"Ваше Величество, я представляю вам Италию Витторио Венето". Именно с такими словами Бенито Муссолини обратился к королю Виктору Эммануилу III при вступлении в должность председателя Совета министров 30 октября 1922 года. Муссолини предстояло оставаться на этом посту более двадцати лет. Его назначение на пост председателя Совета стало апогеем "Марша на Рим". В дни, предшествовавшие назначению Муссолини, тысячи сквадристов (чернорубашечников) заняли все главные города Италии, а затем многие из них прошли маршем по улицам Рима, вызвав серьезные аварии.

Независимо от того, произносил ли ее Муссолини на самом деле, эта фраза вскоре вошла в обиход - настолько, что ее даже стали цитировать в школьных учебниках. Вспоминая последнее победоносное сражение итальянской армии в Первой мировой войне, Муссолини не просто изображал себя представителем и выразителем гордой, сильной, возрожденной и "новой" Италии, возникшей в результате этого конфликта. Зная о демонстрации силы "чернорубашечников", Муссолини определил фашизм как главную и наиболее авторитетную интерпретацию не только Витторио Венето, но и всего того, что означала Великая война - и будет означать в будущем. Это присвоение Первой мировой войны и мифа о ней - результат политического господства, которое было достигнуто благодаря систематическому применению политического насилия. В 1920-1922 годах фашистские боевые отряды провели завоевательную кампанию на большей части северной и центральной Италии, а также в некоторых регионах Юга, систематически уничтожая сеть ассоциаций и организаций своих противников и оставив после себя не менее двух тысяч жертв, большинство из которых были левыми. Победив предполагаемую революционную опасность и восстановив порядок, фашистское движение утвердило свое право на воплощение ведущей интерпретации победы, ценностей и политического значения Первой мировой войны. За символическим предложением Муссолини королю Италии Витторио Венето на самом деле скрывался крайне авторитарный и антидемократический политический проект. Фашистская интерпретация, конечно, в итоге победила, но в течение значительного времени она не рассматривалась как единственно возможная: более того, в массах ее поддерживало лишь незначительное меньшинство.

Послевоенная Италия была глубоко разделенной страной, раздираемой широкими и болезненными расколами, а также глубоким экономическим и политическим кризисом, который стал испытанием на прочность и легитимность либерального государства и его правящего класса. События и столкновения, приведшие к вступлению Италии в войну, способствовали формированию этих расколов. Месяцы, предшествовавшие объявлению Италией войны (август 1914 - май 1915 года), были отмечены острыми спорами между интервенционистами и нейтралистами, которые отчасти преодолели и трансформировали традиционные политические разногласия, однако не оказали реального влияния на сельские массы, которые в большинстве своем оставались пассивными и покорными. Сразу после окончания войны в Италии все еще сохранялись эти разногласия, усугубленные годами лишений и страданий: 600 000 человек погибли, более миллиона были ранены и искалечены.

Как подчеркивают многие историки, большая часть политических, социальных и классовых конфликтов, сотрясавших Италию в 1919-1922 годах, вращалась вокруг интерпретации Первой мировой войны и связанных с ней ожиданий.

После заключения перемирия социально-политический конфликт сразу же приобрел острый оттенок. Итальянская социалистическая партия (ИСП) и связанные с ней профсоюзы приобрели массовую поддержку сразу после войны; они одержали значительные победы на выборах и организовали массовые митинги в поддержку прав трудящихся. Однако ИСП также развернула решительную кампанию против конфликта, его ведения и того, что она считала жестоким и беспощадным подстрекательством к войне. Эта кампания часто несла в себе нотки презрения к офицерам и "патриотам". На самом деле такая позиция в конечном итоге оттолкнула многих ветеранов и способствовала усилению и без того широко распространенных антисоциалистических настроений. Популярность левых и их решительное осуждение войны, казалось, подрывали победу и усиливали страх, что большевистская революция может быть принесена в Италию, возможно, демократическими средствами, доступными в либеральном государстве. В сознании широких слоев правящего класса, а также мелкой и средней буржуазии фигуры внутреннего и внешнего врага слились в фигуру диверсанта (подрывного элемента). Уже к декабрю 1917 года в знаменитой статье "Тринчерократия", опубликованной в Il popolo d'Italia, Муссолини объявил: "В Италии скоро появятся две великие партии: те, кто был на войне, и те, кто не был". Наиболее радикальные интервенционисты полностью поддержали этот миф о "двух Италиях": с одной стороны - новая Италия, вышедшая из окопов, с другой - старая Италия нейтралистов и диверсантов, которая должна быть побеждена любой ценой.

Хотя послевоенная Италия, безусловно, была отмечена значительными внутренними противоречиями и глубоким экономическим и политическим кризисом, не менее верно и то, что с проблемой (военной, политической и культурной) реконверсии [прим. сворачивания милитаризации экономики] и демобилизации столкнулись все страны, участвовавшие в конфликте. Тем не менее Италия оказалась единственной страной-победительницей - и первой страной в Западной Европе, - которая пережила период серьезного политического насилия, завершившийся установлением диктатуры.

Моя цель в данном материале - не реконструкция конфликтов, идеологических и политических столкновений, определивших послевоенный период в Италии. Я также не ставлю перед собой задачу проанализировать сложный и зачастую противоречивый подход фашистов к Первой мировой войне. Кроме того, обе эти темы уже были подробно рассмотрены. Просто я считаю полезным поразмышлять о том, как насилие скадристов позволило фашистской интерпретации войны (и ее политического значения) затмить ту, которую продвигало массовое движение, безусловно, патриотическое, но также демонстрировавшее реформистские, демократические и пацифистские идеалы: движение ветеранов. Размышляя об утверждении фашистской интерпретации Первой мировой войны и о неоднозначных отношениях между фашизмом и комбаттизмом, следует попытаться определить причины провала гражданского мира в Италии.

Ветеранские организации сыграли решающую роль в очень сложном и раздробленном ландшафте послевоенной Европы. Как отмечается в последних исследованиях, многие движения и ассоциации, представляющие ветеранов и бывших военнослужащих-инвалидов по всей Европе, стремились пропагандировать коммунитарную ценность опыта войны, поддерживать социальные и политические реформы и помогать бывшим бойцам найти свое место в послевоенном обществе. Многие из этих движений отличались подлинно демократическим, пацифистским и интернационалистским духом.

В Италии ветеранское движение приняло различные формы, отмеченные широко распространенным радикальным стремлением к политическому и социальному обновлению, в центре которого стояла защита и признание ветеранов и их заслуг. Для защиты тех, чьи изуродованные тела были трагическим напоминанием о конфликте, и для продвижения их интересов еще в 1917 году была создана Национальная ассоциация инвалидов войны (ANMIG). По инициативе ANIMIG в ноябре 1918 года была основана главная ветеранская ассоциация - Национальная ассоциация бывших военнослужащих (ANC). Программа ANC, сформулированная Ренато Заватаро на Римском конгрессе в 1919 году, отражала демократические и патриотические идеалы, а также неприязнь к политическому истеблишменту и старым партиям, а также к тем, кто не участвовал в войне. По мнению Заватаро, ветераны должны были заложить новые основы Италии, только что вышедшей из конфликта, с помощью смелой программы реформ, уничтожив все укоренившиеся формы коррупции и клиентелизма, а также способствуя формированию нового политического, социального и морального сознания. 

ANC набрал не менее 400 000 членов, управлял тысячей кооперативов, а также несколькими профсоюзами и стал по-настоящему массовым движением во многих регионах, особенно в центральной и южной частях Италии. Однако в этих регионах ассоциация зачастую неоднозначно и противоречиво относилась к мероприятиям, организованным бывшими бойцами. Во время широкомасштабных оккупаций необрабатываемых участков земли в Лацио и Апулии политические лидеры ANC не всегда оказывались способны направлять устремления масс - или готовы были это делать. Как следствие, эти протесты часто оказывались в руках социалистов или членов католической Итальянской народной партии; нередко они жестоко подавлялись полицией.

Ветераны столкнулись со значительными трудностями и на политическом уровне. Попытка ANC продвигать действительно независимую повестку дня, без открытого компромисса с государственными органами или массовыми партиями, значительно ограничивала его возможности для маневра, а также объясняла неспособность проводить последовательную, единую политику. Эту ситуацию отражают результаты выборов 1919 года: депутаты были избраны из рядов ANC, многие из которых (15) были выдвинуты по многопартийным спискам. Ситуация еще более усугубилась, когда многие из вновь избранных депутатов покинули Национальное обновление (Rinnovamento Nazionale), недавно созданную парламентскую группу, в которую должны были войти все представители ветеранов. Но событием, которое действительно ознаменовало политический кризис ANC, стал Неаполитанский конгресс 1920 года, когда разногласия по вопросу аннексии Далмации, открытые расхождения в отношении политической роли ассоциации и обвинения в нарушениях, выдвинутые против руководящего органа, вызвали серьезный раскол в его рядах.

Тем не менее, ассоциация продолжала стремиться к легитимности во имя национального умиротворения. Многие ее сторонники и депутаты высказались в поддержку так называемого Пакта умиротворения, предложенного премьер-министром Иваноэ Бономи в июле 1921 года в надежде установить перемирие между фашизмом и Социалистической партией. Пакт умиротворения провалился практически с самого начала, и вскоре жестокие столкновения возобновились с новой силой. О тех же надеждах на национальное умиротворение свидетельствует поддержка ANC внушительных демонстраций, организованных по случаю переноса тела неизвестного солдата из Аквилеи в Рим (28 октября - 4 ноября 1921 года). Главное торжество было организовано Луиджи Гаспаротто, одним из лидеров и основателей ANC, который также был военным министром в правительстве Бономи. Мероприятие должно было символизировать умиротворение противоборствующих политических группировок и пропагандировать комбаттизм как ключ к национальному примирению. В то же время оно должно было компенсировать неудачу предыдущих правительств в организации патриотических мероприятий, посвященных победе Италии и ее армии. На деле же произошло несколько столкновений, и даже делегации от ветеранских ассоциаций держались на расстоянии от центра праздничной демонстрации.

Начиная со второй половины 1922 года внутренние разногласия в ANC и успехи "чернорубашечников" в значительной степени способствовали дальнейшему ослаблению проекта ассоциации и ее сближению с фашизмом. Если отбросить все политические намерения, многие лидеры ассоциации, по-видимому, с глубоким недоверием относились к массовым организациям и одобряли в конечном счете иерархический взгляд на общество. Как утверждает Джованни Саббаттуччи, движение ветеранов было не столько опасной иллюзией, сколько прекрасной возможностью, которая была упущена.

Гораздо более элитарного взгляда на комбаттизм придерживалась ассоциация "Ардити д'Италия". Основанная Марио Карли в Милане в 1919 году, эта ассоциация была призвана объединить всех членов "Ардити", элитных штурмовых отрядов итальянской армии. В некотором смысле политические и культурные постулаты, на которых она была основана, были прямо противоположны постулатам ANC. С точки зрения "Ардити", война на самом деле не была образовательным и палингенетическим опытом [прим. т. е. опытом радикальной новой пересборки сообщества] для масс, а лишь травматическим событием, окончания которого люди ждали с трудом. Напротив, в окопах и на полях сражений возникла боевая аристократия, состоящая из тех, кто приветствовал войну и вел ее с отвагой и полным пренебрежением к опасности. Долг этой новой элиты состоял в том, чтобы возглавить Италию и силой навязать себя как старому правящему классу, так и народным массам. Первые признаки этого нового видения появились 11 января 1919 года, когда интервенционисты, футуристы и ардити прервали выступление Леониды Биссолати в миланском театре "Скала", обвинив лидера демократических левых в пораженческой позиции по отношению к итальянской аннексии Истрии и Далмации. Хотя Боевые фаши (Fasci di Combattimento) [прим. «фаши» не вполне верно переводить как «пучки» или «союзы», они больше напоминали ритуализованные вождистские организации] еще не были созданы, но уже было ясно, что насилие может быть очень эффективным средством для навязывания своих взглядов и победы над оппонентами. Благодаря безжалостному применению насилия Ассоциация Ардити (Associazione degli Arditi) приобрела политический вес, несоизмеримый с ее численностью.

Оставаясь самостоятельным явлением, ардитизм представляет собой значительный компонент раннего фашизма, как в культурном и идеологическом плане, так и в плане политической борьбы. Использование насилия как средства разрешения противоречий является неотъемлемой чертой фашистской политической практики и культуры с самого ее начала.

В фашистской интерпретации Великая война становится настоящим "источником мифов" и идентичности, который легитимирует политические действия фашизма. Это видение принимает форму переноса насилия и радикализма войны на уровень внутренней политики и социальных конфликтов. На смену побежденному австрийцу приходит новый внутренний враг, а война и ее последствия органично сливаются в единое событие национального искупления и утверждения. В этой среде борьба с так называемыми диверсантами, а также с государством и старыми либеральными элитами начинает рассматриваться и легитимизироваться как гражданская война в защиту значимости и ценности войны. Так, в 1921 году лидер пьемонтского фашизма Чезаре Мария Де Векки писал, что Италия переживает "настоящий кризис гражданской войны". Почва для этой гражданской войны была заложена в "конюшнях Рима" путем оказания предпочтения спекулянтам, которые никогда не участвовали в войне, путем издевательства над героями, путем предоставления амнистии предателям и постановки их в один ряд с героями и жертвами, а также путем уступки насилию и требованиям социалистов. Де Векки, как и многие другие фашисты и сквадристы, воспринимал меры по политической и культурной демобилизации страны и повышению уровня участия населения в политической жизни - такие, как обеспечение быстрого возвращения солдат домой, амнистия дезертиров и введение пропорционального представительства, - как форму измены. Следовательно, противодействие этим мерам было законным путем радикального и широкого применения насилия, которое приняло форму нападения на организационную сеть Социалистической партии и профсоюзов, и даже на ветеранские ассоциации. С помощью насилия фашисты получили решающее преимущество перед другими политическими группами, у которых не было ни сил, ни желания вступать в жестокую конфронтацию. Очевидно, что за этими интерпретациями войны скрывался крайне авторитарный политический и социальный проект; в то же время, однако, эти интерпретации в значительной степени способствовали формированию широкого консенсуса и форм поддержки фашизма, давая ответ на широко распространенные проблемы и враждебность, а также придавая легитимность движению как ведущему выразителю здоровой, патриотичной и упорядоченной Италии. Таким образом, фашизм стал выражением широко распространенной политической культуры, которая была резко антидемократической и авторитарной: политической культуры, которая, несомненно, подпитывалась социальными, политическими и культурными контрастами послевоенного периода, но впервые возникла задолго до мировой войны.

В этом обостренном контексте неудивительно, что во имя нации и борьбы с внутренним врагом против ветеранов или инвалидов из числа бывших военнослужащих могли быть предприняты даже насильственные действия. Например, один из фашистских лидеров в Болонье Джино Барончини без колебаний отдал приказ избить представителя социалистических профсоюзов региона Романья, несмотря на то что тот был ветераном-инвалидом ("он ветеран-инвалид, который заслуживает избиения"). В конце концов, сквадриста, которому это поручили, отказался выполнять это задание: "Я не буду бить ветерана-инвалида". В других случаях подобные сомнения вскоре отпадали. Во время фашистского конгресса, проходившего в Риме с 7 по 11 ноября 1921 года, сквадристы предались жестоким актам насилия. Президент одного из отделений ANMIG, потерявший обе руки, был "избит" и "оплеван", когда не снял шляпу в знак уважения к фашистским вымпелам. Несомненно, это был во многом экстремальный эпизод, и фашисты часто проявляли почтение и уважение к ветеранам, бывшим военнослужащим-инвалидам и военнослужащим, но это не значит, что они терпели какое-либо противодействие с их стороны. Военные травмы были достоинством не сами по себе, а только в сочетании с патриотическими - и в конечном итоге фашистскими - идеалами.

Внутренние конфликты, охватившие мир демократического комбаттизма, дистанцирование Социалистической партии от ветеранов и их нужд, культурная и практическая готовность радикальных националистов и фашистов к физическому противостоянию, неэффективность государственной политики и широкое признание политического насилия как законного средства противостояния тем, кто ставил под сомнение идею отечества, - все это привело к парадоксальному повороту: те, кто вел войну из привилегированного положения или только мечтал о ней, поскольку в то время был слишком молод для участия в ней, оказались в состоянии бороться против тех, кто действительно пережил войну и заплатил за нее самую высокую цену, таких как крестьяне-пехотинцы и раненые, и осуждать их как врагов страны. В этой связи остается выяснить, можно ли объяснить провал демократического комбаттизма (и в первую очередь ANC) исключительно его неоспоримыми организационными ограничениями и внутренними конфликтами, создавшими политический вакуум, который фашизм не замедлил заполнить; или же этот провал мог быть вызван также укоренившимися расколами в обществе, различными средствами политического действия и широкой легитимностью, которой политическое насилие пользовалось даже среди многих самопровозглашенных демократов.

С точки зрения фашистов, одного участия в войне было недостаточно, чтобы избежать обвинений во враждебности нации: именно после войны проверялось, насколько человек осознал ценность полученного опыта. На самом деле многие сквадристи пережили и восприняли войну совсем не так, как большинство итальянских военнослужащих. Подавляющее большинство крестьянских пехотинцев, входивших в ряды левых профсоюзов и партий или ANC, пережили бесчеловечную окопную войну, которую вряд ли можно назвать героической. Опыт тех, кто был освобожден от окопной войны, был совсем другого рода. Умберто Фаббри, будущий секретарь Фашистской партии в Риме, утверждал, что записался в армию, чтобы доказать "ценность личности на войне"; но он также признавал, что смог это сделать, потому что принадлежал к одному из специальных корпусов, таких как Берсальеры, Ардити и Альпийские стрелки, в которых "отдельный человек или небольшое подразделение имели такой драйв и независимость, которые не зависели от численности, а часто даже не зависели от каких-либо приказов". Эти молодые люди, вероятно, смогли стать скадристами, "потому что их не использовали в качестве пушечного мяса". Поэтому неудивительно, что среди лидеров раннего сквадризма можно было встретить многих ардити и офицеров берсальерского и альпийского корпусов. Например, Итало Бальбо, фашистский лидер в Ферраре, предложил поставить бывших офицеров "Ардити" во главе фашистских боевых отрядов.

Часто для того, чтобы понять истинное значение войны, даже не обязательно было принимать в ней участие. По словам одного из лидеров движения "Ардити" Ферруччо Векки, урок войны по-настоящему усвоили только "лучшие члены" движения, то есть "Ардити и вся молодежь, которая еще не была призвана в армию. Действительно, хотя фашизм и сам Муссолини постоянно пытались связать движение с опытом войны, только половина скадристов - или около того - действительно принимала участие в конфликте. Среди основателей Боевых фашей (так называемых «сансеполькристи», принимавших участие в основании Итальянского союза борьбы 23 марта 1919 г на площади Сан-Сеполькро в Милане) только 55% служили солдатами на войне; а согласно опросу, проведенному среди 151 644 членов Фашистской национальной партии в 1921 году, только 57,5% были бывшими военнослужащими. Аналогичным образом, среди сквадристов одной из "столиц" движения, Болоньи, 43,5% были слишком молоды, чтобы принимать участие в конфликте. Аналогичные данные приводятся по Парме (45%) и Флоренции (46,7%), а треть (32%) сквадристов из Массы и Каррары не были призваны на войну из-за своего возраста. Большинство фашистов, участвовавших в войне, принадлежат к молодому поколению, родившемуся после 1890 года: ветераны старшего поколения составляют меньшинство среди сквадристов (около 10%).

Поколенческий компонент - как опыт, так и возраст - поэтому играл центральную роль в сквадризме. Многие молодые люди, которые были слишком молоды, чтобы попасть в армию, попали под влияние стереотипных и пропагандистских представлений о войне и ее героях. Для многих из них опыт боевых отрядов компенсировал упущенную возможность повоевать. В 1920 году Марио Пьяццези, молодой человек, которому вскоре предстояло вступить в один из самых печально известных итальянских боевых отрядов, флорентийский отряд Disperata, рассказывал, как ему хотелось вновь пережить героические сражения, о которых рассказывала пропаганда. Встреча Пьяццези с одним из героев войны, немного сумасшедшим ветераном, стала для него настоящим откровением.

В штаб-квартире ассоциации ветеранов он услышал импровизированную речь одного из ардити, который не стесняясь предложил создать отряды из восьми-десяти молодых людей, каждый из которых возглавлял бы ардити, и сражаться с социалистами на улицах с помощью кинжалов и гранат, которые использовались во время войны. В 1921 году лидер социалистов Джачинто Менотти Серрати заявил, что "студенты, пропитанные романтикой войны, их головы затуманены патриотическим пылом, видят в нас, социалистах, новых немцев".

Для многих молодых людей оккупация города Фиуме (нынешняя Риека) добровольцами, организованная Габриэле Д'Аннунцио, стала долгожданной возможностью хотя бы почувствовать вкус войны, в которой они не смогли принять участие.

Для многих молодых людей участие в "войне после войны" стало ритуалом инициации и перехода из подросткового возраста во взрослый: навязчивое стремление к смелым и безрассудным действиям - или даже к травмам - стало для них способом утвердиться наравне с теми, кто сражался на настоящей войне. Именно для того, чтобы компенсировать отсутствие боевого опыта, многие молодые люди стремились превзойти старых ветеранов в радикализме, жестокости и воинственности. Например, в письме Муссолини чернорубашечник из Болоньи выражает сожаление, что не смог принять участие в конфликте, но восторг от возможности присоединиться к "тем молодым людям, которые действовали и восставали против повсеместной трусости, продававшей Победу и Отечество". В качестве доказательства своей храбрости он упоминает о своем обширном полицейском досье, о ранении, полученном во время Марша на Рим, и о том, что двадцать один раз его привлекали к суду за его действия.

Искаженная картина войны, переданная через пример и свидетельства более несгибаемых ардити и ветеранов, в сочетании с возможностью удовлетворить стремление многих молодых людей к подражанию и престижу, способствовала закреплению ключевых социальных компонентов сквадризма и превращению насилия в элемент индивидуальной и коллективной идентичности. Это позволило фашизму навязать взгляд на войну и ее миф, который отражал опыт лишь меньшинства ветеранов, и в то же время завоевать легитимность среди широких слоев общества.

Сквадризм в значительной степени способствовал укреплению как на социальном, так и на индивидуальном уровне образа войны и ее смысла, пропитанного милитаристскими ценностями. Эффективность насилия, применяемого фашистскими отрядами против подрывных элементов, оказалась решающим пропагандистским инструментом: победа казалась лучшим подтверждением справедливости фашистского дела. Это оказалось решающим и в отношении ветеранских организаций.

Вплоть до лета 1922 года ANC и ANMIG осуждали фашистское насилие. Однако ситуация вскоре изменилась после захвата "чернорубашечниками" основных городов центральной и северной Италии и провала так называемой "легалистской" забастовки в августе 1922 года. Начатая рабочими организациями как средство протеста против фашистского насилия, забастовка в итоге привела к повсеместному утверждению фашизма в качестве борца за порядок. Хотя в то время мало кто это осознавал, фашизм внес огромный вклад в обострение конфликта и подрыв легитимности либерального государства. Фашизму удалось представить себя в авторитетной и убедительной форме как единственного политического субъекта, способного восстановить порядок. В этом контексте некоторые сторонники ANC начали задумываться о том в какой мере, в условиях постепенного краха либерального государства, приход к власти фашизма может оказаться не самой плохой перспективой. Ветеранские организации отреагировали на "Марш на Рим" совершенно пассивно, если вообще отреагировали.

После Марша широкие слои либерального правящего класса и итальянского общества в целом приняли фашистское насилие как меньшее зло, необходимое для восстановления порядка и, в конечном счете, для ассимиляции фашизма в рамках конституционных политических сил. Кроме того, Муссолини очень хорошо умел представить себя в роли "нормализатора", стремящегося покончить с насилием своих людей, чтобы восстановить мир, на котором во многом основывалась его собственная легитимность. На самом деле сквадризм никогда не был подавлен, но внес решающий вклад в укрепление режима.

ANC и ANMIG также были готовы оказать доверие Муссолини, полагая, что, хотя Марш и был нарушением закона, он предотвратил гражданскую войну и разрешил тупиковую ситуацию. Более того, новое правительство, представлявшее "Италию Витторио Венето", казалось более склонным к укреплению и возвеличиванию опыта войны и ее главных героев. С более конкретной точки зрения, ряд административных мер, принятых в первые годы правления нового правительства, как представляется, следовал в направлении, которое поддерживали ассоциации ветеранов, и способствовал замене осторожной выжидательной политики на реальную поддержку.

Сотрудничество между новым фашистским правительством и ANC было официально санкционировано Национальным конгрессом ассоциации, состоявшимся в Неаполе в феврале 1923 года. В обмен на полное сотрудничество с правительством и обязательство распустить ветеранские союзы правительство превратило ANC в благотворительный трест, сделав его единственной организацией по защите и поддержке ветеранов. По мнению руководителей ANC, создание ассоциации в качестве благотворительного фонда должно было обеспечить как экономическую стабильность, необходимую для выполнения работы по оказанию помощи населению, так и определенный иммунитет от вмешательства со стороны Фашистской национальной партии (ФНП). 23 июня 1923 года тысячи ветеранов со всех уголков Италии прошли парадом по улицам Рима перед глазами Муссолини, который обратился к ним с пламенной речью, представляя себя защитником свобод итальянского народа.

Аналогичные события затронули и ассоциацию инвалидов из числа бывших военнослужащих - ANMIG. Правительство провело реформу военных пенсий, которая в значительной степени удовлетворила требования раненых, и предоставило ANMIG статус благотворительного фонда. Тем самым Муссолини заручился поддержкой и лояльностью ассоциации. С другой стороны, новые меры также укрепили идею о том, что в Италии наконец-то появилось правительство, которое учитывает потребности ветеранов и инвалидов из числа бывших военнослужащих.

Такое тесное сотрудничество с правительством значительно ограничивало независимость ANC и ANMIG. Совершенно недооценивая истинную политическую природу фашизма, лидеры ветеранских ассоциаций надеялись утвердить комбаттизм как средство примирения, как моральную и идеологическую силу, которая, сотрудничая с фашизмом, может быть направлена в сторону более подходящей либеральной и демократической традиции.

Фактическое подчинение лидеров ANC фашизму продолжалось, несмотря на акты насилия, совершаемые сквадристами в отношении тех бывших военнослужащих, которые осмеливались противостоять чернорубашечникам. В Кремоне, например, ведущие деятели ANC неоднократно подвергались нападениям чернорубашечников. Парадоксально, но в то время как Муссолини и ФНП применяли лишь мнимые наказания к местным фашистам, проявлявшим враждебность к ветеранам, лидеры ANC без колебаний закрывали любое отделение, которое угрожало поставить под угрозу столь желанное соглашение с фашизмом. Во Флоренции местное отделение ANC приобрело ярко выраженный антифашистский характер, и стычки с чернорубашечниками стали частым явлением. Провинциальные руководители ассоциации не нашли лучшего решения, чем закрыть отделение. Под руководством Аннибале Карлетти, бывшего военного капеллана и заслуженного военного, изгнанные ветераны основали независимое отделение с собственным изданием - еженедельником Fanteria. Среди членов новой группы были такие антифашисты, как Эрнесто Росси, Пьеро Каламандреи и Карло Росселли. В декабре 1924 года, после кризиса, вызванного похищением и убийством лидера социалистов Джакомо Маттеотти, редакция Fanteria была разгромлена флорентийскими чернорубашечниками во главе с Туллио Тамбурини. Особенно яростное сопротивление оказала Партия сардинского действия (Partito Sardo d'Azione), выражавшая демократический и автономистский комбаттизм. Хотя Муссолини сделал все возможное, чтобы внедрить лояльных фашистов в высшие эшелоны сардинского комбаттизма, последний сохранил свою независимость и антифашистские нотки под руководством таких харизматичных и авторитетных лидеров, как Эмилио Луссу и Камилло Бьеллени.

С другой стороны, фашисты часто относились к отделениям ANC с недоверием. Ряды ассоциации пополнились тысячами бывших членов распущенных левых организаций, которые рассматривали ANC как одну из немногих оставшихся возможностей для выражения своих идей.

Выборы 1924 года и убийство Джакомо Маттеотти стали поворотным пунктом в отношениях между фашизмом и комбаттизмом.

Хотя ANC якобы был аполитичен, многие кандидаты-ветераны были включены в избирательные списки фашистов. Однако это не положило конец конфликту. Например, во время избирательной кампании Этторе Виола - бывший легионер из Фиуме, награжденный золотой медалью, и один из ведущих представителей ветеранского движения - постоянно сталкивался с запугиванием со стороны боевых отрядов фашистского лидера Ренато Риччи, несмотря на то, что оба они стояли на фашистской избирательной платформе.

В то время как оглушительная победа фашистских кандидатов на выборах положила начало все более тесному сотрудничеству между фашизмом и комбаттизмом, похищение Джакомо Маттеотти изменило позицию ветеранов. Сначала лидеры ассоциации подтвердили свое доверие к Муссолини как к единственному человеку, способному восстановить порядок и очистить фашизм от его более жестоких членов. Однако по мере углубления кризиса и выявления причастности Муссолини ANC дистанцировался от него. На Национальном конгрессе ANC, созванном в Ассизи в июле 1924 года, большинство членов высказались против фашизма, что привело к расколу с профашистским меньшинством. Хотя повестка дня, которая была в итоге утверждена, призывала к возобновлению поддержки правительства как средства восстановления законности, многие представители ветеранского движения стремились заключить соглашение с антифашистской оппозицией. Они считали, что комбаттизм может стать краеугольным камнем для умеренной коалиции, которая обеспечит своего рода безболезненную преемственность фашизма. На самом деле лидеры ANC, как и лидеры большинства оппозиционных сил, не вступали в прямой контакт с массами, полагаясь лишь на надежду, что король займет определенную позицию. Речь, которую Муссолини произнес 3 января 1925 года, взяв на себя ответственность за убийство Маттеотти и публично заявив о диктаторском характере фашизма, ознаменовала конец независимости, которой пользовался ANC. По собственной инициативе Муссолини распустил Национальный совет ассоциации и заменил его триумвиратом верных ему людей. В течение нескольких месяцев все отделения, отказавшиеся принять новый политический курс ANC, были закрыты. Примерно такая же участь постигла ANMIG, которая, тем не менее, продолжала поддерживать режим даже во время кризиса Маттеотти. В 1927 году президент ассоциации, националист Карло Делькруа, подписал соглашение с главой фашистских профсоюзов Эдмондо Россони, по которому ANMIG стала частью фашистских корпораций. Позже она была поглощена Фашистской партией.

Уничтожив все следы независимости ANC и ANMIG, занеся в черный список и подвергнув преследованиям всех членов, занимавших антифашистскую позицию, режим начал политику систематического присвоения и определения опыта войны. Картина войны, нарисованная фашистским режимом, открыто контрастировала с пацифизмом и гуманизмом, которыми отличались ветеранские ассоциации сразу после войны. Конфликт изображался как жестокое событие, способное возродить патриотический дух итальянского народа и сформировать новый воинский дух. Таким образом, фашизм представил себя в качестве единственного легитимного интерпретатора опыта войны, укрепив свою монополию на интерпретацию конфликта. Как мы уже видели, эта цель достигалась и с помощью мер, направленных на придание фашистского оттенка ветеранским ассоциациям. В то же время образ ветерана, предлагаемый фашистским режимом, в основном основывался на идее преемственности между Первой мировой войной и эпопеей чернорубашечников. Эта цель нашла отражение в ряде законодательных мер, которые назначили равные пенсии и пособия по инвалидности бывшим военнослужащим и сквадристам, в конечном счете сопоставив фигуру солдата Первой мировой войны и чернорубашечника гражданской войны.

Еще одним примером присвоения фашистами наследия Великой войны является массовая кампания по строительству военных мемориалов. В период с 1927 по конец 1930-х годов в Италии было построено около тридцати военных мемориалов для захоронения останков десятков тысяч павших солдат, которые были эксгумированы с небольших кладбищ, построенных по всему фронту войны. Кульминацией этого процесса стало строительство в 1935-1937 годах военного мемориала в Редипулье - крупнейшего в мире захоронения времен Великой войны. Заявляя о своем желании достойно похоронить павших, режим на самом деле присваивал их тела в рамках политического использования смерти, призванного архитектурно подтвердить иерархический порядок, на котором основывалось новое милитаризованное фашистское общество.

Участие фашистского режима в Эфиопской кампании, гражданской войне в Испании, а затем во Второй мировой войне поразительным образом раскрывает радикальный характер его вирильной и воинственной идеи ведения войны. В этих рамках также произошли заметные изменения в восприятии искалеченных тел и самой мужественности. В фашистской интерпретации физические недостатки больше не напоминали о страданиях и ужасах войны, а скорее свидетельствовали о безграничной готовности пожертвовать собой. Во время эфиопской кампании в составе чернорубашечных дивизий были созданы батальоны изувеченных военнослужащих: ветераны Первой мировой войны и раненые военнослужащие сражались за империю вместе со старыми сквадристами и новобранцами режима. Без видимого перерыва и с оттенком гордости в статье "Mutilati e invalidi di guerra" ("Изувеченные и инвалиды войны") в Dizionario di politica, опубликованной в 1940 году, президент ANMIG Карло Делькруа упоминает почти полмиллиона инвалидов Первой мировой войны, 16 000 ветеранов войны в Эфиопии и 4000 ветеранов войны в Испании. Таким образом, бывшие инвалиды Великой войны приравниваются к инвалидам фашистских войн.

Триумф радикальной интерпретации мировой войны, одобренной фашизмом, не позволил провести полную культурную демобилизацию, которую пережили другие страны-победительницы. Хотя изначально эта ультранационалистическая интерпретация опыта войны как питательной среды для нового палингенетического милитаризма была в меньшинстве, она утвердилась благодаря систематическому применению насилия, а после прихода фашистов к власти - благодаря тщательному балансу между запугиванием и видимой доброй волей. Очевидно, что радикализм фашистских воинственных мифов сам по себе недостаточен для объяснения постепенного вовлечения фашистской Италии в новые войны 1930-х и 1940-х годов. Факт остается фактом: этот компонент играл решающую роль сразу же после войны. Более глубокий, чем это было возможно здесь, анализ взаимодействия между его культурными аспектами и политическими методами, с помощью которых он был реализован, может помочь лучше понять "исключительность" итальянского случая и опровергнуть идею о том, что успех фашизма был неизбежным результатом Великой войны. Безусловно, фашизм был укоренен в духе и политической культуре, которые привели к мировому конфликту и разжигали его, и значительная часть его кадров принимала участие (или мечтала принять участие) в Великой войне. Однако в конечном итоге фашизм был обязан своим успехом новаторскому использованию политического насилия, которое получило легитимность и стало возможным благодаря широко распространенной политической культуре, авторитарной и недоверчивой по отношению к полной демократии: политической культуре, которая, возможно, с некоторой опаской относилась к фашистскому насилию, но тем не менее считала его чем-то полезным и даже необходимым. Парадоксально, но эту точку зрения разделяли и многие из тех, кто был ответственен за организацию действительно пацифистского и демократического ветеранского движения.

Автор Маттео Миллан, это глава 5 из книги New Political Ideas inthe Aftermath of theGreat War, Spinger, 2017 г.