Champion of Revolution

Старобоярск, хотя существовал со времён древнеретенских княжеств, сравнительно недавно стал городом – всего-то сто, или около того, лет назад. Дали не за особую важность или примечательную историю, а потому что это было удобно. И престижно. Владевшие дворцами и поместьями в небольших сёлах, которые росчерком пера объединили в город, аристократы очень уважали престиж. И удобство. Удобно жить, отдыхать и управлять губернией из одного центра – пускай даже этот центр и существует больше на бумаге, чем в жизни.
И тогда же город получил своё звучное имя – Старобоярск! Не потому, что город был старым, или что в нём жили бояре, или хотя бы потому, что бояре здесь давно жили. Как уже было сказано, город был новый, бояре в этих окрестностях бывали наездами, а современная провозглашению города местная аристократия была сравнительно молодой – по меркам Ретении, так вообще малолетки, нувориши, с династиями моложе двухсот лет каждый. Нет, названием городу послужила благодатная, патриархальная тишина. Настоящая, догеоргиевская – старобоярская. И в этой тиши, и над поддержанием её, и работали дворяне уезда и губернии – но тоже не слишком усердно, чтобы не нарушать тишины.
Так и жил город своей жизнью – в которой, как учит история, события происходили помимо воли тех, кто историю творил. Особенно, когда те, кто творит историю, хотят разного и действуют в конкуренции, а в том, чего они хотят общего и действуют сообща, действовали отнюдь не на пользу пресловутой тишине. Ведь каждому дворянину хочется приличных мест где отдохнуть, где показать себя, куда выйти самому и куда выйти с женой, без жены, с любовницей, с женой друга, где похвастаться перед другими, и пройтись по другим. Конечно же, город начинает наполняться ресторанами и театрами, музеями и картинными галереями, клубами куда джентльмены ходят, и клубами куда джентльмены не ходят.
Естественным образом, с распространением репутации места тихого и благолепного, росло количество падких до такого дворян, едущих в город. С обретением репутации места где есть театры, рестораны, музеи, и клубы, начали съезжаться любители светской жизни. Ну а ищущие место у центра хотя бы региональной власти ехали всегда. Ну а где дворяне – там и их свита. По мере роста запросов и требований на обслуживание, росло и население Старобоярска. Прямое и косвенное обслуживание сконцентрированного дворянского класса (до четверти населения города на момент буржуазной революции!) привлекало в город интеллигенцию, поваров, слуг, поэтов, художников, наркоторговцев, девушек и иногда даже юношей пониженной социальной ответственности. Появлялись обслуживающие обслуживающих – извозчики, пекари, всевозможные кустари. Усложнялся и увеличивался полицейский аппарат. И, конечно, появились те, кто, уважая тишину, занялись… “упорядочиванием” некоторых менее формальных сторон жизни такого разностороннего города. Всё для удобства и комфорта в деле соблюдения тишины.
Справедливости ради – тишина в Старобоярске никуда не делась. Более того, когда настало время главных нарушителей тишины, лучшие из жителей города сплотились в едином порыве – и не допустили железную дорогу в город! А потом и заводы! И фабрики! И чтобы этих бестолковых, вечно слоняющихся по улицам студентов не было! Авторемонтные мастерские? Ну, немного. И медицины много тоже не надо. Образование для местных будет самым скромным – во всех смыслах. И то, что территориально город уже больше состоял из трущоб, в которых жило большинство обслуживающего населения города, не нарушало тишину.
После двух революций и Войны Роботника Старобоярск стал столицей Западного регионального комитета. Главной причиной для этого послужила не просто развитая, а переразвитая сеть раздутых учреждений и ведомств, со всеми полагающимися службами и архивами, в которых разместили советские органы. Но при этом центром целого регионального комитета в стране диктатуры пролетариата стал город, в котором этого самого пролетариата фактически не существовало. И при этом – город не был застрявшим в прошлом (не смотря на дворянское наследие), ведь его населяли не купцы и ремесленники, а служащие, интеллигенция, оставшиеся чиновники.
— Это, действительно, редкий вызов, — подытожил Шилов краткий экскурс в историю Старобоярска, который провела София Латур когда экскурсия по метал-машинному комбинату, который должен был вдохнуть новую жизнь в город, подходила к концу. – Город, не знавший индустриализации, но получивший все сливки индустриального общества, и немного дворян. Это насколько сложным было установление здесь советской власти?
— Ни на сколько. – Тёмные очки Садалова блестят в красноватом свете. – Особенно в сравнении с тем, чего стоило удержание и укрепление советской власти. Над последним работаем до сих пор. Большая удача, если местные были заинтересованы в своей работе – но даже в этом случае было практически невозможно привлечь к советской политической жизни. Партийная работа на низовом уровне первые два года была парализована – не из-за глупости или саботажа, а массовой незаинтересованности. Можно даже сказать так – демография делилась на незаинтересованных ни в чём, и потому пассивно сопротивлявшихся вовлечению в общественную работу, и заинтересованных только в своей жизни, личной или профессиональной, и вот они как раз были удивительным примером активного отказа от получения рычагов власти. Хуже, чем если бы они были врагами, скрытыми или явными.
— Это ж!.. – Маршал Ченков, среди прочего инспектировавший заводской батальон рабочего ополчения и, заодно, посетивший несколько не очень крупных партизанских мемориалов, был весьма удивлён. – А я ж помню сводки-то. Местные партизанили отчаянно. Не скажу, что всегда правильно, но войти в узел связи обвязавшись динамитом, или толпой колючку под током прорвать это, знаете, от безразличия не сделают.
— Обратная сторона пассивности в общественной жизни – гиперактивность в индивидуальной. Отсутствие организованной работы и даже отсутствие понимания, что такое организованная и организационная работа оставляют единственной манерой действий вспышки — ненависти, радости. Индивидуальные или даже коллективные, но эти вспышки не могут получить развития, и пресекаются на втором, максимум, третьем шаге исполнителей. Иногда это может приводить к впечатляющим результатам, но это не может быть основой строительства государства.
— К большому сожалению, товарищ Шилов, у горожан была очень большая “школа”, которая подготовила их к этому, — полу прикрыв глаза заметил Дубовой. — Отсутствие центров труда, занятость на мелких конкурирующих предприятиях обслуживающего характера, в принципе доминирование обслуживающей сферы с нерегулярной и часто меняющейся занятостью – и получаем атомизацию общества, с агрессивной аполитичностью и постоянным поиском мелочных конфликтов, как единственного метода решения проблем и самореализации. Привычка к неуверенности и поведение потерявшихся в пустыне.
— Ну вот стойко выслушивающий обсуждение его родного города товарищ Прутт, — Шилов указал на улыбнувшегося ремарке директора комбината, — был рекомендован мне наилучшим образом, и, глядя на возглавляемое им предприятие, я могу только присоединиться к этим рекомендациям. Вениамин Валентинович, как вы видите социальную картину Старобояровска?
— Стойкость моя здесь мало при чём, товарищ Шилов, — Прутт говорит горячо, резко жестикулируя, совершенно не похоже на своё предыдущее спокойствие, — при чём здесь стойкость, если по делу говорят? У нас в городе сосед соседа когда знал? Когда зло какое-то между ними было, или если один из них работал где надо. Попытаешься высунуться на службе или найме – придут проверять на “неблагонадёжность и инакомыслие”. Попытаешься устроить свою жизнь – начнут трясти “братки”. Будешь искать к кому обратиться на счёт один или других – быстро вылетишь с работы. Даже с работы на себя вылетишь. Да и работа была… Знаете, что худшим было? В работу никто не верил. Что это на пользу, что это прокормит, что это улучшит. Потому что, самый примитивный пример – махать лопатой десять-двенадцать часов это ты. А ходить по аллейке под деревьями, которые ты садил – это тебе за попытку дубинкой промеж глаз выпишут. Через какое-то время сам себя начинаешь считать дураком даже за мысль что-то менять.
— Ну, когда в Гражданскую здесь власть устанавливали, как-будто анархистских замашек не отмечали, — несколько растерянный открывшейся картинной Ченков усиленно чесал затылок, сбив защитную каску на лоб. – Ни среди своих, ни среди белых. Зелёные, ну, откровенная уголовщина, вообще вне критики – ну, ясное дело, меж собой договориться не могли, но внутри банд порядок жёсткий поддерживался.
— Это потому что военную операцию удалось быстро закончить, — вновь пояснил Шилов. – Порывы, я же говорю. Взрыв энергии, быстро сменяемый апатией и депрессией. Если бы ситуация свелась к затяжным боям со стабильной линией фронта, как в Холоске, мобилизанты и добровольцы из местных… ну, об угрозе массового дезертирства говорить сложно, но предположить отказ идти в бой можно. С другой стороны, быстрый разгром спровоцировал просоветское восстание – тоже плохо организованное, но и в отсутствии предварительной подготовки есть свои плюсы – невозможно вскрыть приготовления, которые не проводились. Но, за взрывом энергии и готовности на самопожертвование, опять последовал спад и, наверняка, разочарование из-за необходимости тяжёлой работы.
— Ну, товарищ Шилов, тут не совсем верно, — Дубовой поправил сползшие очки, — как раз тяжёлой работы старобоярцы не боялись. Я подозреваю, они бы без ропота восприняли строгие нормы выработки и были бы даже благодарны, если бы это не сопровождалось демократизацией рабочих мест – подготовку к овладеванию навыками управления и ведения хозяйства, даже простые курсы повышения квалификации, воспринялись как насильственное увеличение ответственности и лишняя нагрузка.
— Потому что с точки зрения старой жизни это так и выглядело. – В этот раз директор Прутт, справедливо посчитав себя уже приглашённым в разговор, не ждал прямого обращения. – Попытка вызвать чувство общности – фальшивое, конечно. Не редко раздавали подарки или, особенно в офисах, приглашали служащих в рестораны. Никто этому не верил, и даже перспектива поесть задарма не отменяла того, что всё чувствовалось как издевательство и трата времени. От такого всегда хотят избавиться.
— Интеллигенция не лучше. — упорно молчавший до этого Угрюмов заговорил, не отводя взгляда от пылающей внизу стали. – “Салонных социалистов” в городе всегда хватало, отец даже был знаком с кем-то из них. В общем, в советизацию города они свой вклад внесли. Ещё больше было безумных комбинаций идеологий, справа, слева, с подвыподвертом, выдумываемых от скуки и желания доказать свою исключительность и гениальность. А когда пришла советская власть… — Угрюмов втягивает носом горячий воздух, как перед прыжком в воду. — Девять десятых от общего числа продолжило вести себя как при старых режимах – побежало на полусогнутых, в ожидании указаний и подачек. А когда у них у самих начали спрашивать “что делать”, рассчитывая на их квалификацию, интеллигенция запаниковала.
— Так называемый “Старобоярский процесс”, КОРТС, прокуратура и верховный суд направили суммарно больше двухсот сотрудников для разрешения проблемы с аномальным количеством доносов и публичных обвинения, — София Латур быстро нашла на своём планшете информацию о “панике” интеллигенции. – За исключением нескольких сравнительно мелких правонарушений, все взаимные обвинения оказались ложными. Самым частым обвинением на процессах был “заведомый оговор 2-й степени”. Большинство отделалось условными сроками, и… скандальными разводами с разделом имущества.
Шилов прикрыл глаза – одно дело работать в выгребной яме, совсем другое выступать в цирке.
— Оно, конечно, говорят, что ничто так не роднит, как вместе поесть окопной земли, — маршал Ченков уже не может удивляться, и только крутит головой от восхищения недостижимым даже для армии бардаком, — но эти ж ещё на полпути к казарме или передерутся или перее…
— Перебить такое отношение к жизни, — почти выкрикивает Шилов, — должно быть нетривиальная задача.
— Нетривиальная и затратная, – подтвердил Дубовой. – Однако, учитывая, что социальные и экономические проблемы неразрывно связаны, решение одной проблемы стало самоокупаемостью для другой. Меры по экономической модернизации благоприятно сказывались на уровне жизни, на благосостоянии населения. По мере того, как труд возвращался поликлиниками, квартирами, школами… хотел сказать “театрами и музеями”, но, не поспоришь, этого наследия и без нас хватает, — Дубовой покачал головой, сокрушаясь такой непропорциональности города. – Вопрос был скорее в том, чтобы эти учреждения, а также кафе и рестораны, доступными для среднего горожанина. Хотя доля промышленного пролетариата стабильно растёт, процент занятых в сфере обслуживания всё равно высок, за счёт развития внутреннего туризма.
— Появление столь мощного комбината резко облегчило общую модернизацию города и района, — продолжает тему Садалов. – Прокладываются новые современные линии коммуникаций, возводится многоэтажное жильё, новые универсальные магазины, современные социальные учреждения. Подорвана социальная база для мелкой и организованной преступности. Местные советы регулярно избираются и переизбираются с высокой явкой, после первого наплыва обращений работа с населением нормализована. Из первого поколения местных совдепов на перевыборах сменилось более девяноста процентов – дозрели-таки сменить случайных.
— Я ж почему удивляюсь, — проворчал Ченков. – Я за набором срочников слежу, и за батальонами ополчения, и никаких особенных нареканий по Старобоярску не было. А тут приехал, и мне страсти рассказывают, что хоть петлицы с шеей вместе на стол ложи.
— Я могу сказать за рабочих комбината, — Прутт рубит рукой горячий воздух как личного врага, – что работа может быть подъёмной, даже ответственная и тяжёлая, если она ещё и благодарная. В зарплате, в лучшем жилье, в улучшении города, в самих условиях труда. Конечно, работа на комбинате не для всех – но вот то благодарность за работу нужна каждому. И ведь профессии становятся такими, эволюционируют вместе с нами. У нас, после подготовки иногда самые неожиданные оказываются на работе. Верите или нет, но на кране, — Прутт указывает на ездящий по рельсам на потолке манипулятор с кабиной управления, — бывший дворецкий в поместье. Почти в пятьдесят лет профессию поменял, и сейчас на очередную премию за безаварийную работу идёт. Вот ведь биография!
— Действительно, удивительное место. Перековывает город не хуже, чем переплавляет метал. — Шилов бросил последний уважительный взгляд на просторный цех. – Даже немного таинственное, без названия, а?
— Товарищ Шилов, мы уже подали заявку на утверждение официального имени, — Прут явно гордился идеей, которую поддержал трудовой коллектив, — Метал-машинный комбинат имени Советской индустриализации.  

  День. День столь яркий и солнечный, что глазам больно даже в тени. Свет лился словно перевёрнутое море, и волнами накатывал под крышу балкона здания сельсовета. Всё, что было твёрже воздуха было раскалено до свечения, и даже пуговицы на рубашках дымились. Сам воздух подрагивал как желе, был вязок словно кисель, и обжигал лица словно газовая горелка. Какое счастье, что сегодня гарантированный конституцией выходной, и большинству страны можно ничего не делать, кроме как растекаться по поверхности в ожидании вечерней прохлады. В такой день выйти на улицу можно только в поисках отдыха или путёвки в больничку.
Но кому-то надо и работать.
— Пастораль! – Демичев, чуть отстоя от группы, похоже, единственный нашёл как минимум душевный отдых. – Живой гепфельтский романтизм середины прошлого века как фон овортского Ротунды модерн-дизайна начала двадцатых…
— Мы всё ещё в Ретении… — осторожно напомнил Локусов.
— … В обрамлении советского нео-классицизма! Знал бы, кроме фотографов и кинохроники пригласил бы парочку пейзажистов, да хоть с Малой галереи. Василий, — Демичев, удовлетворив свою страсть к прекрасному, обращается к молодому председателю колхоза, выглядевшему едва ли официальнее всех, — ну мог же предупредить — такой этюд пропадает!
— Кстати, действительно красивое здание, товарищ Вишняков, — заметил Шилов, как будто только сейчас соотнеся сельскую глубинку с несоразмерным, но на удивление изящно вписанным в неё дворцовым комплексом. – Это дореволюционное наследие, или действительно сельская округа может себе такое позволить?
— На самом деле, и наследие, и можем позволить, — молодой председатель сельсовета гордо расправил плечи. – Дворец этот построил граф Сантраш-Толмацкий, строил он его долго, и почти не использовал. Когда после Революции мы решали, как нам его использовать, выяснилось, что он не годится ни для школы, ни для дома отдыха, ни для дома культуры – о превращении в жилой и речи не шло! Ни сам по себе, ни даже после реставрации и улучшений, которые распланировала архитектурно-строительная комиссия из областного центра, который, как ближайший, выступал не требующим уточнений городом “по умолчанию” для сельского жителя.
Сбоку протяжно выдохнул Садалов – нагромождение впечатляющих, но удивительным образом нефункциональных в своём предполагаемом назначении домов, фабрик, музеев, и бесконечных родовых дворцов и поместий ретенской аристократии было головной болью всей Советской республики.
— Да, план и отчёт Лискова по реконструкции тогда ему в кандидатскую засчитали, — вспомнил Демичев. – “Сносить нельзя использовать”, так он про этот дворец писал. Построил граф показную картинку, чтобы сосед, который мимо ездил к своему поместью злился и завидовал – угробил состояние, ресурсов потрачено была уйма, рабочих из столицы привозили, а получилось, что заказывал – коробка с лепниной в три слоя и картонными внутренностями. Архитектор, Пьятро Фамири, приглашённый специально из Спагонии, больше половины гонорара потом отдал на благотворительность, чтобы репутацию поправить. Лисков и товарищи из эклектичного и бессистемного, но богато украшенного здания сделали строгий дворец с колоннадой в неоклассическом стиле, опоясали второй этаж и выше балконами. Украсили барельефами и резьбой по камню. Ну и внутренние коммуникации переработали. Так это тут было?
— Совершенно верно, — Василий Вишняков явно был доволен что столь высокое начальство из далёкой столицы так серьёзно воспринимает маленький сельсовет, и рассказал, что бывший дворец представляет собой сегодня.
Большое, просторное и красивое здание, с колоннами и балконами, подобающее сельсовету, включающему три больших деревни и колхоз-миллионник “Прогресс”, между заседаниями деревенских представителей скорее пустовало. Нет, на первом этаже работал сельский исполком, а на втором были кабинеты агронома, метеоролога, ветеринара, но и их не хватало на все кабинеты, да и работали они чаще вне кабинетов, лишь изредка заезжая для отчёта. Поэтому большую часть здания оккупировали детские кружки и местная газета – но, по причине жары и выходного, и они отсутствовали, оставив огромное помещение, служившее политическим и организационным центром для почти десятка деревень Светличского сельсовета, в распоряжении пары дежурных служащих, председателя и высокой делегации.
— Да, а почему испытания новых культур проводится не в совхозе или на опытной станции, а в колхозе? – Шилов, неплохо знал порядки проведения опытов по стратегическим ресурсам, (а кто скажет, что еда к таковым не относится?), и интересовался причиной нестандартного решения.
— Это тоже часть испытаний решений товарища Локусова, — пояснила народный комиссар сельского хозяйства и пищевой промышленности Алла Емельянова, — устойчивость разработанных методик и выведенных культур к среднему работнику сельского хозяйства.
— Не такому уж и среднему, — не дал в обиду своих знакомых Вишняков. – К тому же, справедливости ради, чистым эксперимент всё равно бы не получился – колхоз “Прогресс” высокомеханизированн и даже оснащается автоматическими машинами. – Картина в поле хорошо иллюстрировала его слова. – И это завязано в прочный узел постоянной подготовки и переподготовки кадров, и текущей работы в поле, так что даже ради важного эксперимента нарушать систему… не хотелось бы. С другой стороны, административно относящихся к нам почв, которые непригодны для сельского хозяйства мы можем предоставить ещё на один такой эксперимент… лишь бы не в пустую работа была.
— Светличевский сельсовет находится почти в центре страны, — почти рыкнул Садалов почувствовав боль в старой мозоли. – Хоть с экспериментальных работ, но реализацию плана надо начинать здесь. Не страна, а архипелаг, шаг влево шаг вправо, и тонешь в химических отходах, стоим как на кочках посреди болота. Что до организационных способностей и подготовки работников колхозов, совхозов, артелей, коммун, — Садалов крутит головой, разминая шею, — можете не сомневаться, меру того, как с кого спрашивать мы найдём.
— Положение Мобиуса в вопросах сельского хозяйства и экологии было проблемным ещё до Войны Роботника. — Академик Локусов начал изложение программы со стоящих перед всеми проблем. – Повсеместно распространённая безответственная, заинтересованная только в краткосрочной прибыли, практика “экономичных монокультур”, катастрофически истощавшая почву; отравление почвы из-за переизбытка удобрений, вносимых ради повышения урожайности в первые год-два; отсутствие реставрационных и защитных работ, вроде лесопосадок. Однако, пассивная жадность не единственный источник проблем – широко было распространено явление, которое иначе как активным саботажем назвать нельзя. Агрохолдинги организовывали диверсии на территориях и водных источниках конкурентов; активно вытесняли фермерское, общинное и кооперативное землепользование навязыванием через государственные связи опасных пестицидов; лицензирование культур и распространение тех из них, что отличались пониженной стойкостью и урожайностью. Имевшая место система хозяйствования привела к деградации почти половины всех угодий планеты, и полностью уничтожила более одной двенадцатой – и это цифры за три года до начала Войны Роботника. – Обычно спокойный академик явно разволновался, торопясь объяснить присутствующим глубину катастрофы, к которой приближалась планета. – Урон, полученный как следствие действий Работника, сложно даже оценивать – лишь по предварительным оценкам только одна пятая почв осталась пригодной для какой-либо формы аграрной деятельности, полностью уничтоженными считается немногим меньше трети земель. Фактически, чуть более чем за десять лет планетарный кризис преодолел путь, который предрекали сорокалетним. И, с убыванием обрабатываемых земель и усилением эксплуатации оставшихся, темп будет только ускоряться. Можно определённо говорить, что всепланетарный голод из неприятной возможности стал безусловной угрозой обозримого будущего.
После такого даже в самом жарком дне продул зябкий ветерок.
— Мои, — Садалов делает ударение на слове “мои”, — консультанты из Института агрокультуры указывают, что наиболее перспективным для стабильного и долговечного восстановления почв был бы последовательный стадиальный подход – общее обеззараживание территории, выброс фертилизаторов, последовательное взращивание сначала трав, а затем культур и защитных насаждений.
— Я знаком с положениями Института, в конце концов, — Локусов тяжело вздыхает, — я сам многие из них написал. Нет, это не ошибочный метод, но он неприменим из-за времени, которое мы потратим на его реализацию. Положение Ретении, Мобиуса сейчас таково, что судорожное латание дыр и поспешные полумеры гораздо, гораздо необходимее, чем поступательное и планомерное решение задачи. План, разработанный Первым особым научным комитетом Сельскохозяйственной академии, — после утвердительного кивка Шилова академик Локусов приступил к очерчиванию предстоящих задач, — и мной, в том числе, заключается в том, чтобы работать над восстановлением природы, не прекращая выращивания продовольствия. Конечно, это затратный и сложный процесс, требующий гораздо больше организационной и подготовительной работы, но именно он позволяет решать обе наши проблемы, а не надеяться на то, что пока мы решаем одну из них, другая нас пощадит.
— Я не специалист в тонкостях сельского хозяйства, — задумчиво протянул Шилов, — но разве высадки на заражённой почве не означают, что и урожай мы получим отравленным?
— Именно вытягивание из почвы вредных элементов является одной из задач выводимых растений, — слабая полуулыбка Локусова пропитана грустью. – Не злаков, само собой – того, что можно было бы назвать сорной травой. Её уборка будет служить укреплению и оживлению почв, постепенному их обеззараживанию, в то время как сами собранные травы послужат ресурсом в переработке. Обилие тяжёлых металлов, изотопов делает эту траву естественным и крайне интересным, с научной точки зрения, ресурсом. Профессор Тримифутинский и профессор Барисов весьма оптимистично отзывались о способности предварительного облучения в центрах биоростовых установок устранить нежелательные элементы. И если для неё не найдётся иного применения – товарищ Баринский, — очередной тяжёлый вздох, — говорил что всегда рад нововведениям в военную химию.
Поправив галстук и взяв себя в руки, академик Локусов продолжил уже более спокойным тоном:
— Параллельно будут высаживаться культуры, отторгающие определённые химикаты, устойчивые к мутациям из-за радиоактивного или иного воздействия. Без них не было бы причин вообще даже думать о таком предприятии! Отбор исходных материалов, обработка семян, дабы вывести культуры повышенной устойчивости, скрещивание видов в лабораторных условиях заняли больше всего сил и времени, но теперь мы имеем пшеницу, рожь, гречиху, ячмень, рис, бобовые, которые можно высаживать практически в любой области. Они генетически не способны впитывать из почвы вредные элементы, и будут оставлять его в земле. Конечно, это не отменяет контроля урожая, и, возможно, потребуется дополнительная обработка для очистки от химии или ускорения разложения изотопов, но товарищи Баринский и Барисов уверили меня, что это освоенные оружейные технологии.
— Собранная товарищем Локусовым коллекция семян поражает, — отметила Алла Емельянова. – Мы имеем практически полный генетический каталог по целым видам растений, и можем работать над селекцией и выведением начиная с любой удобной для нас точки. Благодаря ему мы в состоянии подходить к проблеме с обеих сторон.— Высадки в заражённых областях? Я так предполагаю, именно это является основной организационной проблемой?— Да, товарищ Шилов,
— Вишняков, довольный, что может с гордостью говорить о своих работниках, показывает на комбайны в поле. – Ну, не здесь конкретно, здесь мы просто на истощённой почве работаем, но для заражённых областей мы уже получили и специалистов и технику. Изолирующее покрытие с датчиками ионизации, внутри и снаружи, стёкла специальные, отсекающие часть излучения, а также фильтры воздуха. Если надо – щиты на окна, и баллоны с дыхательной смесью. А, ну и камеры, само собой.
— Техника и специалисты направляются напрямую в колхоз? – Шилов вопросительно оглянулся на наркома Емельянову.
— “Прогресс” большой и хорошо организованный колхоз, с высокой культурой труда и грамотными техниками, — пожимает плечами Емельянова. – После окончания испытаний техника будет концентрироваться в машинно-транспортных станциях – за исключением вроде некоторых колхозов и совхозов.
— Возможности применения сельскохозяйственных роботов ограничены, — заметив взгляд Шилова говорит Садалов. – Промышленность загружена военными заказами. “Мезон” может удовлетворить потребности только ядрами прошлых поколений, но они недостаточно гибкие, и могут выполнять или простые программы, или будут требовать постоянной доналадки. Поставки современных ядер будут расширяться с расширением линий на самой фабрике. Поэтому Новоседовский тракторный стал главным поставщиком техники для проекта.
— Учитывая все сложности данного мероприятия, — задумчиво тянет Шилов, — разумно обратиться к возможным альтернативным источникам получения питания. – И, секунду подумав, сам же внёс первое суждение:
— Профессор Тримифутинский и его биоростовые установки, конечно, могут решить часть проблем, единственное, что им надо, это ресурсы – речные водоросли, трава, отходы пищевой промышленности…
— Насекомые, — добавил Вишняков, — могут послужить сырьём.
— Большинство рек в Ретении так же имеют ту или иную степень заражения, — Садалов снимает очки и трёт глаза, прежде чем вернуть из на место, — и там работа инженерная. На незаражённых и неотравленных реках организация рыбхозов и рыбартелей идёт с установления Советской власти. Нелишним, конечно, будет обратить внимание на то, как лучше им помочь, но решением проблемы это не станет, только её смягчением. Конечно, имей мы свободный выход в море…
— Морская рыбная ловля может быть ещё опаснее. Новости о том, что очередной рыболовецкий траулер пошёл на дно из-за роботизированной рыбы-камикадзе, приходят чуть ли не каждый день. – Демичев никогда не пропускал утренних газет.
— Мы можем позаимствовать опыт Кургакистана, – заметила Емельянова. – Товарищ Сагиева присылала отчёт о развивающемся там террасном земледелии, которое может прийтись к месту в Синицинских горах – пускай климат там и холоднее, чем в Кургакистане. Или можно пойти ещё дальше, и организовывать такие “террасы” прямо в городах. Строим же мы многоквартирные дома – почему не многоквартирные поля? Это позволит поместить источники продовольствия прямо в города, и создать условия близкие к лабораторным.
— Это требует невероятной культуры работы, — видно, что академику Локусову приятна эта идея, но он не торопится её поддерживать, — которая действительно потребует квалификации от каждого колхозника как от лаборанта или аспиранта.
Перед вопросом кадров замолчали уже все.
Кроме Василия Вишнякова.
— Ну так, товарищ академик – к этому и стремимся.  
 
За арты благодарим 

Ночь. Ночь после ненормированного и наполненного делами и заботами рабочего дня. От утренней зари до вечерней  нормальный деревенский распорядок.

- … Культура 120-а-цэ, стабильный рост, недостаток веса зёрен, ломкий стебель…

Академик Артемий Локусов с сочувствием и извинением скосил глаза на строчившего в журнале наблюдений ассистента-лаборанта Устина Жаева. “Малая результативность”, а если не врать себе словами из отчётов, отсутствие результатов опытной станции уже сократило штат почти втрое и теперь круглосуточным наблюдением приходится заниматься “добровольцам” – самому, и вот, слишком честному и принципиальному, чтобы уйти. И это не забывая об остальной работе на станции. Хотя, если бы не заступничество профессора Тримифунтского станцию давно бы прикрыли, передав задачи каким-нибудь химиками, а самого академика отправили бы читать лекции. И хорошо, если разрешили бы читать свои. Отправить бы Жаева домой, но не уйдёт он раньше академика.

Граждане анархисты, вы окружены, это во-первых. 
За арт благодарим karycheva

Один из эпизодов силовой централизации Сиверии. Руководство местного Комитета не поверит в официальную версию о перевороте от Центрального правительства, и приводить Комитет к порядку придётся через военные действия.
За арт благодарим karycheva

Красивый вид. На удивление красивый для голографической проекции. Хотя, чего можно ожидать от Петричевска. Даже отметки о беспорядках и получаемые от радиовышек кадры полноценных боёв не потревожили величия и изящества городского пейзажа. Как уже говорилось – чего можно ожидать от Петричевска.
— Ситуация, похоже, уже должна пойти на поправку. – Склонившийся над тактическим столом с проекцией города командующий региональными вооружёнными силами бравировал оптимизмом, скрывая недавнюю тревогу.
— Товарищ комрегвос, наверное, стоило вывести войска из крепости для помощи в наведении порядка? – Стоявший рядом начштаба осторожно обратился к командующему. – Сил самого гарнизона хватило бы на то, чтобы очистить несколько крупных кварталов, а вместе с отведёнными в крепость войсками мы могли бы быстро изолировать беспорядки, не дав им охватить город.
– Это было бы лишним раздражителем для политических групп в городе, — пожал плечами комкор Топорин, — и помешало бы выработке политического консенсуса. Да и вообще — шум затихает, стрельба прекратилась почти четыре часа назад. Наверное, скоро можно будет покинуть крепость, и вернуться к…