Глава пятнадцатая. Плесень.
Дирек Трентмеллер лежит в кататоническом состоянии. Дом престарелых вокруг него стих. Он больше не может вспомнить название какой-либо вещи, и никакая связь для него ничего не значит. Все будет забыто. Он смотрит на весь мир с блаженным вопросительным знаком, как ребенок. Через два месяца медсестра входит в его комнату и уже вздыхает с облегчением у двери. Она отсоединяет канюлю от запястья старика. Кружево из веток деревьев скользит по стенам палаты, снаружи на улице садового града проносится мимо мотокарета.
Колеса скрипят на снегу, а внутри, в теплом салоне, валяется известный минималист и глухой музыкальный критик Оре Окерлунд, коллега Джеспера со времен бюро. Его перспективы не выглядят радужными. Достать рецензии на аудиозаписи с запада становится почти невозможно, особенно если новые пластинки никто не запишет. Но Оре Окерлунд употребляет много кокаина, а это, как мы знаем, делает человека очень умным. Социальный климат теперь другой, но потребление как таковое остается. Это означает, что все еще есть место для рекламы. Оре Окерлунд основывает Ideide Labor в Ваасе, которое впоследствии стало всемирно известным, рекламное агентство, которое производит идеи для рекламы, а не реальную рекламу. Кто-то другой сделает ее позже. Шедевр апокалиптической рекламы родится из «Лаборатории идей» через несколько месяцев. В северных странах гигант логистики ZAMM запускает межизольную кампанию под лозунгом «Бегите! Пока еще не поздно.»
Примерно там или чуть позже, в день зимнего солнцестояния, новый документальный фильм Конрада Гессле остается незамеченным широкой публикой. Зима будет темной и долгой, панические массы потребуют более легких развлечений. А все потому, что режиссер восьмикратный номинант премии «Оскар Цорна». Позже экуменический агрессор Меска выводит свой флот из серости, ловким маневром скользит по бореальному плато на крайнем севере. Черный дым поднимается от него в небо под северным сиянием, в области Граада под названием Холодная Земля. К Грааду, объявившим войну республике Меск двумя месяцами ранее, присоединяются Арда, Вааса и Сурумаа. Таким образом, Катла – страна мира, попадает в большую центрифугу.
Зрительские показы фильма «Видкун хирд: «Видкун хирд»» растут. К его большому огорчению, Конрад Гессле видит в кинотеатрах именно ту аудиторию, которой он больше всего боялся, когда начал свой спорный проект. Плохие времена придают недовольству национальный окрас, там сплошь сидит военная молодежь, завороженная, с сенильными нацистскими маразматиками. Никто из них не понимает тонкое отношение гуманиста Гессле к символам, его иронии, чувство абсурда. Прямолинейные солдаты искренне восхищаются чернорубашечным позированием Хирда, без малейшей иронии. Они особенно впечатлены тем, как великая фигура, наконец, рушится под своими же сверхчеловеческими максимами. Им кажется поэтичным, как он выпаливает из уст несвязанные разговоры в последних интервью. Шипящие кадры Хирда в вегетативном состоянии в своей камере доводят их до слез. В конце концов, оказывается, что даже его собственный могущественный разум не мог соответствовать этим древним истинам. Они были слишком честными, слишком искренними. Каким бы воином он ни был, Хирд изо всех сил старался доводя себя до предела, не погружаясь обратно в пространство влияния разбавленной культуры. Это был его триумф, его высокомерие и его падение: правда слишком сильна.
Это всего лишь один из нескольких кризисов Судного дня, но именно благодаря этому Свен фон Ферсен считает, что пора выйти из шкафа. Со временем Свен отказался от остроумных управленческих статей, заменив их «заявлениями о поддержке правительства и вооруженных сил». Когда Граад и его северные союзники оказываются на проигрышной стороне мировой войны, а Иилмар организует единственное реальное противостояние. Свен фон Ферсен не хочет протягивать руку помощи верблюжьему дерьму: «Прежде чем вы заметите, они ударит вас в спину ятаганом.»
Но, в конце концов, фашизм остается на задворках общества,
где он всегда был – между криптозоологией и псионикой. Подавляющая масса общественной жизни не похожа на Свена фон Ферсена. Скандинавское чувство стиля в ней слишком четко сформировано, крайности не находят отклика. Деликатная рука редактора искореняет из таких статей расово чувствительную лексику. Он не оставляет их неопубликованными — это было бы нарушением свободы слова. Таким образом, он тоже вступает в стадию геополитического апокалипсиса вместе с остальным земным серым миром, но вместо того, чтобы рухнуть, скорее дрейфует. Там все еще как социал-демократия, все еще щедро раздают деньги на помощь дуракам. Крейсеры погибают в Северном море под обстрелом, но безработному художнику по-прежнему предлагаются возможности переподготовки государством в своей области. Граад теряет плато Борея на севере, Елинка горит трехмесячной зимней ночью, и никто не выживает, но безработный Пер-Йонас все еще говорит о книге, которую он пишет. Граад покидает малозначительный театр военных действий Катлы, чтобы собрать силы для защиты своей родной изолы, дорога в Ард теперь открыта для агрессора, и фронт с каждым днем приближается, но о дате публикации книги Пер-Йонаса до сих пор ничего не слышно. Таким образом, несмотря на возражения экстремистов, страна Вааса уходит за кулисы истории с трехлетним оплачиваемым отпуском по уходу за ребенком и безукоризненно работающим общественным транспортом.
Ничто, кажется, не мешает будущим проектам с экологической совестью. В последние месяцы, когда серость ползет через океан к Ваасе, сбылась большая мечта лоббистских групп, выступающих против светового загрязнения. Промышленные и коммерческие здания гасят искусственное освещение в конце рабочего дня, уличные фонари зашлеманы специальными фильтрами. Как первый и последний крупный город в мировой истории, Вааса полностью теряет световое загрязнение. Это не только мера против налетов бомб, она также спасает птиц, которые в противном случае могли бы потеряться в световых лабиринтах города, и пляжного тюленя, чьи брачные ритмы нарушаются из-за слишком долгого дня Вы можете смеяться над этим, но вечером, когда большой мир за спиной превращается в кровавый водоворот, в Ваасе семьи выходят на улицу и вместе кажутся незначительными. Только далекие взрывы нарушают глубокий покой зимней ночи, ее безупречное звездное небо. Все смотрят, запрокинув головы.
Старая мать хана смотрит, в Саалеме. Ее глаза окрашены в темный цвет. Золотой платок покрывает волосы. Холодно, дыхание женщины испаряется на улицах древесного города. Алия Хан в последний раз видела своего сына той ночью, четыре года назад. Немного позже, не более месяца, когда он позвонил и попрощался с матерью. Вокруг гуляют семьи, в том числе мужчины служебного возраста. Инаят сказал, что он больше не вернется, но с северного фронта они постоянно возвращаются. Солдаты. Война как-то забыта. Все это своего рода вырождение, уступки, но в этом отражается девиз, связанный именно с морализмом, движением, дочерней ячейки которого является социал-демократия. Он звучит так: «На мгновение показалось, что у человечества появилась надежда».
Позже, когда звезды начинают изгибаться над затоплением, обрушивающимся сверху, многие больше не могут воспринимать составное «Конец света» со всей серьезностью. Паника остыла. В странном безразличном угаре эвакуации целые семьи остаются в Ваасе. Там они играют в настольные игры, сидя в комнатах с открытой планировкой частных домов. Они любят пищу, богатую витаминами, но затем, когда серость находится всего в нескольких днях, об этом всегда сигнализирует одно и то же прекрасное событие. Плоды покрываются плесенью. Она болезненно разрастается в них. Дети буквально слышат, как апельсины хрустят на столе. В мякоти прорастают споры, яблоки опушены ими. Если ты попытаешься дотронуться до них, они раскроются. Никто не знает, почему это так. Но мало кто может позволить себе бояться в это время, и поэтому я говорю, что это красиво.
Мать хана – одна из тех, кто решает остаться в Ваасе, когда приходит серость. Многие убегают. Они направляются в Ард, ближе к фронту, подальше от серости. Там, на зимней орбите, Анита Лундквист берет свои прекрасные руки и идет на завод боеприпасов, чтобы полировать патроны. В последние годы, особенно после эвакуации, модель нижнего белья кажется чрезвычайно сильной. Все легкомыслие и жажда жизни, которые сделали девушку образцовым человеком в функционирующем мире, в конце света перерастет в нечто совершенно иное. Это лидерские качества, а Анита Лундквист – королева лагеря беженцев. Когда Оре Окерлунд встречает ее там, он даже не узнает девушку. Кто эта валькирия? Но затем Анита приходит к нему, здоровается по имени и приносит лекарства, чтобы облегчить симптомы отчуждения Окерлунда. Известный минималист и глухой музыкальный критик выражает благодарность. Он рассказывает девушке о международном наркобизнесе, который больше не работает. И о том, как черная валюта ИИР – межизольный реал, девальвировалась, а мировая экономика рухнула. В конце концов, Окерлунд также рассказывает ей о не-мире, обо всем, что он испытал по пути в лагерь беженцев. Пришел в Ард пешком. Опоздав на эвакуацию, мужчина два месяца топтался по замерзшим фьордам. Он прошел через заброшенные города-призраки, он был там один, а серость шла ему по пятам. Он полз по вечной мерзлоте, где обломки сбитого дирижабля были погребены в сугробах. Окерлунд также рассказывает о лошади, которая тащила его сани, и которую он в конце концов съел. Анита рассказывает ему о Джеспере. Она говорит только хорошее.
Завод, на котором работает Анита, является стратегическим ресурсом. Хотя он и спрятан глубоко во фьордах, разведывательный спутник Меска «Мозаика», отправленный на орбиту, находит его там. Экуменический агрессор сметает завод боеприпасов с земли градом бомб, а модель нижнего белья пропадает в водовороте войны. Прошло шесть лет после снежной ночи, когда Хан, Джеспер, и Тереш уехали.
Ниже, над южным берегом Катлы, враг материи, великий переход, хоронит былое уединение. Там, где была Вааса и пляж Шарлоттшель. Сейчас оттуда никто не приезжает, хотя оставшиеся друзья и члены семьи все еще ждут в лагерях. Анн-Маргрет Лунд тоже сидит где-то у себя на кухне, посреди серости, в ее комнатах тихо и чисто. Бывшая учительница в бежевом жакете и юбке выше колена наблюдает, как плесневеют абрикосы. Вероятно, было бы слишком излишне говорить, что она не вызвал полицию за это время. Анн-Маргрет отпускает руку мужа. Как и все остальные, она ничего не может сделать в этом продолжительном пребывании, когда ощущение настоящего медленно уплывает. Но когда другие растворяются в своих воспоминаниях, она просто исчезает. Ее жизнь как будто прекратилась. Прошлое не ждет ее позади. Она просто бродит по комнатам, поправляет бабушкины кружева и покрывала, расправляет шторы на карнизах. И таким образом, она со вкусом отказывается предаваться тем восторгам, которые посещают человеческий дух, когда мир распадается. Ничто не покидает ее рук, ничего не возвращается.
Когда остров Катла окончательно погружается в серость, Анн-Маргрет Лунд без малейшего удовольствия превращается в белковое тело.
Колеса скрипят на снегу, а внутри, в теплом салоне, валяется известный минималист и глухой музыкальный критик Оре Окерлунд, коллега Джеспера со времен бюро. Его перспективы не выглядят радужными. Достать рецензии на аудиозаписи с запада становится почти невозможно, особенно если новые пластинки никто не запишет. Но Оре Окерлунд употребляет много кокаина, а это, как мы знаем, делает человека очень умным. Социальный климат теперь другой, но потребление как таковое остается. Это означает, что все еще есть место для рекламы. Оре Окерлунд основывает Ideide Labor в Ваасе, которое впоследствии стало всемирно известным, рекламное агентство, которое производит идеи для рекламы, а не реальную рекламу. Кто-то другой сделает ее позже. Шедевр апокалиптической рекламы родится из «Лаборатории идей» через несколько месяцев. В северных странах гигант логистики ZAMM запускает межизольную кампанию под лозунгом «Бегите! Пока еще не поздно.»
Примерно там или чуть позже, в день зимнего солнцестояния, новый документальный фильм Конрада Гессле остается незамеченным широкой публикой. Зима будет темной и долгой, панические массы потребуют более легких развлечений. А все потому, что режиссер восьмикратный номинант премии «Оскар Цорна». Позже экуменический агрессор Меска выводит свой флот из серости, ловким маневром скользит по бореальному плато на крайнем севере. Черный дым поднимается от него в небо под северным сиянием, в области Граада под названием Холодная Земля. К Грааду, объявившим войну республике Меск двумя месяцами ранее, присоединяются Арда, Вааса и Сурумаа. Таким образом, Катла – страна мира, попадает в большую центрифугу.
Зрительские показы фильма «Видкун хирд: «Видкун хирд»» растут. К его большому огорчению, Конрад Гессле видит в кинотеатрах именно ту аудиторию, которой он больше всего боялся, когда начал свой спорный проект. Плохие времена придают недовольству национальный окрас, там сплошь сидит военная молодежь, завороженная, с сенильными нацистскими маразматиками. Никто из них не понимает тонкое отношение гуманиста Гессле к символам, его иронии, чувство абсурда. Прямолинейные солдаты искренне восхищаются чернорубашечным позированием Хирда, без малейшей иронии. Они особенно впечатлены тем, как великая фигура, наконец, рушится под своими же сверхчеловеческими максимами. Им кажется поэтичным, как он выпаливает из уст несвязанные разговоры в последних интервью. Шипящие кадры Хирда в вегетативном состоянии в своей камере доводят их до слез. В конце концов, оказывается, что даже его собственный могущественный разум не мог соответствовать этим древним истинам. Они были слишком честными, слишком искренними. Каким бы воином он ни был, Хирд изо всех сил старался доводя себя до предела, не погружаясь обратно в пространство влияния разбавленной культуры. Это был его триумф, его высокомерие и его падение: правда слишком сильна.
Это всего лишь один из нескольких кризисов Судного дня, но именно благодаря этому Свен фон Ферсен считает, что пора выйти из шкафа. Со временем Свен отказался от остроумных управленческих статей, заменив их «заявлениями о поддержке правительства и вооруженных сил». Когда Граад и его северные союзники оказываются на проигрышной стороне мировой войны, а Иилмар организует единственное реальное противостояние. Свен фон Ферсен не хочет протягивать руку помощи верблюжьему дерьму: «Прежде чем вы заметите, они ударит вас в спину ятаганом.»
Но, в конце концов, фашизм остается на задворках общества,
где он всегда был – между криптозоологией и псионикой. Подавляющая масса общественной жизни не похожа на Свена фон Ферсена. Скандинавское чувство стиля в ней слишком четко сформировано, крайности не находят отклика. Деликатная рука редактора искореняет из таких статей расово чувствительную лексику. Он не оставляет их неопубликованными — это было бы нарушением свободы слова. Таким образом, он тоже вступает в стадию геополитического апокалипсиса вместе с остальным земным серым миром, но вместо того, чтобы рухнуть, скорее дрейфует. Там все еще как социал-демократия, все еще щедро раздают деньги на помощь дуракам. Крейсеры погибают в Северном море под обстрелом, но безработному художнику по-прежнему предлагаются возможности переподготовки государством в своей области. Граад теряет плато Борея на севере, Елинка горит трехмесячной зимней ночью, и никто не выживает, но безработный Пер-Йонас все еще говорит о книге, которую он пишет. Граад покидает малозначительный театр военных действий Катлы, чтобы собрать силы для защиты своей родной изолы, дорога в Ард теперь открыта для агрессора, и фронт с каждым днем приближается, но о дате публикации книги Пер-Йонаса до сих пор ничего не слышно. Таким образом, несмотря на возражения экстремистов, страна Вааса уходит за кулисы истории с трехлетним оплачиваемым отпуском по уходу за ребенком и безукоризненно работающим общественным транспортом.
Ничто, кажется, не мешает будущим проектам с экологической совестью. В последние месяцы, когда серость ползет через океан к Ваасе, сбылась большая мечта лоббистских групп, выступающих против светового загрязнения. Промышленные и коммерческие здания гасят искусственное освещение в конце рабочего дня, уличные фонари зашлеманы специальными фильтрами. Как первый и последний крупный город в мировой истории, Вааса полностью теряет световое загрязнение. Это не только мера против налетов бомб, она также спасает птиц, которые в противном случае могли бы потеряться в световых лабиринтах города, и пляжного тюленя, чьи брачные ритмы нарушаются из-за слишком долгого дня Вы можете смеяться над этим, но вечером, когда большой мир за спиной превращается в кровавый водоворот, в Ваасе семьи выходят на улицу и вместе кажутся незначительными. Только далекие взрывы нарушают глубокий покой зимней ночи, ее безупречное звездное небо. Все смотрят, запрокинув головы.
Старая мать хана смотрит, в Саалеме. Ее глаза окрашены в темный цвет. Золотой платок покрывает волосы. Холодно, дыхание женщины испаряется на улицах древесного города. Алия Хан в последний раз видела своего сына той ночью, четыре года назад. Немного позже, не более месяца, когда он позвонил и попрощался с матерью. Вокруг гуляют семьи, в том числе мужчины служебного возраста. Инаят сказал, что он больше не вернется, но с северного фронта они постоянно возвращаются. Солдаты. Война как-то забыта. Все это своего рода вырождение, уступки, но в этом отражается девиз, связанный именно с морализмом, движением, дочерней ячейки которого является социал-демократия. Он звучит так: «На мгновение показалось, что у человечества появилась надежда».
Позже, когда звезды начинают изгибаться над затоплением, обрушивающимся сверху, многие больше не могут воспринимать составное «Конец света» со всей серьезностью. Паника остыла. В странном безразличном угаре эвакуации целые семьи остаются в Ваасе. Там они играют в настольные игры, сидя в комнатах с открытой планировкой частных домов. Они любят пищу, богатую витаминами, но затем, когда серость находится всего в нескольких днях, об этом всегда сигнализирует одно и то же прекрасное событие. Плоды покрываются плесенью. Она болезненно разрастается в них. Дети буквально слышат, как апельсины хрустят на столе. В мякоти прорастают споры, яблоки опушены ими. Если ты попытаешься дотронуться до них, они раскроются. Никто не знает, почему это так. Но мало кто может позволить себе бояться в это время, и поэтому я говорю, что это красиво.
Мать хана – одна из тех, кто решает остаться в Ваасе, когда приходит серость. Многие убегают. Они направляются в Ард, ближе к фронту, подальше от серости. Там, на зимней орбите, Анита Лундквист берет свои прекрасные руки и идет на завод боеприпасов, чтобы полировать патроны. В последние годы, особенно после эвакуации, модель нижнего белья кажется чрезвычайно сильной. Все легкомыслие и жажда жизни, которые сделали девушку образцовым человеком в функционирующем мире, в конце света перерастет в нечто совершенно иное. Это лидерские качества, а Анита Лундквист – королева лагеря беженцев. Когда Оре Окерлунд встречает ее там, он даже не узнает девушку. Кто эта валькирия? Но затем Анита приходит к нему, здоровается по имени и приносит лекарства, чтобы облегчить симптомы отчуждения Окерлунда. Известный минималист и глухой музыкальный критик выражает благодарность. Он рассказывает девушке о международном наркобизнесе, который больше не работает. И о том, как черная валюта ИИР – межизольный реал, девальвировалась, а мировая экономика рухнула. В конце концов, Окерлунд также рассказывает ей о не-мире, обо всем, что он испытал по пути в лагерь беженцев. Пришел в Ард пешком. Опоздав на эвакуацию, мужчина два месяца топтался по замерзшим фьордам. Он прошел через заброшенные города-призраки, он был там один, а серость шла ему по пятам. Он полз по вечной мерзлоте, где обломки сбитого дирижабля были погребены в сугробах. Окерлунд также рассказывает о лошади, которая тащила его сани, и которую он в конце концов съел. Анита рассказывает ему о Джеспере. Она говорит только хорошее.
Завод, на котором работает Анита, является стратегическим ресурсом. Хотя он и спрятан глубоко во фьордах, разведывательный спутник Меска «Мозаика», отправленный на орбиту, находит его там. Экуменический агрессор сметает завод боеприпасов с земли градом бомб, а модель нижнего белья пропадает в водовороте войны. Прошло шесть лет после снежной ночи, когда Хан, Джеспер, и Тереш уехали.
Ниже, над южным берегом Катлы, враг материи, великий переход, хоронит былое уединение. Там, где была Вааса и пляж Шарлоттшель. Сейчас оттуда никто не приезжает, хотя оставшиеся друзья и члены семьи все еще ждут в лагерях. Анн-Маргрет Лунд тоже сидит где-то у себя на кухне, посреди серости, в ее комнатах тихо и чисто. Бывшая учительница в бежевом жакете и юбке выше колена наблюдает, как плесневеют абрикосы. Вероятно, было бы слишком излишне говорить, что она не вызвал полицию за это время. Анн-Маргрет отпускает руку мужа. Как и все остальные, она ничего не может сделать в этом продолжительном пребывании, когда ощущение настоящего медленно уплывает. Но когда другие растворяются в своих воспоминаниях, она просто исчезает. Ее жизнь как будто прекратилась. Прошлое не ждет ее позади. Она просто бродит по комнатам, поправляет бабушкины кружева и покрывала, расправляет шторы на карнизах. И таким образом, она со вкусом отказывается предаваться тем восторгам, которые посещают человеческий дух, когда мир распадается. Ничто не покидает ее рук, ничего не возвращается.
Когда остров Катла окончательно погружается в серость, Анн-Маргрет Лунд без малейшего удовольствия превращается в белковое тело.
