».

Человек ставит себя на место Бога, пишет Тютчев. Что является классической формулой модерна, суть которого в замене Бога (религии) на человеческий разум, как регулятор жизни общества. Разум вместо Бога — это переход к модерну от премодерна.

Цитата: «Это пренебрежительное доброжелательство, которое новые власти выказывали до сих пор по отношению к католической Церкви и ее служителям, никого не должно вводить в заблуждение. Оно является едва ли не важнейшим признаком действительного положения вещей и самым очевидным показателем достигнутого Революцией всемогущества. В самом деле, зачем Революции выказывать себя враждебной к духовенству и христианским священнослужителям, которые не только претерпевают, но принимают и усваивают ее, превозносят все ее насилия для предотвращения исходящих от нее угроз и, не подозревая того, присоединяются ко всем ее неправдам? Если бы в таком поведении содержался лишь расчет, то и тогда он оказался бы отступничеством; но, если к расчету примешивается убеждение, отступничество усугубляется в гораздо значительной степени».

Католическая церковь капитулирует перед буржуазной Европой и становится ее частью, констатирует Тютчев. С католической Европой покончено или почти покончено. Напомню, Ницше провозгласит «Бог умер! Мы убили Его, — вы и я» в 1881 году («Веселая наука»). Тютчев в 1848 году содержательно пишет, что Европа стоит на пороге объявления о том, что «Бог умер» (религия перестала быть регулятором жизни общества). С той лишь оговоркой, что Тютчев еще видит шанс католической церкви на сопротивление «путем возвращения к мученичеству».

Мы крайне недооцениваем русских поэтов и писателей как философов.

Цитата: «Германия, бесспорно, — та страна, о которой уже давно складываются самые странные представления. Ее считали страной порядка, потому что она была спокойна, и не хотели замечать жуткой анархии, которая в ней заполоняла и опустошала умы. Шестьдесят лет господства разрушительной философии совершенно сокрушили в ней все христианские верования и развили в отрицании всякой веры главнейшее революционное чувство — гордыню ума — столь успешно, что в наше время эта язва века, возможно, нигде не является так глубоко растравленной, как в Германии. По мере своего революционизирования Германия с неизбежной последовательностью ощущала в себе возрастание ненависти к России. В самом деле, тяготясь оказанными Россией благодеяниями, Германия не могла не питать к ней неистребимой неприязни. Сейчас этот приступ ненависти, кажется, достиг своей кульминации; он восторжествовал не только над рассудком, но даже над чувством самосохранения».

Тютчев, на мой взгляд справедливо и точно констатирует, что философия нового времени, ставящая «гордыню ума» (разум) на место Бога, в качестве генеральной линии возможна только в постхристианском обществе, и ее полное торжество знаменует собой расправу разума над христианской Европой.

Далее Тютчев пишет, что немцы надеются объединить Германию сделав ставку на Революцию (то есть на модернизацию) и подчеркивает тщетность этих надежд.

Цитата: «И пусть не говорят в оправдание этих столь очевидно искусственных движений, перевернувших весь политический строй Германии и подорвавших само существование общественного порядка, что они вдохновлялись искренним и всеобщим чувством германского единства. Допустим, что такие чувства и желания искренни и отвечают чаяниям подавляющего большинства. Но что это доказывает?.. К наиболее безумным заблуждениям нашего времени относится представление, будто страстное и пламенное желание большого числа людей в достижении какой-либо цели достаточно для ее осуществления. <...> Вопрос уже вовсе не в том, чтобы знать, будет ли Германия единой, а в том, удастся ли ей спасти хотя бы частицу своего национального существования после внутренних потрясений, способных усугубиться вероятной внешней войной».

В заключение Тютчев делает вывод, Европа сходит со сцены и остается одна христианская империя — российская, которая является лидером и оплотом реакционного отторжения модерна, торжествующего на развалах Европы.

Цитата: «Тысячелетние предчувствия совсем не обманывают. У России, верующей страны, достанет веры в решительную минуту. Она не устрашится величия своих судеб, не отступит перед своим призванием. И когда еще призвание России было более ясным и очевидным? Можно сказать, что Господь начертал его огненными стрелами на помраченных от бурь Небесах. Запад уходит со сцены, все рушится и гибнет во всеобщем мировом пожаре — Европа Карла Великого и Европа трактатов 1815 года, римское папство и все западные королевства, Католицизм и Протестантизм, уже давно утраченная вера и доведенный до бессмыслия разум, невозможный отныне порядок и невозможная отныне свобода. А над всеми этими развалинами, ею же нагроможденными, цивилизация, убивающая себя собственными руками… И когда над столь громадным крушением мы видим еще более громадную Империю, всплывающую подобно Святому Ковчегу, кто дерзнет сомневаться в ее призвании, и нам ли, ее детям, проявлять неверие и малодушие?..».

В следующей статье «Папство и римский вопрос», опубликованной 13 октября 1849 года, Тютчев развернуто пишет, что переход от христианской Европы к постхристианской буржуазной Европе есть не искажение или аномалия, а естественное развитие событий, заложенное католической церковью с момента ее раскола с православной. Я воздержусь от цитирования, чтобы не перегружать текст (рекомендую прочесть обе статьи Тютчева целиком) и еще раз подчеркиваю, что Тютчев описывает модернизацию как органическое порождение христианской Европы.

Никаких шансов на сопротивление у католиков, по мнению Тютчева, нет. Приведя ряд аргументов в пользу данного вывода, Тютчев предлагает выход — воссоединение католической и православной церкви, с лидирующей ролью православного духа и спасительной ролью русского императора, как последнего и единственного христианского императора Европы.

Тютчев обладал и пронзительным философским взглядом, очень точно описывая происходящее в Европе, и стратегическим мышлением. Он не просто констатировал процессы, он предлагаю рецепты того, как из можно развернуть (или по-крупному попытаться развернуть).

Вера в возможность победы христианской империи над буржуазной Европой (над новым временем, над эпохой Просвещения), на мой взгляд, блестяще выражена Тютчевым в стихотворении, посвященном восстанию декабристов, — «14-ое декабря 1825».

Вековая громада льдов — это вечный полюс традиционного общества в России, который не растопить.

Тютчев был верен себе, последовательно декларируя консервативный взгляд на незыблемость традиционного общества в России — незыблемость православной империи, и на чуждую пагубность модернизации, которой Россия даст отпор.

В этой связи, мы можем и, как я убежден, должны прочитать «код» России по Тютчеву следующим образом.

Умом Россию не понять — значит, не понять умом буржуазной Европы, так как Россия, в отличие от новой Европы, является традиционным, а не модернистским обществом. Буржуазный разум, разум, поставленный на место Бога, не охватывает Россию, потому что в России есть Бог — живо традиционное общество, регулятором которого является религия. Потому в Россию можно только верить — чтобы познать традиционное общество, нужно познать ее религию, что достигается при помощи погружения в веру, а не при помощи раскладывания веры на слова и ритуалы при помощи разума.

Сегодня, обладая постзнанием, мы можем констатировать, что прогнозы и надежды Тютчева не сбылись. Германия (Второй Рейх) объединилась на почве модернизации — путем создание единой немецкой нации. Смелая идея воссоединение католической и православной церкви так и осталась «на бумаге». Православная Российская империя рухнула.

Вековую громаду льдов традиционного общества растопила модернизация. Его больше нет.

Но из этого не следует, что Тютчев был во всем неправ. Далее мы переходим к Максиму Горькому.

Одной из важнейших тем творчества Горького является выяснение отношений с мещанством, как со всё проедающим злом. В публицистическом ключе и с прямой отсылкой к Тютчеву Горький высказывается о мещанстве в своей статье «Заметки о мещанстве», опубликованной в первой легальной большевистской газете «Новая жизнь» в 1905 году.

Цитата: «Наиболее уродливые формы отношения мещанства к народу сложились в нашей нелепой стране. Вероятно, на земле нет другой страны, где бы командующие классы говорили и писали о народе так усердно и много, как у нас, и уж, наверное, ни одна литература в мире, кроме русской, не изображала свой народ так приторно-слащаво и не описывала его страданий с таким странным, подозрительным упоением.

Горький трактует мещанство крайне широко, сводя к нему всё, что стоит на пути революционного освобождения России. В этом ключе выясняя отношения с великой русской литературой, включая Тютчева, Достоевского, Толстого.

Далее Горький описывает революционный слой царской России как в сущности протобуржуазию, ищущую и выгрызающую свое место в жизни.

Цитата: «Ко времени вынужденного народом освобождения его от крепостного права, и — кстати — от земли, в нашей стране, как это известно, образовался небольшой, но энергичный слой людей, сильных духом и внутренне свободных. Это была смелая вольница, "кто с борку, кто с сосенки", — неудачные дети духовенства, уроды из дворянских семей, блудные сыновья чиновников, только что рожденные фабрикой рабочие -- всё умные, здоровые, веселые работники, бодрые, как люди, проснувшиеся на рассвете ясного майского дня. Полные молодой жажды жизни красивой и свободной, они увидели пред собой жизнь, устроенную их отцами, и с презрением, с гордой насмешкой отвернулись от нее — тесной, скучной, нищенски бедной содержанием, формами и красками, нагло и грубо построенной на непосильном труде ограбленного, темного народа».

Далее протобуржуазия выдвигает из своих рядов героев (народников), которые идут с миссией просвещения в самую толщу масс. В сущности, тем самым жертвенно неся в массы эпоху Просвещения, то есть делая заявку на модернизацию сознания народа. На этой почве начинается конфликт между реакционной властью и прогрессивными народниками.

Цитата: «А правительство, освободив народ, тотчас же усердно занялось разведением чиновников, ковкой звеньев новой цепи для народа. К разночинцам оно относилось подозрительно и враждебно, люди, которые не хотели быть чиновниками, были излишни и вредны для него, Было ясно — если интеллигент-разночинец хочет жить, он должен встать ближе к народу, опереться на него и увеличить свою дружину за его счет. Интеллигент понял это, пошел в народ сеять среди неге "разумное, доброе, вечное"... Разумеется, наше правительство не могло допустить на ниве народной никаких посевов, кроме тех, которые укрепляли бы легенду о неземном происхождении его власти. И вот началась беспримерная в истории эпическая борьба горсти смелых людей с чудовищем, которое похитило свободу и зорко, жадно стережет ее...».

Горький прямо обвиняет Тютчева в том, что он стоит на стороне реакционной власти и реакции как таковой, сдерживая и «заговаривая» революционные преобразования общества.

Цитата: «Эта битва была красива, как старый рыцарский роман, она родила много героев и пожрала их, как Сатурн своих детей. Герои погибли. Участь героев — всегда такова, и не будем оскорблять память героев сожалением о гибели их...

В эти дни, когда рыцари бились насмерть со змеем, — мещанство в стихах и прозе доказывало, что

В Россию можно только верить, что русский народ чрезвычайно самобытен и что греховная западная наука, развратные формы жизни Запада совершенно не годятся для него. Влияние Запада может только испортить, разрушить кроткую, мягкую душу и прочие редкие качества народа-богоносца, воспитанные в нем порками на конюшнях, сплошной неграмотностью и другими идеальными условиями русской самобытности».

Если рассмотреть вопрос в целом, безотносительно суждений хорошо/плохо, то Горький всё правильно пишет. Тютчев стоит на стороне традиционного общества, оберегая его от модернизации. Горький воспевает модернизацию как революционное освобождение народа от векового гнета. Причем освобождение не сверху, а изнутри, путем изменения сознания людей.

Казалось бы, судя по этому тексту, Горький всецело выступает за шествие России по проложенной Западом дороге модернизации, то есть на стороне слома традиционного общества и построения буржуазного. Но, нет.

Цитата: «В это время — время борьбы -- одни из них тревожно и угрюмо, как совы, кивали головами на Запад, где горел, не угасая, огонь свободы и в муках рождалась истина; они кричали, что оттуда льется отрава, которая погубит русский народ. Другие пристраивались в услужение к радикальным идеям, незаметно стараясь одеть их в уродующие одежды компромисса. Третьи злобно в стихах и прозе клеветали на все, что было им враждебно, — молодо, красиво, смело, — и во всем, что они делали, звучала их вечная тревога за свой покой -- тревога нищих духом.

А в страну медленно входил железной стопой окутанный серыми тучами дыма и пара великий революционер, бесстрастный слуга желтого дьявола, жадного золота, — все разрушающий капитализм...».

Порицая традиционное общество, как реакцию, Горький тут же порицает и разрушающего его «великого революционера» в лице капитализма. Тютчев и Горький сходятся в неприятии буржуазной революции. В этом великий парадокс Октября, объединившего реакционное премодернистское и прогрессистское коммунистическое неприятие буржуазной модернизации. Для преодоления которой Россия выбрала прыжок сразу в коммунизм, через голову нелюбой буржуазии.

Империя отказалась превращаться в национальное государство. Она сменила веру.