Ой, Дуся, ой, Маруся
— Не буду пудриться, белиться,
Не буду кудри завивать,
Ой, Дуся, ой, Маруся,
Не буду кудри завивать.
Не буду кудри завивать,
Ой, Дуся, ой, Маруся,
Не буду кудри завивать.
В хате пахло свежим хлебом и молоком. Пристроившись у окна, пожилая женщина что-то вязала, тихо напевая:
— Ой, Дуся, ой, Маруся,
Не буду кудри завивать...
Не буду кудри завивать...
Изредка она смотрела на внука, отбивающего такт босыми ногами. Мальчишка лет восьми, уписывая ломоть хлеба с молоком, пытался подпевать.
— Прожуй сначала, — улыбнулась женщина и повернулась к мужу, — и ты туда же.
Старик, подмигнув, начал отстукивать ладонями по столу, хрипло затянув:
— Не буду с милым я знакома
Не буду милым называть.
Ой, Дуся, ой, Маруся,
Не буду милым называть.
— Прожуй сначала, — улыбнулась женщина и повернулась к мужу, — и ты туда же.
Старик, подмигнув, начал отстукивать ладонями по столу, хрипло затянув:
— Не буду с милым я знакома
Не буду милым называть.
Ой, Дуся, ой, Маруся,
Не буду милым называть.
— Эх-ма! — Внук прыгнул с лавки и пошел вприсядку.
Старики с улыбкой переглянулись:
— Ой, Дуся, ой, Маруся,
Не буду милым называть.
— Ай, — взвизгнув, мальчишка в два прыжка оказался на печи. — Змея!
Не обращая внимания на мелькнувшие босые ноги, по полу деловито полз огромный уж.
— Пришел, — улыбнулась женщина. — Иван, налей молока.
— Бабуля, вы его кормить собрались, а если ужалит? – подал голос внук.
— Сашка, не бойся, — рассмеялся старик. — Он не ядовитый, слезай.
Но ребенок, глядя на змею, лишь отрицательно покачал головой:
— Дед, может, выбросишь его, а?
— Кто ж царя выбрасывать будет? — Женщина снова склонилась над вязанием. — Если уж поселился в доме, значит, достаток придут и здоровье. Не след такого дорогого гостя из дому гнать.
— А почему ты его царем называешь? – Ребенок уже с интересом смотрел на ужа.
— По легенде ему подчиняются все змеи. Видишь желтые пятнышки на голове? Это царская корона. Когда Ной плыл на ковчеге, мышь прогрызла дыру, и в ковчег хлынула вода. Уж это заметил и заткнул течь своей головой, за что ему был дарован золотой венец.
— Уж не пустит других змей к своему дому, а тот, кто причинит ему зло, будет наказан, — добавил Иван. — Если хозяевам дома грозит опасность, он засвистит. На этот свист сползаются все змеи, и тогда обидчику не позавидуешь. Слезай, не бойся.
Решившись, Сашка сполз с печи и, аккуратно обойдя невозмутимого ужа, сел рядом с дедом:
— А чего не уходит?
— Песню ждет, — хмыкнул старик. — Твоя бабушка как запоет, ноги сами в пляс идут. Вот и гостю нравится, смотри. Петровна!
Женщина улыбнулась и запела:
— Девяносто песен знаю,
В один вечер все спою.
Ой, Дуся, ой, Маруся
Ой, в один вечер все спою.
Сашка, как завороженный, смотрел на ужа, который, подняв голову, казалось, двигал ею в такт песни.
— Он танцует? — шепнул ребенок.
Дед только кивнул, подпевая жене:
— Ой, Дуся, ой, Маруся
Ой, в один вечер все спою.
Сашка несмело подошел к печи и присел перед ужом. Тот, казалось, ничуть не смутившись, продолжал двигать головой.
— В каждой песне по три слова,
Дорогой, тебя люблю!
Ой, Дуся, ой, Маруся,
Ой, дорогой, тебя люблю!
Ребенок протянул вперед ладошку. Уж на мгновение замер, высунув язык, и продолжил свой удивительный танец.
— Ой, Дуся, ой, Маруся,
Ой, дорогой, тебя люблю!
— Распелись! — Дверь с грохотом распахнулась.
— Сашка, быстро на печь, — шепнула женщина, глядя на ввалившегося в хату полицая.
Воспользовавшись тем, что визитер что-то кричал в открытую дверь, ребенок вскарабкался наверх. На секунду свесив голову вниз, он увидел, что возле тарелки с молоком уже никого не было.
— Спрячься, — шепнул дед.
— Я смотрю, при новой власти вам хорошо живется. — Полицай хлопнул дверью и бесцеремонно уселся за стол. — Молоко на полу стоит, песни поете.
— Зачем пришел, Ефим? — Женщина отложила вязание в сторону.
— По делу, Петровна, по делу, — ощерился гость. — Ревизия продовольствия для нужд доблестной германской армии. Сами отдадите или мы поищем? Скотина есть?
— Какая скотина, — хмыкнул Иван. — Коза и две курицы. В прошлый раз все забрали, неужто запамятовал? Хотя молодой ты еще и память у тебя короткая.
— Посмейся мне тут, — Ефим поднялся. — Значит так, пойдем во двор. Там и разберемся... А, чтоб тебя!
Полицай испуганно отпрыгнул в сторону, глядя на неизвестно откуда появившегося ужа. Змей поднял голову и открыл пасть, высунул раздвоенный язык.
— Я тебя сейчас! — Полицай сорвал автомат с плеча.
— Не трогай! — Сашка спрыгнул с печи и, подбежав к Ефиму, схватил ужа. – Его нельзя убивать.
— Тебя, сопляк, не спросил. — Полицай взял мальчишку за шиворот и, распахнув дверь, вышвырнул на улицу. — Там вам самое место. А ну, выходим, быстро!
Старики с улыбкой переглянулись:
— Ой, Дуся, ой, Маруся,
Не буду милым называть.
— Ай, — взвизгнув, мальчишка в два прыжка оказался на печи. — Змея!
Не обращая внимания на мелькнувшие босые ноги, по полу деловито полз огромный уж.
— Пришел, — улыбнулась женщина. — Иван, налей молока.
— Бабуля, вы его кормить собрались, а если ужалит? – подал голос внук.
— Сашка, не бойся, — рассмеялся старик. — Он не ядовитый, слезай.
Но ребенок, глядя на змею, лишь отрицательно покачал головой:
— Дед, может, выбросишь его, а?
— Кто ж царя выбрасывать будет? — Женщина снова склонилась над вязанием. — Если уж поселился в доме, значит, достаток придут и здоровье. Не след такого дорогого гостя из дому гнать.
— А почему ты его царем называешь? – Ребенок уже с интересом смотрел на ужа.
— По легенде ему подчиняются все змеи. Видишь желтые пятнышки на голове? Это царская корона. Когда Ной плыл на ковчеге, мышь прогрызла дыру, и в ковчег хлынула вода. Уж это заметил и заткнул течь своей головой, за что ему был дарован золотой венец.
— Уж не пустит других змей к своему дому, а тот, кто причинит ему зло, будет наказан, — добавил Иван. — Если хозяевам дома грозит опасность, он засвистит. На этот свист сползаются все змеи, и тогда обидчику не позавидуешь. Слезай, не бойся.
Решившись, Сашка сполз с печи и, аккуратно обойдя невозмутимого ужа, сел рядом с дедом:
— А чего не уходит?
— Песню ждет, — хмыкнул старик. — Твоя бабушка как запоет, ноги сами в пляс идут. Вот и гостю нравится, смотри. Петровна!
Женщина улыбнулась и запела:
— Девяносто песен знаю,
В один вечер все спою.
Ой, Дуся, ой, Маруся
Ой, в один вечер все спою.
Сашка, как завороженный, смотрел на ужа, который, подняв голову, казалось, двигал ею в такт песни.
— Он танцует? — шепнул ребенок.
Дед только кивнул, подпевая жене:
— Ой, Дуся, ой, Маруся
Ой, в один вечер все спою.
Сашка несмело подошел к печи и присел перед ужом. Тот, казалось, ничуть не смутившись, продолжал двигать головой.
— В каждой песне по три слова,
Дорогой, тебя люблю!
Ой, Дуся, ой, Маруся,
Ой, дорогой, тебя люблю!
Ребенок протянул вперед ладошку. Уж на мгновение замер, высунув язык, и продолжил свой удивительный танец.
— Ой, Дуся, ой, Маруся,
Ой, дорогой, тебя люблю!
— Распелись! — Дверь с грохотом распахнулась.
— Сашка, быстро на печь, — шепнула женщина, глядя на ввалившегося в хату полицая.
Воспользовавшись тем, что визитер что-то кричал в открытую дверь, ребенок вскарабкался наверх. На секунду свесив голову вниз, он увидел, что возле тарелки с молоком уже никого не было.
— Спрячься, — шепнул дед.
— Я смотрю, при новой власти вам хорошо живется. — Полицай хлопнул дверью и бесцеремонно уселся за стол. — Молоко на полу стоит, песни поете.
— Зачем пришел, Ефим? — Женщина отложила вязание в сторону.
— По делу, Петровна, по делу, — ощерился гость. — Ревизия продовольствия для нужд доблестной германской армии. Сами отдадите или мы поищем? Скотина есть?
— Какая скотина, — хмыкнул Иван. — Коза и две курицы. В прошлый раз все забрали, неужто запамятовал? Хотя молодой ты еще и память у тебя короткая.
— Посмейся мне тут, — Ефим поднялся. — Значит так, пойдем во двор. Там и разберемся... А, чтоб тебя!
Полицай испуганно отпрыгнул в сторону, глядя на неизвестно откуда появившегося ужа. Змей поднял голову и открыл пасть, высунул раздвоенный язык.
— Я тебя сейчас! — Полицай сорвал автомат с плеча.
— Не трогай! — Сашка спрыгнул с печи и, подбежав к Ефиму, схватил ужа. – Его нельзя убивать.
— Тебя, сопляк, не спросил. — Полицай взял мальчишку за шиворот и, распахнув дверь, вышвырнул на улицу. — Там вам самое место. А ну, выходим, быстро!
***
За домом, не обращая внимания на крики, доносившиеся со двора, Сашка, воровато оглянувшись, положил ужа на землю:
— Уходи, быстрее.
Змей поднял голову и внимательно посмотрел на ребенка.
— Беги, — повторил тот.
— Не отдам! – донесся крик.
— Уходи, — еще раз шепнул Сашка и бросился во двор.
— Уходи, быстрее.
Змей поднял голову и внимательно посмотрел на ребенка.
— Беги, — повторил тот.
— Не отдам! – донесся крик.
— Уходи, — еще раз шепнул Сашка и бросился во двор.
***
— Что ж вы творите, ироды! — причитала Петровна.
— Отойди, старая. — Двое полицаев тащили упирающуюся козу.
Остальные, хохоча, ловили перепуганных кур, а Ефим, ухмыльнувшись, вынес мешок с мукой.
— Ребенка пожалей, — схватил за руку полицая Иван. — Последнее забираешь.
— Не сдохнете, — оттолкнув старика, ответил тот. — А если и сдохнете, не велика потеря.
Бросив мешок на телегу, Ефим повернулся к остальным:
— Вяжите ей ноги. Ехать пора.
— Не отдам! — Петровна схватила козу за шею. — Оставьте хоть ее, Христа ради.
— Пошла вон. — Полицай резко махнул кулаком, и женщина со стоном осела на землю. — Старая ведьма, — сплюнул Ефим. — Грузи, поехали!
— Отойди, старая. — Двое полицаев тащили упирающуюся козу.
Остальные, хохоча, ловили перепуганных кур, а Ефим, ухмыльнувшись, вынес мешок с мукой.
— Ребенка пожалей, — схватил за руку полицая Иван. — Последнее забираешь.
— Не сдохнете, — оттолкнув старика, ответил тот. — А если и сдохнете, не велика потеря.
Бросив мешок на телегу, Ефим повернулся к остальным:
— Вяжите ей ноги. Ехать пора.
— Не отдам! — Петровна схватила козу за шею. — Оставьте хоть ее, Христа ради.
— Пошла вон. — Полицай резко махнул кулаком, и женщина со стоном осела на землю. — Старая ведьма, — сплюнул Ефим. — Грузи, поехали!
***
— Сашка, принеси воды.
Иван, уложив жену на постель, аккуратно вытирал разбитое лицо.
— Как же мы теперь... — заплакала Петровна.
— Ничего, проживем как-нибудь, — утешал жену старик. — Не впервой.
— Очень больно? – Сашка протянул кружку с водой.
— Все хорошо, внучек, — с трудом улыбнулась женщина.
— А ужа я выпустил за хатой, — добавил ребенок.
— Молодец, — похвалил Иван. — Пойдем, бабушке надо отдохнуть немного.
Сев на лавку во дворе, старик задумчиво посмотрел в ту сторону, куда уехали полицаи.
— Дед, а уж к нам вернется?
— Не знаю, Сашка, — вздохнул Иван. — Некому теперь песни распевать. Сам видишь, наша бабушка…
Иван, уложив жену на постель, аккуратно вытирал разбитое лицо.
— Как же мы теперь... — заплакала Петровна.
— Ничего, проживем как-нибудь, — утешал жену старик. — Не впервой.
— Очень больно? – Сашка протянул кружку с водой.
— Все хорошо, внучек, — с трудом улыбнулась женщина.
— А ужа я выпустил за хатой, — добавил ребенок.
— Молодец, — похвалил Иван. — Пойдем, бабушке надо отдохнуть немного.
Сев на лавку во дворе, старик задумчиво посмотрел в ту сторону, куда уехали полицаи.
— Дед, а уж к нам вернется?
— Не знаю, Сашка, — вздохнул Иван. — Некому теперь песни распевать. Сам видишь, наша бабушка…
***
— Змею в хате держит, ведьма старая, — закончил Ефим.
— В штаны со страху не наделал? — рассмеялись остальные.
— Нет, — хмыкнул полицай.
— Вроде не мокрые, — хохотнул кто-то.
Груженные телеги, поскрипывая, въехали в березовую рощицу
— Тпрууу! — Ефим натянул вожжи. — Я сейчас.
— Все-таки потяжелело внизу, а? Напужалси, а нам тут втирал: да не страшно было, да штаны сухие, — загоготали мужики.
Под беззлобное подначивание друзей Ефим спрыгнул с телеги и скрылся за кустами можжевельника.
— Смотри, на партизана не надуй, — понеслось ему вслед.
Не слушая доносившийся хохот, полицай остановился возле рассеченной березы... И замер, с удивлением глядя на огромного ужа, лежавшего в полутора метрах от дерева. Змей поднял голову и посмотрел человеку прямо в глаза.
— Ах ты, сволочь! — Ефим сдернул с плеча автомат. — Я тебя сейчас.
Но уж открыл пасть и, высунув раздвоенный язык… засвистел. Так пронзительно, что у полицая зазвенело в ушах. Он хотел нажать на курок, но пальцы онемели, словно сжатые клещами.
Свист нарастал. Вдруг Ефим заметил, как со всех сторон к нему потянулись быстрые серо-черные стрелы. «Гадюки!» — с ужасом понял он.
Полицай с удивлением почувствовал, как по ногам побежали горячие ручейки, а затем – толчок, второй, третий. Со стоном он рухнул на колени. Опять толчки: в руку, в плечо, в лицо. Ефиму хотелось закричать, но язык отказывался повиноваться. Тело быстро наполнялось болью, а в голове почему-то зазвучало:
— Голосочек хрипловат,
А кто ж в этом виноват?
Ой, Дуся, ой, Маруся,
А кто ж в этом виноват?
— В штаны со страху не наделал? — рассмеялись остальные.
— Нет, — хмыкнул полицай.
— Вроде не мокрые, — хохотнул кто-то.
Груженные телеги, поскрипывая, въехали в березовую рощицу
— Тпрууу! — Ефим натянул вожжи. — Я сейчас.
— Все-таки потяжелело внизу, а? Напужалси, а нам тут втирал: да не страшно было, да штаны сухие, — загоготали мужики.
Под беззлобное подначивание друзей Ефим спрыгнул с телеги и скрылся за кустами можжевельника.
— Смотри, на партизана не надуй, — понеслось ему вслед.
Не слушая доносившийся хохот, полицай остановился возле рассеченной березы... И замер, с удивлением глядя на огромного ужа, лежавшего в полутора метрах от дерева. Змей поднял голову и посмотрел человеку прямо в глаза.
— Ах ты, сволочь! — Ефим сдернул с плеча автомат. — Я тебя сейчас.
Но уж открыл пасть и, высунув раздвоенный язык… засвистел. Так пронзительно, что у полицая зазвенело в ушах. Он хотел нажать на курок, но пальцы онемели, словно сжатые клещами.
Свист нарастал. Вдруг Ефим заметил, как со всех сторон к нему потянулись быстрые серо-черные стрелы. «Гадюки!» — с ужасом понял он.
Полицай с удивлением почувствовал, как по ногам побежали горячие ручейки, а затем – толчок, второй, третий. Со стоном он рухнул на колени. Опять толчки: в руку, в плечо, в лицо. Ефиму хотелось закричать, но язык отказывался повиноваться. Тело быстро наполнялось болью, а в голове почему-то зазвучало:
— Голосочек хрипловат,
А кто ж в этом виноват?
Ой, Дуся, ой, Маруся,
А кто ж в этом виноват?
***
— Ефим, ты где? Ефим! — переглянувшись, полицаи спрыгнули с телег и, передернув затворы, пошли в сторону рассеченной березы.
***
— Бабушка, дед, смотрите! — сидевший на лавке Сашка показал в сторону печи.
Как ни в чем не бывало перед тарелкой с молоком неподвижно замер уж. Ребенку показалось, что змей ему незаметно подмигнул.
— Ты куда? — удивился Иван, глядя на спрыгнувшего на пол внука.
Как ни в чем не бывало перед тарелкой с молоком неподвижно замер уж. Ребенку показалось, что змей ему незаметно подмигнул.
— Ты куда? — удивился Иван, глядя на спрыгнувшего на пол внука.
***
Перепуганные полицаи хлестали несчастных лошадей, поминутно оглядываясь на дорогу позади. Перед глазами стояло неподвижное тело Ефима, по которому ползали десятка три гадюк. Но самое страшное было дальше: в полутора метрах от неподвижного тела спокойно лежал огромный уж. Казалось, он смотрел прямо в глаза каждому из мужчин, двигая головой в такт песне:
— Ой, Дуся, ой, Маруся,
А кто ж в этом виноват?
Слова эти зазвучали одновременно в головах у всех. Они звучали и сейчас, когда, поминутно крестясь и шепча молитвы, полицаи лихорадочно стегали лошадей. О том, чтобы забрать тело Ефима, не думал никто.
— Ой, Дуся, ой, Маруся,
А кто ж в этом виноват?
Слова эти зазвучали одновременно в головах у всех. Они звучали и сейчас, когда, поминутно крестясь и шепча молитвы, полицаи лихорадочно стегали лошадей. О том, чтобы забрать тело Ефима, не думал никто.
***
В хате пахло свежим хлебом и молоком. Пристроившись у кровати, Иван аккуратно вытирал пот с лица жены, изредка поглядывая в сторону печи, где Сашка, сидя на корточках перед огромным ужом, тихо напевал:
— Виноватый милый мой,
Гулял по холоду со мной.
Ой, Дуся, ой, Маруся,
Гулял по холоду со мной.
Уж двигал головой в такт песне, а Сашка почему-то был уверен, что все будет хорошо. Ведь змей... улыбался.
— Ой, Дуся, ой, Маруся,
Гулял по холоду со мной.
— Виноватый милый мой,
Гулял по холоду со мной.
Ой, Дуся, ой, Маруся,
Гулял по холоду со мной.
Уж двигал головой в такт песне, а Сашка почему-то был уверен, что все будет хорошо. Ведь змей... улыбался.
— Ой, Дуся, ой, Маруся,
Гулял по холоду со мной.
Автор - Андрей Авдей