Сказание о храбром Годваре

Сквозь чащу, уверенно переступая сплетенные корни, шла женщина, с головы до пят укутанная в мягкие ткани, позволяющие ей сливаться со Старым лесом. Исполинские деревья расступались, гибкие лианы, извиваясь, открывали проход в средоточие силы, недоступное никому кроме нее. 

Лицо Хозяйки леса надежно скрывала маска мистического цвета темно-изумрудных вод, что бывают только в глубоких омутах. Маска мерцала бирюзой по краям и обнимала женское или девичье лицо то лепестками невиданного цветка, то крыльями бабочки. Она неуловимо менялась и таинственно светилась. Было непонятно: настоящая маска или мастерски выполненная иллюзия. Хозяйке маски было все равно. Она шла сквозь темный лес, невидимая никому, не ведая усталости и преград. Успеть, спасти, сохранить последний алтарь Пресветлой, не позволить свершиться черному колдовству...  

Никто и никогда не видел лица Хозяйки. Была ли это одна женщина, живущая веками? Злые языки вдали от Старого леса болтали, что за маской прячется старуха, стоящая во главе клана лесных ведьм. Кто увидит ее, тому беда и погибель. В кабаках и тавернах деревень и городов вблизи Старого леса языки не распускали. И неважно, сколько было выпито. Иные храбрецы из новых поселенцев бахвалялись, что знают секрет, как сладить с ведьмами. Дескать, любую можно уговорить, купить или припугнуть. Да только, кто их потом видел, тех болтунов.  Народ в холодных северных землях Урвара слыл суровым и скорым на расправу. О своих людях и нелюдях, о тех, кого признавали своими, почем зря трепать языком не позволялось. И без того хватало проблем. В храмах Урвара давно перестали звучать светлые гимны древним богам. Алтари сиротливо темнели и покрывались мхом. Говорят, когда-то на алтарях, переливаясь радужным сиянием в лучах солнца и луны в особые дни танцевали сильфиды, нимфы и фейки. Пресветлой Матери это нравилось. Ее лик улыбался, лучился, нес миру Урвары любовь и счастье.

Где те далекие мирные времена? Почти не помнят жители Урвары, как земля щедро делилась теплом своих недр, питала леса и поля силой, радовала урожаем, позволяла брать рыбу и зверя без ограничений. Народ знал меру и благодарил, восхвалял Пресветлую Мать Урварийскую. В те времена не было нужды отправлять самую красивую младшую дочь знатного рода в чащу. Тогда не проливалась на алтари жертвенная кровь... 

Годвар вдрогнул. Даже его, матерого волчару-северянина, так говорили братья-близнецы о своем командире, так величала его молва, проняло. Слепой певец, старый сказитель, но по-прежнему величавый и статный, одной рукой выбивая ритм на барабане, другой потряхивая то ли посохом, то ли веткой явно волшебного дерева, выводил слова-нити, оплетал ими своих слушателей.

Близнецы-ищейки Кель и Вель давно уже сидели подле старика и, не дыша почти, впитывали каждое его слово. Годвар не понимал, когда и зачем согласился остановиться именно в этом полуразрушенном трактире на окраине городка. Дрянная дорога, непогода и невозвратный приказ измотали его и близнецов так, что им было уже все равно, где упасть. Они мечтали о крыше над головой, сухой одежде, жарком огне, горячей похлебке и тишине. Больше всего Годвар мечтал о тишине в своей голове. Ледяное крошево, непрестанно бьющее по уставшему телу снаружи, изводило меньше, нежели змеиный шёпот внутри. Холод бодрил и помогал сопротивляться приказу. 

Съеден не слишком обильный ужин, скоро догорят свечи и поленья в очаге, а они словно прикованные, замерли, боясь пошевелиться и прервать сказ старика, оборвать волшебные нити его истории. Тройка Годвара-северянина была самой лучшей во всей Урваре. Князь поручал им деликатные, секретные, чаще практически невыполнимые дела. Вот и сейчас требовалось собрать слухи, сплетни, байки, любые слова о женщине в изумрудной маске. Князь поверил, что она может подарить избавление от всех бед и печалей, хворей, забот, осчастливить особым талантом. Князю очень-очень нужен был дар, чтобы порадовать супругу. Он хотел вечной молодости для себя и княгини. 

В сущности неглупый человек и не самый плохой правитель, с появлением черноокой красавицы, дочери южных земель, скоро превратился в крикливого, жадного, готового на все мерзавца. Имели значения только желания его драгоценной супруги. Годвар зябко повел плечами и передернулся от отвращения, вспоминая, как наставляла их княгиня перед отъездом. 

Алые губы раскрывались в улыбке, а холодный пронизывающий взгляд слегка раскосых, темных, бездонных глаз, проникал под кожу, свивался под сердцем змеиным клубком, требовал покорности и обожания. 

— Я слышала, — говорила княжна, — что в чащах Старого леса прячутся жрицы Пресветлой Матери Урварийской. Якобы они могут говорить с лесом, им подвластны утраченные знания. Доставь, Годвар, во дворец Верховную. После этого Князь освободит тебя от клятв и щедро наградит. — Это прикассс княссся, Годвар, — слышалось воину змеиное шипение вместо мелодичного женского голоса, — ты не можешшшь ослушшшаться.

Щепа на ветке старика издала новый звук-стон, вернула Годвара из зыбких сетей памяти, вернула из-за грани, помогла сбросить наваждение колдовского приказа. Слова княгини гнали его уже много дней в сторону Старого леса, заставляя забывать про отдых и сон. Они рыскали волками днем и ночью в поисках неуловимой добычи. Подхватывали любые, самые малые крохи фантазий и домыслов, чтобы встать на след. Каким чудом отряд очутился в городе, необозначенном на картах, вряд ли воины могли рассказать. Казалось, они спасались от непогоды. А может, это северный ветер и колкий ледяной дождь загоняли их под крышу нищего трактира, где пел, выбивал на барабане-дхоле свои сказания слепой старик. 

Он пел о жрицах Пресветлой Матери Урварийской, что ушли из поруганных храмов в леса. Он пел о боли священных дубов и ясеней, в корнях которых с появлением княгини стали приносить кровавые жертвы. Вместе с ним стонала ветвь древа о том, как перерождаются в недрах земли старые кости, напоенные страхом и болью. Тревожно выстукивал дхол предостережение, что совсем скоро может подняться древнее зло. Грань меж мирами становиться все тоньше, алтари разрушенных храмов наполняются мраком. 

— Скажи, старик, как остановить ту, что шепчется с мраком, призывая его из-за грани миров, — резко ворвался в затихающую песню громкий и злой голос Годвара.

Певец поднял голову и развернулся в сторону, где стоял северянин. 

— Ты готов сопротивляться навязанной воле? — спросил он неожиданно сильным и совсем нестарым голосом. — Как будешь обходить поводок и опутавшие тебя клятвы?

— Это не твоя печаль, — холодно ответил Годвар. — Мне нужен только след, хотя бы полунамек, если не можешь говорить вслух об этом.  

— Ищи зеркальные крылья бабочки. Надень на ту, что добровольно согласится. В их отражении проявится усыпленная суть. Пробуди спрятанную в лабиринтах. —  Старик встал, уверенно подошел к Годвару. — Возьми ветвь священного ясеня.  Я получил ее, когда он не знал крови. С его помощью ты пройдешь в глубину Старого леса. Ритм твоего сердца и звук чистых помыслов, наигранный на дхоле, позовет ту, что поможет, — сказала он, отдавая Годвару барабан. — Пока будешь идти, думай, что и как передашь дхолу. Она должна поверить тебе. 

Годвар пытался осмыслить слова сказителя. За несколько секунд, пока он рассматривал ветвь и барабан в своих руках, старик исчез. Близнецы пытались взять его след, но ничего не было ни на предметах, ни на скамье, ни на земле. Хозяин трактира сказал, что первый раз видит старика. Другим посетителям он был тоже незнаком. Удивляло и то, что слова, сказанные Годвару, никто не слышал. Будто покровом тишины и мгновенного сна всех накрыло.

— Тем лучше для всех, — подумал Годвар, собираясь с мыслями. — Можете не искать. Его давно здесь нет, — бросил он братьям-ищейками. — Скорее всего это был... — Годвар оглянулся в сторону Старого леса и выразительно замолчал, напоминая парням, что все, сказанное им вслух, может стать известно княгине. — Выдвигаемся завтра до рассвета, осмотритесь и спать, — привычно показал знаками. Они давно уже общались между собой без слов. 

Ранним утром Кель в своей второй четвероногой ипостаси отправился вперед. Но вернулся понурым. Лес не пустил его. Годвар и не сомневался, что будет именно так. Не зря же старик вручил ему ветвь ясеня. Коней они решили оставить в трактире. Сквозь буреломы верхом не проехать. Годвар улыбался. Ночью ему приснилась юная княжна, младшая дочь князя. Она танцевала в беседке, увитой розами, наверняка зная, что за ней из теней наблюдают глаза любимого. Бубенцы браслетов на руках и ногах девушки выводили нежную мелодию, усмиряя и усыпляя гадючье шипение в голове Годвара. Теперь он знал, кому сможет доверить крылья бабочки. Осталось только найти их Хозяйку. 

Все было так, как обещал старик. Лес послушно расступался перед Годваром, стоило ему слегка взмахнуть веткой. Даже искореженные чудовищной силой древесные монстры, охранявшие подступы к лесу, убирали свои хищные лапы. На дхоле северянин набивал незатейливый ритм бубенцов из сна, его сердце отзывалась радостью, а гадюки засыпали, ослабляя удавки клятв вокруг сердца и шеи. Время летело незаметно. Вдруг Кель и Вель, бежавшие чуть впереди, слаженно заскулили и стали отползать за спину Годвара, припадая на задние лапы. Впереди, за переплетенными ветвями дубов, переливалась тонкая пелена, сияющая завеса. От нее исходили волны такой мощи, что было сложно устоять на ногах. Хотелось в благоговении склонить голову, опуститься на колени и замереть. Годвар сжимал ветвь ясеня. Он думал...

Потом вскинулся, собрался и в каком-то зверином прыжке метнулся к завесе. С силой вонзил ветвь в место, где завеса уходила в землю, и ударил об неё дхол. По лесу поплыл неожиданно долгий звук. Завеса всколыхнулась, откликнулась на него, стала медленно таять. По ту сторону проявлялась женственная фигура, укутанная в мягкие ткани. Ее лицо скрывала маска изумрудного цвета, поверх маски проявлялись или прорастали цветы, над ними порхали бабочки. Она была ужасна и прекрасна одновременно. Бездонные темные провалы вместо глаз затягивали, не позволяя отвести взгляд, что-то, проникало в каждую клетку Годвара, рассматривало его, изучало. Скрыться от этой силы, выворачивающей на изнанку, было невозможно. Близнецы жалобно скулили, забившись в корни древнего дуба. Внутри Годвара в темном пламени сгорали змеи княгини. 

— За чем пожаловал, Годвар-северянин, — прошелестел тихий голос в его голове, — разве вам недостаточно было забыть Пресветлую Мать Урварийскую и отдать ее земли на поруганье нагайне из южных степей? 

Годвар преклонил колено, но голову держал прямо, хоть и гнула его к земле сила Хозяйки Северного леса. 

— Неведомо мне, Хозяйка, когда и как пожаловал князь нагайну в супруги, — спокойно отвечал северянин. — Я в те времена бился с водными тварями на западных окраинах Урвары. Говорят, что было требования мирного договора южан: взять их принцессу в жены князю. Когда мы вернулись, в храмах еще шли службы и пели гимны Пресветлой. Потом князь потребовал клятву верности на крови и отправил нас в южные степи, охранять дворец султанский от недовольных мирным договором. Мать султана и бабка принцессы заставила принести еще клятвы. Мы не могли ей противиться. Через время стали доходить слухи, о кровавых жертвах в разрушенных храмах и священных рощах. 

— Поднимись, Годвар-северянин, — голос из-под маски продолжал звучать в голове, — ты смелый муж на поле брани, а достанет ли храбрости просить любимую надеть навсегда маску и стать жрицей Пресветлой? 

— Княжна любит Урвару всем сердцем, — говорил Годвар, а его сердца, с каждым словом билось все медленнее, замирая в тоске. — Я не могу отвечать за нее, но буду молить о спасении нашей страны. Юная дева чиста душой и помыслами. Никакие старания и колдовские чары княгини-мачехи не смогли изменить ее. Чтобы убрать княжну из дворца и полностью взять правление в свои руки, нагайна уговаривает князя отдать ее замуж за своего брата. Будто бы это еще больше укрепит мирные связи между югом и севером. Быть жрицей Пресветлой и возродить храмы — честь для княжны и защита от участи стать игрушкой змеиного отродья. 

— Возможно, ты прав, Годвар. И так будет лучше для всех. Пресветлая не оставила нам пророчеств. Летописи молчат. Дух древнего ясеня, в тени которого любила отдыхать Великая,  обмолвился как-то, что есть непроверенный способ достучаться до зерна Её, что есть в душе каждого из нас и в княгине тоже. — Хозяйка замолчала задумавшись. — Я дам тебе маску для юной княжны. Если ей суждено и по силам, она пробудит зеркальные крылья бабочки. Нагайна увидит в них ту, что усыпила и спрятала в темных лабиринтах ночи своей души. Лишь ее собственный свет способен победить мрак. — С этим словами Хозяйка отделила левое крыло бабочки на своей маске, отдала его Годвару и исчезла. — Пробуйте, Годвар, да пребудет с вами сила и защита Пресветлой, — услышал он напоследок.

Назад в княжеский дворец они вернулись быстро. Их никто не преследовала, не чинил препятствий. Это настораживало и заставляло мчаться без остановок. Они шли тайными лесными тропами, которые сами открывались теперь перед Годваром. В столицу пробирались ночью, с ужасом рассматривая праздничные убранства. Свадебный кортеж брата нагайны был уже в городе. Княжество готовилось к свадьбе. 

Годвару во дворец путь был закрыт. Его мощную фигуру знали все от мала до велика. По скрытым ходам замка тенью скользил младший из близнецов. Он мог обращаться в теневого волка и ходить по изнанке. Правда, совсем не долго и стоило это всех его сил. У них была одна попытка. Годвар ждал за стеной в тайной беседке, едва слышно наигрывал на дхоле мелодию танца любимой из сна. Время тянулось медленно, Годвар запретил себе думать, что они опоздали, и продолжал играть. Он тянул за яркие нити, которые стал видеть вокруг сердца после разговора с Хозяйкой. Вплетал эти нити в звуки дхола и беззвучную мольбу к княжне услышать, откликнуться, поверить. Вокруг становилось все тише. В этой тишине остался только стук сердца Годвара, шелест его крови, синхронное с ними дыхание. Северянин весь обратился в слух и все же пропустил момент, когда в песню его дхола вплелась мелодия колокольчиков княжны. Она обнимала и наполняла нежностью, теплом и светом, пела о любви и вере, о том, что у них все получится... 

О той ночи слагали легенды. Пели во всех землях Урвары и за ее пределами, как танцевала у княжеского трона юная княжна, как из цветов в ее прическе взлетела огромная изумрудная бабочка, осыпая пыльцой с головы до пят, и опустилась на лицо, став зеркальной маской. Как закричала, забилась на троне княгиня-мачеха, а князь потерял сознание. Как замерла черная княгиня-южанка напротив юной княжны-северянки, одетой в белоснежный свадебный наряд вместо традиционного алого платья. Держались они за руки, сидя на троне и смотрели друг в друга в абсолютной тишине.

Пели сказители, как вспыхнула вдруг княгиня изнутри светом невиданной силы. Когда смогли гости княжеского пира открыть глаза, увидели лишь старую брошь подле трона, а трон занимала женственная фигура в белоснежном сияющем платье. Ее лицо скрывала изумрудная маска, похожая на крылья бабочки или дивного цветка. 

— А что же Годвар? — Спрашивали сказителей любопытные. — Годвар-северянин ходил дозорами по землям Урвары, убирал приспешников княгини-нагайны, укреплял границы, восстанавливал храмы Пресветлой Матери и охранял покой Верховной Жрицы, — был им ответ.

— Когда на трон возвели юного княжича, он стал ему Наставником и Первым Советником. Злые языки и болтуны, подмечавшие их удивительную схожесть, быстро перевелись в Урваре. Процветали священные рощи и заповедные чащи под покровом Пресветлой. Возрождалась земля, а с ней сильнее становились сыны и дочери княжества. Никто более не смел восставать против Урвары. Мир и покой воцарились на долгие годы. — И я там был, с неба яблоки ловил, — ухмыльнулся старый слепой сказитель, постукивая по дхолу. — Одно яблоко тебе дарю, мой внимательный слушатель, другое — себе оставлю, а третье — тем передам, кто дальше сказ понесет.