Победители. Глава 32

Джонни держит свое слово и возвращается домой к ужину. Все, что остается сделать Ханне и детям, это притвориться, что половина одиннадцатого – нормальное время для ужина. Они видят, что он смущен, и не попрекают его этим опозданием, потому что они также знают, как много и тяжело он работал и как сильно устал. Дорога между городами все еще завалена обломками деревьев и мусором, но ее расчистили достаточно хотя бы для того, чтобы персонал больницы, живущий в Бьорнстаде, мог добраться до Хеда. В кухне Ханна поднимается на цыпочки и целует своего мужа в шею.

– Ты забрал фургон? – спрашивает она, и он бледнеет.

– Я… черт.. завтра! Я попрошу кого-нибудь из парней отвезти меня туда прямо с утра, затем вернусь домой и отвезу детей на тренировку! 

У нее нет сил ругаться.

– Ладно, давай разберемся с этим завтра. Я только закончу со стиркой, потом соберу на стол… – говорит она, ее веки тяжелеют от усталости.

Тесс, старший ребенок и супер-сестра, встает, обнимает мать и говорит:

– Прекрати, мам. Иди полежи в горячей ванне. Я разберусь со стиркой, а папа может заняться ужином. 

Тесс уже убралась, пока мать помогала с домашкой ее братьям. Иногда Ханна начинает рыдать, просто от того, сколько ответственности приходится брать на себя их семнадцатилетней дочери. Тесс страдает из-за того, что она такая организованная – если ты справляешься, тебе достается еще больше заданий, это проклятье умных девочек.

– Спасибо, дорогая, но я… – начинает Ханна.

– Срок действия предложения заканчивается через пять, четыре, три, две… – прерывает ее Тесс. Ее мать смеется и целует ее в волосы.

– Хорошо, хорошо, спасибо! Я быстро приму душ! 

Джонни встает у плиты и жарит шницели, любимое блюдо мальчишек. Семилетний Тюр в восторге, что ему можно так долго не ложиться спать. Тесс накрывает на стол и садится на дальнем конце. Не потому что ей хочется там сидеть, а потому что если Тобиас и Тед начнут спорить из-за того, кто там сядет, они поубивают друг друга. Хотя Тобиасу пятнадцать, а Теду только тринадцать, Тед уже такой же высокий и сильный, как его брат. А еще он уже лучше того в хоккее, хотя никто в семье старательно этого не замечает, чтобы не обидеть Тобиаса. Это не из-за генов или таланта, просто Тобиас не так фанатичен, ему нравятся и другие вещи: девчонки, вечеринки и компьютерные игры. Единственное, о чем думает Тед, за исключением обычных вещей, это хоккей. Если у него нет тренировки с командой, он либо стреляет шайбой по стенам в подвале, либо часами отрабатывает броски на подъездной дорожке. Иногда Тобиаса нужно заставлять идти на тренировку, в то время как Теда порой сложно оттуда утащить. Как только озеро замерзнет, он будет каждое утро чистить его от снега, чтобы успеть поиграть с друзьями до того, как начнутся уроки.

– Дорогу расчистили, пап? Мы сможем завтра поехать на тренировку? – спрашивает он с воодушевлением.

– Да, наверное, можно будет, – кивает отец, устало, но с гордостью. 

Тобиас не может сдержать стон:

– Нам что, правда придется тренироваться в дерьмовом дворце Бьорнстада?

Тесс резко его обрывает:

– Ты что, совсем дурак? Ты видел, в каком состоянии наш дворец? Крыша  полностью обрушилась! 

Джонни бросает в ее сторону благодарный взгляд. Его дочь теперь все чаще берет на себя роль разумного родителя, освобождая его от этой обязанности. 

– На называй брата “дураком”, – шепчет он.

– Извини. Тоби, ты у нас просто светоч мудрости! – восклицает дочь.

– Что это значит? – с подозрением спрашивает Тобиас.

Его отец смеется, пока внезапно Тюр не заявляет со своего места:

– Мы должны пользоваться дворцом в Бьорнстаде, потому что наш дворец ГОВНО! 

Тесс шикает на него, Тюр выглядит удивленным и настаивает:

– Так папа сказал! 

Джонни потирает лоб, где линия волос уже начала отступать. 

– Это… это не то, что я имел в виду. Я просто был немного расстроен, когда говорил утром по телефону. 

Это еще мягко сказано, думают дети, но, внезапно, Тед оказывается тем, кто заговаривает следующим:

– Наш дворец действительно говно. Дворец в Бьорнстаде в сто раз лучше. Вы знали, что у них там есть детский сад? Только подумайте, насколько больше времени на льду они получают, чем мы здесь в Хеде.

Джонни направляет все свое недовольство на сковороду, переворачивая шницели так резко, что масло летит во все стороны и обжигает его запястье, чего он даже и не замечает. Вот все, что важно для Теда – время на льду. Каждый год его команде приходится сражаться за время все сильнее и сильнее: с другими командами, секциями фигурного катания, с временем для общего катания, которое по настоянию муниципалитета всовывают в расписание каждые выходные. 

– Кому-нибудь следует сбросить бомбу на весь этот гребанный Бьорнстад, – бормочет Тобиас.

Он на два года старше Теда, достаточно взрослый, чтобы начать сталкиваться с мальчишками из Бьорнстада на вечеринках. Достаточно взрослый, чтобы начать ввязываться в драки с ними тоже. 

– ТОБИ! – кричит Тесс, чтобы ее отцу не пришлось этого делать.

– А что? В Бьорнстаде нас все ненавидят. А мы ненавидим их. К чему тут врать?

– Прекрати, Тоби, мы никого не ненавидим, – говорит Джонни без особого энтузиазма. 

– Ты сам это говорил, пап! 

– Только когда мы… только в хоккее… когда наши хоккейные команды играют против друг друга, люди просто так говорят, – осторожно говорит Джонни.

– Мы ИГРАЕМ в хоккейных командах, пап! 

На это Джонни нечего ответить. Маленький паршивец прав.

– Как думаешь, мы завтра увидим как играет взрослая команда? – спрашивает Тед, голос внезапно полон надежд.

– Я не знаю, будет ли взрослая команда Хеда… – говорит Джонни, не понимая.

– Он имеет в виду взрослую команду Бьорнстада. Он хочет увидеть Амата, – осторожно объясняет Тесс.

– Амат? Он играет не за ту команду! – выпаливает Джонни.

– Он будет играть в НХЛ! – вырывается у Теда с абсолютной уверенностью, на которые люди способны только в тринадцать лет. 

Джонни следовало бы промолчать. Он бы хотел, чтобы Ханна не торчала так долго в душе, чтобы она могла шлепнуть его по бедру до того, как он хохотнет и скажет:

– Амат? В НХЛ? Да его даже не задрафтовали! Прошлой весной в Бьорнстаде было до черта болтовни, для них было очевидно, что Амат будет лучшим игроком на всем белом свете! И что произошло? Ничего! Он снова вернулся домой и, видимо, сейчас он “травмирован”. Может, он просто слегка переоценен, как и весь Бьорнстад?

Он начинает ненавидеть себя еще до того, как успевает договорить. Ханна говорит, что хоккей будит в нем самое худшее, но, конечно же, это не так. Лишь “Бьорнстад-Хоккей” будит в нем самое худшее. Тобиас сдавленно хохочет.

– Черт, Амат  хуже всех!

– Он будет играть в НХЛ! Он лучше всех, кто играет в Хеде! – ворчит Тед, защищаясь.

– Черт побери, да ты в него влюблен, – усмехается Тобиас, и секунду спустя драка уже в полном разгаре, прямо поверх обеденного стола. Тесс кричит, а Тюр их подбадривает. 

Джонни отпускает сковороду и спешно тянется, чтобы вытащить кого-нибудь, кого угодно из этого хаоса. Наверху в душе Ханна все это слышит и думает, как логично было со стороны Джонни назвать ее “самой чувствительной” в семье. Да уж, это точно.

Внизу на кухне Джонни кричит:

– ПРЕКРАТИТЕ ДРАТЬСЯ! Ради Бога, я пытаюсь приготовить… ТОБИ!!! Просто остановись и извинись перед братом! Конечно же он не влюблен в Амата! Во имя всего святого, он же даже не…

Джонни останавливает себя и прочищает горло, как только чувствует на себе осуждающий взгляд дочери. Потому он сам себя немного неуклюже исправляет:

– Я имею в виду, ЕСЛИ БЫ он был, в этом не было бы ничего плохого. Но… он не… Ведь нет же?

Он смотрит на свою дочь, чтобы убедиться, что сказал правильные слова. Она опять закатывает глаза. Теперь стало сложно хоть что-то правильно сказать, думает он. Он глубоко вздыхает и меняет тему:

– Если продолжите драться, ты не сможешь больше играть в компьютерные игры, Тоби. А тебя я не отпущу завтра на тренировку, Тед!

Это единственное, что работает, они оба моментально успокаиваются, особенно Тед. Тесс снова закатывает глаза. Джонни подумывает, не сообразить ли какую-нибудь шутку, чтобы рассмешить Тюра, ведь он единственный в семье, кто еще смеется над шутками отца, но не успевает, прежде чем у Тесс вибрирует телефон от пришедшего сообщения. Затем приходит еще одно. Скоро начинает вибрировать телефон Тобиаса. Затем вибрирует телефон Теда. Джонни наклоняется над плечом Тесс, когда она открывает картинку, которую пересылают друг другу все в школе. На фото видно знак Бьорнстада на дороге через лес, как раз на границе с Хедом, обмотанный зелеными шарфами. Под ним огромный кусок жести с краской написанным сообщением: “НАШ ДВОРЕЦ ЭТО НАШ ДВОРЕЦ! ИДИТЕ ДОМОЙ, СУКИ!!!”

Завтра все юношеские команды Хеда поедут по этой дороге, самые младшие – возраста Тюра, и эти слова встретят их всех. Тесс удаляет фото. Джонни не произносит ни слова, он думает о том, как ему хочется сейчас позвонить одному из журналистов местной газеты, которые вечно пишут о милом-прекрасном “Бьорнстад-Хоккее” с его милой-прекрасной “системой ценностей”, и спросить их, не это ли они имеют в виду. Он накрывает на стол с крепко сжатыми челюстями, затем садится за стол. Они едят в молчании, пока Тесс одним взглядом пытается заставить Тобиаса убрать телефон. Он подчиняется, но все же бурчит:

– Ну, теперь ты мне веришь? Что я говорил? Они нас ненавидят!

В этот раз с ним никто не спорит.