«Культурная революция» в Китае — последнее безумство Мао Цзэдуна или попытка спасти китайский социализм?

«После моей смерти правые захватят власть». Этими словами Мао Цзэдун окончил письмо своей жене Цзян Цин в июле 1966-го года. Мы не знаем поверила ли она тогда предсказанию своего мужа, но нам доподлинно известен её конец — после смерти Мао Цзэдуна в 1976-ом она будет приговорена к пожизненному заключению, выйдет из тюрьмы только через 14 лет, а на свободе практически сразу покончит жизнь самоубийством.

Мао оказался прав — после его смерти в ходе внутрипартийной борьбы власть смогли захватить противники радикально левого курса бывшего лидера КПК. Но он не сидел сложа руки, ожидая исполнения своего пророчества. «Великий кормчий» пытался предотвратить его исполнение. Воплощением этой борьбы против прихода «правых», перерождения партии и восстановления капитализма в Китае была «Культурная революция».

Она не имеет аналогов в мировой истории по своей сути и целям. Фактически «Культурная революция» — развязанная руководством [1] партии гражданская война внутри уже, казалось бы, победившего социалистического государства с привлечением миллионов простых китайцев к решению фундаментальных политических вопросов. Более того, она была направлена против самых высших чинов в партии с целью предотвращения её перерождения. И это событие оказалось незаслуженно забыто российскими и зарубежными левыми, которые так активно пытаются найти ответ на то, как бы им не допустить новой бюрократизации и нового ренегатства внутри будущего прогрессивного государства.

«В этом новом обществе и новом государстве будут существовать не только новый политический строй и новая экономика, но и новая культура» [2] — Мао Цзэдун, статья «О новой демократии», январь 1940-го.

Мао Цзэдун занимает странное место в современном китайском историческом дискурсе. Он одновременно лидер народного сопротивления эпохи борьбы против японских захватчиков и «Великий Кормчий», и он же — палач, виновник страшного голода конца 50-х, творец массовых репрессий эпохи «Культурной революции» [3]. Последняя в принципе никак кроме «безумства» и «мрачного десятилетия» не воспринимается, часто сравниваясь с Холокостом [4]. Также Мао инкриминируется развал системы «советской» демократии, партии и установление личной диктаторской власти. Любопытно, что последние обвинения полностью совпадают с обвинениями родом из позднего СССР [5].

Власти современного Китая находятся в очень странной ситуации, при которой они как не могут полностью осудить Мао, поскольку он был основателем их государства, так и одобрить, поскольку «Великий Кормчий» боролся против таких как они.

Отсюда проистекает идея о существовании двух Мао Цзэдунов — раннего, то есть правильного, и позднего, судя по всему, сошедшего с ума [6]. Вообще идея подобного «разделения» наследия революционеров на «правильное» и «неправильное» не выдумка «китайских товарищей». Похожие практики используют и лидеры социал-демократии, разделяя Маркса на «раннего» и «позднего».

Хотя какой-то степени это дихотомия в случае Мао может иметь право на жизнь.

После окончательной победы КПК в гражданской войне Мао проводил достаточно умеренную политику, не впадая в радикализм и идя по дорожке, проторенной многими социалистическими государствами. В 1950-1953 годах была проведена аграрная реформа, перераспределявшая землю в пользу крестьян и сформировавшая достаточно большой класс фермеров «единоличников».

Быстро стало понятно, что они не могут обеспечить страну достаточным количеством продовольствия ввиду технической отсталости их хозяйств. Это привело к частичной коллективизации, прошедшей значительно легче, чем в СССР — многие крестьяне сами шли в колхозы. К 1956 году в стране восторжествовали крестьянские кооперативы [7]. Пока страна двигалась по сценарию сталинского СССР [8].

Более того, на ранних этапах в КНР сохранялась собственная крупная буржуазия — государство фактически оставляло ей на откуп управление производствами, за что она получала свой фиксированный процент от доходов предприятий [9]. Это решение помогло КПК сохранить большое количество грамотных управленческих кадров, при этом проведя мягкую национализацию без риска протестов либерально-настроенной оппозиции и крупной буржуазии. Мао отчасти сопротивлялся такому компромиссному решению, но его лично продавил Сталин [10].

Со временем Мао не просто покорился этому решению Москвы, но и договорился до того, что «в конкретных условиях нашей страны [Китая] противоречия между рабочим классом и буржуазией могут быть разрешены мирным путем». Более того, по его мнению, при правильном подходе буржуазию можно правильно «перевоспитать» [11]. Этот напор на идеологическую составляющую сыграет в истории Китая решающую роль.

Первая пятилетка 1953-1957 была признана очень успешной — валовый продукт за это время удвоился [12], страна успешно восстанавливалась после десятилетий нестабильности и гражданской войны.

В 1953 году умер Сталин. В результате кровопролитной внутрипартийной борьбы к власти пришел Хрущев. Отношения между Китаем и Советским Союзом практически сразу испортились.

Большое влияние на резкое ухудшение отношений оказал знаменитый 20-й съезд компартии СССР и осуждение «культа личности Сталина». Не помог случившийся в том же 1956-ом году 8 съезд КПК, где Дэн Сяопин и Лю Шаоци по примеру московских товарищей прямо поставили вопрос о культе личности Мао Цзэдуна — и ему даже пришлось отступить. И это, не говоря о том, что Мао в принципе плохо относился к Хрущеву, как к человеку, считая его бюрократом и дураком [13].

С этого момента «Великий кормчий» стал серьезно опасаться повторения «ревизионистского» настоящего СССР в будущем Китае. Его насторожили идеи Хрущева о мирном сосуществовании с капиталистическими странами и крен со строительства коммунизма на удовлетворения материальных потребностей жителей СССР с вечной гонкой за потребительской корзиной американских граждан.

Однако не нужно думать, что Мао испугался только «ревизионизма» — фактически на 8-ом съезде партии ему открыто бросили вызов первые чины в государстве, люди, которых до этого момента он считал своими соратниками. Безусловно, генсека КПК испугала угроза его лидерству в Китае.

После некоторой паузы Мао решил действовать против высших чинов, своих новых противников. Он сделал ставку на среднее звено партийцев и интеллигенцию. В 1957-ом году среди представителей среднего чиновничества была распространена статья Мао «О правильном разрешении противоречий среди народа» [14]. В ней он делает упор на необходимости постоянной критики марксизма со стороны общества, на том, что только так идеология может не застопориться и не переродиться. Конечно, это был удар и по верхним эшелонам партии — фактически Мао призывал к их открытой критике. В этот момент в КНР была фактически объявлена полная свобода слова.

Критика полилась рекой — в игру вступила интеллигенция. Однако Мао ошибся — она критиковала в целом марксизм и выводила бюрократизацию и вырождение, как его основное свойство. Для Мао быстро стало понятно, что в данном случае «свобода слова значит свободу оппортунизма». Гласность была свернута. По стране проехался каток репрессии против вчерашних авторов критики коммунизма. Количество жертв, согласно официальной статистике, обнародованной во время правления Дэна Сяопиня, составляет около полумиллиона человек [15].

Интересно, что такой результат кампании веру в интеллигенцию у Мао не отбил. Наоборот, во время своего последнего эксперимента он поставит именно на студенчество, будущую интеллигенцию Китая. Скорее всего, всё снова упирается в идеологический момент: репрессированные интеллектуалы – представители «старой культуры», носители «старых предрассудков», а вот студенты середины 60-х воспитанные уже в КНР — совсем другое дело.

Генсек КПК верил в народ, считал, что в нем скрыты ответы на все проблемы современного Китая. Он обжегся на своей вере в интеллигенцию, но веру в крестьянство и его дальнейшую кооперацию у него никто не отбирал. Мы не будет подробно останавливается на провальной политике «Большого скачка», поскольку это тема отдельного и большого исследования. Мы хотим рассмотреть её в контексте взаимоотношения КПК и народных масс и конфликтов внутри партии.

В 1958-ом году был дан старт политике «Большого скачка». Она предполагала резкий рост промышленного производства. Резкого настолько, чтобы за 15 лет догнать Великобританию.

Мао очень четко представлял, что главным ресурсом Китая, благодаря которому можно резко поднять экономику, является народ с его дешевой рабочей силой и безраздельный энтузиазмом [16].

Расчет себя не оправдал, «Большой скачок» закончился большим голодом и смертью от 10 до 30 млн человек.

Безусловно, на это повлияли и ужасные климатические условия, и экологическая катастрофа, вызванная самими китайцами, посчитавшими, что массовое уничтожение воробьев и грубейшее вмешательство в экосистему — хорошая идея. Также свое влияние оказала полная дезинформация верхов о ситуации на местах — чиновничество отчасти хотело выслужиться, завышая показатели, отчасти не забыло, что было с критиками партии в прошлый раз.

Последнее не позволило руководству страны принимать адекватные решения, а Мао это дало шанс сохранять свою веру в народ до самого конца, пока не стало понятно, что он ошибся и на этот раз. Также это укрепило его убеждение в необходимости полного переустройства партии. Свою роль сыграл СССР, отозвавший специалистов и технику на фоне ухудшения отношений и все более частых обвинений в «ревизионизме». При этом стоит отметить, что сам по себе голод в масштабах Китая повторялся достаточно часто — так всегда происходит с аграрными экономиками, коей и обладал тот Китай [17].

В 1959-ом году провал «Большого скачка» приведет к выступлению старого коммуниста и маршала КНР Пэн Дэхуая против Мао — последнему удастся одержать победу. У Пэна было много сторонников, побоявшихся выступить открыто, но также считавших, что «волюнтаризм» и «необоснованное преклонение перед стихийностью» генсека партии ошибочны. Многих членов партии отвернул от Мао именно провал «Большого скачка», как, на пример, Дэна Сяопиня [18].

В том же 1959-ом году Хрущев на 21-ом съезде КПСС обвинил Мао в строительстве «уравнительного коммунизма», что привело к разрыву отношений между двумя государствами. После этого Мао открыто критиковали Пэн Чжэнь, Лю Шаоци и Дэн Сяопин — они призывали всё вернуть к позициям до 1958-го [19]. Мао пришлось согласится и на время отойти от дел. Коммуны были распущены, было восстановлено частное землевладение, вернулись элементы свободной торговли на деревне.

Начиная с 1962-го года, Мао всё чаще играл «карту» ревизионизма [20]. В 1963 году началось движение «за социалистическое воспитание». Лю Шаоци докладывал по результатам инспекции по стране, что на местах сгнила вся система управления, и виновники этого местные, непартийные функционеры. Мао придерживался другой трактовки. По его мнению, рыба начала гнить с головы, то есть вырождение управления на местах симптом вырождения всей партии и государства [21].

Таким образом, в Китае к середине 60-х годов очень четко наметилась линия будущего раскола. С одной стороны, были будущие «правые» представители партии, упрекающие Мао в «левачестве», большом голоде, экономической разрухе и слишком быстром свертывании капиталистических отношений без учета китайской специфики. С другой стороны, было крыло, чьим лидером является сам Мао, настаивающий на угрозе реставрации капитализма без углубления социалистических реформ, вырождении партии, постоянной вере в китайский народ, как средство от всех болезней и глубоко опасающийся за свою личную власть. Так вся китайская история после победы в гражданской войне вела к новому вооруженному конфликту в Китае — к «Культурной революции».

Глава 2. «Культурная революция».

«Бунт – дело правое» — лозунг китайских студентов второй половины 60-х.

Сама идеологическая связка «новое общество — новая культура» была придумана не левым крылом КПК. Её создали представители либеральной интеллигенции во время движения «4-го мая» [22]. Ей же воспользовались коммунисты. Но в марксистском понимании дело было в культуре лишь отчасти — она была предлогом. По-настоящему суть была в классовой борьбе.

В июле 1964-го Мао в статье с колоритным названием «О хрущевском псевдокоммунизме и его всемирно-историческом уроке» полностью и бесповоротно обозвал Хрущева предателем коммунистических идеалов, СССР в ней стал «столицей мирового ревизионизма».

Мао предположил, что классовая борьба, несмотря на заявления Сталина, в Советском Союзе не была преодолена полностью после установление социализма. Именно игнорирование этого факта и проигрыш в ней, по мнению Мао, привел к «ревизионизму» [23].

Интересны доказательства Мао — он использовал результаты эксперимента «Совнархозов» Хрущева, который выявил глубинные противоречия в планировании между центром и начальниками на местах, «шкурничество» последних.

Также очень интересной представляется причина победы стороны «эксплуататоров» в классовой борьбе внутри СССР: дело в высоких зарплатах чиновников, создавших социальное неравенство [24].

Так почему же, если дело в классовой борьбе, то революция всё-таки стала «культурной»? Защитники «Культурной революции» говорили, что структуры не меняются сразу по мере изменения базиса — он продолжает нести в себе капиталистический отпечаток, воспроизводя капиталистические структуры внутри социалистического базиса. По этой причине идеи, следовательно, культура становятся очень важным инструментом подавления воспроизводящихся капиталистических элементов [25]. По крайней мере, так должно быть в теории.

Одно из важнейших и кровопролитнейших событий в новейшей истории Китая началось из-за литературного спора.

В ноябре 1965-го заместитель пекинского городского комитета, крупный историк и очень уважаемый человек Ву Хань опубликовал свою пьесу «Хан Руй, уволенный с должности». В ней автор рассказывает историю о чиновнике средневекового Китая, очень любящем народ, но сталкивающегося с людьми, мешающими и ему, и народу — злыми чиновниками и самим императором. Крестьяне же, то есть народ, предстают в этом произведении безмолвными и вечно обижаемыми, ждущими спасения только от доброго Хана Руя. Ву Хань был заместителем и помощником Пэн Чжэня, неоднократно выступавшего против Мао и его политики. Догадаться, кто в этой истории «злой император», а кто «добрый чиновник», несложно [26].

Это был достаточно смелый шаг, учитывая общую конъюнктуру. Начиная с раскола внутри партии, Мао попробовал вывести свой культ личности на новый уровень. По заявлениям очевидцев, к началу «Культурной революции», то есть через полгода после публикации пьесы Ву Ханя, прославление «Великого кормчего» проникло во все сферы китайской жизни: фрагменты его выступлений показывали перед прокатом фильмов, ему на каждом шагу пели песни и вешали его портреты [27]. Очевидно, так Мао пытался предотвратить свою отставку, буквально вдавливая в голову своим согражданам любовь к себе. Скорее всего, ему казалось, что именно он останавливает сворачивание социализма в Китае, и в таком случае цель — оправдывает средства.

Под самый конец 1965-го года вышла рецензия литературного критика Яо Вэньюаня на пьесу Ву Ханя. В ней автор настаивал на неверии последнего в крестьян, в возможность дальнейшей кооперации и их самоорганизации, обвинял его в поддержке Лю Шаоци и Дэна Сяопина. После этого в Китае разгорелась настоящая дискуссия. Сначала о пьесе, потом – об итогах «Большого скачка» и положении в партии, особенно она была широкой в университетских стенах [28].

После публикации критики Пэн Чжэнь понял, что работа его заместителя вызвала слишком большой интерес, и он, пользуясь влиянием своего статуса главы столичного парткома, сделал всё для того, чтобы статью Яо Вэньюаня никто не печатал. Тогда в игру включилась жена Мао Цзин Цзянь, наоборот всячески её продвигавшая [29]. Так борьба началась и внутри партии.

В мае по стенам Пекинского университета были развешены дацзыбао — короткие студенческие стенгазеты с открытой критикой верховных чинов партии и руководства университета. Так началась «Культурная революция», которую сразу поддержало большое количество студентов [32].

В июне Мао выпустил уже свое дацзыбао «Огонь по штабам», в которой призвал к ещё более открытой критике партии и верховных чинов, к осуществлению прямой диктатуры пролетариата без посредничества чиновников.

Студенчество Пекина пошло за Мао и начало процесс борьбы против «классовых врагов» специфичным способом — бесконтрольным насилием и доведением до самоубийства «контрреволюционеров», обычно членов партии высшего звена [33]. Фактически с лета 1966-го года партия полностью потеряла контроль над политической сферой — организацию мог создать вообще, кто угодно без учета мнения КПК, что привело к появлению тысяч разнообразных структур самоорганизации населения. Сначала студентов, а позже и рабочих [34].

Пока Мао всячески поддерживал революцию, многие члены партии решили, что ущерб от действий студентов слишком высок. Тогда в Пекин и другие революционные города приехали «рабочие группы» от партии. Они призывали студентов вернуться за парты, распустить собственные организации и передать решение вопросов с партией «рабочим группам». Они были курируемы Лю Шаоци, его жена даже возглавила один из комитетов в Цинхуа [35].

Многим студентам идея не понравилась, часть — наоборот начала защищать «рабочие группы». Это привело к боестолкновениям между разными отрядами «хунвейбинов» с применением примитивного холодного оружия: ножи, фейерверки, камни и вообще всё, что попадется под руку, на фоне пока ещё висевших портретов Лю Шаоци [36].

Но висеть им оставалось недолго. Вскоре Мао приедет в Пекин для того, чтобы выступить перед многомиллионными толпами студентов — только из провинции в столицу приехало около 2-х миллионов человек [37].

К августу «рабочие группы» будут окончательно свернуты, поскольку их сторонники проиграют и на улицах, и внутри партии, начнется тотальная критика Лю Шаоци. В 1968-ом году его исключат из партии, а в 1969-ом году он умрет в тюрьме.

Интересен принцип набора в отряды «хунвейбинов» при «рабочих группах». Он был классовым по родовому признаку, то есть в отряды не могли вступать студенты, имеющие предков из дворян, сторонников «Гоминьдана» и прочее. После он существенно изменился — для приема в отряд решающее значение играли личные «классовые» достижение человека.

В том же августе 1966-го Мао продавил в ЦК резолюцию «О Великой Пролетарской Культурной Революции», в которых ЦК требовал от чиновников партии всячески поддерживать «хунвейбинов», не бояться беспорядков (sic!), дать полную свободу слова и дела. При этом они ещё как-то должны были не допускать насилия и прекратить гонения на интеллигенцию [37]. Видимо, до Мао дошли вести об «ультранасилии», проводимого китайскими студентами по отношению к своим противникам.

С сентября в политику начали вмешиваться отряды «цзаофань» (рабочих). Примерно в это же время с политической арены исчезнет Дэн Сяопин. Его Мао отправит не в тюрьму, а на «перевоспитание» в деревню [38], чтобы тот пожил бок о бок с крестьянами и вернулся к народу. Вообще «Великий Кормчий» проворачивал такой трюк достаточно часто — многие известные люди побывают в деревне на работе, прокладывая дороги и засеивая поля. После Дэна отправят под домашний арест вместе со всей его семьей, в то же время случится беда с его сыном — его поймает один из отрядов «хунвейбинов» и изувечит. Дэн вернется в политику только в 1973.

Впрочем, Дэн будет неединственным лидером Китая, пострадавшими во время «Культурной революции». Нынешний генсек КНР Си Цзиньпин потеряет свою сестру — её убьют «хунвейбины». Сам Си будет отправлен на «исправительные работы».

Весь 1966-ой год революционные отряды рассылались в самые глухие уголки Китая, чтобы там проводить «Культурную революцию». Для нас в контексте самоорганизации же особые интерес представляют события, случившиеся во время «Январского шторма в Шанхае» в самом начале 1967-го года.

Шанхай — тогда и сейчас очень крупный промышленный и торговый город. Тут конфронтация между рабочими из «цзаофаней» и партийным руководством города дошла до крайнего предела и в итоге всё закончилось захватом власти рабочими и установлением коммуны в Шанхае, в которой жители самостоятельно управляли своей жизнью на основе принципа прямой демократии [39].

Это удивительный пример в истории — рабочие не только осознали себя как единый класс, не просто смогли самоорганизоваться и устроить жизнь по заветам «Парижской коммуны», так ещё при этом они выступили против действующей коммунистической партии, которая в данном случае действительно просто защищала свою власть и не давала рабочим управлять своей жизнью так, как они захотят. В феврале был издан «манифест», провозглашающий новую коммуну.

Мао, в начале опешивший и отмолчавшийся, ненадолго поддержал шанхайских рабочих, чтобы потом испугаться и отказаться от их поддержки. После коммуна будет насильственно преобразована в «революционный комитет» под руководством партии.

Но дело не ограничится Шанхаем — он лишь первый в списке. Коммуны были созданы в Шаньси, Гуйчжоу, Хэйлунцзян и Шаньдун — крупных городах. Все они были организованы по демократическому принципу. Эти коммуны и разнообразные отряды весь 1967 и первую половину 1968-го года будут выяснять между собой отношения путем старого-доброго насилия, борясь за звание группы, которая восстановит коммунистическую партию и по дороге обвиняя своих противников в «контрреволюционности».

К июлю 1968-го года Мао и попытается взять их под свой контроль, когда они откажутся их разгонят отряды армии КНР. Солдаты вмешивались и раньше, но теперь сверху был дан приказ разогнать «хунвейбинов» окончательно. Фактически на этом «Культурная революция» как эксперимент по самоорганизации кончилась — далее будут лишь внутрипартийные склоки.

К формальному окончанию «Культурной революции» в 1976-ом наверху остались лишь несколько старых членов партии: умирающий Мао Цзэдун, «сгорающий» от рака Чжоу Эньлай и непотопляемый Дэн Сяопин, который на фоне слабости двух погибающих товарищей захватил власть и стал первым человеком в стране [40]. Он, обладая своим личным травматичным опытом революции и наблюдая ту разруху, которая постигла страну после ещё одной гражданской войны, продолжил ревизию итогов «Культурной революции», чтобы после признать её полностью провальной.

За 10 лет «Культурной революции» была фактически уничтожена академическая культура, признанная «буржуазной». Зато на её месте появилась новая, народная культура и новые авторы: на местах резко выросло количество выставок искусства и достижений народного хозяйства, киноклубов и клубов литературы, публичных библиотек [41].

Однако после 1976-го года дорога молодым авторам оказалась закрыта — на Олимп вернулись герои эпохи до 1966-го. Они, очевидно, также не прославляли «Культурную революцию». Теперь для миллионов китайцев она только бессмысленная кровавая баня, развязанная непонятно кем и непонятно зачем.

Так что отчасти Мао оказался прав — культура и искусство действительно очень ценные инструменты классовой борьбы в социалистическом государстве. Однако среди многих китайцев старшего поколения «Культурная революция» — это не только бессмысленные жертвы, но и живой опыт настоящего управления своей жизнью.

Студентам все эти годы было не до учебы они делали революцию. Университетские занятия прервались почти на 4 года, многие из талантливых молодых людей погибли в кровавых стычках между отрядами «хунвейбинов», часть отправилась в тюрьму после торжества Дэна Сяопиня, ещё часть решила не продолжать обучение. Погибло множество представителей науки, обвиненных в «ревизионизме». Это привело к резкому падению качества выпускников и потере для Китая целого поколения будущих врачей, инженеров и ученых [42].

«Культурная революция» — результат веры Мао Цзэдуна в стихийную правоту китайского народа, оправдавшая себя лишь отчасти. Безусловно, за 10 лет было множество примеров самоорганизации народа, направленной против бюрократии и где-то правда её вытравившей. Но Мао, судя по всему, не знавший народ, испугался этого, испугался покушения на политическую монополию партии и свою собственную и сам свернул этот социальных эксперимент, своими руками сделав все бесчисленные жертвы напрасными.

Эксперимент «Культурной революции» даёт настоящее понимание опасности вырождения партии изнутри и лишь отчасти разрешает противоречие между партией и народом. Китайский рабочий оказался не готов в своей сути, часто воспроизводя лишь насилие ради насилия и лишь изредка показывая лик будущего мира, построенного на самоорганизации и прямой демократии. Быть может, действительно было дело в культуре, которая не смогла его к этому подготовить.

Партия же оказалась не в состоянии этот народ повести за собой, отстранившись или испугавшись его.

Партия — это такой же государственный инструмент социалистического государства, обязанный отмереть в ходе отмирания государства ради прихода по-настоящему нового строя, но только когда рабочий класс и материальные отношения будут к этому готовы.