Шепард. Начало (Глава 5. Перелом)

Он целует долго, жадно, кусая меня за губы. Его руки лежат на моей талии и крепко прижимают к себе. В нос снова бьёт аромат Paco Rabanna, от чего голова начинает кружиться ещё сильнее.

С большим трудом отстранившись от итальянца, положила руки на его грудь и внимательно смотрю в глаза. Такие же чарующие и пленяющие, в них светится тот самый огонь, как и несколько лет назад.

— В чём дело? — он непонимающе взглянул на меня, вытирая правой рукой следы губной помады со своего лица.

— Ты собирался говорить со мной, — одернув подол своего платья, позволяю себе слегка усмехнуться и опереться на край стола, бросая взгляд в сторону включённого диктофона. — Боюсь, с таким подходом мы проведём здесь слишком много времени и не продуктивно.

Иномарато кивает головой и поправляет воротник своей рубашки, присаживаясь на своё место. Немного подумав, он протягивает руку с просьбой дать ему закурить.

— Не в моих привычках угощать мужчин, — ехидная насмешка,  после которой всё же отдаю пачку своему собеседнику.

— Вернёмся к разговору, — прикурив, он выдыхает дым в сторону и слегка морщится. Ротманс для него - слишком лёгкие сигареты, тем более, он не любит вишню. — Что было потом?

— После того, как вы уехали, я осталась у Роберта, — вспомнив его, слегка поёжилась, сомкнув пальцы рук в замок. — Тогда я не понимала, почему Данте не отправил меня к родному дядюшке, но как позже выяснилось — он не захотел иметь дела со мной. Боялся, что я навлеку на него опасность.

Слегка усмехаюсь, пытаясь выудить из воспоминаний хотя бы образ родного по крови человека, но тщетно. Большую часть жизни он ошивался в Италии, пребывая в Англию лишь наскоками, чтобы быть в курсе новостей семьи. Последний раз я видела его, когда мне было семь. Невысокий темноволосый мужчина. Он всегда носил бороду, которая ему совсем не шла, он выглядел забавно, нежели устрашающе, а это было не на руку одному из основателей синдиката.

— Фабио принял удар на себя, никто не посмел бы тронуть вас, — на выдохе произнес итальянец, стряхивая пепел себе под ноги.

— Сколько наивности в тебе, дорогой, — не сдерживаюсь и позволяю себе громко рассмеяться. — В семье было полным-полно крыс, Роберт один из таких. И он далеко не единственный.

Ловлю на себе вопросительный взгляд мужчины и продолжаю рассказ, закидывая ногу на ногу.

— Помнишь, как ты злился, когда Роберт позволил себе облапать меня? Это было как раз после моего шестнадцатого дня рождения?

Михаэль молча кивает, потушив окурок о край стола. Его скулы снова задвигались — явное проявление злости.

— В свои семнадцать я лишилась девственности, — спокойно улыбаюсь, не отводя взгляда от мужчины. — Незабываемый вечер. Рассказать как это было? Каждый день я терпела его мерзкие ухмылки и стойкий запах перегара, когда он зажимал меня к стене моей же комнаты. Я пыталась дать отпор и это удавалось, правда не долго. Однажды он вошёл ко мне, когда я собиралась спать. Как обычно пьяный, потный и сальный. Не удосужился даже сходить в душ.

Пытаюсь сохранить внешнее спокойствие и невозмутимость, но сдаюсь и тянусь за очередной сигаретой. Иномарато молчит, лишь злиться, понимая и догадываясь, к чему я клоню.

— Самое страшное, что мы были в доме одни, не было даже охранников. Хотя он и при них не стеснялся заглядывать под мою юбку, — закурив, выдохнула дым в потолок, слегка улыбнувшись краешком губ.

— Всё произошло быстро, я не успела даже среагировать, в этот раз не удалось дать отпор. Знаешь, это отвратительное чувство, когда над тобой нависает огромная туша, разрывает ночную рубашку, а ты ничего не можешь сделать, потому что он крепко держит твои запястья. Ты скован. Крики о помощи не помогают, они лишь отзываются эхом в пустоте. Ты лежишь и льешь слезы в надежде, что это разжалобит животное, которое насилует тебя. Но нет.

Ещё одна затяжка и в этот раз дым выдыхается в сторону собеседника. Его лицо раскраснелось, а вены на руках стали видны ещё чётче от того, что ладони он сжимает в кулаки.

— Ни одна принятая ванна не смоет с тебя весь этот кошмар. В ту ночь я не могла заснуть. Было больно внутри, утром я даже с трудом ходила, так и пролежала половину дня в постели, которая была залита собственной кровью.

Он молчит. Не знает, что сказать, потому что попросту не в состоянии подобрать слов, молча злиться. А на что? На то, что не смог помочь? На тот момент такой возможности не было, но когда она предоставилась, то он отвернулся от меня.

— И это продолжалось неоднократно, Адделари не отказывал себе ни в чём, а потом вовсе превратил меня в игрушку. Остальные капо, приезжавшие в его дом, не стеснялись распускать руки, а я ничего не могла сделать.

— Почему ты не попыталась связаться с моим отцом? — он цедит эту фразу сквозь зубы, злясь на себя за бездействие и невозможность помочь.

— Куда писать? На адрес, которого я не знаю? Я пробовала поговорить с одним из подручных, но он не дал мне ответа, ему было некогда, он был занят изнасилованием семнадцатилетней девочки.

Буквально вскочив со своего места, Михаэль хватается за голову, взъерошив волосы. Опираясь кулаками на одну из стен, он тихо ругается по-итальянски, проклиная всех. Такой забавный. Совсем забывает о том, что он не лучше, но предпочитаю об этом промолчать, оставляя недокуренный Ротманс тлеть на бетонном полу.

— Что было дальше? — тихо выговаривает он, стоя ко мне спиной.

— Перелом, — спокойно выдаю я. — Ночью, пока он спал, убежала из дома. После его последней выходки, поняла, что это терпеть больше не могу и сбежала. Идти было некуда, я даже не взяла с собой ничего из вещей, настолько быстро покидала этот ад.

— Роберт заплатил за всё своей жизнью, Моника, — он повернулся ко мне лицом. Взгляд его был чуть затуманен, а скулы продолжали предательски выдавать его злость. — Он был зверски убит спустя два года. Сожжён заживо.

— Я знаю, — довольно улыбаюсь, вспоминая, его истошный вопль и просьбы о пощаде.

— Это всё давно в прошлом, — всё, что он может сейчас сказать. — Все раны рано или поздно заживают.

Он медленно подходит ко мне, глядя на меня сверху-вниз.

— Раны заживают, Иномарато, — медленно встав со своего места, завела руки за спину, так же плавно и размеренно расстёгивая молнию своего чёрного платья. Я следила за взглядом итальянца — он просто прожигал меня глазами. Стянув широкие лямки своего наряда, обнажила грудь, стягивая чёрную ткань ещё ниже. Повернувшись спиной, позволила Михаэлю рассмотреть её. На гладкой и нежной коже под правой лопаткой красовался длинный шрам, оставленный ножом Адделари. — Но только шрамы остаются на всю жизнь.